Завод № 201 было решено подготовить к эвакуации в Туапсе, мастерские тыла ЧФ — в Поти и другие базы для усиления там ремонтных возможностей. Все плавучие доки расставить в Поти, Туапсе и Новороссийске.
Бомбардировочную и разведывательную авиации планировалось перебазировать на кавказские аэродромы. Часть истребительной и всю штурмовую авиацию, необходимую для обороны Севастополя, оставить на аэродромах главной базы — Бельбек, Херсонес и Чортунь.
Отделы тыла ЧФ планировалось эвакуировать в Поти и Самтреди.
Учитывая сложность управления флотом из Севастополя в создавшейся обстановке, Военный совет решил организовать флагманский командный пункт в Туапсе, куда перевести штаб и центральные учреждения флота.
По результатам заседания вице-адмирал направил телеграмму на имя Сталина и Кузнецова, в которой просил утвердить решения о перебазировании на Кавказ ряда кораблей и части авиации, перевод туда отделов тыла, ремонтных предприятий и складов, а также о развертывании ФКП в Туапсе. Для обороны главной базы командующий предлагал оставить в Севастополе контр-адмирала Жукова на правах заместителя командующего флотом, с подчинением ему всех сухопутных частей флота.
Так как телеграмма была адресована и Сталину, находившийся в это время в Архангельске Кузнецов не решился что-либо ответить на нее, не получив указаний Верховного Главнокомандующего. Но, вернувшись 5 ноября в Москву и уточнив предварительно обстановку в Крыму у начальника Главного морского штаба, а затем и у начальника Генерального штаба, Кузнецов все-таки решил принять одно самостоятельное решение по этому вопросу.
Опасаясь, что Октябрьский опять отправится на Кавказ, нарком приказал заместителю начальника Главного морского штаба Алафузову «дать указание командующему флотом о его местонахождении», запретить тому покидать Крым. И командующему ЧФ полетела телеграмма следующего содержания: «В связи с обстановкой нарком приказал Вам находиться в Севастополе. Алафузов». Фактически ему запрещалось покидать Крым.
Как вспоминал впоследствии П. А. Моргунов, Октябрьский довольно болезненно воспринял ограничение его свободы передвижений, объявив всем присутствовавшим на ближайшем совещании: «пока идет наступление, мне приказано остаться в Севастополе. Окончательное решение будет принято Ставкой».
5 ноября, не дождавшись ответа, Октябрьский направил повторную телеграмму. Но, памятуя о реакции Кузнецова, командующий флотом на этот раз адресовал ее только Сталину. В ней он несколько сгустил краски, указав, что «до сих пор Севастополь ни от кого не получил помощи. Крымская армия была рассеяна, а остатки Приморской армии бродили по горам. Для обороны ГБ флот бросил все, что имел, и больше нечего было дать. Единственная надежда оставалась на то, что через день-два подойдут свежие армейские части. Если этого не будет, противник прорвется к Севастополю».
Командующий ЧФ напомнил, что, несмотря на тяжелое положение, он не получил руководящих указаний по новой дислокации кораблей и частей, эвакуации и размещению тылов, мастерских и по ряду других неотложных вопросов. Тогда же командующий доложил, что руководство сухопутной обороной базы он передал согласно приказу командующего войсками Крыма генерал-майору Петрову и предполагал по окончании эвакуации имущества ГБ на Кавказ перевести свой ФКП в Туапсе и оттуда руководить боевыми действиями флота на Азовском и Черноморском театрах.
Ознакомившись с телеграммой, Левченко расценил ее как оспаривание собственного решения и попытку осуществить не согласованные с ним действия. Но писать Сталину он не стал, а обратился к наркому ВМФ Кузнецову и начальнику Генерального штаба Шапошникову, сообщив им в своих телеграммах об организации в Крыму двух оперативных направлений: Севастопольского и Керченского.
Ответственным за Керченское направление Левченко назначил Батова, а командование Севастопольским возложил на себя. Таким образом, командующий войсками Крыма фактически попробовал разделить ответственность за оборону всего полуострова и в первую очередь Керчи, положение под которой становилось все более тяжелым. Одновременно Левченко брал на себя полную ответственность за оборону главной базы, несколько ущемляя полномочия флота.
Такое предложение вызвало категорическое возражение Кузнецова, считавшего, что «только командующий флотом может по-настоящему руководить обороной Севастополя». Однако прежде чем обращаться к Сталину по этому вопросу, нарком решил заручиться поддержкой начальника Генерального штаба. Вместе с ним Кузнецов составил совместную директиву, которой предусматривалось, что за оборону главной базы флота должен отвечать Военный совет ЧФ. Завизировав проект директивы своими подписями, Кузнецов и Шапошников отправили ее в секретариат Сталина.
Реакция Верховного Главнокомандующего была очень быстрой. Уже на следующий день вышла директива Ставки, определяющая новый порядок управления войсками Крыма:
«С целью сковывания сил противника в Крыму и недопущения его на Кавказ через Таманский полуостров, Ставка Верховного Главнокомандующего приказывает:
1) Главной задачей ЧФ поставить активную оборону Севастополя и Керченского полуострова всеми силами.
2) Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами.
3) Все три старых крейсера и старые эскадренные миноносцы держать в Севастополе. Из этого состава сформировать маневренный отряд для действий в Феодосийском заливе по поддержке войск, занимающих Ак-Монайские позиции.
4) Отряду Азовской флотилии поддерживать войска на Ак-Монайских позициях с севера.
5) Линкор и новые крейсера базировать в Новороссийске, используя их для операций против берега, занятого противником, и для усиления отряда старых кораблей. Базирование эскадренных миноносцев установить по вашему усмотрению.
6) Часть зенитной артиллерии из оставленных районов использовать для усиления ПВО Новороссийска.
7) Организовать и обеспечить перевозку в Севастополь и Керчь войск, отходящих в Ялту, Алушту и Судак.
8) Истребители, штурмовики и часть самолетов МБР оставить в Севастополе и Керчи; остальную часть использовать с аэродромов Северо-Кавказского военного округа для ночных ударов по аэродромам, базам и войскам противника в Крыму.
9) Эвакуировать из Севастополя и Керчи на Кавказ все ценное, но не нужное для обороны.
10) Руководство в Севастополе возложить на командующего ЧФ с подчинением его вам. Заместителем командующего ЧФ иметь в Туапсе начальника штаба флота.
11) Вам находиться в Керчи.
12) Для непосредственного руководства обороной Керченского полуострова назначить генерал-лейтенанта Батова».
Директива была подписана Сталиным, Шапошниковым и Кузнецовым. Судя по глубине проработки поднятых вопросов и оптимальности предлагаемых решений, она подготавливалась Сталиным заранее, с момента возникновения конфликта.
По существу она представляла компромиссное решение, но направленное не на удовлетворение потребностей заинтересованных сторон, а на повышение эффективности обороны полуострова.
Ответственность за оборону полуострова решено было не дробить, а саму оборону не делить на главные и второстепенные направления. Сталин подчеркнул, что оборона Севастополя, несмотря на его важность для страны, неотделима от обороны всего Крыма, и флот должен защищать полуостров так же, как и свою собственную базу. Общее руководство всей операцией сохранялось за Левченко, а флот по-прежнему оставался в его оперативном подчинении. Таким образом был соблюден принцип единоначалия, который фактически пытались нарушить командующий ЧФ и нарком ВМФ.
При этом Сталин счел необходимым присутствие командующего флотом в Севастополе, а командующего войсками Крыма и 51-й армией — в Керчи. Так он максимально усилил командование обороной, поместив его оперативный центр на самое угрожаемое направление. Этой же директивой Сталин определил порядок участия флота в обороне Керченского полуострова и запирающих его Ак-Монайских позиций.
Таким образом, Сталиным были четко определены задачи Черноморского флота и командования войсками Крыма по обороне Севастополя и Керчи, неоднозначно трактовавшиеся обеими сторонами. И так как Сталин взял самое рациональное из позиций обеих сторон, возможный конфликт между наземными войсками и флотом не только был погашен в самом зародыше, но и обращен на пользу обороны полуострова.
Неизвестно, провел ли Сталин в какой-либо форме разъяснительную работу с Кузнецовым относительно принятой директивы и позиции ВМФ в обороне Крыма, но для вице-адмирала Октябрьского разрешившийся конфликт имел и другие последствия, выходящие за рамки принятой директивы.
В тот же день заместитель наркома ВМФ адмирал Исаков приказал Военному совету ЧФ все необходимое для частей Красной Армии в Крыму выдавать из ресурсов флота. Вице-адмиралу Левченко было предложено потребовать от Военного совета ЧФ снабжения частей 51-й армии всем, что имеет флот, до организации новой линии их снабжения и доставки грузов из Новороссийска в Керчь и Севастополь. Исаков также прямо указал Октябрьскому, что «Красная Армия защищает главную базу флота и выполняет единую задачу с флотом, поэтому ведомственный подход к делу недопустим».
Отступление
«Сдерживающие бои» (28 октября)
Невозможность перегруппировки стала очевидной уже утром 28 октября, когда немецкие части возобновили наступление. Основной удар на этот раз был нанесен не в центре, где он казался наиболее вероятным, а на левом фланге армии, силами 73-й пехотной дивизии.
Здесь противник сосредоточил свои усилия против 42-й и 40-й кавалерийских дивизий, являвшихся самыми слабыми звеньями в системе обороны Приморской армии. При активной поддержке артиллерии, авиации и стянутой на левый фланг немногочисленной бронетехники немецкие подразделения сразу рванулись вперед, практически навязав обескровленным кавалерийским частям, почти не имевшим тяжелого вооружения, бой на уничтожение.
Немецкая авиация сконцентрировала свои удары на остатках артиллерии обеих дивизий, уничтожив шесть орудий, после чего легкие танки, бронеавтомобили и самоходные орудия противника, обычно державшиеся очень осторожно, вместе с пехотой пошли прямо на позиции кавалерийских полков. Во время этого ожесточенного боя немецкой бронетехникой были разгромлены командные пункты нескольких полков, на которых, как сообщил штаб Приморской армии, «два к[оманди]ра и комиссара полка были раздавлены танками». Как доложило командование армии в штаб войск Крыма, «напряжение боя все нарастает».
Полки обеих дивизий были смяты уже в первые часы боя и стали откатываться на юго-запад. Части 40-й дивизии отошли за Фёдоровку, а части 42-й дивизии — к деревне Комары русские.
Ввиду важности этого участка руководство боем на нем было поручено бывшему начальнику штаба Одесского оборонительного района генерал-майору Шишенину. К этому времени в каждой дивизии оставалось не более чем по 300 сабель и почти не имелось артиллерии. Для обеспечения фланга армии и ликвидации прорвавшегося противника в бой был введен один из последних резервов армии — свежий 1330-й стрелковый полк (бывший 1-й морской) 421-й СД, ранее сосредоточенный в районах Будёново и Софроновка.
Одновременно с этим Шишенин слил остатки обеих кавалерийских дивизий в одну группу и вновь ввел в бой для поддержки контрудара полка. Моряки, поддерживаемые кавалеристами, завязали упорный бой с частями 73-й пехотной дивизии, также понесшими значительные потери в утренних боях.
Бой принял исключительно упорный характер и продолжался в течение всего дня — 11 часов. Батальоны 1330-го СП неоднократно контратаковали противника, пытаясь ослабить его давление на фланг армии. Ценой больших потерь им удалось сбить противника с двух высот и захватить одну тактически значимую переправу. Положение полка несколько облегчило то, что противник не смог задействовать против него значительных сил авиации. Применение одиночных немецких истребителей для штурмовки боевых порядков полка особых результатов не дало, и немецкое командование пришло к выводу, что эффективнее использовать их в качестве корректировщиков артиллерийского огня, которых также не хватало.
К вечеру части, возглавляемые Шишениным, отбили у немцев Ташкуй, Фёдоровку и Комары немецкие. Однако этот временный и, по большому счету, ненужный успех стоил большой крови. Сводная кавалерийская группа за время боя потеряла половину своего и без того немногочисленного состава.
На правом фланге Приморской армии бои в этот день носили менее интенсивный характер. Сказывались потери, накануне понесенные противником на этом участке. Только в полдень немецкие части перешли в наступление, пытаясь с обоих флангов охватить 95-ю СД. Однако все их попытки были вялыми. Противник даже не вел интенсивный огневой бой стрелковыми частями, ограничиваясь периодическими артиллерийскими налетами.
Разведчики и саперы, снова окопавшись, стойко удерживали свои позиции. На этот раз противник попытался сразу перейти в ближний бой. Мелкие группы пехоты, рассредоточившись, стали перебежками приближаться к позициям батальонов. Однако пулеметы и автоматы разведчиков и прицельный огонь саперов помешали им это сделать.
Тогда противник выдвинул в боевые порядки пехоты пушку. Ведя огонь прямой наводкой, она заставила замолчать советские пулеметы. Командир 90-го СП, которому были оперативно подчинены батальоны, вызвал огонь одной из поддерживающих его батарей 397-го артиллерийского полка. Батарея подавила немецкую пушку и прижала к земле немецкую пехоту.
После этого немцы снова сменили тактику и попробовали использовать складки местности. В голой степи это сделать было довольно сложно. Но в 500–600 метрах перед позициями 48-го ОСБ обнаружилась небольшая лощинка, поросшая молодым лесом. Немецкая пехота стала сосредотачиваться в лощине и установила на южной опушке посадок станковый пулемет. Политрук 3-й роты батальона Ивашин, перед участком которого был установлен пулемет, принял меры к его уничтожению и сформировал группу из 8 добровольцев для вылазки к переднему краю противника. Возглавил группу младший сержант Семыкин. Он уговорил политрука обождать до вечера, а затем «сходить на ужин к немцам». Ивашин согласился, подумав, что Семыкин собирается просто дождаться темноты. Но оказалось, что младший сержант, тесно общавшийся в последние дни с разведчиками, мыслит значительно шире.
В сумерках группа Семыкина выдвинулась на нейтральную полосу и в темноте скрытно приблизилась к посадкам. Расчет немецкого пулемета не успел открыть огонь — саперы забросали его ручными гранатами. Но после этого Семыкин и не подумал возвращаться в расположение, а атаковал ближайшую полевую кухню. После того как бойцы вернулись, груженые немецкими термосами, Ивашов понял, что имел в виду Семыкин, говоря о визите на ужин.
На правом фланге 95-й дивизии события развивались похожим образом. Немецкая пехота несколько раз пыталась перебежками приблизиться к позициям полков и, встретив огневое сопротивление, быстро откатывалась назад.
Фланговые удары (29 октября)
С утра 29 октября немцы принялись деятельно развивать достигнутый накануне успех. Их пехота продолжила наносить удары по флангам Приморской армии. На левом фланге немцы пытались отрезать армию от Каркинитского залива, а на правом — еще больше отжать ее от 9-го корпуса.
В обескровленных дивизиях Приморской армии уже почти не оставалось бойцов. Наибольшие потери понесли слабо вооруженные кавалерийские дивизии бывшей группы Аверкина, изначально формировавшиеся по сокращенному штату. В 42-й кавдивизии осталось всего 100 сабель, в 40-й — около 200. Из стрелковых дивизий наиболее тяжелым было положение 172-й, в которой осталось всего 250 штыков и совсем не осталось автоматического оружия. В 95-й СД оставалось 400 штыков, во 2-й КД — около 400 сабель. Несколько меньшие потери понесла 25-я СД, в которой насчитывалось около 1500 штыков и сильно ослаблен был только 54-й СП, оставшийся в составе одного батальона (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 35). По сути, она являлась единственным боеспособным соединением армии, не считая 421-й дивизии, находившейся в резерве командования вооруженными силами Крыма.
Немецкие части тоже понесли в боях с оперативной группой и Приморской армией тяжелые потери и действовать крупными силами уже не могли. За весь день 29 октября не было зафиксировано ни одного случая, когда бы противник нанес удар силами полка. Немецкая пехота вынуждена была действовать отдельными батальонами. Но и такие довольно слабые удары парировать было уже нечем.
Батальон вражеской пехоты занял поселок Якимбай. Днем два батальона противника, обойдя открытый правый фланг армии, заняли Мамут-Ходжу, а затем Куллар-Кирчак, но значительно продвинуться на этом направлении противник не смог.
И если с потерей этих совсем незначительных населенных пунктов можно было мириться, то захват Атая татарского серьезно осложнил положение армии. Этот поселок имел тактическое значение, так как седлал рокадную дорогу Ак-Шейх — Копкары. Это была единственная грунтовая дорога из проходивших вдоль фронта, по которой могло быстро передвигаться значительное количество техники. Поэтому для захвата поселка немцы выделили полтора батальона пехоты при поддержке пяти штурмовых орудий.
Прорвавшись по дороге, противник занял Копкары немецкие, а мотоциклисты неприятеля, вырвавшись вперед, захватили Фёдоровку и Атай немецкий.
Еще более сильный удар был нанесен слева. К полудню немецкие моторизованные колонны глубоко обошли левый фланг армии, собираясь перерезать дорогу на Евпаторию в районе Айбары. 7-я бригада морской пехоты, находившаяся в резерве командования войсками Крыма и развернувшаяся на третьем оборонительном рубеже в районе совхоза Тагайлы, неожиданно для себя очутилась в районе движения подвижных отрядов противника.
Бригада не смогла остановить продвижение немецкой моторизованной группы, которая, не обращая особого внимания на поднятую моряками стрельбу, продолжила движение по тылам Приморской армии. В момент прорыва противника подразделения бригады находились по разные стороны шоссе, и отходить им пришлось по расходящимся направлениям. Связь между штабом бригады и штабом армии прервалась.
О прорыве противника стало известно около часа дня, но какими силами он осуществлен, было неизвестно. В связи с создавшейся обстановкой 25-я СД получила приказ отойти в район Бамбека, а в случае необходимости — еще дальше, на Старый Баялит, не теряя связи с 40-й и 42-й кавдивизиями, которые должны были отходить на Джелайр. Таким образом, частям армии пришлось изменить направление отхода и, чтобы избежать окружения, отступать на юго-восток. Навстречу им выдвигался из резерва 1330-й СП 421-й СД, имевший задачу в случае необходимости приостановить движение противника на юг (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 36).
Штаб армии, находившийся в поселке Токульчак, переехал в Аджи-Атман, находившийся значительно южнее. Но всего через полчаса после того как штаб стал разворачиваться на новом месте, поступило сообщение, что немецкая бронетехника вышла к поселку Улан-Эли, находившемуся всего в четырех километрах западнее Аджи-Атмана. В Улан — Эли, где их никто не ожидал, немцы смогли захватить штабную машину 80-го отдельного разведывательного батальона со всеми документами штаба и уничтожили два бронеавтомобиля разведбата, пытавшихся ее защитить. Заместитель начальника штаба Приморской армии полковник Крылов доложил Левченко о прорыве танковой группы противника к Улан-Эли, приказал немедленно свернуть штаб и перебазироваться в Карача-Иляк.
На правом фланге армии противник снова вел себя пассивно. В первой половине дня немцы не атаковали позиции 95-й СД, продолжая ограничиваться артиллерийскими обстрелами. Во второй половине дня немецкие части возобновили попытки сближения по всему фронту дивизии, но были легко отогнаны артиллерийским огнем. Однако противник все глубже обходил дивизию, прорвав левый фланг армии, и продолжать удерживать занимаемые позиции не имело смысла. В 18:00 штаб армии отдал приказ об отводе дивизии на новый оборонительный рубеж.
На этот раз отход носил не тактический, а оперативный характер, и поэтому его было решено осуществить особым образом. По приказу командира дивизии в 20:00 части 95-й СД оставили занимаемые рубежи и под покровом темноты скрытно сместились на левый фланг, выходя на большак, ведущий из Воронцовки на Токульчак. К 23 часам все части вышли на большак и начали марш к новому месту сосредоточения — в район Андреевки. К 5 часам утра, пройдя за ночь около 20 километров, ее части развернулись на новом рубеже, в 4 километрах севернее Андреевки. Но не успели ее бойцы окопаться, как в 6 часов утра поступил новый приказ — оставить занятый рубеж и развернуться на более выгодном, в районе Айбары.
Части поспешно оставили только что занятые позиции и к 8 часам утра вышли на новый рубеж, располагавшийся в 1 км севернее Айбары.
Авиация, вынужденная в условиях развития немецкого наступления менять места базирования, действовала малоэффективно. Но тем не менее не прекращала бить противника даже во время смены аэродромов.
Фрайдорфская авиагруппа успела произвести 37 боевых вылетов, после чего 119-й авиационный полк из села Донузлав перебазировался в бухту Матюшенко, 4-я эскадрилья 8-го авиаполка — с аэродрома Ку-Нань на аэродром Херсонесский маяк. Из-за плохих погодных условий в ночь на 29 октября интенсивность своих ударов снизила и гидроавиация. В воздух поднялось только восемь МБР-2, но и те не смогли нанести удар по противнику и с бомбами вернулись на базу. При этом один гидросамолет разбился у мыса Казантип, а другой совершил вынужденную посадку в Темрюкском заливе.
Вечером 29 октября командующий вооруженными силами Крыма вице-адмирал Левченко издал директиву № 1/00260/07, которой объявлялось, что «войска Крыма переходят к сдерживающим боям». На самом деле сдерживающие бои в понимании Левченко означали немедленное отступление со всех занимаемых позиций. И отступать должны были как части, обескровленные последними боями, так и не принимавшие в них участия.
Бомбардировочную и разведывательную авиации планировалось перебазировать на кавказские аэродромы. Часть истребительной и всю штурмовую авиацию, необходимую для обороны Севастополя, оставить на аэродромах главной базы — Бельбек, Херсонес и Чортунь.
Отделы тыла ЧФ планировалось эвакуировать в Поти и Самтреди.
Учитывая сложность управления флотом из Севастополя в создавшейся обстановке, Военный совет решил организовать флагманский командный пункт в Туапсе, куда перевести штаб и центральные учреждения флота.
По результатам заседания вице-адмирал направил телеграмму на имя Сталина и Кузнецова, в которой просил утвердить решения о перебазировании на Кавказ ряда кораблей и части авиации, перевод туда отделов тыла, ремонтных предприятий и складов, а также о развертывании ФКП в Туапсе. Для обороны главной базы командующий предлагал оставить в Севастополе контр-адмирала Жукова на правах заместителя командующего флотом, с подчинением ему всех сухопутных частей флота.
Так как телеграмма была адресована и Сталину, находившийся в это время в Архангельске Кузнецов не решился что-либо ответить на нее, не получив указаний Верховного Главнокомандующего. Но, вернувшись 5 ноября в Москву и уточнив предварительно обстановку в Крыму у начальника Главного морского штаба, а затем и у начальника Генерального штаба, Кузнецов все-таки решил принять одно самостоятельное решение по этому вопросу.
Опасаясь, что Октябрьский опять отправится на Кавказ, нарком приказал заместителю начальника Главного морского штаба Алафузову «дать указание командующему флотом о его местонахождении», запретить тому покидать Крым. И командующему ЧФ полетела телеграмма следующего содержания: «В связи с обстановкой нарком приказал Вам находиться в Севастополе. Алафузов». Фактически ему запрещалось покидать Крым.
Как вспоминал впоследствии П. А. Моргунов, Октябрьский довольно болезненно воспринял ограничение его свободы передвижений, объявив всем присутствовавшим на ближайшем совещании: «пока идет наступление, мне приказано остаться в Севастополе. Окончательное решение будет принято Ставкой».
5 ноября, не дождавшись ответа, Октябрьский направил повторную телеграмму. Но, памятуя о реакции Кузнецова, командующий флотом на этот раз адресовал ее только Сталину. В ней он несколько сгустил краски, указав, что «до сих пор Севастополь ни от кого не получил помощи. Крымская армия была рассеяна, а остатки Приморской армии бродили по горам. Для обороны ГБ флот бросил все, что имел, и больше нечего было дать. Единственная надежда оставалась на то, что через день-два подойдут свежие армейские части. Если этого не будет, противник прорвется к Севастополю».
Командующий ЧФ напомнил, что, несмотря на тяжелое положение, он не получил руководящих указаний по новой дислокации кораблей и частей, эвакуации и размещению тылов, мастерских и по ряду других неотложных вопросов. Тогда же командующий доложил, что руководство сухопутной обороной базы он передал согласно приказу командующего войсками Крыма генерал-майору Петрову и предполагал по окончании эвакуации имущества ГБ на Кавказ перевести свой ФКП в Туапсе и оттуда руководить боевыми действиями флота на Азовском и Черноморском театрах.
Ознакомившись с телеграммой, Левченко расценил ее как оспаривание собственного решения и попытку осуществить не согласованные с ним действия. Но писать Сталину он не стал, а обратился к наркому ВМФ Кузнецову и начальнику Генерального штаба Шапошникову, сообщив им в своих телеграммах об организации в Крыму двух оперативных направлений: Севастопольского и Керченского.
Ответственным за Керченское направление Левченко назначил Батова, а командование Севастопольским возложил на себя. Таким образом, командующий войсками Крыма фактически попробовал разделить ответственность за оборону всего полуострова и в первую очередь Керчи, положение под которой становилось все более тяжелым. Одновременно Левченко брал на себя полную ответственность за оборону главной базы, несколько ущемляя полномочия флота.
Такое предложение вызвало категорическое возражение Кузнецова, считавшего, что «только командующий флотом может по-настоящему руководить обороной Севастополя». Однако прежде чем обращаться к Сталину по этому вопросу, нарком решил заручиться поддержкой начальника Генерального штаба. Вместе с ним Кузнецов составил совместную директиву, которой предусматривалось, что за оборону главной базы флота должен отвечать Военный совет ЧФ. Завизировав проект директивы своими подписями, Кузнецов и Шапошников отправили ее в секретариат Сталина.
Реакция Верховного Главнокомандующего была очень быстрой. Уже на следующий день вышла директива Ставки, определяющая новый порядок управления войсками Крыма:
«С целью сковывания сил противника в Крыму и недопущения его на Кавказ через Таманский полуостров, Ставка Верховного Главнокомандующего приказывает:
1) Главной задачей ЧФ поставить активную оборону Севастополя и Керченского полуострова всеми силами.
2) Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами.
3) Все три старых крейсера и старые эскадренные миноносцы держать в Севастополе. Из этого состава сформировать маневренный отряд для действий в Феодосийском заливе по поддержке войск, занимающих Ак-Монайские позиции.
4) Отряду Азовской флотилии поддерживать войска на Ак-Монайских позициях с севера.
5) Линкор и новые крейсера базировать в Новороссийске, используя их для операций против берега, занятого противником, и для усиления отряда старых кораблей. Базирование эскадренных миноносцев установить по вашему усмотрению.
6) Часть зенитной артиллерии из оставленных районов использовать для усиления ПВО Новороссийска.
7) Организовать и обеспечить перевозку в Севастополь и Керчь войск, отходящих в Ялту, Алушту и Судак.
8) Истребители, штурмовики и часть самолетов МБР оставить в Севастополе и Керчи; остальную часть использовать с аэродромов Северо-Кавказского военного округа для ночных ударов по аэродромам, базам и войскам противника в Крыму.
9) Эвакуировать из Севастополя и Керчи на Кавказ все ценное, но не нужное для обороны.
10) Руководство в Севастополе возложить на командующего ЧФ с подчинением его вам. Заместителем командующего ЧФ иметь в Туапсе начальника штаба флота.
11) Вам находиться в Керчи.
12) Для непосредственного руководства обороной Керченского полуострова назначить генерал-лейтенанта Батова».
Директива была подписана Сталиным, Шапошниковым и Кузнецовым. Судя по глубине проработки поднятых вопросов и оптимальности предлагаемых решений, она подготавливалась Сталиным заранее, с момента возникновения конфликта.
По существу она представляла компромиссное решение, но направленное не на удовлетворение потребностей заинтересованных сторон, а на повышение эффективности обороны полуострова.
Ответственность за оборону полуострова решено было не дробить, а саму оборону не делить на главные и второстепенные направления. Сталин подчеркнул, что оборона Севастополя, несмотря на его важность для страны, неотделима от обороны всего Крыма, и флот должен защищать полуостров так же, как и свою собственную базу. Общее руководство всей операцией сохранялось за Левченко, а флот по-прежнему оставался в его оперативном подчинении. Таким образом был соблюден принцип единоначалия, который фактически пытались нарушить командующий ЧФ и нарком ВМФ.
При этом Сталин счел необходимым присутствие командующего флотом в Севастополе, а командующего войсками Крыма и 51-й армией — в Керчи. Так он максимально усилил командование обороной, поместив его оперативный центр на самое угрожаемое направление. Этой же директивой Сталин определил порядок участия флота в обороне Керченского полуострова и запирающих его Ак-Монайских позиций.
Таким образом, Сталиным были четко определены задачи Черноморского флота и командования войсками Крыма по обороне Севастополя и Керчи, неоднозначно трактовавшиеся обеими сторонами. И так как Сталин взял самое рациональное из позиций обеих сторон, возможный конфликт между наземными войсками и флотом не только был погашен в самом зародыше, но и обращен на пользу обороны полуострова.
Неизвестно, провел ли Сталин в какой-либо форме разъяснительную работу с Кузнецовым относительно принятой директивы и позиции ВМФ в обороне Крыма, но для вице-адмирала Октябрьского разрешившийся конфликт имел и другие последствия, выходящие за рамки принятой директивы.
В тот же день заместитель наркома ВМФ адмирал Исаков приказал Военному совету ЧФ все необходимое для частей Красной Армии в Крыму выдавать из ресурсов флота. Вице-адмиралу Левченко было предложено потребовать от Военного совета ЧФ снабжения частей 51-й армии всем, что имеет флот, до организации новой линии их снабжения и доставки грузов из Новороссийска в Керчь и Севастополь. Исаков также прямо указал Октябрьскому, что «Красная Армия защищает главную базу флота и выполняет единую задачу с флотом, поэтому ведомственный подход к делу недопустим».
Отступление
«Сдерживающие бои» (28 октября)
Невозможность перегруппировки стала очевидной уже утром 28 октября, когда немецкие части возобновили наступление. Основной удар на этот раз был нанесен не в центре, где он казался наиболее вероятным, а на левом фланге армии, силами 73-й пехотной дивизии.
Здесь противник сосредоточил свои усилия против 42-й и 40-й кавалерийских дивизий, являвшихся самыми слабыми звеньями в системе обороны Приморской армии. При активной поддержке артиллерии, авиации и стянутой на левый фланг немногочисленной бронетехники немецкие подразделения сразу рванулись вперед, практически навязав обескровленным кавалерийским частям, почти не имевшим тяжелого вооружения, бой на уничтожение.
Немецкая авиация сконцентрировала свои удары на остатках артиллерии обеих дивизий, уничтожив шесть орудий, после чего легкие танки, бронеавтомобили и самоходные орудия противника, обычно державшиеся очень осторожно, вместе с пехотой пошли прямо на позиции кавалерийских полков. Во время этого ожесточенного боя немецкой бронетехникой были разгромлены командные пункты нескольких полков, на которых, как сообщил штаб Приморской армии, «два к[оманди]ра и комиссара полка были раздавлены танками». Как доложило командование армии в штаб войск Крыма, «напряжение боя все нарастает».
Полки обеих дивизий были смяты уже в первые часы боя и стали откатываться на юго-запад. Части 40-й дивизии отошли за Фёдоровку, а части 42-й дивизии — к деревне Комары русские.
Ввиду важности этого участка руководство боем на нем было поручено бывшему начальнику штаба Одесского оборонительного района генерал-майору Шишенину. К этому времени в каждой дивизии оставалось не более чем по 300 сабель и почти не имелось артиллерии. Для обеспечения фланга армии и ликвидации прорвавшегося противника в бой был введен один из последних резервов армии — свежий 1330-й стрелковый полк (бывший 1-й морской) 421-й СД, ранее сосредоточенный в районах Будёново и Софроновка.
Одновременно с этим Шишенин слил остатки обеих кавалерийских дивизий в одну группу и вновь ввел в бой для поддержки контрудара полка. Моряки, поддерживаемые кавалеристами, завязали упорный бой с частями 73-й пехотной дивизии, также понесшими значительные потери в утренних боях.
Бой принял исключительно упорный характер и продолжался в течение всего дня — 11 часов. Батальоны 1330-го СП неоднократно контратаковали противника, пытаясь ослабить его давление на фланг армии. Ценой больших потерь им удалось сбить противника с двух высот и захватить одну тактически значимую переправу. Положение полка несколько облегчило то, что противник не смог задействовать против него значительных сил авиации. Применение одиночных немецких истребителей для штурмовки боевых порядков полка особых результатов не дало, и немецкое командование пришло к выводу, что эффективнее использовать их в качестве корректировщиков артиллерийского огня, которых также не хватало.
К вечеру части, возглавляемые Шишениным, отбили у немцев Ташкуй, Фёдоровку и Комары немецкие. Однако этот временный и, по большому счету, ненужный успех стоил большой крови. Сводная кавалерийская группа за время боя потеряла половину своего и без того немногочисленного состава.
На правом фланге Приморской армии бои в этот день носили менее интенсивный характер. Сказывались потери, накануне понесенные противником на этом участке. Только в полдень немецкие части перешли в наступление, пытаясь с обоих флангов охватить 95-ю СД. Однако все их попытки были вялыми. Противник даже не вел интенсивный огневой бой стрелковыми частями, ограничиваясь периодическими артиллерийскими налетами.
Разведчики и саперы, снова окопавшись, стойко удерживали свои позиции. На этот раз противник попытался сразу перейти в ближний бой. Мелкие группы пехоты, рассредоточившись, стали перебежками приближаться к позициям батальонов. Однако пулеметы и автоматы разведчиков и прицельный огонь саперов помешали им это сделать.
Тогда противник выдвинул в боевые порядки пехоты пушку. Ведя огонь прямой наводкой, она заставила замолчать советские пулеметы. Командир 90-го СП, которому были оперативно подчинены батальоны, вызвал огонь одной из поддерживающих его батарей 397-го артиллерийского полка. Батарея подавила немецкую пушку и прижала к земле немецкую пехоту.
После этого немцы снова сменили тактику и попробовали использовать складки местности. В голой степи это сделать было довольно сложно. Но в 500–600 метрах перед позициями 48-го ОСБ обнаружилась небольшая лощинка, поросшая молодым лесом. Немецкая пехота стала сосредотачиваться в лощине и установила на южной опушке посадок станковый пулемет. Политрук 3-й роты батальона Ивашин, перед участком которого был установлен пулемет, принял меры к его уничтожению и сформировал группу из 8 добровольцев для вылазки к переднему краю противника. Возглавил группу младший сержант Семыкин. Он уговорил политрука обождать до вечера, а затем «сходить на ужин к немцам». Ивашин согласился, подумав, что Семыкин собирается просто дождаться темноты. Но оказалось, что младший сержант, тесно общавшийся в последние дни с разведчиками, мыслит значительно шире.
В сумерках группа Семыкина выдвинулась на нейтральную полосу и в темноте скрытно приблизилась к посадкам. Расчет немецкого пулемета не успел открыть огонь — саперы забросали его ручными гранатами. Но после этого Семыкин и не подумал возвращаться в расположение, а атаковал ближайшую полевую кухню. После того как бойцы вернулись, груженые немецкими термосами, Ивашов понял, что имел в виду Семыкин, говоря о визите на ужин.
На правом фланге 95-й дивизии события развивались похожим образом. Немецкая пехота несколько раз пыталась перебежками приблизиться к позициям полков и, встретив огневое сопротивление, быстро откатывалась назад.
Фланговые удары (29 октября)
С утра 29 октября немцы принялись деятельно развивать достигнутый накануне успех. Их пехота продолжила наносить удары по флангам Приморской армии. На левом фланге немцы пытались отрезать армию от Каркинитского залива, а на правом — еще больше отжать ее от 9-го корпуса.
В обескровленных дивизиях Приморской армии уже почти не оставалось бойцов. Наибольшие потери понесли слабо вооруженные кавалерийские дивизии бывшей группы Аверкина, изначально формировавшиеся по сокращенному штату. В 42-й кавдивизии осталось всего 100 сабель, в 40-й — около 200. Из стрелковых дивизий наиболее тяжелым было положение 172-й, в которой осталось всего 250 штыков и совсем не осталось автоматического оружия. В 95-й СД оставалось 400 штыков, во 2-й КД — около 400 сабель. Несколько меньшие потери понесла 25-я СД, в которой насчитывалось около 1500 штыков и сильно ослаблен был только 54-й СП, оставшийся в составе одного батальона (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 35). По сути, она являлась единственным боеспособным соединением армии, не считая 421-й дивизии, находившейся в резерве командования вооруженными силами Крыма.
Немецкие части тоже понесли в боях с оперативной группой и Приморской армией тяжелые потери и действовать крупными силами уже не могли. За весь день 29 октября не было зафиксировано ни одного случая, когда бы противник нанес удар силами полка. Немецкая пехота вынуждена была действовать отдельными батальонами. Но и такие довольно слабые удары парировать было уже нечем.
Батальон вражеской пехоты занял поселок Якимбай. Днем два батальона противника, обойдя открытый правый фланг армии, заняли Мамут-Ходжу, а затем Куллар-Кирчак, но значительно продвинуться на этом направлении противник не смог.
И если с потерей этих совсем незначительных населенных пунктов можно было мириться, то захват Атая татарского серьезно осложнил положение армии. Этот поселок имел тактическое значение, так как седлал рокадную дорогу Ак-Шейх — Копкары. Это была единственная грунтовая дорога из проходивших вдоль фронта, по которой могло быстро передвигаться значительное количество техники. Поэтому для захвата поселка немцы выделили полтора батальона пехоты при поддержке пяти штурмовых орудий.
Прорвавшись по дороге, противник занял Копкары немецкие, а мотоциклисты неприятеля, вырвавшись вперед, захватили Фёдоровку и Атай немецкий.
Еще более сильный удар был нанесен слева. К полудню немецкие моторизованные колонны глубоко обошли левый фланг армии, собираясь перерезать дорогу на Евпаторию в районе Айбары. 7-я бригада морской пехоты, находившаяся в резерве командования войсками Крыма и развернувшаяся на третьем оборонительном рубеже в районе совхоза Тагайлы, неожиданно для себя очутилась в районе движения подвижных отрядов противника.
Бригада не смогла остановить продвижение немецкой моторизованной группы, которая, не обращая особого внимания на поднятую моряками стрельбу, продолжила движение по тылам Приморской армии. В момент прорыва противника подразделения бригады находились по разные стороны шоссе, и отходить им пришлось по расходящимся направлениям. Связь между штабом бригады и штабом армии прервалась.
О прорыве противника стало известно около часа дня, но какими силами он осуществлен, было неизвестно. В связи с создавшейся обстановкой 25-я СД получила приказ отойти в район Бамбека, а в случае необходимости — еще дальше, на Старый Баялит, не теряя связи с 40-й и 42-й кавдивизиями, которые должны были отходить на Джелайр. Таким образом, частям армии пришлось изменить направление отхода и, чтобы избежать окружения, отступать на юго-восток. Навстречу им выдвигался из резерва 1330-й СП 421-й СД, имевший задачу в случае необходимости приостановить движение противника на юг (ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 33, л. 36).
Штаб армии, находившийся в поселке Токульчак, переехал в Аджи-Атман, находившийся значительно южнее. Но всего через полчаса после того как штаб стал разворачиваться на новом месте, поступило сообщение, что немецкая бронетехника вышла к поселку Улан-Эли, находившемуся всего в четырех километрах западнее Аджи-Атмана. В Улан — Эли, где их никто не ожидал, немцы смогли захватить штабную машину 80-го отдельного разведывательного батальона со всеми документами штаба и уничтожили два бронеавтомобиля разведбата, пытавшихся ее защитить. Заместитель начальника штаба Приморской армии полковник Крылов доложил Левченко о прорыве танковой группы противника к Улан-Эли, приказал немедленно свернуть штаб и перебазироваться в Карача-Иляк.
На правом фланге армии противник снова вел себя пассивно. В первой половине дня немцы не атаковали позиции 95-й СД, продолжая ограничиваться артиллерийскими обстрелами. Во второй половине дня немецкие части возобновили попытки сближения по всему фронту дивизии, но были легко отогнаны артиллерийским огнем. Однако противник все глубже обходил дивизию, прорвав левый фланг армии, и продолжать удерживать занимаемые позиции не имело смысла. В 18:00 штаб армии отдал приказ об отводе дивизии на новый оборонительный рубеж.
На этот раз отход носил не тактический, а оперативный характер, и поэтому его было решено осуществить особым образом. По приказу командира дивизии в 20:00 части 95-й СД оставили занимаемые рубежи и под покровом темноты скрытно сместились на левый фланг, выходя на большак, ведущий из Воронцовки на Токульчак. К 23 часам все части вышли на большак и начали марш к новому месту сосредоточения — в район Андреевки. К 5 часам утра, пройдя за ночь около 20 километров, ее части развернулись на новом рубеже, в 4 километрах севернее Андреевки. Но не успели ее бойцы окопаться, как в 6 часов утра поступил новый приказ — оставить занятый рубеж и развернуться на более выгодном, в районе Айбары.
Части поспешно оставили только что занятые позиции и к 8 часам утра вышли на новый рубеж, располагавшийся в 1 км севернее Айбары.
Авиация, вынужденная в условиях развития немецкого наступления менять места базирования, действовала малоэффективно. Но тем не менее не прекращала бить противника даже во время смены аэродромов.
Фрайдорфская авиагруппа успела произвести 37 боевых вылетов, после чего 119-й авиационный полк из села Донузлав перебазировался в бухту Матюшенко, 4-я эскадрилья 8-го авиаполка — с аэродрома Ку-Нань на аэродром Херсонесский маяк. Из-за плохих погодных условий в ночь на 29 октября интенсивность своих ударов снизила и гидроавиация. В воздух поднялось только восемь МБР-2, но и те не смогли нанести удар по противнику и с бомбами вернулись на базу. При этом один гидросамолет разбился у мыса Казантип, а другой совершил вынужденную посадку в Темрюкском заливе.
Вечером 29 октября командующий вооруженными силами Крыма вице-адмирал Левченко издал директиву № 1/00260/07, которой объявлялось, что «войска Крыма переходят к сдерживающим боям». На самом деле сдерживающие бои в понимании Левченко означали немедленное отступление со всех занимаемых позиций. И отступать должны были как части, обескровленные последними боями, так и не принимавшие в них участия.