Если утром прошлого дня немцы наносили основной удар по 172-й СД, являвшейся наиболее слабым звеном во всей системе обороны Приморской армии, то со второй половины 26 октября основным объектом их усилий сделалась 95-я СД. Тесня ее на юг вдоль дороги на Токульчак, немцы максимально углубляли прорыв, получая возможность рассечь Приморскую армию и бить ее по частям.
К 15 часам немцы заняли отметку 12,8.
В этом районе располагались четыре населенных пункта, опираясь на которые, части дивизии могли организовать устойчивую линию обороны, защищаться на которой можно было успешнее, чем в открытой степи. Но, вынужденные вступить в бой севернее, полки дивизии не сумели в них закрепиться, так как, обескровленные боем и потерявшие большую часть вооружения, уже утрачивали боеспособность.
Чтобы замедлить продвижение противника на юг, в 16:20 27 октября был издан боевой приказ № 0040, в котором приказывалось осуществить контрудар во фланг наступающему противнику. Всем наличным силам 95-й дивизии, выделять из которой какой-то один полк уже не имело смысла, предписывалось сковывать противника. Эту же задачу должен был выполнять и 287-й СП 25-й СД. Для нанесения же контрудара выделялся всего один батальон 287-го СП — тот, который находился во втором эшелоне и не успел понести значительных потерь. Для обеспечения контрудара привлекался 263-й КАП (кавалерийский артполк), выделенный в личное распоряжение командующего как не понесший особых потерь. Успеха контрудар не имел, и замедлить продвижение немцев батальону не удалось — немцы сумели отбросить его, не проводя перегруппировки (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 7, л. 18).
По сути, организация контрудара такой силы являлась жестом отчаяния, но войска Приморской армии уже не имели сил на что-то другое. 69-й артполк, начавший прибывать к месту боев, ввиду безвыходной ситуации было решено вводить в бой по частям. Один дивизион полка, успевший выгрузиться, придавался 2-й КД, а другой еще только разгружался на станции Биюк-Онлар.
При всей кажущейся неразумности такого решения, оно диктовалось обстановкой. Армия находилась на грани разгрома, любой ценой нужно было сохранить ее боеспособность и управляемость, чтобы она не превратилась в неконтролируемую массу бегущих людей и бросаемой техники. После потери управления армией, которое могло произойти в любой момент, ввод в бой одного полка уже не имел бы никакого смысла.
К вечеру части дивизии потеряли боеспособность полностью и начали беспорядочный отход. Опергруппа штаба «всем своим наличным составом… останавливала разрозненные части 95-й СД, отходившие в беспорядке в район севернее Джурчи» (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 30).
В условиях царившей во время отхода неразберихи один за другим вышли из строя два бронепоезда. «Орджоникидзевец» сошел с рельсов в ночь на 28 октября в районе станции Курман. Экипаж доложил командованию, что бронепоезд подорвался на минах, но, скорей всего, он стал жертвой аварии, так как после случая пленения немцами экипажа дрезины состояние пути перед бронепоездом уже не проверялось. Сняв замки с орудий и прихватив ручные пулеметы, команда поспешно оставила район аварии, не подорвав бронеплощадок (которые потом использовались неприятелем). На станции Остряково она влилась в команду легкого бронепоезда «Войковец», отходившего на Севастополь, но до Севастополя не добралась. Версии гибели этого бронепоезда разнятся. По одной он был взорван собственной командой после того, как ветка, ведущая на Севастополь, была перерезана противником, по другой — разбит огнем немецкой артиллерии.
В такой обстановке речь об очередном контрударе уже не шла, и отданный в 1:15 ночи на 28 октября боевой приказ № 0041 впервые поставил перед частями армии оборонительную задачу: «Части Примармии производят перегруппировку с задачей не допустить дальнейшего продвижения пр[отивни]ка на юг». Частям дивизии предписывалось к рассвету 28 октября занять рубеж Мангит — Дармен-Шигим — Найлетен.
Приморская армия вынуждена была выравнивать свой фронт. Чтобы избежать прорыва противника в центре, где накануне ему удалось добиться опасного вклинения, фланги армии несколько отводились назад. Но при этом командование армии пыталось правым флангом добиться стыка с 9-м СК, а на левом выйти к Каркинитскому заливу (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 33).
Однако произвести подобную перегруппировку было уже невозможно, так как понесшие большие потери части армии не смогли бы удерживать столь протяженный фронт.
Флот
В штабе флота (20–28 октября)
21 октября 1941 года Военный совет Черноморского флота заслушал доклад командира Одесской ВМБ контр-адмирала Кулишова о действиях базы при эвакуации Приморской армии в Крым. Командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский дал высокую оценку организации и проведению отвода войск.
При этом командующий флотом подчеркнул, что Приморская армия «оказала Южному фронту неоценимую помощь», и тут же заметил, что в Крыму, скорей всего, все будет совсем по-другому. Как вспоминал впоследствии присутствовавший на этом заседании исполняющий обязанности начальника штаба Одесской ВМБ капитан 1 ранга Деревянко, командующий флотом в предельно резких выражениях оценил ситуацию в Крыму как крайне тяжелую: «А вот положение на Перекопе для нас катастрофическое, оборона на недостаточно подготовленных Ишуньских позициях потрясена до основания, и вряд ли выдвигаемая к Ишуню Приморская армия выправит положение. И вообще: кто не удержал турецкий вал, тот не удержится на Ишуне. А в связи с этим главная база флота — Севастополь — попадает под удар противника с суши».
Выступивший следом за Октябрьским член Военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков согласился с данной ком-флота оценкой и подтвердил опасность сложившегося положения. Похожие мнения и на Военном совете, и позже высказали другие представители высшего эшелона флотского командования. Позицию Октябрьского поддержали начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев и начальник береговой обороны главной базы флота генерал-майор Моргунов.
В целом руководство флота пришло к выводу, что турецкий вал был потерян по вине армейского командования и в основном по субъективным причинам: в результате просчетов и ошибок в руководстве обороной Крыма со стороны генералов Кузнецова и Батова.
Так как флотское начальство в свое время само считало десантную операцию основной угрозой Крыму и активно занималось подготовкой к отражению возможных десантов, эта причина была сразу же отвергнута. Командование флота теперь назвало оперативную обстановку на море благоприятной. Боевой и транспортный флот противника был охарактеризован как слабый, а Черноморский — как способный отразить любой вражеский морской десант. С воздушным десантом, как выяснилось на заседании Военного совета, легко могла справиться «сильная истребительная авиация флота» при поддержке армейской авиации. Добить противника на земле теперь казалось возможным силами наземных формирований флота и ополчения, так как и те, и другие «не требовались на Перекопе».
Оборона на Перекопе также показалась командованию флота недостаточно прочной в инженерном отношении. Так как бои шли уже на Ишуне, тут же было высказано мнение, что оборону нужно было строить на всю 30-километровую глубину Перекопского перешейка, до самого Пятиозёрья, так как это являлось «основой жесткой обороны Крыма».
Общий смысл высказываний присутствовавших на заседании Военного совета флота сводился к тому, что оборону Крыма пора поручить флоту. И, разумеется, подобные настроения не были случайными. На следующий день, 22 сентября, директивой Ставки было создано командование войск Крыма, явившееся, по сути, попыткой организации объединенного командования под общим руководством флота.
Кандидатура вице-адмирала Левченко, возглавившего войска Крыма, также не была случайной. Левченко находился на Черноморском театре боевых действий в качестве представителя наркома ВМФ адмирала Кузнецова. Он обладал большим опытом координации действий между армией и флотом, занимаясь этим во время обороны Одессы, Очакова, Николаева, Тендры и Западной Таврии. В Крыму Левченко координировал действия ЧФ и 51-й армии.
Передача руководства обороной Крыма представителю флота означала и смену приоритетов этой обороны. В советской мемуарной литературе руководители ВМФ часто называли решение Ставки о передаче командования обороной полуострова флоту правильным, но запоздавшим. На самом деле оно было вполне логичным и своевременным.
После выхода противника на оперативный простор удержать контроль над всей территорией полуострова уже не представлялось возможным. В этой ситуации наиболее важной задачей становилась оборона Главной базы ЧФ, что и было доверено флоту.
После переноса боевых действий на прибрежный театр эта задача становилась не только наиболее важной, но и посильной для флота. Как и при обороне Одессы, он мог, имея в оперативном подчинении одну-две армии, длительное время отстаивать Севастополь, используя береговые батареи и огневую мощь многочисленных надводных кораблей, начиная от линкоров и кончая морскими охотниками.
Однако смена приоритетов происходила не сразу, а постепенно, так как новый командующий вынужден был учитывать не только интересы флота, но и требования Ставки, основным приоритетом которой по-прежнему было стремление не отступать ни при каких обстоятельствах.
26 октября командующий войсками Крыма вызвал к себе в Симферополь членов Военного совета флота. Вместе с Октябрьским, Кулаковым и бригадным комиссаром Азаровым, только что назначенным членом Военного совета, поехал также и заместитель наркома ВМФ Рогов. Левченко проинформировал членов Военного совета о тяжелом положении на фронте, после чего потребовал перебросить в район боевых действий прикрывавшую Севастополь 7-ю бригаду морской пехоты. Командование флота начало протестовать, считая, что нельзя «оставить главную базу флота без прикрытия хотя бы одной относительно крупной стрелковой частью». Но Рогов поддержал Левченко, и решение было принято. Вечером того же дня Рогов, сославшись на неотложные дела, уехал на Кавказ.
После того как обе крымские армии были сбиты с Ишуньских позиций и обстановка стала неясной, командование флота приложило все усилия к тому, чтобы в первую очередь выяснить положение на Севастопольско-Симферопольском направлении.
28 августа начальник штаба Черноморского флота Елисеев отправил в штаб Приморской армии представителя флота для сбора информации о положении на Севастопольском направлении. Кандидатура представителя была выбрана лично командующим флотом Октябрьским, что говорило об особой важности для флота этого задания. От его результатов зависела судьба флотских аэродромов, развернутых на севере Крыма, и базирование кораблей в главной базе флота.
Выбор пал на бывшего начальника штаба Одесской ВМБ Деревянко, который хорошо знал начальника штаба Приморской армии Шишенина и начальника его оперативного отдела полковника Крылова. В задачу Деревянко входило выяснить положение Приморской армии, прикрывающей Севастопольское направление, и прозондировать намерения ее командования.
Последний вопрос был наиболее деликатным, так как в быстро меняющейся после немецкого прорыва обстановке, особенно в случае потери связи с вышестоящим командованием, позиция командующего могла стать решающей. Поэтому, отправляя Деревянко в штаб Петрова, Елисеев предельно политкорректно и очень дипломатично сформулировал основную цель миссии: «Мне нужны последние данные по левофланговой Приморской армии и ее намеренья. Предполагает ли она отходить, или, точнее, сможет ли она отойти к Севастополю для его обороны».
Формально Деревянко отправлялся и в штаб командования войсками Крыма. Но сведениям его начальника, генерал-майора Иванова, Елисеев не очень доверял. Как выразился начальник штаба флота, «вряд ли у него самого имеется полная обстановка».
Найдя в Симферополе штаб Левченко, Деревянко встретился с Ивановым и ознакомился со штабными картами. Несмотря на то что на картах была обстановка суточной давности, в ней уже наметилась основная тенденция отхода с Ишуньских позиций. После прорыва врагом обороны на стыке крымских армий они были вынуждены отходить по расходящимся направлениям. При этом предполагалось, что Приморская армия будет отходить к Севастополю. Но немецкие дивизии уже обошли ее левый фланг и двигались от Каркинитского залива на Евпаторию и Саки, угрожая отрезать армию от Севастополя.
Сам штаб войск Крыма планировал вместе с 51-й армией отходить в сторону Керчи, к Ак-Монайским позициям. Деревянко изъявил желание отправиться в штаб Приморской армии. Иванов не возражал и отправил Деревянко на поиски КП Приморской армии вместе с отправлявшимся туда оператором штаба войск Крыма.
Деревянко рассчитывал найти штаб Петрова в Экибаше. Но там оказались лишь тыловые службы. А сам штаб все еще находился севернее — в Айбары. В штабе оказался и сам командующий армией.
Петров, который, по словам Деревянко, «не стеснялся в выражениях», обвинил в катастрофе командование войсками Крыма, назвав его «излишней инстанцией», штаб которой находился в 120 км от линии фронта, а также командование 51-й армии, считая, что Батов преждевременно сдал позиции; Петров высказался о нем и его армии особенно нелестно.
Деревянко отнесся к не совсем объективной реакции Петрова с пониманием: «Петров рвался к Перекопу еще с Одессы, помочь 51-й армии устоять, думал, что здесь она продержится до прихода Приморской армии, как приказывала Ставка своей директивой от 30 сентября. А теперь из-за неустойчивости крымских войск он со своей армией попал в опасное положение преследуемого врагом. Тут не только будешь критиковать, но и зачертыхаешься в адрес соседа. Было за что крепко ругать. Ведь, считай, Крым потерян».
Успокоившись, Петров приказал начальнику оперотдела Крылову нанести на карту Деревянко не только текущее положение армии, но и схему боев Приморской армии у Ишуньских позиций, чтобы Деревянко и при докладе «там у себя» мог использовать ее «как бы из первоисточника», в противовес версии Батова.
Также Петров попросил Деревянко доложить в штабе флота о его намерении «отводить армию к Севастополю любыми путями, может, даже придется кружным, так как противник, охвативший сейчас наш левый фланг, может перехватить прямые пути».
Без командующего (29 октября — 2 ноября)
По возвращении в Севастополь Деревянко доложил о результатах поездки Елисееву и по его настоянию повторил свой доклад перед Октябрьским. Реакция Октябрьского на сложившееся положение также была довольно эмоциональной и в принципе не отличалась от позиции, занятой Петровым: «Комфлот, рассматривая карту, заметно нервничал, критически оценивая деятельность руководителей Крымских войск за неумелую оборону Крыма».
Сложившееся положение было критическим и требовало принятия немедленных решений. Информация о расположении дивизий Приморской армии, привезенная Деревянко, была более свежей, чем положение войск, известное Иванову. Но на момент доклада и она успела устареть, так как Крылов наносил на карту положение шестичасовой давности.
Противник стремился как можно быстрее выйти к Севастопольскому шоссе. Перехватить шоссе и остановить продвижение противника к базе флота Приморская армия уже не успевала. Но было неясно, сумеет ли она вообще попасть к Севастополю, даже если начнет движение кружным путем. В любом случае быстро выйти к городу она уже не могла.
Поэтому фактор времени приобретал решающее значение. База флота не была готова к обороне с суши, так как все силы были брошены на то, чтобы остановить врага на Ишуньской позиции и не пропустить в степную часть Крыма.
Единственная относительно крупная стрелковая часть, которой на тот момент располагал Севастополь, — 7-я бригада морской пехоты, — была брошена Левченко на Перекоп. Батальоны морской пехоты находились в стадии формирования, и возможности их даже на укрепленных позициях оборонительных районов были весьма ограничены. Было не ясно, смогут ли они продержаться до подхода Приморской армии или переброски каких-либо других частей. Это во многом зависело и от того, будут ли их поддерживать огнем наиболее мощные корабли Черноморского флота.
Оборона главной базы флота имела неясные перспективы. Невозможно было определить, сколько времени она сможет продержаться, обороняясь лишь собственными силами. Вместе с тем ее эвакуация, даже частичная, также требовала значительного времени. Решение нужно было принимать как можно быстрее.
И командующий флотом принял его практически немедленно. Через три часа он отбыл из Севастополя на эсминце «Бойкий» для оценки пригодности портов Потийской военно-морской базы к перебазированию основных сил ЧФ, оставив за себя начальника штаба флота Елисеева. Было ли такое решение оптимальным, а сам вопрос — наиболее важным в сложившейся ситуации? Требовалось ли личное присутствие командующего флотом в Поти и мог ли он в такой момент оставлять Севастополь?
На этот счет впоследствии высказывались разные мнения. И не только историками и публицистами, но и самими участниками событий. Докладывавший Октябрьскому ситуацию перед его отъездом Деревянко впоследствии писал: «При всем величайшем уважении к этой личности, не побоюсь сказать — преклонении перед его воинскими, партийными и общечеловеческими добродетелями… я обязан честно сказать правду: уход комфлота из Севастополя в далекие тыловые базы, даже по важнейшим делам флота, в угрожающей для Севастополя ситуации надо признать неоправданным».
Похоже оценил отъезд Октябрьского на Кавказ и член Военного совета ЧФ Кулаков: «И все же я считал, не скрывая этого от Филиппа Сергеевича, что его решение отлучиться в тот момент из Севастополя, пусть на короткий срок, было не лучшим».
Как бы там ни было, но Октябрьский выехал в Поти в тот момент, когда информация об ухудшении положения на фронте и росте угрозы главной базе флота из всего высшего командования войсками Крыма была доступна ему одному. И так как эта информация носила полуофициальный характер, он не довел ее ни до сведения командующего войсками Крыма, ни до наркома ВМФ.
Ночью штаб войск Крыма наконец узнал о развивающемся прорыве на левом фланге и предупредил штаб ЧФ о дальнейшем ухудшении положения на фронте. Но командующего ЧФ к этому времени в Севастополе уже не было. Немедленно собравшийся Военный совет ЧФ объявил в городе осадное положение с утра 29 октября. Передвижение граждан запрещалось с 22 часов до пяти утра, прекращалась продажа спиртных напитков, предусматривались другие меры поддержания строгого порядка. Все это мало сказывалось на обороноспособности города, но других, более действенных мер Военный совет флота в ту ночь принять не смог.
30 октября в Севастополе было созвано совещание командиров, военкомов, начальников политотделов соединений и начальников служб флота. Совещанием руководил оставшийся за командующего начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев. На нем присутствовали члены Военного совета флота — дивизионные комиссары Кулаков и Азаров, а также контр-адмирал Жуков, который незадолго перед тем был назначен на вновь созданную должность заместителя командующего флотом по обороне главной базы.
Совещание выработало ряд мер по укреплению обороны Севастополя и подсчитало все силы, находившиеся в распоряжении Военного совета.
К 30 октября войска, готовые оборонять главную базу, состояли из двух батальонов местного стрелкового полка, 2-го и 3-го полков морской пехоты, гарнизонов долговременных огневых точек (ДОТов) и нескольких артиллерийских подразделений. Всего это составило около 12 тысяч человек, из них почти 700 — лица командного состава. В полной боевой готовности находились батареи береговой обороны.
Чтобы отразить первый натиск противника, следовало по крайней мере удвоить численность войск. Ближайшими резервами являлись учебный отряд Черноморского флота, училище береговой обороны, аэродромные части ВВС, школа НКВД. Все они сразу получили указание немедленно формировать батальоны морской пехоты. Это составило около трех с половиной тысяч человек. Но большинство из них было не вооружено, поэтому после совещания из Севастополя, за подписью Елисеева и Кулакова, пошла телеграмма в адрес командира военно-морской базы Туапсе. В ней предлагалось срочно, «сегодня же», отобрать в частях и направить в Севастополь на эсминце «Сообразительный» 1500 винтовок.
31 октября в Севастополе ждали из Новороссийска 8-ю бригаду морской пехоты (около трех с половиной тысяч бойцов), а с Тендровского боевого участка — батальон Дунайской военной флотилии. Но даже с этим пополнением все равно не хватало еще около 5 тысяч человек. Следовало немедленно формировать новые части из состава эвакуированных в Севастополь гарнизонов, но для них на месте не было оружия. У некоторых бойцов единственным личным оружием являлись гранаты или бутылки с горючей смесью. А автоматов было так мало, что их поштучно распределял между частями Военный совет флота.
Поэтому 31 октября Кулаков с Елисеевым собрали на ФКП флагманов и военкомов соединений, командиров и комиссаров частей, чтобы информировать их о создавшейся обстановке. Речь шла о том, что нельзя допустить ни малейшей неустойчивости ни в каком звене нашей обороны — иначе противник через несколько часов окажется на Северной стороне, у севастопольских бухт. В частях и на кораблях, перед строем личного состава читалось обращение Военного совета флота, призывавшее черноморцев бить врага так, как бьют его воины Красной Армии на подступах к Москве, армейцы и балтийские моряки под Ленинградом. Члены Военного совета требовали «обеспечить везде и всюду предельную бдительность, железную дисциплину и стойкость».
Трагизм положения был в том, что флот, располагая большим числом кораблей, мощной береговой артиллерией и авиацией (наши бомбардировщики могли и с кавказских аэродромов достигать Крыма), не имел для защиты своей главной базы достаточных по численности и надлежаще вооруженных сухопутных частей. Враг же мог быстро накопить под Севастополем довольно крупные силы, собрать их в ударный кулак и взломать оборонительный периметр.
Однако этого не произошло. Бои 31 октября показали, что противник не смог стянуть к Севастополю достаточно сил, и, что было еще более важным, в город вечером наконец прибыла из Новороссийска 8-я бригада морской пехоты. Положение можно было считать стабилизировавшимся. Днем 1 ноября эсминец «Бойкий» под флагом командующего флотом направился из Туапсе в Севастополь. В ночь на 2 ноября Октябрьский вернулся в Севастополь. Почти одновременно с ним в Севастополь прибыли и оба заместителя наркома ВМФ — вернувшийся из Новороссийска Рогов и переведший свой штаб из Алушты Левченко. Вслед за высшим флотским командованием в Севастополь прибыли и командующие обеими общевойсковыми армиями — Батов и Петров.
Присутствие в главной базе флота одновременно двух заместителей наркома, из которых один имел права строевого начальника, а другой, обладая не меньшим личным авторитетом, мог давать лишь советы, ставило Рогова, по словам члена Военного совета ЧФ Кулакова, «в несколько ложное положение». Поэтому 4 ноября Рогов снова отбыл на эсминце в Новороссийск. К этому времени командование как обороной Севастополя, так и обороной всего Крыма полностью сосредоточилось в главной базе флота.
Флот и берег (3–7 ноября)
После того как на совместном заседании Военного совета ЧФ и войск Крыма (о котором будет рассказано ниже) не удалось решить вопрос о передислокации флота, 3 ноября вице-адмирал Октябрьский провел отдельное заседание Военного совета ЧФ. На нем было решено вывести из Севастополя боевой состав флота, рассредоточив его по базам Кавказского побережья. Линкор «Парижская Коммуна», КР «Ворошилов» и некоторые эскадренные миноносцы планировалось перебазировать в Поти, крейсера «Молотов» и «Красный Крым» с частью эскадренных миноносцев и 1-ю бригаду подводных лодок — в Туапсе, 2-ю бригаду подводных лодок — в Поти и Очемчиру, торпедные катера — в Новороссийск, Геленджик и Поти, тральщики и сторожевые катера МО — в Новороссийск, Туапсе, Поти и Батуми.
В Севастополе планировалось оставить для поддержки обороны базы один-два старых крейсера, два эскадренных миноносца типа «Б», два эскадренных миноносца типа «Н» и небольшое количество тральщиков, СКА-МО и ДТКА.
Все достраивающиеся и ремонтирующиеся корабли было решено «привести в состояние возможности следовать самостоятельно или на буксире в базы кавказского побережья».
К 15 часам немцы заняли отметку 12,8.
В этом районе располагались четыре населенных пункта, опираясь на которые, части дивизии могли организовать устойчивую линию обороны, защищаться на которой можно было успешнее, чем в открытой степи. Но, вынужденные вступить в бой севернее, полки дивизии не сумели в них закрепиться, так как, обескровленные боем и потерявшие большую часть вооружения, уже утрачивали боеспособность.
Чтобы замедлить продвижение противника на юг, в 16:20 27 октября был издан боевой приказ № 0040, в котором приказывалось осуществить контрудар во фланг наступающему противнику. Всем наличным силам 95-й дивизии, выделять из которой какой-то один полк уже не имело смысла, предписывалось сковывать противника. Эту же задачу должен был выполнять и 287-й СП 25-й СД. Для нанесения же контрудара выделялся всего один батальон 287-го СП — тот, который находился во втором эшелоне и не успел понести значительных потерь. Для обеспечения контрудара привлекался 263-й КАП (кавалерийский артполк), выделенный в личное распоряжение командующего как не понесший особых потерь. Успеха контрудар не имел, и замедлить продвижение немцев батальону не удалось — немцы сумели отбросить его, не проводя перегруппировки (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 7, л. 18).
По сути, организация контрудара такой силы являлась жестом отчаяния, но войска Приморской армии уже не имели сил на что-то другое. 69-й артполк, начавший прибывать к месту боев, ввиду безвыходной ситуации было решено вводить в бой по частям. Один дивизион полка, успевший выгрузиться, придавался 2-й КД, а другой еще только разгружался на станции Биюк-Онлар.
При всей кажущейся неразумности такого решения, оно диктовалось обстановкой. Армия находилась на грани разгрома, любой ценой нужно было сохранить ее боеспособность и управляемость, чтобы она не превратилась в неконтролируемую массу бегущих людей и бросаемой техники. После потери управления армией, которое могло произойти в любой момент, ввод в бой одного полка уже не имел бы никакого смысла.
К вечеру части дивизии потеряли боеспособность полностью и начали беспорядочный отход. Опергруппа штаба «всем своим наличным составом… останавливала разрозненные части 95-й СД, отходившие в беспорядке в район севернее Джурчи» (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 30).
В условиях царившей во время отхода неразберихи один за другим вышли из строя два бронепоезда. «Орджоникидзевец» сошел с рельсов в ночь на 28 октября в районе станции Курман. Экипаж доложил командованию, что бронепоезд подорвался на минах, но, скорей всего, он стал жертвой аварии, так как после случая пленения немцами экипажа дрезины состояние пути перед бронепоездом уже не проверялось. Сняв замки с орудий и прихватив ручные пулеметы, команда поспешно оставила район аварии, не подорвав бронеплощадок (которые потом использовались неприятелем). На станции Остряково она влилась в команду легкого бронепоезда «Войковец», отходившего на Севастополь, но до Севастополя не добралась. Версии гибели этого бронепоезда разнятся. По одной он был взорван собственной командой после того, как ветка, ведущая на Севастополь, была перерезана противником, по другой — разбит огнем немецкой артиллерии.
В такой обстановке речь об очередном контрударе уже не шла, и отданный в 1:15 ночи на 28 октября боевой приказ № 0041 впервые поставил перед частями армии оборонительную задачу: «Части Примармии производят перегруппировку с задачей не допустить дальнейшего продвижения пр[отивни]ка на юг». Частям дивизии предписывалось к рассвету 28 октября занять рубеж Мангит — Дармен-Шигим — Найлетен.
Приморская армия вынуждена была выравнивать свой фронт. Чтобы избежать прорыва противника в центре, где накануне ему удалось добиться опасного вклинения, фланги армии несколько отводились назад. Но при этом командование армии пыталось правым флангом добиться стыка с 9-м СК, а на левом выйти к Каркинитскому заливу (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 33).
Однако произвести подобную перегруппировку было уже невозможно, так как понесшие большие потери части армии не смогли бы удерживать столь протяженный фронт.
Флот
В штабе флота (20–28 октября)
21 октября 1941 года Военный совет Черноморского флота заслушал доклад командира Одесской ВМБ контр-адмирала Кулишова о действиях базы при эвакуации Приморской армии в Крым. Командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский дал высокую оценку организации и проведению отвода войск.
При этом командующий флотом подчеркнул, что Приморская армия «оказала Южному фронту неоценимую помощь», и тут же заметил, что в Крыму, скорей всего, все будет совсем по-другому. Как вспоминал впоследствии присутствовавший на этом заседании исполняющий обязанности начальника штаба Одесской ВМБ капитан 1 ранга Деревянко, командующий флотом в предельно резких выражениях оценил ситуацию в Крыму как крайне тяжелую: «А вот положение на Перекопе для нас катастрофическое, оборона на недостаточно подготовленных Ишуньских позициях потрясена до основания, и вряд ли выдвигаемая к Ишуню Приморская армия выправит положение. И вообще: кто не удержал турецкий вал, тот не удержится на Ишуне. А в связи с этим главная база флота — Севастополь — попадает под удар противника с суши».
Выступивший следом за Октябрьским член Военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков согласился с данной ком-флота оценкой и подтвердил опасность сложившегося положения. Похожие мнения и на Военном совете, и позже высказали другие представители высшего эшелона флотского командования. Позицию Октябрьского поддержали начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев и начальник береговой обороны главной базы флота генерал-майор Моргунов.
В целом руководство флота пришло к выводу, что турецкий вал был потерян по вине армейского командования и в основном по субъективным причинам: в результате просчетов и ошибок в руководстве обороной Крыма со стороны генералов Кузнецова и Батова.
Так как флотское начальство в свое время само считало десантную операцию основной угрозой Крыму и активно занималось подготовкой к отражению возможных десантов, эта причина была сразу же отвергнута. Командование флота теперь назвало оперативную обстановку на море благоприятной. Боевой и транспортный флот противника был охарактеризован как слабый, а Черноморский — как способный отразить любой вражеский морской десант. С воздушным десантом, как выяснилось на заседании Военного совета, легко могла справиться «сильная истребительная авиация флота» при поддержке армейской авиации. Добить противника на земле теперь казалось возможным силами наземных формирований флота и ополчения, так как и те, и другие «не требовались на Перекопе».
Оборона на Перекопе также показалась командованию флота недостаточно прочной в инженерном отношении. Так как бои шли уже на Ишуне, тут же было высказано мнение, что оборону нужно было строить на всю 30-километровую глубину Перекопского перешейка, до самого Пятиозёрья, так как это являлось «основой жесткой обороны Крыма».
Общий смысл высказываний присутствовавших на заседании Военного совета флота сводился к тому, что оборону Крыма пора поручить флоту. И, разумеется, подобные настроения не были случайными. На следующий день, 22 сентября, директивой Ставки было создано командование войск Крыма, явившееся, по сути, попыткой организации объединенного командования под общим руководством флота.
Кандидатура вице-адмирала Левченко, возглавившего войска Крыма, также не была случайной. Левченко находился на Черноморском театре боевых действий в качестве представителя наркома ВМФ адмирала Кузнецова. Он обладал большим опытом координации действий между армией и флотом, занимаясь этим во время обороны Одессы, Очакова, Николаева, Тендры и Западной Таврии. В Крыму Левченко координировал действия ЧФ и 51-й армии.
Передача руководства обороной Крыма представителю флота означала и смену приоритетов этой обороны. В советской мемуарной литературе руководители ВМФ часто называли решение Ставки о передаче командования обороной полуострова флоту правильным, но запоздавшим. На самом деле оно было вполне логичным и своевременным.
После выхода противника на оперативный простор удержать контроль над всей территорией полуострова уже не представлялось возможным. В этой ситуации наиболее важной задачей становилась оборона Главной базы ЧФ, что и было доверено флоту.
После переноса боевых действий на прибрежный театр эта задача становилась не только наиболее важной, но и посильной для флота. Как и при обороне Одессы, он мог, имея в оперативном подчинении одну-две армии, длительное время отстаивать Севастополь, используя береговые батареи и огневую мощь многочисленных надводных кораблей, начиная от линкоров и кончая морскими охотниками.
Однако смена приоритетов происходила не сразу, а постепенно, так как новый командующий вынужден был учитывать не только интересы флота, но и требования Ставки, основным приоритетом которой по-прежнему было стремление не отступать ни при каких обстоятельствах.
26 октября командующий войсками Крыма вызвал к себе в Симферополь членов Военного совета флота. Вместе с Октябрьским, Кулаковым и бригадным комиссаром Азаровым, только что назначенным членом Военного совета, поехал также и заместитель наркома ВМФ Рогов. Левченко проинформировал членов Военного совета о тяжелом положении на фронте, после чего потребовал перебросить в район боевых действий прикрывавшую Севастополь 7-ю бригаду морской пехоты. Командование флота начало протестовать, считая, что нельзя «оставить главную базу флота без прикрытия хотя бы одной относительно крупной стрелковой частью». Но Рогов поддержал Левченко, и решение было принято. Вечером того же дня Рогов, сославшись на неотложные дела, уехал на Кавказ.
После того как обе крымские армии были сбиты с Ишуньских позиций и обстановка стала неясной, командование флота приложило все усилия к тому, чтобы в первую очередь выяснить положение на Севастопольско-Симферопольском направлении.
28 августа начальник штаба Черноморского флота Елисеев отправил в штаб Приморской армии представителя флота для сбора информации о положении на Севастопольском направлении. Кандидатура представителя была выбрана лично командующим флотом Октябрьским, что говорило об особой важности для флота этого задания. От его результатов зависела судьба флотских аэродромов, развернутых на севере Крыма, и базирование кораблей в главной базе флота.
Выбор пал на бывшего начальника штаба Одесской ВМБ Деревянко, который хорошо знал начальника штаба Приморской армии Шишенина и начальника его оперативного отдела полковника Крылова. В задачу Деревянко входило выяснить положение Приморской армии, прикрывающей Севастопольское направление, и прозондировать намерения ее командования.
Последний вопрос был наиболее деликатным, так как в быстро меняющейся после немецкого прорыва обстановке, особенно в случае потери связи с вышестоящим командованием, позиция командующего могла стать решающей. Поэтому, отправляя Деревянко в штаб Петрова, Елисеев предельно политкорректно и очень дипломатично сформулировал основную цель миссии: «Мне нужны последние данные по левофланговой Приморской армии и ее намеренья. Предполагает ли она отходить, или, точнее, сможет ли она отойти к Севастополю для его обороны».
Формально Деревянко отправлялся и в штаб командования войсками Крыма. Но сведениям его начальника, генерал-майора Иванова, Елисеев не очень доверял. Как выразился начальник штаба флота, «вряд ли у него самого имеется полная обстановка».
Найдя в Симферополе штаб Левченко, Деревянко встретился с Ивановым и ознакомился со штабными картами. Несмотря на то что на картах была обстановка суточной давности, в ней уже наметилась основная тенденция отхода с Ишуньских позиций. После прорыва врагом обороны на стыке крымских армий они были вынуждены отходить по расходящимся направлениям. При этом предполагалось, что Приморская армия будет отходить к Севастополю. Но немецкие дивизии уже обошли ее левый фланг и двигались от Каркинитского залива на Евпаторию и Саки, угрожая отрезать армию от Севастополя.
Сам штаб войск Крыма планировал вместе с 51-й армией отходить в сторону Керчи, к Ак-Монайским позициям. Деревянко изъявил желание отправиться в штаб Приморской армии. Иванов не возражал и отправил Деревянко на поиски КП Приморской армии вместе с отправлявшимся туда оператором штаба войск Крыма.
Деревянко рассчитывал найти штаб Петрова в Экибаше. Но там оказались лишь тыловые службы. А сам штаб все еще находился севернее — в Айбары. В штабе оказался и сам командующий армией.
Петров, который, по словам Деревянко, «не стеснялся в выражениях», обвинил в катастрофе командование войсками Крыма, назвав его «излишней инстанцией», штаб которой находился в 120 км от линии фронта, а также командование 51-й армии, считая, что Батов преждевременно сдал позиции; Петров высказался о нем и его армии особенно нелестно.
Деревянко отнесся к не совсем объективной реакции Петрова с пониманием: «Петров рвался к Перекопу еще с Одессы, помочь 51-й армии устоять, думал, что здесь она продержится до прихода Приморской армии, как приказывала Ставка своей директивой от 30 сентября. А теперь из-за неустойчивости крымских войск он со своей армией попал в опасное положение преследуемого врагом. Тут не только будешь критиковать, но и зачертыхаешься в адрес соседа. Было за что крепко ругать. Ведь, считай, Крым потерян».
Успокоившись, Петров приказал начальнику оперотдела Крылову нанести на карту Деревянко не только текущее положение армии, но и схему боев Приморской армии у Ишуньских позиций, чтобы Деревянко и при докладе «там у себя» мог использовать ее «как бы из первоисточника», в противовес версии Батова.
Также Петров попросил Деревянко доложить в штабе флота о его намерении «отводить армию к Севастополю любыми путями, может, даже придется кружным, так как противник, охвативший сейчас наш левый фланг, может перехватить прямые пути».
Без командующего (29 октября — 2 ноября)
По возвращении в Севастополь Деревянко доложил о результатах поездки Елисееву и по его настоянию повторил свой доклад перед Октябрьским. Реакция Октябрьского на сложившееся положение также была довольно эмоциональной и в принципе не отличалась от позиции, занятой Петровым: «Комфлот, рассматривая карту, заметно нервничал, критически оценивая деятельность руководителей Крымских войск за неумелую оборону Крыма».
Сложившееся положение было критическим и требовало принятия немедленных решений. Информация о расположении дивизий Приморской армии, привезенная Деревянко, была более свежей, чем положение войск, известное Иванову. Но на момент доклада и она успела устареть, так как Крылов наносил на карту положение шестичасовой давности.
Противник стремился как можно быстрее выйти к Севастопольскому шоссе. Перехватить шоссе и остановить продвижение противника к базе флота Приморская армия уже не успевала. Но было неясно, сумеет ли она вообще попасть к Севастополю, даже если начнет движение кружным путем. В любом случае быстро выйти к городу она уже не могла.
Поэтому фактор времени приобретал решающее значение. База флота не была готова к обороне с суши, так как все силы были брошены на то, чтобы остановить врага на Ишуньской позиции и не пропустить в степную часть Крыма.
Единственная относительно крупная стрелковая часть, которой на тот момент располагал Севастополь, — 7-я бригада морской пехоты, — была брошена Левченко на Перекоп. Батальоны морской пехоты находились в стадии формирования, и возможности их даже на укрепленных позициях оборонительных районов были весьма ограничены. Было не ясно, смогут ли они продержаться до подхода Приморской армии или переброски каких-либо других частей. Это во многом зависело и от того, будут ли их поддерживать огнем наиболее мощные корабли Черноморского флота.
Оборона главной базы флота имела неясные перспективы. Невозможно было определить, сколько времени она сможет продержаться, обороняясь лишь собственными силами. Вместе с тем ее эвакуация, даже частичная, также требовала значительного времени. Решение нужно было принимать как можно быстрее.
И командующий флотом принял его практически немедленно. Через три часа он отбыл из Севастополя на эсминце «Бойкий» для оценки пригодности портов Потийской военно-морской базы к перебазированию основных сил ЧФ, оставив за себя начальника штаба флота Елисеева. Было ли такое решение оптимальным, а сам вопрос — наиболее важным в сложившейся ситуации? Требовалось ли личное присутствие командующего флотом в Поти и мог ли он в такой момент оставлять Севастополь?
На этот счет впоследствии высказывались разные мнения. И не только историками и публицистами, но и самими участниками событий. Докладывавший Октябрьскому ситуацию перед его отъездом Деревянко впоследствии писал: «При всем величайшем уважении к этой личности, не побоюсь сказать — преклонении перед его воинскими, партийными и общечеловеческими добродетелями… я обязан честно сказать правду: уход комфлота из Севастополя в далекие тыловые базы, даже по важнейшим делам флота, в угрожающей для Севастополя ситуации надо признать неоправданным».
Похоже оценил отъезд Октябрьского на Кавказ и член Военного совета ЧФ Кулаков: «И все же я считал, не скрывая этого от Филиппа Сергеевича, что его решение отлучиться в тот момент из Севастополя, пусть на короткий срок, было не лучшим».
Как бы там ни было, но Октябрьский выехал в Поти в тот момент, когда информация об ухудшении положения на фронте и росте угрозы главной базе флота из всего высшего командования войсками Крыма была доступна ему одному. И так как эта информация носила полуофициальный характер, он не довел ее ни до сведения командующего войсками Крыма, ни до наркома ВМФ.
Ночью штаб войск Крыма наконец узнал о развивающемся прорыве на левом фланге и предупредил штаб ЧФ о дальнейшем ухудшении положения на фронте. Но командующего ЧФ к этому времени в Севастополе уже не было. Немедленно собравшийся Военный совет ЧФ объявил в городе осадное положение с утра 29 октября. Передвижение граждан запрещалось с 22 часов до пяти утра, прекращалась продажа спиртных напитков, предусматривались другие меры поддержания строгого порядка. Все это мало сказывалось на обороноспособности города, но других, более действенных мер Военный совет флота в ту ночь принять не смог.
30 октября в Севастополе было созвано совещание командиров, военкомов, начальников политотделов соединений и начальников служб флота. Совещанием руководил оставшийся за командующего начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев. На нем присутствовали члены Военного совета флота — дивизионные комиссары Кулаков и Азаров, а также контр-адмирал Жуков, который незадолго перед тем был назначен на вновь созданную должность заместителя командующего флотом по обороне главной базы.
Совещание выработало ряд мер по укреплению обороны Севастополя и подсчитало все силы, находившиеся в распоряжении Военного совета.
К 30 октября войска, готовые оборонять главную базу, состояли из двух батальонов местного стрелкового полка, 2-го и 3-го полков морской пехоты, гарнизонов долговременных огневых точек (ДОТов) и нескольких артиллерийских подразделений. Всего это составило около 12 тысяч человек, из них почти 700 — лица командного состава. В полной боевой готовности находились батареи береговой обороны.
Чтобы отразить первый натиск противника, следовало по крайней мере удвоить численность войск. Ближайшими резервами являлись учебный отряд Черноморского флота, училище береговой обороны, аэродромные части ВВС, школа НКВД. Все они сразу получили указание немедленно формировать батальоны морской пехоты. Это составило около трех с половиной тысяч человек. Но большинство из них было не вооружено, поэтому после совещания из Севастополя, за подписью Елисеева и Кулакова, пошла телеграмма в адрес командира военно-морской базы Туапсе. В ней предлагалось срочно, «сегодня же», отобрать в частях и направить в Севастополь на эсминце «Сообразительный» 1500 винтовок.
31 октября в Севастополе ждали из Новороссийска 8-ю бригаду морской пехоты (около трех с половиной тысяч бойцов), а с Тендровского боевого участка — батальон Дунайской военной флотилии. Но даже с этим пополнением все равно не хватало еще около 5 тысяч человек. Следовало немедленно формировать новые части из состава эвакуированных в Севастополь гарнизонов, но для них на месте не было оружия. У некоторых бойцов единственным личным оружием являлись гранаты или бутылки с горючей смесью. А автоматов было так мало, что их поштучно распределял между частями Военный совет флота.
Поэтому 31 октября Кулаков с Елисеевым собрали на ФКП флагманов и военкомов соединений, командиров и комиссаров частей, чтобы информировать их о создавшейся обстановке. Речь шла о том, что нельзя допустить ни малейшей неустойчивости ни в каком звене нашей обороны — иначе противник через несколько часов окажется на Северной стороне, у севастопольских бухт. В частях и на кораблях, перед строем личного состава читалось обращение Военного совета флота, призывавшее черноморцев бить врага так, как бьют его воины Красной Армии на подступах к Москве, армейцы и балтийские моряки под Ленинградом. Члены Военного совета требовали «обеспечить везде и всюду предельную бдительность, железную дисциплину и стойкость».
Трагизм положения был в том, что флот, располагая большим числом кораблей, мощной береговой артиллерией и авиацией (наши бомбардировщики могли и с кавказских аэродромов достигать Крыма), не имел для защиты своей главной базы достаточных по численности и надлежаще вооруженных сухопутных частей. Враг же мог быстро накопить под Севастополем довольно крупные силы, собрать их в ударный кулак и взломать оборонительный периметр.
Однако этого не произошло. Бои 31 октября показали, что противник не смог стянуть к Севастополю достаточно сил, и, что было еще более важным, в город вечером наконец прибыла из Новороссийска 8-я бригада морской пехоты. Положение можно было считать стабилизировавшимся. Днем 1 ноября эсминец «Бойкий» под флагом командующего флотом направился из Туапсе в Севастополь. В ночь на 2 ноября Октябрьский вернулся в Севастополь. Почти одновременно с ним в Севастополь прибыли и оба заместителя наркома ВМФ — вернувшийся из Новороссийска Рогов и переведший свой штаб из Алушты Левченко. Вслед за высшим флотским командованием в Севастополь прибыли и командующие обеими общевойсковыми армиями — Батов и Петров.
Присутствие в главной базе флота одновременно двух заместителей наркома, из которых один имел права строевого начальника, а другой, обладая не меньшим личным авторитетом, мог давать лишь советы, ставило Рогова, по словам члена Военного совета ЧФ Кулакова, «в несколько ложное положение». Поэтому 4 ноября Рогов снова отбыл на эсминце в Новороссийск. К этому времени командование как обороной Севастополя, так и обороной всего Крыма полностью сосредоточилось в главной базе флота.
Флот и берег (3–7 ноября)
После того как на совместном заседании Военного совета ЧФ и войск Крыма (о котором будет рассказано ниже) не удалось решить вопрос о передислокации флота, 3 ноября вице-адмирал Октябрьский провел отдельное заседание Военного совета ЧФ. На нем было решено вывести из Севастополя боевой состав флота, рассредоточив его по базам Кавказского побережья. Линкор «Парижская Коммуна», КР «Ворошилов» и некоторые эскадренные миноносцы планировалось перебазировать в Поти, крейсера «Молотов» и «Красный Крым» с частью эскадренных миноносцев и 1-ю бригаду подводных лодок — в Туапсе, 2-ю бригаду подводных лодок — в Поти и Очемчиру, торпедные катера — в Новороссийск, Геленджик и Поти, тральщики и сторожевые катера МО — в Новороссийск, Туапсе, Поти и Батуми.
В Севастополе планировалось оставить для поддержки обороны базы один-два старых крейсера, два эскадренных миноносца типа «Б», два эскадренных миноносца типа «Н» и небольшое количество тральщиков, СКА-МО и ДТКА.
Все достраивающиеся и ремонтирующиеся корабли было решено «привести в состояние возможности следовать самостоятельно или на буксире в базы кавказского побережья».