Я снова сел и сильно ущипнул себя за руку. Ойкнул, а на месте щипка кожа моментально покраснела. Похоже, всё-таки не бред. А что, если… Я даже в лёгкий транс впал от такой мысли. Если я в теле Симона де Лонэ, то почему этот Симон не мог быть моим пращуром, тем самым, из семейного предания, ходившим в крестовые походы? И вот волею случаю (хотелось верить, что не посмертно) сознание Семёна Делоне из века 21-го переместилось в тело предка Симона де Лонэ из века 12-го. Это было единственное более-менее правдоподобное объяснение тому, что со мной произошло. Как в компьютерной игре про ассасинов, в которую играл на работе один из моих коллег, отвлекаясь от бумажной работы. Там тоже сознание нашего современника переместилось в его далёкого предка, как раз в эти времена. И тут же словно тисками сжало сердце. А как же Ольга, как же наша дочь, внук… Увижу ли я их ещё когда-нибудь?

Так, ладно, не время распускать нюни. Голова — предмет тёмный и исследованию не подлежит, а посему не будем себе лишний раз компостировать мозги. Сделав несколько мощных вдохов и выдохов, которые помогли справиться с внезапно нахлынувшими чувствами, я спросил:

— Роланд, есть где-нибудь поблизости водоём?

— Умыться хочешь? Да, вон там, из той скалы вытекает ручей, мы вечером к нему ходил. Всё-то ты, несчастный, забыл.

Натянув и зашнуровав башмаки, я бросился в указанном направлении, на ходу привыкая к новому телу. Привык к прежнему, коренастому, с низкой посадкой, которая помогала в единоборствах, а этот какой-то долговязый дрищ, на полголовы выше своего стройного, но казавшегося менее худым спутника.

А вот и вытекающий из скалы ручей, наполнявший углубление в земле почти округлой формы в диаметре около полутора метров и глубиной где-то полметра, и текущий дальше по небольшому склону. На дне сквозь кристально чистую воду просматривался белый песок. Прямо-таки готовая купальня. Вот только вода холодная, видимо, ручей берёт начало вон у той далёкой горы, вершина которой виднелась над кронами деревьев и была увенчана белой шапкой.

Я под небольшим углом, чтобы на поверхности воды получилась своего рода зеркальная плёнка, всмотрелся в своё отражение. Ничего так мордашка, симпатичная. И зубы белые, все вроде на месте. Над верхней губой пробиваются тёмные усики. Вместо щетины пока ещё пушок, но через несколько месяцев, видимо, придётся подумать о бритве. Если я, конечно, не надумаю отпускать бороду. Глаза голубые, что доказывало родство этого де Лонэ с Семёном Делоне, у нас в роду все были голубоглазыми. Не иначе предки пришли из Скандинавии. Русые волосы вьются до плеч… У меня-то к тридцати годам уже стали появляться залысины, а к сорока пяти я стал бриться наголо, предпочитая лысину ветхим кустикам волос по бокам головы. Да и брутальнее я с лысиной выглядел. А тут вон какой красавчик!

Почувствовав зуд в голове, запустил туда пятерню, почесал, и тут периферийным зрением увидел, как по моему свисавшему у правой щеки волоса что-то медленно ползёт вверх. Сдавил ногтями — послышался едва различимый щелчок, а кончик давно, кстати, нестриженого ногтя окрасился красным.

Только вшей мне не хватало… Хотя ничего удивительного, в эти тёмные времена вши и постельные клопы считались чем-то в порядке вещей. Вшей даже называли «божьи жемчужины». Но всё же это напасть, и напасть страшная. Например, король арагонский Фердинанд II, прозванный Католиком, если верить легенде, умер ужасной смертью: вши заели его заживо.

Однако терпеть сих насекомых на своей голове я не намеревался. Но что делать? Побриться наголо, как и в прежней жизни? Хм, жаль было бы расставаться с такой красивой шевелюрой. Помнил, что из народных рецептов против вшей действенны керосин и чемеричная вода. Керосин — продукт перегонки нефти. Нефть уже известна, а вот насчёт керосина не уверен. Да и где тут эту нефть искать? В святой земле её навалом, но до неё ещё добраться надо.

Другое дело — чемерица. Уверен, она и в средневековой Франции не редкость, обязательно рано или поздно встретится. А пока придётся потерпеть, обходясь гребнем. Если он у нас с Роландом, конечно, имеется.

Стянул с себя рубаху. В воде отразилось вполне поджарое тело, но мышечной массы, на мой взгляд, недоставало. Нательный крестик отсутствовал. У Роланда, кажется, его тоже не было. По нательным крестам я был не большой специалист, значит, носить их в Европе пока не принято.

Ладно, Бог с ними, с крестиками, посмотрим, что у меня внизу творится. Развязав тесёмку на штанах, оценил своё мужское достоинство. Как раз возбудившееся, потому как после сна очень хотелось отлить. Не сказать, что это самое достоинство внушало священный трепет своими размерами, но и скромным его назвать язык бы не повернулся. Примерно как у меня… в моём прежнем теле.

Покончив с гигиеническими процедурами и посетовав на отсутствие зубной щётки с пастой, я вернулся на полянку, где мой товарищ уже раскладывал на относительно чистой тряпице нехитрую снедь. Вяленое мясо, твёрдый, как камень, и попахивающий не слишком аппетитно сыр, оказавшийся на вкус вполне ничего, краюха зачерствевшего хлеба и разбавленная вином вода из фляги — вот и весь завтрак. Вино у нас у каждого было в виде сухого экстракта, выпаренное, как пояснил Роланд, по римской технологии. Чтобы употребить его в дело, экстракт нужно было развести в тёплой воде и процедить. Вино служило своего рода дезинфицирующим средством, так как от простой, набранной в речушке или озерце воды, куда могло нагадить стадо коров или где могли плавать разлагавшиеся трупы животных, мог случиться понос, а то и что похуже. Ладно, прокатит, тем более что на вкус немного напоминало виноградный сок.

Эх, картошечки бы, огурчиков с помидорками… Но о картошке и томатах можно забыть, их только в конце XV века попробуют европейцы, отправившиеся с Колумбом в Индию, а приплывшие на новый, неизведанный континент. Может, пораньше смотаться? За картошечкой-то? Я представил, как она шкворчит на сковороде с салом и грибами и, несмотря на то, что уже вроде как подкрепился, сглотнул набежавшую слюну.

Роланд пояснил, что обедать или, скорее даже, ужинать мы уже будем в Клермоне. По его словам выходило, что во Франции и вообще в Европе было принято вкушать пищу дважды в сутки: обед ближе к полудню и лёгкий ужин вечером, так как церковь выступала против обжорства и прочих плотских слабостей. Кроме длительных постов, согласно постановлению римской католической церкви, по пятницам, субботам и средам запрещалось употреблять молочные продукты, яйца, мясо. Мужчинам считалось завтракать неприличным. Но так как мы находились в походе, нам не считалось зазорным с утра слегка подкрепиться и вообще игнорировать посты.

— Кто ест мало — живёт долго, ибо ножом и вилкой роем мы могилу себе, — прокомментировал я, и Роланд заявил, что сей тезис он обязательно постарается запомнить.

Также я узнал, что мы с ним происходим из относительно молодых дворянских родов. За проявленную храбрость нашим отцам, бок о бок сражавшимся в Первом крестовом походе, их сюзереном графом Оверни Гильомом VI были пожалованы титулы рыцарей и скромные земельные наделы — феоды, граничащие друг с другом. К феодам прилагались по деревеньке с людишками. А заодно они получили приставки «де» и «дю» к своим фамилиям, став шевалье Франциск де Лонэ и шевалье Винсент дю Шатле соответственно. Для выходцев из низов подобную карьеру можно было считать успехом.

На своих феодах прославившееся в походе родители могли построить родовые имения, хоть высоченные замки, обнесённые крепкими каменными стенами. Однако и у того, и у другого денег едва хватило на более-менее приличный с виду двухэтажный каменный дом с невысокой каменной же оградой. Крестьяне, конечно, платили дань, но мизерную, так как сами едва сводили концы с концами. Так что наши отцы, подумав, спустя какое-то время заделались виноградарями, тем более что почва в общем-то позволяла выращивать виноград, хотя местные больше внимания уделяли зерновым и скотоводству. Благосостояние домов дю Шатле и де Лонэ несколько выросло, но не настолько, чтобы с гордостью поглядывать на более зажиточных соседей.

Бенефиций[5] наши отцы получили на условиях несения военной службы. То есть по первому зову графа провинции Овернь они должны были либо сами выступить в поход, либо отправить на военную службу кого-то из своих родственников. Поэтому, когда Людовик VII объявил о подготовке очередного крестового похода, нас с Роландом, не дожидаясь вестового от графа, и сбагрили с глаз долой.

Поскольку оба мы были младшими сыновьями в своих семьях, то лелеять надежду на хоть какую-то часть наследства можно было даже не надеяться. Вот и благословили нас отцы на войну, якобы в надежде, что сыновья завоюют не только славу своим родам, но и вернутся не с пустыми руками.

— А что насчёт жалованья от короля или кто там будет нашим военачальником? — спросил я товарища.

— Мы же не наёмники, а исполняем условия бенефиция, за который наш род и должен выставлять рыцаря, когда намечается очередная заварушка. Ничего, сами всё в походе добудем копьём и мечом, — уверенно заявил Роланд.

Его бы слова да Богу в уши… Может, ну их на фиг, эти крестовые походы? Свалить под шумок, да и заняться более безопасным ремеслом. С моими-то знаниями будущего могу открыть оружейную мастерскую, пусть не АК, но какую-нибудь фузею смастерю, даже примерно представляю, как порох делать, ежели его тут ещё не знают. Ну или на худой конец электричество изобрету, а заодно и телеграф с телефоном, как Хэнк Морган[6]. Но в то же время понимал, что не смогу бросить Роланда, и малодушно сбежать.

Позавтракав, я решил покопаться в содержимом своего мешка. Там у меня нашлась кольчуга длиной до середины бедра с разрезами спереди и сзади, рукава были длиной до локтей. По разнородности колец было ясно, что кольчугу не раз латали, и местами не очень качественно. Весила навскидку порядка 5–6 кило. Там же — маслёнка, чтобы натирать маслом кольчугу и меч. Дальше — сероватого оттенка длинная накидка, которую Роланд назвал сюрко. На ней спереди немного коряво был нашит крест из чёрной материи.

Роланд пояснил, что кресты мы вышивали на своих накидках сами, после того как приняли «заморский обет». Этот обет предоставляет «воинам Христовым» целый ряд преимуществ, называемых привилегией Креста. Благодаря своему статусу крестоносец и его семья, а также их имущество находятся под защитой церковного суда. Участнику похода прощаются все грехи, к тому же он получает отсрочку в выплате долгов и процентов и прочие льготы, которыми наши родители с радостью воспользуются. А когда будем возвращаться из похода, то обязаны перешить крест на спину.

В мешке также обнаружилась не очень толстая стёганка под названием гамбезон, которую должно носить под кольчугой. Вот только и в этом климате в нём жарковато будет, что уж говорить про североафриканский… Ну да ладно, поживём — увидим.

Следом за мотком бечёвки (довольно крепкой, между прочим, и вроде бы конопляной), мешочком соли, кремнем, огнивом и трутом я вытащил на свет божий кольчужные рукавицы с отдельным чехлом для большого пальца, кольчужные чулки, и конический каркасный шлем с приклёпанным наносником, ремешком, чтобы крепить его под подбородком, и бармицей. М-да, имелась небольшая вмятина на лобной части, неужто выправить было нельзя? Я примерил его, тот оказался слегка великоват, наползая на глаза. Роланд подсказал, что вон та шапочка, также обнаруженная в мешке, надевается под шлем. С ней и впрямь тот сидел как влитой. Но опять же, пот то и дело будет стекать в глаза. Или ткань шапочки будет его впитывать? Ладно, и тут по ходу дела разберёмся.

Извлёк меч из ножен. Однако… Не Экскалибур и даже не Дюрандаль[7], но в целом могло быть и хуже. По виду классический романский меч, хват можно было делать только одной рукой. Тут же кто-то внутри меня подсказал, что если во второй щит — то сойдёт, а по идее для верхового больше подошёл бы полутораручный и более длинный и массивный. Но стоит он больших денег, а у отца их едва хватило, чтобы построить скромный замок, больше похожий на сарай из кое-как пригнанных друг к другу каменных плит.

Стоп! Откуда эта мысль про отца сейчас появилась? Блин, я что, уже голоса слышу? Хотя это не то что голос был, а так, промелькнувшая мысль, но тем не менее… Эдак и до шизофрении недалеко. Лучше никому об этом голосе говорить не буду. В эти времена, догадываюсь, с внутренними голосами дело обстояло просто — либо их изгоняли из тела «больного» особенными методами, в результате которых несчастный мог и коньки отбросить, либо его и вовсе сжигали на костре. Даже Роланду ничего говорить не буду, поскольку лично я его знаю всего ничего.

Что же касается меча, то ржавчины нет, видно, что за мечом ухаживали, но на клинке помимо шедших вдоль дола сильно затёртых букв, которые всё же сложились в слова «Nomine Domini Christi»[8], по обеим краям виднелись зазубрины, хоть их, видно, и пытались загладить точильным камнем. Видно, прежний обладатель не раз рубил этим мечом недруга. Ну а какие варианты, не дрова же!

— С ним твой отец ходил в тот самый крестовый поход, — подсказал Роланд.

Его меч тоже не поражал воображение, доставшись ему также от родителя. Да и наши с ним шлемы и кольчуги когда-то принадлежали нашим отцам. В общем, экипированы мы были скромно, если не сказать больше. Опять же лошади… Скорее, их можно было назвать клячами. По словам Роланда, родители выдали нам в качестве транспортного средства если и не самых лучших лошадок, то хотя бы более-менее выносливых. Вот только скакать галопом на них рекомендовалось не слишком долго, а лучше и вовсе идти шагом или рысью.

— Оно ведь как, галоп — он в атаке хорош или, когда, наоборот, приходится удирать, — рассуждал Роланд, седлая свою рыжую кобылу. — А так всё больше шагом да рысью. Для боя нам бы пригодились жеребцы, но стоят они дорого, да и слишком своенравны. Может, возьмём в бою как трофей, хотя, я слышал, арабы предпочитают кобыл опять же за их выносливость, чем жеребец похвастаться не может. Кстати, твоего мерина звать Аполлон.

— Серьёзно? Что-то он не очень смахивает на Аполлона.

— Ну моя-то кобыла вообще Матильда, и у моей старшей сестры такое же имя. Подозреваю, в честь неё и назвали. Тем более что если к ней, я имею в виду к сестре, присмотреться, то некое сходство с кобылой угадывается, — хохотнул Роланд. — С грехом пополам этой страхолюдине мужа нашли из купцов средней руки, и то на приданое кое-как наскребли.

— А у меня семья большая?


— Да уж немаленькая, наши папаши постарались, чтобы парой детишек дело не ограничилось, да ещё померло сколько при родах и во младенчестве… У меня сестра и два брата, а у тебя три брата и две сестры. Честно скажу, младшенькая Жозефина у тебя ничего, вернёмся из похода — я предложу ей руку и сердце.

— Вон оно как… А у тебя были женщины?

Тот смутился и на его щеках проступил румянец.

— Знаешь, Симон, я никому об этом ещё не рассказывал, даже тебе… В общем, этой весной я переспал с девушкой…Ну как с девушкой, уже с женщиной, из нашей деревни. Она сказала, что в будущем я буду с женщинами более опытен.

— Ничего не подцепил? В смысле, заразу?

— Бог миловал! — перекрестился Роланд католическим манером, слева направо.

— А у меня случались… хм… амурные похождения?

— Вроде бы нет, если только ты сам от меня их не скрыл.

— И никто из нас ни с какой девицей не обвенчан, никто нас не дожидается?

— Увы, а может быть, и к счастью, но суженых у нас нет.

— Ясно… Кстати, а ты точно знаешь дорогу до этого, как его, Клермона?

— Симон, мы же в прошлом году там и на ярмарке были с братьями, а потом еще и на церемонии акколады!.. Ой, я и забыл, что у тебя память отшибло. В общем, я тебя приведу, куда надо.

По ходу дела я развязал тесёмки на своём кошеле, весившем навскидку грамм сто. Внутри обнаружилась солидная горсть мелких серебряных монет далеко не идеальной округлой формы. Я вытащил одну из монеток, она весила что-то около грамма. Роланд объяснил, что нам обоим отцы ссудили по сотне серебряных денье. Но так как вчера, на второй день пути, у моего мерина отлетела подкова и пришлось обращаться за помощью к деревенскому кузнецу, то пришлось отдать ему три денье. Так что у меня оставалось 97 монет. Ему же батюшка ссудил также сотню денье, из которых он пока ничего не потратил.

— А с золотом у нас что, туго?

— Это да, наши отцы не богачи, — вздохнул Роланд. — С десяток безантов на двоих могут наскрести, но не нам же их отдавать. А у владельцев соседних феодов, что побогаче, золотишко, пожалуй, что и водится не только в виде чеканных монет.

— Что это за безанты?

— Византийские золотые монеты, они имею хождение во всех христианских странах. А ещё есть золотой парижский ливр, и су, которых в одном ливре насчитывается двадцать, но ливры и су хождение в народе не имеют, так как применяются только при казначейском учёте. А в свободном обращении используется только серебряный денье. Их в одном золотом ливре двести сорок.

М-да, это ж, получается, ещё даже эпоха экю не наступила[9].

— Как-то грустно у вас всё, в этой средневековой Франции, — пробормотал я.

— В средневековой? Что значит в средневековой? Послушай, Симон, может, тебе лучше вернуться домой? — с участливой физиономией спросил Роланд. — Скажешь, что ударился головой и память отшибло, может быть, никто тебя в трусости не обвинит. А я уж буду биться с нехристями за себя и за тебя.

— Вот уж дудки! Во-первых, я и дорогу-то домой не помню, а во-вторых, именно в трусости меня и обвинят. Я стану позором нашего рода. Оно мне надо, всю жизнь ловить на себе презрительные усмешки? Опять же, вместо меня отцу придётся отправить в поход кого-то из сыновей, вряд ли их это порадует. Да и память, может быть, восстановится, а если и нет — ничего страшного. Руки-ноги при мне, здоровья хоть отбавляй, так что не брошу я тебя, мой друг.

Роланд расплылся в улыбке, было заметно, что он переживал, вдруг я и впрямь поверну обратно, и как неохота ему было бы продолжать дальнейший путь без меня. После этого он принялся седлать свою кобылу, а я, глядя на товарища, стал повторять его действия.

В прежней жизни Семёну Делоне кататься верхом пришлось лишь однажды, было это в Чечне. Подвели мне самого смирного конька, пять минут я на нём покатался шагом, да и сполз кое-как. Как-то будет в этот раз? Хотя бы седло имеется, пусть и несколько отличающееся от сёдел будущего, но не сказать, что критично, даже имелась передняя лука. И стремена были, хотя и тоже немного другой, архаичной конструкции. Тут бы пригодились сапоги со шпорами, подумалось мне, а придётся обходиться неудобными башмаками. С другой стороны, шпоры, если сильно ударить, ранят бока животного, зоозащитникам такое бы не понравилось. Но в экстремальной ситуации хороший удар шпор иногда спасает жизнь не только седоку, но и лошади.

Сапоги, насколько я помнил из истории, получили распространение на Руси и Ближнем Востоке от кочевников. В Византии вроде как в них вовсю уже ходили. Может, в Европе сапоги появились позже? Знал бы, где окажусь — провентилировал бы и эту тему, и многие другие. Да и фехтовать бы научился на мечах, связался бы с какими-нибудь реконструкторами.

— Роланд, а как я мечом владею, сносно?

Тот, только что закончив приторачивать копьё к седлу с правой стороны, удивлённо посмотрел на меня.

— Неплохо владеешь, даже получше меня, в состязаниях на деревянных мечах ты чаще одерживал победу.

— Да? Может, проверим?

Тот, пожав плечами, согласился, с условием, что это не займёт много времени. Мы выбрали в лесочке подходящие палки, чтобы по длине они напоминали наши мечи, кое-как обстругали их при помощи ножей (у Роланда нож был не лучше моего), срезав сучки и изобразив какое-то подобие рукояти, после чего приступили к тренировочному бою. Поначалу Роланду без особых проблем удавалось то выбить «меч» у меня из рук, то изобразить попадание в разные части тела, в последний момент гася силу удара. Но всё равно было больно, и я морщился и шипел, но, несмотря на увещевания товарища, который предлагал мне хотя бы надеть кольчужку, требовал от него продолжения «банкета».

В какой-то момент я постарался отключить голову, чтобы избавиться от некоей заторможенности и, такое ощущение, словно тут же сработали заложенные в это тело его предыдущим владельцем навыки. Я стал рубиться на автомате, и вскоре с удивлением обнаружил, как моя палка замерла в миллиметрах от шеи Роланда, вытаращившего на меня глаза.

— Дьявол меня возьми, узнаю прежнего Симона! Дружище, ты как, не обрёл память?

— Память не обрёл, а вот кое-какие движения вспомнил. Ладно, пошли к ручью смоем пот да поехали, сам говорил, нам нужно успеть в Клермон сегодня.

Что ж, думал я, когда раздетый по пояс смывал пот у естественного водоёма, если отключать голову и доверяться инстинктам, то, пожалуй, есть шанс не быть зарубленным соперником в первом же поединке. Интересно, насколько ловок Симон де Лонэ в обращении с копьём? По идее, тут вроде как вообще ума особого не надо — держи ровно и целься в противника. Копьё навскидку весило порядка трёх килограммов, в том числе за счёт усиления в передней части полосами железа.

Когда по примеру Роланда приторачивал арбалет слева от седла, подумалось, как из него вообще стрелять? И попросил товарища не спешить с отъездом, показать, как управляться с этой штукой.

Тот был в шоке, почему-то считая, что уж стрелять из арбалета я не мог разучиться. Но показал. Конструкция работала просто: зацепил — потянул — взвел. Взводился арбалет с помощью так называемого «самсонова пояса» — широкой кожаной полосы. Сила натяжения тетивы из толстого, свитого из сыромятных ремешков шнура, на мой взгляд, составляла более 100 кг.

Сделал несколько выстрелов. Если после первого болт улетел куда-то в кусты, то следующие попали точно в ствол выбранной в качестве мишени сосны. Вот только скорострельность этого приспособления оставляла желать лучшего, о чём я и сказал Роланду.

— Согласен, лук стреляет быстрее, но из него не пробить доспех. А он зачастую имеется даже у сарацинов, хоть и не такой надёжный, как у воинов Христовых. Только против них и разрешено использовать арбалеты.

— Это почему?