— Возможно, колбаскам тебе стоит предпочесть утреннюю пробежку? Всего лишь полезный совет.
— У-у-ф… полезные советы — это, по-моему, лучшее, что есть на свете. После вросших лобковых волосков и геморроя, само собой разумеется, — с трудом отдышавшись, рассмеялась Анетта. — А, кстати, добрый день. Я следователь полиции Анетта Вернер. — Она протянула руку стоящему в дверях молодому человеку, после чего все проследовали внутрь крохотной квартирки. В 1970-е годы она смотрелась вполне современно, теперь же казалась мрачной, потолки были слишком низкими. Густав оказался крепко сбитым юношей небольшого роста, в очках, с окладистой бородой и обильной растительностью на теле, судя по волосам, торчавшим во все стороны из ворота свитера.
— А на кого вы учитесь?
— На физиотерапевта. Первый год. Анатомия — довольно сложный предмет. В данный момент я как раз ею занимаюсь.
Анетта вошла в гостиную следом за мужчинами, после чего повисла неловкая пауза, пока Йеппе не показал на стул с вопросительным выражением на лице.
— Ах, конечно, присаживайтесь. К сожалению, я не пью кофе, так что мне вам нечего предложить.
— Все в порядке. — Йеппе сел на белый складной стул. — Мы пришли к вам в связи с криминальным расследованием. Для начала я хотел бы сообщить вам о ваших правах. Это стандартные вещи.
— Ладно. — Он простодушно смотрел на Йеппе, скрестив руки над животом.
— Вы должны знать, что пока этого не случилось, но вам может быть предъявлено обвинение, а потому вы не обязаны ничего нам говорить. Это понятно?
Парень нервным жестом дотронулся до рта и кивнул. Затем сел за стол и дал знак Йеппе продолжать.
— Как уже было сказано в телефонной беседе, мы пришли в связи с письмом, отправленным вами в программу «Мэдс и Монополия» чуть больше года назад. — Между бровями Густава появилась вертикальная морщинка. — Вы тогда спрашивали, надо ли рассказывать умирающему отцу о своей нестандартной сексуальной ориентации. «Монополия» посоветовала вам быть честным. Могу я попросить вас рассказать, как вы поступили в результате?
— Я… — Парню, судя по всему, по-прежнему было тяжело говорить об этом. — Я сказал ему.
— И какова была его реакция?
— Он ударил меня. — Густав смахнул со стола в ладонь несколько крошек и уставился на них, а затем неожиданно стряхнул с руки резким, агрессивным движением. — Он был так удручен моим сообщением. В результате последние недели его жизни мы совсем не виделись. За день до его смерти мать умоляла его позволить мне войти в палату, чтобы попрощаться, но он так и не захотел…
— Да уж, тяжело… — Подзуживание со стороны Йеппе было лишним, парень независимо от этого испытывал потребность облегчить душу.
— Мы с мамой теперь тоже не очень общаемся. Обычно она всегда поддерживала меня, но болезнь и смерть отца выбили ее из колеи.
— Мне очень жаль об этом слышать.
— Спасибо. И все-таки не то чтобы отец ненавидел геев или что-то в этом роде. Он просто никого из них не знал. А еще я думаю, что в последние дни он находился под действием сильных медицинских препаратов. Он был… сам не свой. — Подбородок Густава задрожал от подступающих рыданий.
— То есть можно утверждать, что решение, которое вы приняли, имело для вашей жизни серьезные последствия? — Йеппе и сам понимал, что задавал вопрос чересчур в лоб, но проигнорировал взгляд коллеги, пронзающий насквозь.
Густав склонил голову и расплакался. Его плечи, обтянутые шерстяным свитером, подпрыгивали от каждого громкого всхлипа, он вытирал глаза кончиками пальцев. Анетта обнаружила на кухонном столе рулон туалетной бумаги и принесла его в гостиную.
Густав сморкался в бумагу, благодарно улыбаясь Анетте.
— Где вы были в среду вечером? — Йеппе старался говорить с успокаивающей интонацией.
— В среду? — Если он и удивился этому вопросу, то прекрасно замаскировал свое удивление. — Разрешите посмотреть по календарю. — Он взял телефон, еще раз всхлипнул и несколько раз провел указательным пальцем по дисплею. — Ах да, я был на работе.
— Где? — Йеппе достал блокнот.
— Книжное кафе «Полудан» на Фиольсгэде, знаете такое? Я работал в вечернюю смену вместе с двумя другими парнями.
— А во сколько вы освободились?
— Заведение закрывается в 22:00, но мне надо было прибраться, так что освободился примерно к 23:00. А почему вы спрашиваете?
Получается, он никак не мог оказаться на вечеринке в Ботаническом саду. К тому же Густав Жебро Йенсен был мало похож на человека, которого с распростертыми объятиями встречают на мероприятиях индустрии моды.
— Ну, это всего-навсего обычный вопрос в связи с… Ох, сложно объяснить. Напишите, пожалуйста, контакты вашего начальника, чтобы мы могли с ним связаться. — Йеппе протянул юноше блокнот.
Густав писал медленно и неряшливо — его поколение почти вовсе отвыкло писать от руки. Йеппе забрал блокнот и поднялся, Густав проводил их до двери.
— Мне все-таки придется внести одну поправку. — Йеппе отвлекся от завязывания шнурков и с недоумением посмотрел на юношу. — Ну, относительно ваших слов о роли «Монополии» в моем конфликте. Возможно, мой поступок действительно имел нехорошие последствия, однако для меня важнее всего то, что я заявил о своей истинной сущности и отстоял ее. Если бы я так и не сказал ему правду, то жалел бы об этом всю оставшуюся жизнь.
В тесной прихожей повисла тишина. Йеппе ощутил в горле некое подобие комка, однако он так и не понял, связано это со стоявшим перед ним молодым человеком или с Йоханнесом, которого все отчетливее и отчетливее выхватывал из окружающей темноты яркий луч света.
Вопрос Анетты резко выдернул его из неприятных размышлений:
— Вы знакомы с Альфой Бартольди? Из мира моды?
Густав Жебро Йенсен изумился этому вопросу не меньше, чем Йеппе. К чему это она?
— Который недавно погиб? Не совсем. Хотя… Можно, наверное, и так сказать. Я не уверен.
— Как это понимать?
От строгости, прозвучавшей в голосе Анетты, парень совсем растерялся.
— Ну, просто… я имею в виду, что время от времени я посещаю такие вечеринки, где…
— Вечеринки?
Произнеся это слово, он полностью завладел их вниманием.
— Ну, то есть иногда я хожу на волейбол для геев, мы там тоже устраиваем праздники. Возможно, он когда-нибудь приходил туда.
— Но вы не уверены?
— Мы веселимся в темноте. То есть в полной темноте. — Он покраснел, как школьник. — Туда всегда приходит много народу. На одном из таких мероприятий я слышал его имя. Альфа Бартольди. Но никогда не встречался с ним в общепринятом смысле.
Йеппе взглянул на Анетту. Ее глаза злорадно блестели.
— А, вы вот про какие вечеринки говорите! Ну смотрите. Копенгаген — город небольшой. Если вы вдруг вспомните, что все-таки пересекались с ним, перезвоните по этому номеру. Спасибо за то, что уделили нам время! — С этими словами Анетта протянула ему визитку.
Густав Жебро Йенсен взял карточку, не поднимая головы.
Они спустились к выходу и направились к станции Нёрребро. На улице было полно людей: бородатые мужчины в длинных одеждах, родители с детьми, обвешанные сумками с продуктами, студенты на дорогих велосипедах. Разношерстная публика.
— Вообще-то по нему даже не скажешь, что он гей, правда? — Анетта смотрела на группу молодых рабочих в строительных комбинезонах.
— А ты, наверное, думала, что он встретит нас в боа из перьев и с табличкой на груди «я гей», да?
— Ох, прости, я совсем забыла, что нахожусь в обществе досточтенного Покровителя Гомосексуалистов.
Йеппе не сумел подавить презрительный смешок.
— Достопочтенного. Или досточтимого.
— Благодарю покорно.
— Прибереги свою идиосинкразию для Свена. Ему наверняка нравится такая манера общения.
— Какой же ты сегодня учтивый!
Анетта остановилась перед лестницей, ведущей на платформу, чтобы застегнуть пуховик.
Йеппе резко повернулся и посмотрел Анетте в глаза.
— Просто как-то… тяжело мне в последнее время. Йоханнес и это расследование…
Похлопав его по плечу, Анетта стала спускаться. Значит, приняла его извинение.
Йеппе проследовал за ней на полупустую платформу и, наклонившись, посмотрел в сторону ожидаемого поезда. Снег все еще падал, приходилось щуриться, чтобы снежинки не попадали в глаза. Анетта первая нарушила молчание:
— Ну, возможно, это вообще не лучшая теория.
— Возможно. Либо мы выбрали не ту дилемму.
— Хм, тоже может быть. Позвоню в книжное кафе, проверю алиби парня, чтобы все было по правилам. Честно говоря, с трудом представляю себе, чтобы Густав или любой другой слушатель программы решил за что-то там отомстить по прошествии целого года. Хотя поразителен тот факт, что он трахался с пострадавшим в кромешной тьме.
— Если вообще трахался.
Анетта с улыбкой покачала головой.
— Да уж, если вообще трахался. — Улыбка быстро исчезла с ее губ, она откашлялась. — Йеппе, рано или поздно нам придется обсудить роль твоего друга Йоханнеса во всей этой истории. Он отказывается разговаривать с нами, не отвечает на телефонные звонки. Нам ведь не помешает обозначить и твою роль в произошедшем.
Йеппе проверил правильность оформления билета, купленного через мобильное приложение, и смахнул со щеки снежинки.
— Ну да, никуда не денешься.
* * *
Больше всего смущал Сёрена Вести отнюдь не тот факт, что в субботу днем его будет сопровождать на допросе в Управлении полиции какой-то стажер сообщества «Адвокаты Лундстен и Хольк», так как его личный адвокат отправился в отпуск кататься на лыжах. И вовсе не то досадное обстоятельство, что он в очередной раз пропустит субботний теннис и обед с друзьями. Их компания редко собиралась в полном составе. Все являлись занятыми людьми. Нет, ему не давало покоя раздражение в связи с тем, что он допустил такое развитие ситуации. Он всегда был чрезвычайно осмотрителен. За долгие годы своего «креативного предпринимательства» он еще ни разу не подвергался полицейскому допросу. Он воспринимал случившееся как поражение в сплошной серии побед, пятно в своей безупречной профессиональной биографии. Надо поскорее покончить с этим.
И Сёрену Вести совсем не помогло то, что следователь Томас Ларсен, проводивший допрос, являлся обладателем точно таких же наручных часов, как у него самого, и относился к окружающим с абсолютно таким же высокомерием.
В комнате для допросов было холодно и воняло плесенью, следователь принес кофе в пластиковых чашках. Вести почистил рукой позорный казенный стул и сел. Адвокат-стажер с грохотом сел рядом и принялся копаться в набитом бумагами кейсе, ободранном до неприличия.
— У-у-ф… полезные советы — это, по-моему, лучшее, что есть на свете. После вросших лобковых волосков и геморроя, само собой разумеется, — с трудом отдышавшись, рассмеялась Анетта. — А, кстати, добрый день. Я следователь полиции Анетта Вернер. — Она протянула руку стоящему в дверях молодому человеку, после чего все проследовали внутрь крохотной квартирки. В 1970-е годы она смотрелась вполне современно, теперь же казалась мрачной, потолки были слишком низкими. Густав оказался крепко сбитым юношей небольшого роста, в очках, с окладистой бородой и обильной растительностью на теле, судя по волосам, торчавшим во все стороны из ворота свитера.
— А на кого вы учитесь?
— На физиотерапевта. Первый год. Анатомия — довольно сложный предмет. В данный момент я как раз ею занимаюсь.
Анетта вошла в гостиную следом за мужчинами, после чего повисла неловкая пауза, пока Йеппе не показал на стул с вопросительным выражением на лице.
— Ах, конечно, присаживайтесь. К сожалению, я не пью кофе, так что мне вам нечего предложить.
— Все в порядке. — Йеппе сел на белый складной стул. — Мы пришли к вам в связи с криминальным расследованием. Для начала я хотел бы сообщить вам о ваших правах. Это стандартные вещи.
— Ладно. — Он простодушно смотрел на Йеппе, скрестив руки над животом.
— Вы должны знать, что пока этого не случилось, но вам может быть предъявлено обвинение, а потому вы не обязаны ничего нам говорить. Это понятно?
Парень нервным жестом дотронулся до рта и кивнул. Затем сел за стол и дал знак Йеппе продолжать.
— Как уже было сказано в телефонной беседе, мы пришли в связи с письмом, отправленным вами в программу «Мэдс и Монополия» чуть больше года назад. — Между бровями Густава появилась вертикальная морщинка. — Вы тогда спрашивали, надо ли рассказывать умирающему отцу о своей нестандартной сексуальной ориентации. «Монополия» посоветовала вам быть честным. Могу я попросить вас рассказать, как вы поступили в результате?
— Я… — Парню, судя по всему, по-прежнему было тяжело говорить об этом. — Я сказал ему.
— И какова была его реакция?
— Он ударил меня. — Густав смахнул со стола в ладонь несколько крошек и уставился на них, а затем неожиданно стряхнул с руки резким, агрессивным движением. — Он был так удручен моим сообщением. В результате последние недели его жизни мы совсем не виделись. За день до его смерти мать умоляла его позволить мне войти в палату, чтобы попрощаться, но он так и не захотел…
— Да уж, тяжело… — Подзуживание со стороны Йеппе было лишним, парень независимо от этого испытывал потребность облегчить душу.
— Мы с мамой теперь тоже не очень общаемся. Обычно она всегда поддерживала меня, но болезнь и смерть отца выбили ее из колеи.
— Мне очень жаль об этом слышать.
— Спасибо. И все-таки не то чтобы отец ненавидел геев или что-то в этом роде. Он просто никого из них не знал. А еще я думаю, что в последние дни он находился под действием сильных медицинских препаратов. Он был… сам не свой. — Подбородок Густава задрожал от подступающих рыданий.
— То есть можно утверждать, что решение, которое вы приняли, имело для вашей жизни серьезные последствия? — Йеппе и сам понимал, что задавал вопрос чересчур в лоб, но проигнорировал взгляд коллеги, пронзающий насквозь.
Густав склонил голову и расплакался. Его плечи, обтянутые шерстяным свитером, подпрыгивали от каждого громкого всхлипа, он вытирал глаза кончиками пальцев. Анетта обнаружила на кухонном столе рулон туалетной бумаги и принесла его в гостиную.
Густав сморкался в бумагу, благодарно улыбаясь Анетте.
— Где вы были в среду вечером? — Йеппе старался говорить с успокаивающей интонацией.
— В среду? — Если он и удивился этому вопросу, то прекрасно замаскировал свое удивление. — Разрешите посмотреть по календарю. — Он взял телефон, еще раз всхлипнул и несколько раз провел указательным пальцем по дисплею. — Ах да, я был на работе.
— Где? — Йеппе достал блокнот.
— Книжное кафе «Полудан» на Фиольсгэде, знаете такое? Я работал в вечернюю смену вместе с двумя другими парнями.
— А во сколько вы освободились?
— Заведение закрывается в 22:00, но мне надо было прибраться, так что освободился примерно к 23:00. А почему вы спрашиваете?
Получается, он никак не мог оказаться на вечеринке в Ботаническом саду. К тому же Густав Жебро Йенсен был мало похож на человека, которого с распростертыми объятиями встречают на мероприятиях индустрии моды.
— Ну, это всего-навсего обычный вопрос в связи с… Ох, сложно объяснить. Напишите, пожалуйста, контакты вашего начальника, чтобы мы могли с ним связаться. — Йеппе протянул юноше блокнот.
Густав писал медленно и неряшливо — его поколение почти вовсе отвыкло писать от руки. Йеппе забрал блокнот и поднялся, Густав проводил их до двери.
— Мне все-таки придется внести одну поправку. — Йеппе отвлекся от завязывания шнурков и с недоумением посмотрел на юношу. — Ну, относительно ваших слов о роли «Монополии» в моем конфликте. Возможно, мой поступок действительно имел нехорошие последствия, однако для меня важнее всего то, что я заявил о своей истинной сущности и отстоял ее. Если бы я так и не сказал ему правду, то жалел бы об этом всю оставшуюся жизнь.
В тесной прихожей повисла тишина. Йеппе ощутил в горле некое подобие комка, однако он так и не понял, связано это со стоявшим перед ним молодым человеком или с Йоханнесом, которого все отчетливее и отчетливее выхватывал из окружающей темноты яркий луч света.
Вопрос Анетты резко выдернул его из неприятных размышлений:
— Вы знакомы с Альфой Бартольди? Из мира моды?
Густав Жебро Йенсен изумился этому вопросу не меньше, чем Йеппе. К чему это она?
— Который недавно погиб? Не совсем. Хотя… Можно, наверное, и так сказать. Я не уверен.
— Как это понимать?
От строгости, прозвучавшей в голосе Анетты, парень совсем растерялся.
— Ну, просто… я имею в виду, что время от времени я посещаю такие вечеринки, где…
— Вечеринки?
Произнеся это слово, он полностью завладел их вниманием.
— Ну, то есть иногда я хожу на волейбол для геев, мы там тоже устраиваем праздники. Возможно, он когда-нибудь приходил туда.
— Но вы не уверены?
— Мы веселимся в темноте. То есть в полной темноте. — Он покраснел, как школьник. — Туда всегда приходит много народу. На одном из таких мероприятий я слышал его имя. Альфа Бартольди. Но никогда не встречался с ним в общепринятом смысле.
Йеппе взглянул на Анетту. Ее глаза злорадно блестели.
— А, вы вот про какие вечеринки говорите! Ну смотрите. Копенгаген — город небольшой. Если вы вдруг вспомните, что все-таки пересекались с ним, перезвоните по этому номеру. Спасибо за то, что уделили нам время! — С этими словами Анетта протянула ему визитку.
Густав Жебро Йенсен взял карточку, не поднимая головы.
Они спустились к выходу и направились к станции Нёрребро. На улице было полно людей: бородатые мужчины в длинных одеждах, родители с детьми, обвешанные сумками с продуктами, студенты на дорогих велосипедах. Разношерстная публика.
— Вообще-то по нему даже не скажешь, что он гей, правда? — Анетта смотрела на группу молодых рабочих в строительных комбинезонах.
— А ты, наверное, думала, что он встретит нас в боа из перьев и с табличкой на груди «я гей», да?
— Ох, прости, я совсем забыла, что нахожусь в обществе досточтенного Покровителя Гомосексуалистов.
Йеппе не сумел подавить презрительный смешок.
— Достопочтенного. Или досточтимого.
— Благодарю покорно.
— Прибереги свою идиосинкразию для Свена. Ему наверняка нравится такая манера общения.
— Какой же ты сегодня учтивый!
Анетта остановилась перед лестницей, ведущей на платформу, чтобы застегнуть пуховик.
Йеппе резко повернулся и посмотрел Анетте в глаза.
— Просто как-то… тяжело мне в последнее время. Йоханнес и это расследование…
Похлопав его по плечу, Анетта стала спускаться. Значит, приняла его извинение.
Йеппе проследовал за ней на полупустую платформу и, наклонившись, посмотрел в сторону ожидаемого поезда. Снег все еще падал, приходилось щуриться, чтобы снежинки не попадали в глаза. Анетта первая нарушила молчание:
— Ну, возможно, это вообще не лучшая теория.
— Возможно. Либо мы выбрали не ту дилемму.
— Хм, тоже может быть. Позвоню в книжное кафе, проверю алиби парня, чтобы все было по правилам. Честно говоря, с трудом представляю себе, чтобы Густав или любой другой слушатель программы решил за что-то там отомстить по прошествии целого года. Хотя поразителен тот факт, что он трахался с пострадавшим в кромешной тьме.
— Если вообще трахался.
Анетта с улыбкой покачала головой.
— Да уж, если вообще трахался. — Улыбка быстро исчезла с ее губ, она откашлялась. — Йеппе, рано или поздно нам придется обсудить роль твоего друга Йоханнеса во всей этой истории. Он отказывается разговаривать с нами, не отвечает на телефонные звонки. Нам ведь не помешает обозначить и твою роль в произошедшем.
Йеппе проверил правильность оформления билета, купленного через мобильное приложение, и смахнул со щеки снежинки.
— Ну да, никуда не денешься.
* * *
Больше всего смущал Сёрена Вести отнюдь не тот факт, что в субботу днем его будет сопровождать на допросе в Управлении полиции какой-то стажер сообщества «Адвокаты Лундстен и Хольк», так как его личный адвокат отправился в отпуск кататься на лыжах. И вовсе не то досадное обстоятельство, что он в очередной раз пропустит субботний теннис и обед с друзьями. Их компания редко собиралась в полном составе. Все являлись занятыми людьми. Нет, ему не давало покоя раздражение в связи с тем, что он допустил такое развитие ситуации. Он всегда был чрезвычайно осмотрителен. За долгие годы своего «креативного предпринимательства» он еще ни разу не подвергался полицейскому допросу. Он воспринимал случившееся как поражение в сплошной серии побед, пятно в своей безупречной профессиональной биографии. Надо поскорее покончить с этим.
И Сёрену Вести совсем не помогло то, что следователь Томас Ларсен, проводивший допрос, являлся обладателем точно таких же наручных часов, как у него самого, и относился к окружающим с абсолютно таким же высокомерием.
В комнате для допросов было холодно и воняло плесенью, следователь принес кофе в пластиковых чашках. Вести почистил рукой позорный казенный стул и сел. Адвокат-стажер с грохотом сел рядом и принялся копаться в набитом бумагами кейсе, ободранном до неприличия.