Кажется, Джулиан Барнс сказал, что смысл жизни заключается в примирении с ее завершением; жизнь постепенно изнашивает нас и заставляет понять, что в старости все обстоит совсем не так, как мы себе представляли всю жизнь. Немного грустно, но от этого не менее справедливо.
Эстер подняла взгляд и заметила, что Грегерс заснул. Прекрасно! Он нуждался в отдыхе, да и она, если честно, тоже. Заботливо прикрыв его пледом, она унесла мешок со льдом на кухню. Вообще-то Грегерсу была не свойственна рефлексия. Но, возможно, вполне естественно, что даже самые черствые «сухари» начинают задаваться экзистенциальными вопросами, оказавшись на носилках. Достиг ли ты самого важного? Простил все дурное окружающим? Избегал ли всеми силами поводов для последующего раскаяния? Разумеется, нет.
Кто может сказать о себе, что он достаточно любил в жизни? Достаточно действовал? Что вообще жил в полную силу? Большинство из нас увиливают, врут, проявляют нерешительность или прячутся от ошеломляющих возможностей, которые предоставляет нам жизнь. Быть человеком трудно. Как и лошадью, подумала Эстер, с нежностью вспомнив о любимом дуэте комиков «Конница», чья абсурдная вселенная то и дело пробуждала в ней ощущение, иногда совсем ненадолго, что во всем скрыт какой-то искаженный смысл. Нет-нет, лошадью тоже быть непросто.
У нас, людей, у самых счастливых из нас, по крайней мере есть возможность заглушить боль всевозможными средствами, дарованными нам самим фактом существования. Эстер отрезала кусок свежего ржаного хлеба, намазала толстым слоем масла и посыпала сверху морской солью. В ее возрасте можно уже было не бояться перебить себе аппетит перед ужином. Она отнесла тарелку с хлебом на свой любимый подоконник, села, свесив ноги в комнату, и принялась наблюдать за птичьей драмой, развернувшейся на берегу озера.
Зачастую большего ей и не требовалось. И еще немного духовной пищи.
Эстер слезла с подоконника и подошла к проигрывателю. Придется надеть наушники, чтобы не разбудить Грегерса. Она с раздражением обнаружила, что забыла убрать пластинку на место. Все никак не привыкнет.
Эстер осторожно приподняла пластинку и проверила, насколько та успела запылиться. Не так уж плохо. «Паяцы» — ну да, она слушала эту оперу несколько дней назад. Эстер аккуратно убрала пластинку в футляр. Одно из ее любимых произведений. Столь напряженной и основательной может быть только итальянская опера; еще чуть-чуть, и можно было бы назвать ее жестокой. В ней рассказывалось о неверности и запретной любви, как и во всех самых крупномасштабных человеческих драмах. Паяц — клоун, он смешит людей и забавляет всех своей наивностью. Его жена тайно любит другого, но он раскрывает обман и убивает обоих любовников.
Клоуна тоже можно задеть за живое. Клоун тоже может прийти в ярость.
Эстер потными руками поставила пластинку в шкаф. В глубине ее сознания зародилась догадка о том, почему убили Альфу Бартольди и Кристель Тофт.
Глава 23
Изо дня в день повторялось одно и то же. Ближе к концу дня Сёрен Вести начинал фантазировать на тему еды. Но грезил он вовсе не о той еде, которую мог заказать, сев за зарезервированный столик в «Кафе Европа», и получить блюда французской кухни превосходного качества. Нет-нет, его мысли крутились вокруг нездоровой пищи из худших городских забегаловок. Промышленно произведенная картошка фри с ремуладом, бургеры в бумажках с логотипами заведений, буррито и хот-доги с французским соусом. Он знал — так приближается состояние кокаиновой тяги. В периоды частых вечеринок потребность в картофеле фри просто сбивала его с катушек и раздражала даже больше, чем само пристрастие к кокаину, несмотря на то, что привычка эта была очень вредной и жутко дорогой. Просто подобные пищевые фантазии были последними реминисценциями, оставшимися в его сознании от совсем не гламурного детства в Фарум Мидтпункт[43], от которых Вести изо всех сил старался избавиться.
Едва ли нашлось бы какое-то иное место, которое имело бы столь насыщенную ночную жизнь, как Фарум Мидтпункт.
Вести смотрел на лежащую перед ним площадь Хойбро и пытался успокоить не на шутку разыгравшееся воображение, предлагавшее его мысленному взору сочные куриные наггетсы с соусом барбекю, которые преследовали его в течение уже нескольких дней. Плюс к тому за последнее время он весь как-то обрюзг. Надо хлебнуть какого-нибудь энергетического напитка и еще пару часов поработать.
Он вернулся за компьютер. Недавний поток денежных средств, поступивших от аферы с «A-Skin», следовало направить в верное русло и поскорее вложить в новые проекты, пока инвестор не принялся разбираться в банкротстве и не выяснил, что ни фабрики, ни продукции никогда не существовало. Теряя деньги, инвесторы выражали недовольство. Тем лучше, что ответственным за проект «A-Skin» был назначен Альфа. Творческая, невероятно популярная личность. К большому сожалению, недавно погибший Альфа. Это был во всех смыслах идеальный партнер для той сферы бизнеса, на которой специализировался Вести.
Вести сосредоточился на бюджетной смете на производство и поставке военных беспилотников посреднику из Швейцарии, как вдруг дверь приоткрылась. Его кабинет находился на третьем этаже, над банком, и к нему никогда не входили без предупреждения. На пороге стояла Лулу Суй, склонив голову и сверкая невеселым взглядом.
Она была одета во все белое, на черных волосах выделялась белая меховая шапка, фигура в целом напоминала статистку из голливудского фильма про Анну Каренину.
Вести закрыл ноутбук, отодвинул стул назад и медленно поднялся, не спуская глаз с гостьи. Он хотел подойти к ней, прежде чем она успеет войти. А она восприняла этот импульс как приглашение и поспешила к нему с объятиями, слишком тесными и долгими. От нее исходил легкий аромат ладана. Освобождаясь от объятий, Вести одновременно попытался подтолкнуть ее обратно к двери. У него совершенно не было времени ее принять.
Она отпустила его, кинула шапку и белое пальто на стул от Корбюзье и легко вскочила на рабочий стол, похоронив презентацию от «Кредит Свисс Груп» под своей попкой.
— Нальешь мне чего-нибудь?
Вести демонстративно взглянул на часы.
— Можем спуститься на площадь и быстренько выпить кофе. У меня сегодня дел по горло.
— Но обычно ты не прочь пропустить стаканчик. Почему-то у меня создается ощущение, что ты не рад меня видеть?
Опять этот настороженный взгляд, возможно, даже угрожающий. Или кокаин и впрямь превращает его в параноика?
— Я просто занят, девочка моя. Давай поиграем как-нибудь в другой раз. — Он взял со стула пальто и протянул ей, но девушка положила ногу на ногу и откинулась назад, опершись на стол локтями.
— Прекрасно. Давай мне мои деньги, и я от тебя отстану.
Деньги? Мозг Вести усиленно заработал. Его посетило внятное предчувствие, что сейчас не стоит ее обижать, но в то же время он понятия не имел, что она имеет в виду.
— Разве я должен тебе?
Девушка приветливо улыбнулась одними губами.
— Сёрен, хватит тебе.
— За колу или за что вообще? Может быть, за снег?
— За молчание. Ты просил меня держать язык за зубами относительно того, каким образом ты уладил проблему. Я сдержала свое обещание. И пришла за гонораром.
Вести обошел письменный стол, чтобы отойти от нее подальше, тяжело опустился на рабочее кресло и сделал вид, что ищет что-то в компьютере. Неужели на прошлой неделе в ресторане «Лама» он проговорился об Альфе? Или на Новый год в Ведбэке? Ведь она там тоже присутствовала. Черт, ничего не помнил. Но ему необходимо было посетовать на то, что он якобы потерял деньги в проекте «A-Skin», так что вполне возможно, он и ляпнул какую-то глупость. Лишь бы не выложил слишком много информации.
Лулу Суй взяла в руку маленькую глиняную фигурку, которую подарил ему однажды сам Хорслет[44] после особо веселого мероприятия, и небрежно удерживала ее двумя пальцами. Вести боролся с желанием выхватить фигурку у нее из рук.
— Вообще-то, я тоже выросла в идиллическом провинциальном городке, но там, откуда я родом, выполняются обещания и оплачиваются счета. В противном случае можно впасть в немилость.
Никак она ему угрожает? Просто смешно. И все же ситуация заставила его мысли трепетать, как крылья колибри. Безопаснее было согласиться с этим вздором.
— И сколько… сколько же я должен?
Девушка изящно спрыгнула со стола и приблизилась к Вести. Блики от медной люстры упали на ее лицо, так что на мгновение оно блеснуло, придав Лулу Суй сходство с падшим ангелом. Затем блики исчезли, и она снова слилась с окружающей темнотой.
— Двадцать тысяч. Тогда я и дальше буду молчать. Дешево отделаешься.
— Договорились. — Он встал с кресла. — Но здесь в кабинете у меня не найдется такой суммы наличными. Пойдем, спустимся и снимем в банкомате.
— Найдется-найдется… — Она кивнула на сейф, расположенный за накладками в виде выдвижных ящиков в письменном столе. Непонятно, каким образом она узнала об этом сейфе. В нем он хранил крупные суммы наличных на случай непредвиденных расходов. — И теперь я прошу сорок.
* * *
— Мы отпустили Йоханнеса. Судья посчитал доказательную базу недостаточной. Но мы не снимаем с него обвинения.
Голос Анетты звучал из динамиков и заполнял салон автомобиля, снабжая Йеппе свежей энергией, необходимой для преодоления последнего отрезка пути от Прэстё до дома.
— Хорошо. Спасибо. В процессе предварительного слушания выяснилось что-нибудь новое?
— Нет.
Анетта не стала уточнять. Она явно утомилась.
— Ладно, буду в Управлении через двадцать минут. Увидимся!
— Хорошо.
Йеппе положил трубку и сосредоточился на дорожном полотне у себя перед глазами. Ему всегда казалось, что было нечто необычное на участке дороги, где шоссе поднималось на мост Сьелландсброен. Дорога, посреди равнинной топи виляющая между плавучими домами и рыболовецкими лодками, бензозаправками и рабочими бытовками, вела к блестящему промышленному зданию Сюдхавнен.
Он вспомнил, как в четырнадцать лет во время поездки с целью изучения английского языка путешествовал на автобусе из Бостона в Манхэттен. Последние несколько километров этого маршрута вдоль Ист-Ривер с возникшим за стеклом автобуса хрестоматийным городским силуэтом на фоне неба глубоко врезались ему в память. В тот день он узнал, что можно влюбиться в местность. Точнее, в мечту о местности. Поездка в Нью-Йорк, столь многообещающая, пробуждающая к жизни мощные потоки энергии, оказалась гораздо прекраснее самого города. И мост Сьелландсброен всегда ассоциировался у него как раз с тем самым чувством. Мечта о чем-то всегда превосходит саму реальность.
На Васбюгэде, как обычно в час-пик, образовалась пробка. Йеппе посмотрел на море, точнее, на его небольшой кусочек, еле различимый за промышленными помещениями и торговым центром.
Тереза никогда не снисходила до того, чтобы посещать подобные торговые площади. Она всегда отправлялась за покупками пешком или на велосипеде, но точно не на машине, и посещала небольшие специализированные магазинчики. Интересно, изменило ли материнство ее пристрастия? Йеппе еще не видел ее ребенка. «Их ребенка», поправил он сам себя. Их с Нильсом. Тереза прислала ему сообщение через пару дней после родов. Интересно, ушла бы она от Йеппе, если бы им удалось зачать ребенка?
Супружеская измена связана скорее с недостатком уважения, нежели с некой нереализованной потребностью, вот что постепенно начало до него доходить. В какой-то момент Тереза утратила к нему уважение. Оно улетучилось, а сам Йеппе понял это лишь тогда, когда застал ее дома у Нильса.
Любовь, переставшая быть взаимной, способна разбалансировать даже того, кто крепче других стоит на ногах.
Он сам испытал это состояние. В том числе и связанные с ним мысли о насилии.
Так что вполне естественно было предположить, что муж Кристины Сёборг Хансен был одержим жаждой мести, причем не только в отношении бывшей жены и ее любовника, но и в отношении тех, кто посоветовал ей разбить семью и разрушить его жизнь.
Йеппе припарковал машину на Отто Мёнстедс Гэде и поднялся в отдел убийств. В коридоре он наткнулся на Анетту. Она собиралась уходить.
— Ну что, как там дела в провинции?
— Чудесно! Ты домой?
Вместо ответа она покашляла.
— Йоханнес уже ушел? — Анетта кивнула, и Йеппе постарался не выдать охватившего его чувства облегчения. — В данный момент мы исследуем его финансовое положение. Он тоже мог потерять деньги в результате банкротства проекта Альфы.
— Ясно.
— Нам названивают журналисты и просят подтвердить, что Йоханнесу предъявлено обвинение. Пока что им никто об этом прямо не сказал, но…
Но это был лишь вопрос времени. Они оба это понимали.
— Хочешь узнать о Прэстё?
Анетта пребывала в нерешительности.
— Может, оставим лучше этот разговор на завтра? Я, кажется, подхватила грипп.
Грипп? Почти за девять лет совместной работы Анетта, независимо от своего состояния, ни разу не откладывала получение любопытной информации. Йеппе уже хотел проявить беспокойство по поводу ее здоровья, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонила Эстер ди Лауренти.
Он поднял вверх указательный палец, чтобы удержать Анетту, и нажал на кнопку приема вызова: