Некоторые проблемы оказались с ребенком, потому что я напрочь забыл о том, что в СССР с детьми можно было жить только в специализированных санаториях и домах отдыха типа «Мать и дитя». И вдвоем. То есть без мужа. Да еще и только если ребенку уже исполнилось четыре года. Так что мы не подходили никаким боком. Но, опять же, недаром говорилось, что в СССР действовало «телефонное право»… Поэтому, когда я пожаловался на подобный полный беспредел все тому же Георгию Владиленовичу, он обратился к начальнику пароходства, и тот позвонил директору дома отдыха и решил вопрос. Нам даже пообещали выделить детскую кроватку. Выходит, мы у них были не первыми такими «нарушителями».
До Паланги мы добрались на машине. Выехали рано утром, в шесть часов, но едва успели добраться до дома отдыха к концу рабочего дня. Увы, несмотря на то, что от Таллина до Паланги было всего шестьсот километров и дороги в Прибалтике были явно лучше российских, они все равно оставались советскими… Но все-таки мы успели. Иначе хрен бы нас заселили. Увы, до круглосуточных ресепшенов в подобных заведениях еще оставались годы.
Дом отдыха оказался по нынешним меркам просто шикарным. Здесь даже был свой бассейн с морской водой. Так что морские купания мы таки получили. И вообще ноябрьская Паланга оказалась очаровательной. Впрочем, я этого и ждал. В прошлой жизни у меня получилось под конец СССР также урвать путевку в прибалтийский санаторий, но не в Палангу, а в Юрмалу. Тогда это произошло уже намного позже, на самом закате, – в конце девяносто первого года. Уже после поражения ГКЧП. Но официально СССР в тот момент еще не был распущен. И общесоюзную собственность молодые демократические страны пока в свою пользу еще не конфисковали. Хотя всем было понятно, что все к тому идет. Так что, хоть путевки туда в московском санаторно-курортном управлении еще выписывались, желающих из «блатных» ехать туда уже не оказалось. А ну как чего не того случится – потом не только не отмоешься, но еще и хрен выберешься без потерь… Вследствие чего мне так повезло с той путевкой. Иначе шиш бы нам что обломилось. Потому как Прибалтика в СССР считалась этаким местным аналогом Швейцарских Альп пополам с Атлантической Ривьерой Франции, и добыть туда путевку, даже в межсезонье, было чрезвычайно сложно.
Отдохнули мы хорошо. Дни по большей части стояли весьма теплые и неожиданно не по-балтийски солнечные, деревья еще не сбросили свое цветное осеннее одеяние, и даже частые, но короткие дождики не то что не сбивали очарование этого маленького курортного городка, а совсем наоборот, придавали ему его еще больше. Мы гуляли по Паланге, встречали закаты на ее знаменитом пирсе, уходящем в море почти на полкилометра, попробовали знаменитые литовские «цеппелины», полюбовались на янтарь в музее, расположенном в бывшем дворце Тышкевичей, и накупили в качестве подарков в местной старинной аптеке знаменитые местный бальзам «Три девятки» и сердечные капли доктора Шредера…
А еще, неожиданно для себя, попали на митинг каких-то местных радикалов. Уж чего они там требовали – я не понял, потому что орали они исключительно по-литовски, да и надписи на самодельных флагах и транспарантах также были выполнены на этом языке, но моя Аленка напряглась. А вот доча, наоборот, высунула нос из коляски и с любопытством смотрела на что-то громко декларирующих демонстрантов. Их было немного – дай бог, десятка два, но шуму они создавали… Я скривился и, толкнув коляску с наследницей, потащил жену за собой. Увы, подобное в Прибалтике только начиналось. Так что у меня не было никаких сомнений насчет того, стоит ли принимать предложение Георгия Владиленовича. Более того, во время последнего разговора, состоявшегося перед самым отъездом, я даже эдак исподтишка порекомендовал ему ускорить свой перевод в Москву. Не то чтобы прямо, а так… бросил несколько фраз, которые должны были натолкнуть его на подобные мысли.
В столовой нас посадили за отдельный столик, так что особенно близко мы за время отдыха ни с кем не сошлись. То есть, вернее, я. А вот у моей любимой появилось несколько знакомств из числа отдыхающих бабушек-пенсионерок, каковых в этот заезд оказалось большинство. Ну да, конец ноября и начало декабря – время для отдыха специфическое… Они никак не могли упустить момента потискать нашу дочу и поучить молодую мамочку, как правильно обиходить и воспитывать чадо. Впрочем, особенно категоричную парочку подобных дам я мягко отшил, а с одной, которую звали как одну из главных героинь замечательного фильма «Покровские ворота» – Маргарита Львовна, мы, наоборот, сдружились. Причем настолько, что Аленка ей доверяла посидеть с малышней. Вернее, Маргарита Львовна нас сама отправляла:
– Идите, молодежь, погуляйте вдвоем, а я с нашей красавицей побуду. Мы же отпустим маму с папой погулять, солнышко?
Она уехала за неделю до нашего отъезда, но оставила Аленке свой московский телефон, категорически заявив непременно звонить, если мы окажемся в Москве.
До конца нашего пребывания в Паланге осталось всего несколько дней, когда на прогулке меня внезапно окликнули:
– Роман? Привет!
Я обернулся. Ко мне с радостной улыбкой приближался невысокий, смуглый, курчавый мужчина со смутно знакомым лицом. Мы с ним точно где-то встречались, но где…
– Я – Вагифов Айхан Алиевич. Мы с вами пересекались в кабинете у Бориса Николаевича.
– А-а-а… вспомнил. Рад видеть Айхан Алиевич. Какими судьбами?
– Да теми же, как и вы, вероятно. На отдых приехал. Проживаю в доме отдыха станкостроительного завода имени Дзержинского, вон там, – он махнул рукой. – Вы как, давно приехали?
– Да мы тут уже третью неделю. Домой скоро…
– Вот как? Покажите, что тут где? Я тут первый раз. В Юрмалу уже несколько раз ездили, а вот в Палангу только в этом декабре получилось путевку выбить.
– Да с удовольствием!
Так что последние несколько дней мы с Аленкой провели в компании четы Вагифовых. Потому что Айхан Алиевич приехал на отдых с женой. Вот так и прошел наш незапланированный и внезапный отпуск.
Глава 11
– Шших… шших…
Я открыл глаза и уставился на стройную фигуру моей жены, занимающуюся зарядкой на фоне широкого окна. Чуть смуглая, медная кожа, не теряющая цвет даже во время самой долгой зимы, стройная фигура, длинная шейка, размеренные махи изящных рук и ног… В прошлой жизни она со смехом называла себя «карманной женщиной», поскольку была всего сто шестьдесят четыре сантиметра ростом, но здесь, как и я, немного прибавила. Сантиметра четыре-пять. И все они, похоже, ушли в ноги и шейку… а еще после родов она чуть-чуть, едва заметно округлилась и теперь больше напоминала не Жизель Оливейру, а Изабель Гулар. На мой взгляд, у первой лицо было чуть поострее, да и фигурка у второй была этак почувственней… Впрочем, эти две модели, по моему скромному мнению, были довольно похожи. Но моя Аленка все равно лучше!
– Шших… шших…
Я некоторое время из-под полуопущенных век любовался женой, продолжавшей зарядку. С этим делом у нас в семье было строго… Вы даже не представляете, на что способен престарелый дед с кучей болячек, внезапно вновь попавший в молодое тело, ради того, чтобы эта самая молодость, ну или как минимум здоровье сохранились на как можно более долгое время. Так что в этой области я в семье был жутким деспотом и тираном. Плотная утренняя зарядка, тренировки по полтора часа минимум три раза в неделю, лыжи по выходным зимой, ежедневные утренние купания летом и все такое прочее были возведены в фетиш! Спрашиваете – а чего это в таком случае в тот момент, когда жена занимается зарядкой, я валяюсь в постели? Хм… хороший вопрос. И справедливый. Дело в том, что-о-о… ну-у-у… короче, я вчера сильно наклюкался. Вот меня и того… похоже, решили сегодня поберечь и не будить. Тем более что подобное со мной случалось пока всего раза три за всю нашу уже весьма продолжительную совместную жизнь. Раз в Питере, на днюхе у Сереги Курехина, раз в Таллине, когда провожали на пенсию старого начальника пароходства, и третий – сейчас.
– Шших! – Моя любимая сделала последний мах ногой и, утерев ладонью вспотевший лоб, двинулась мимо кровати к выходу из спальни. Я коварно дождался, пока она приблизится на минимальное расстояние, после чего рывком набросился на проходящую мимо добычу.
– Рома!
– Ырг… – взревел неандерталец в моем лице, заваливая добычу на «шкуру мамонта».
– Рома, я потная вся! – мне в грудь уперлись кулачки. – Перестань!
Тресь! – трусики полетели в сторону.
– Ромка! Сумасшедший… – тонкие, но сильные ручки, еще мгновение назад упорно отстраняющие меня, дрогнули, и мои губы наконец встретились со ставшими мягкими и податливыми губами жены.
В Москву мы перебрались летом восемьдесят восьмого. Георгий Владиленович выполнил свое обещание и перетянул-таки меня в министерство… Отпустили меня легко. Место начальника пароходства вместо пригласившего меня на работу Арно Каска еще в прошлом году занял Тойво Ниннас, с которым у меня в принципе сложились вполне ровные отношения, но той теплоты, как с Каском, не было. К тому же в Эстонии все больше и больше поднималась волна национализма, как обычно замаскированная стремлением «к свободе», и отношение к русским начало заметно ухудшаться. Ну или оно всегда было таковым, а сейчас просто это стало проявляться куда более открыто. Потому что даже среди круга более-менее близких знакомых появились люди, которые стали демонстрировать неприязнь. А однажды Аленку вообще обругали в парке. Какая-то бабушка. Моя жена присела рядом с ней на лавочку, и бабулька поначалу принялась сюсюкать с дочей на эстонском, но едва ребенок пролепетала что-то по-русски, бабульку будто подменили. Она вскочила и разоралась, забрызгав Аленку с ребенком слюной… Так что в конце лета я взял отпуск и перевез семью обратно в наш городок. А потом вплотную занялся переводом себя в Москву. Нервы потрепать пришлось, но приказ по министерству о моем переводе вышел двадцать седьмого августа. После чего мы, оставив малышню с бабушками, отправились в Таллин собирать вещи и паковать контейнер…
Квартиру в Москве удалось найти только к октябрю. Причем через новых знакомых – чету Вагифовых. Нет, кое-какие варианты были и до этого, но либо неудобные, когда даже до метро нужно было добираться долго и на перекладных, либо необоснованно дорогие. А у меня с деньгами начались серьезные напряги. Потому что, несмотря на мою активную работу, за последние три года мне удалось пристроить всего одну книжку. Притом что, так сказать, «в столе» у меня лежало еще ажно четыре штуки. Ну привык я писать быстро. Не так, как Дарья Донцова, конечно, эта писательница с точки зрения скорости написания – недостижимая вершина, но три книжки в год для меня вовсе не были чем-то из ряда вон выходящим. Хотя последние лет пятнадцать я писал в среднем пару книжек в год… Здесь же в год у меня получалось сделать, дай бог, одну. Но это, по сегодняшним меркам, считалось очень быстрым! Мне даже регулярно пеняли на то, что я мало «работаю над текстом». Что слишком поспешен. Что не прорабатываю сюжеты. А мне казалось, что я, наоборот, пишу слишком медленно… Впрочем, ранее мои возможности были серьезно урезаны тем, что творить приходилось на пишущей машинке. Как же это было неудобно! Любые изменения в сюжете, серьезные правки, редактура требовали полного перепечатывания не только той странички, которую ты правил и редактировал, но всех за ней следующих!!! Я в конце концов дозрел-таки до найма машинисток, потому что перепечатывать пятисотстраничную рукопись в шестой раз из-за вставки небольшого эпизода на десятой странице меня окончательно достало! Но уже под занавес моей работы в пароходстве я сумел ухватить в Финляндии подержанный IBM PC/XT в, считай, полной комплектации – матричный принтер, десятидюймовый монитор и системный блок с клавиатурой и двумя дисководами под пятидюймовые дискеты, на который с матами и при помощи лома и той самой матери мне впихнули-таки первый русскоязычный редактор Lexicon и инсталлировали русскоязычную раскладку клавиатуры. Проблему же отсутствия русских букв на клавишах я решил самостоятельно с помощью наклеенных на них кусочков пластыря, на которых потом шариковой ручкой и были написаны буквы. Так что сейчас я одновременно наслаждался резко облегчившимся процессом работы и ломал голову, куда девать уже пятую свободную книгу, которую писал в настоящий момент…
Ну так вот, благодаря жене Айхана Алиевича нам удалось не слишком дорого снять пустую трехкомнатную квартиру в Заяузье. Не слишком дорого по меркам Таганки. Но сниженная цена объяснялась отсутствием мебели и бытовой техники, а также ее весьма убитым состоянием. Паркет требовал циклевки, стены и окна покраски, двери были слегка перекошены и потому закрывались с трудом, а в стареньких деревянных рамах имелись щели в полпальца толщиной… Но в общем и целом после небольшого ремонта жить в ней стало вполне возможно. А отсутствие мебели и бытовой техники в нашем случае было даже скорее преимуществом, а не недостатком. Потому как имуществом за время жизни в Таллине мы обросли – холодильником, телевизором, двухкассетной декой, видиком, а также кое-какой мебелью, которой до момента снятия квартиры был забит гараж моих родителей. Вот мы им его и освободили… Нет, полностью обставить квартиру мебели у нас, естественно, не хватило, но на кухню и спальню по минимуму набралось. Впрочем, именно по минимуму. Вещи в спальне у нас так пока и лежали в чемоданах или висели на вбитых в стену гвоздиках, а половина посуды была сложена на широченном кухонном подоконнике. Домик был старый, еще глубоко дореволюционной постройки, так что стены здесь были толстенные… А диван, буфет и стол со стульями в гостиную удалось прикупить в комиссионке в Таллине, в который меня, по старой памяти, отправили в командировку в декабре. Мебель была хоть и изрядно побитая, но вполне антикварная. Не то чтобы элитная, скорее этакий крепкий купеческий стиль, но лет сто ей точно было. Так что в квартиру она вписалась как родная…
Поскольку нашей доче уже исполнилось полтора года – Аленке пришлось искать работу, а нам – место в яслях. Увы, частично оплачиваемый отпуск здесь и сейчас предоставлялся только до года. А потом разрешалось взять еще полгода за свой счет. После чего – пожалте на работу, иначе вас привлекут за тунеядство. Впрочем, особенных проблем нам это не принесло. Благодаря еще одной нашей палангской знакомой – Маргарите Львовне, которой Аленка позвонила буквально через неделю после того, как мы обустроились в нашей съемной квартире, расположенной в Рюмином переулке, эти вопросы также решились довольно быстро. У нее оказался целый сонм разных знакомых, благодаря которым мы в течение двух недель получили место в детском саду, а в декабре Аленка вышла на работу учительницей английского языка в четыреста девяносто седьмую школу, до которой от квартиры было всего пять минут спокойной ходьбы. Мне же до здания Министерства морского флота, располагавшегося на углу проспекта Маркса и улицы Жданова, идти было чуть подольше – с полчаса. Ровно столько же, сколько если бы я поехал на метро. Впрочем, на работу я чаще всего бегал…
– Ну как, головка не бо-бо? – поинтересовалась моя любовь, когда я вышел из ванной. Я скорчил страдающую рожу, хотя чувствовал себя вполне нормально. Эх, как же хорошо быть молодым! Жена рассмеялась. – Иди, я тебе уже омлет положила.
Я гордо проследовал на кухню. А что – мой коварный план полностью удался. Мужики – советую: ни одна женщина не способна сердиться на мужчину после хорошего секса!
– Вы все там так наклюкались?
– М-м-м… да нет. Так – только мы с Козей… ну и Зема. Бурбаш с парнями позже подошел. Ну кто смог.
Ну да – у нас был, так сказать, вечер встречи. Не то чтобы выпускников, скорее соратников по колочению газетных подшивок. Аленка не пошла, хотя собиралась, поскольку прекрасно знала всех, с кем я вчера пил. Ради этого мы даже дочу вчера отправили к Маргарите Львовне с ночевкой. Но парни предложили посидеть «чисто мужской компанией», и она осталась дома…
– Хорошо хоть посидели?
– Да нормально. Сначала все были немного скованные, но после третьей рюмки расслабились. Кстати, Пыря стал военным. Прапорщик.
– Вот как? Складом заведует? – Она за то время, что провела в Ташкентском госпитале, немного врубилась в военные реалии… Я задумался.
– Да, похоже, нет… скорее в каких-то серьезных войсках служит. Поджарый такой и повадки у него этакие… ну-у-у… – я махнул рукой, забыв, что в руках кружка, и чуть не разлив чай. – Да и проговорился немного.
– Расхвастался?
– Да нет, не хвастал. Просто обмолвился, что каждый год с парашютом прыгает. Норматив, типа, у них…
– А остальные?
– Бурбаш биофак МГУ окончил. Сейчас диссертацию пишет, – несколько удивленно произнес я. – Вот никогда бы не подумал, что он в науку пойдет… Зема – бухгалтер. Козя – моряк. Рыбак. Но копит на собственную яхту.
– Оу, богатый жених! Не то что некоторые, – ехидно сморщилась жена. Я замер, любуясь, после чего не выдержал и чмокнул ее в нос. А затем поинтересовался:
– У тебя в пятницу сколько уроков?
– В пятницу? Вроде бы три. Надо глянуть. А что?
– Да нам тут в министерстве билеты на балет втюхивают в Большой театр, вот, думаю, не взять ли? Бают – чуть ли не Плисецкая танцует.
Аленка с усмешкой посмотрела на меня.
– Если бы Плисецкая танцевала – хрен бы вам кто такие билеты «втюхивал».
– Ну да, тут ты, скорее всего, права, – согласился я, уплетая омлет. – Но ты так и не сказала – будем приобщаться к высокому искусству или как?
– А дочку куда денем?
– Так Маргарита Львовна посидит. Позвони ей – уточни, сможет ли?
Жена рассмеялась:
– Да она бегом прибежит, если только намекнуть, – а потом погрустнела. – Жалко ее. Из нее такая бы хорошая бабушка получилась, а она одна…
Да уж, это действительно было печально. Всех троих детей Маргарита Львовна потеряла на войне. Дочь умерла в Ленинграде, во время блокады, старший сын погиб на фронте, а младшего, школьника, убило во время одного из налетов. Он дежурил на крыше – тушил и сбрасывал немецкие «зажигалки». Там ему и прилетело осколком выбитого разорвавшейся неподалеку «фугаской» стекла. Так-то ранение вроде как было не смертельным – только руку порезало, но пока закончился налет и это обнаружили, мальчик просто истек кровью. Муж вернулся с войны весь израненный и за три года просто угас. А больше она замуж не вышла. Почему – не рассказывала. Впрочем, может, просто потому, что в ее военном поколении на одного мужика приходилось по восемь-девять женщин… Так что всю свою нерастраченную энергию и любовь она отдавала другим. В первую очередь детям.
– Значит – беру!
Проводив жену до школы, я выскочил на Котельническую набережную и перешел на бег, двинувшись в сторону министерства. Оно располагалось на углу проспекта Маркса и улицы Жданова, которой уже скоро вернут ее старое название – Рождественка. А соседняя улица была той самой Неглинной. Помните же стихи, все в школе учили:
– Мы гуляли по Неглинной[16],
заходили на бульвар…
мы купили синий-синий,
презеленый, красный шар,
– вот и я их учил. А узнал, что это за улица и где расположена, только сейчас.
Я бежал и ломал голову – что делать? Денег осталось совсем мизер. Как-то я очень широко размахнулся с переездом. Всю «заначку на черный день» до донышка выскреб. А между тем с книгами просто какая-то стена образовалась. Сначала меня плавно отодвинули в «Лениздате», под предлогом того, что я, типа, больше не ленинградец, да и тексты мои совсем не формат их серий, потом отфутболили в «Детской литературе», сообщив, что хоть я и их формат, но не надо наглеть: «У вас, молодой человек, и так в нашей серии вышло больше книг, чем у Жюль Верна или братьев Стругацких…», ну а в «Молодой гвардии» и разговаривать не стали. Покровителей-то «наверху» у меня больше не было. И куда податься?
Нет, кое-какие мыслишки у меня были, причем вполне соответствующие самым новым веяниям, но я никогда до этого не занимался никаким бизнесом. В первую очередь потому, что просто не любил этого дела. А мыслишки у меня были связаны как раз с тем, чтобы кинуться в его пучину. Вот я до сего момента и гнал их от себя. Но, похоже, деваться некуда. Вот только один я это дело точно не потяну. Несмотря на все свои регалии. Потому как ни денег нет, ни связей… Ибо что в литературе, что, скажем, в спорте я в настоящий момент был этаким изгоем. Вследствие того, что и там и там я считался выскочкой, которому просто невероятно повезло. Ну как же – бе́гом занимался по большей части самостоятельно, то есть не выгрызал себе место регулярным участием в многочисленных соревнованиях, не гробил здоровье стимуляторами и гормонами, не делил успех и не помогал продвинуться никому из влиятельных и заслуженных тренеров, раз за разом приводящих тебя к победе, а просто раз – и в дамки проскочил! И в литературе – совсем сопляк, едва двадцать пять исполнилось, да и пишет, тьфу ты, прости господи – фантастику… а, гляди-ка, уже почти десяток книг издал. Ну если с переизданиями считать. Да и зарубежные публикации, сволочь такая, имеет. К тому же тексты – примитивные, совсем ведь над ними не работает, не вычищает годами, как нормальные люди, приводя почти к идеалу с филологической и орфографической точки зрения, как написал – так сразу в издательство бежит! Да и сюжеты… м-м-м… какие-то не совсем советские и почти совсем не научные. А советская фантастика нынче – почти исключительно научная. Ну кроме отдельных произведений типа «Понедельник начинается в субботу» или «Девочки с Земли». Да и они также под нее маскируются, а этот – маги-шмаги, нейросети, попаданцы… Ну муть же одна!
Так что мои начинания в этом направлении (а именно в нем мои мысли и развивались) точно натолкнутся на сильное противодействие всей, так сказать, прогрессивной общественности. Наших же русских интеллигентов хлебом не корми – только дай подосрать ближнему своему. Причем, в отличие от рабоче-крестьянских масс, в большинстве своем делающих подобное открыто и откровенно, четко осознавая, что и для чего они делают (ибо нехрен!), интеллигенты сами себя способны убедить в том, что занимаются этим исключительно ради всего хорошего и против всего плохого. Чтобы в этом убедиться, достаточно почитать доносы, которые писали в НКВД в те же тридцатые на друзей, родственников и просто соратников по искусству тогдашние светочи культуры. Такие возвышенные мысли и железобетонные основания приводили в обоснование своего стукачества…
На обеденный перерыв я остался в кабинете. Это никого не удивило, потому что я частенько тратил обеденный перерыв на тренировку. Для чего устроил себе в углу что-то типа спортивного уголка – приволок помост, сколоченный из горбыля и покрытый стареньким линолеумом, положил туда гантели с гирей, прибил к стене макивару, установил в косяке двери самодельный турник в распор… Но на этот раз у меня на обеденный перерыв были другие планы.