Также в комнате имелся небольшой, потухший камин, возле которого к стене была прислонена кочерга. Ха, меч с ножом забрали, да такой кочергой при желании с одного удара можно человека на тот свет отправить.
Здесь же присутствовали два немного топорных, но не лишённых некоего изящества кресла, что-то вроде длинного комода и невысокий круглый столик. На нём стояли серебряный кувшин с тёмно-красной жидкостью (по запаху явно винишко) и два пустых, изящной чеканки кубка, также из серебра.
Я невольно тронул пальцами снаряженный смертью медальон. Эх, был бы у меня стопроцентный антидот, я бы его принял, а потом весь порошок высыпал бы в кувшин. Ну а что, такой дозы вполне хватило бы на вышеупомянутую футбольную команду.
Откуда она появилась, я так и не понял. Вроде только что кроме меня в комнате никого не было, и вдруг за спиной послышалось лёгкое шуршание платья, а в следующее мгновение я почувствовал уже знакомый фруктовый запах с чуть заметным оттенком ванили. Не успел я обернуться, как мои уста оказались запечатаны поцелуем.
Длился он, казалось, целую вечность, прежде чем Адель отстранилась и посмотрела мне в глаза. А я увидел её глаза и, что меня поразило, они были янтарного цвета. Не яркого, полыхающего, а цвета тусклого, садящегося солнца, и при этом я не мог отвести от них взгляда. Умом понимал, что это какой-то гипноз, а моя воля оказалась почти полностью парализована.
Это было сродни колдовству. Да что там, оно и было, хотя я до сих пор, даже испытав на себе чудодейственную мазь, так и не мог свыкнуться с мыслью, что столкнулся с чем-то потусторонним, не принадлежащему привычному мне материальному миру. Может быть, в эту эпоху, не искоренённые техническим прогрессом, и впрямь ещё существовали магия и волшебство? И, быть может, не так уж и неправа была инквизиция, отправляя ведьм на костёр?
Тьфу, сплюнул я мысленно, давай ещё эльфов с орками и драконами приплетём. Тут ещё Адель отвела взгляд, и чары словно спали, во всяком случае частично. Я смог более детально разглядеть эту казавшуюся молодой женщину. На вид ей казалось не больше тридцати, а из одежды на ней была только лёгкая пелерина, сквозь которую бессовестно просвечивали все прелести ведьмы.
А прелести эти были очень даже хороши. Глядя на её плоский живот, я бы и не подумал, что она трижды мать, да и плотная, упругая грудь никак не намекала, что ею выкормили троих детей. А может, третьего она всё ещё и кормит грудью, ему же год, пусть год с небольшим. Или есть кормилица?
Нет, не сказать, что в этой женщине было всё идеально, при желании можно заметить и какие-то мелкие недочёты, типа не слишком развитых бёдер (вот как она троих родила, как?!), но даже они придавали её образу какую-то изюминку.
Сейчас, глядя на Адель, и понимая, что, скорее всего, она использовала дьявольскую мазь, чтобы выглядеть так молодо и красиво, я почему-то всё равно склонялся к варианту «казнить, нельзя помиловать».
— Я тебе нравлюсь? — негромко спросила она, поднимая на меня свои янтарные глаза.
— Очень так же тихо произнёс я, ничуть не кривя душой.
— Почему же ты всё ещё в одежде? Или хочешь, чтобы я помогла тебе раздеться?
— Это было бы прекрасно.
Она легонько толкнула меня спиной вперёд на постель, а когда я послушно упал, стала медленно, словно бы смакуя каждое движение, снимать с меня башмаки, пояс, шоссы, рубаху… Даже медальон сняла, и я услышал, как он мягко упал на шкуру.
Каждое прикосновение её пальцев к моей коже действовало на меня будто слабый разряд электрического тока. Казалось, энергия из неё хлещет через край, мелькнула мысль, что ей даже нет смысла из меня что-то там «высасывать», раз она и сама будто заряженный до предела аккумулятор.
Я успел возбудиться ещё до того, как мы перешли непосредственно к ласкам. Здесь она тоже проявила инициативу, как и когда-то Урсула. Не иначе для ведьм такое поведение характерно. Если Адель всё же ведьма… Ну не было у меня стопроцентного доказательства её вины, всё основывалось на показаниях Мясника. Ну или почти всё, так как одна только радужка глаз Адель чего только стоила, и её взгляд обладал именно что дьявольским магнетизмом, напрочь ломающим волю.
Эта стерва знала толк в любовных увертюрах. В этот момент я даже завидовал королю, которому такие ласки выпадали на регулярной основе. Адель словно прошла школу японских гейш, ну или как минимум профессиональных наложниц, настолько всё у неё слаженно и здорово получалось. Даже не вводя ещё мой детородный орган в своё лоно, она практически доводила меня до состояния оргазма, но в последний миг как-то умудрялась делать так, что «извержение вулкана» отсрочивалось.
Как и Урсула, она предпочитала проявлять инициативу, мне оставалось только лежать и получать удовольствие. И что вообще могло объединять деревенскую ведьму, древнюю старуху, с фавориткой короля? Разве только то, что они ведьмы, и поставщик жира девственниц у них был один и тот же. Прости меня, Ольга, я тебя любил и буду любить до конца своих дней, но, если быть честным самим с собой, такого наслаждения я с тобой никогда получал.
Я понятия не имел, сколько времени всё это продолжалось. Но в какой-то момент, похоже, она наконец решила, что пора, схватила меня за плечи и заставила оседлать её, оказавшись снизу. Пришлось мне выполнять обычную для мужчины в подобной ситуации работу. Делал я её с закрытыми глазами, такая уж у меня привычка, но, когда она своими ногтями прочертила борозды на моей спине, я невольно открыл глаза.
Нет, я не прекратил возвратно-поступательные движения, когда увидел, что лицо её словно мерцает, а сквозь красивую маску проглядывает облик не такой уж и молодой женщины. Внутренне я был к этому готов, но на какой-то миг мне стало не по себе, и хорошо, что её, обрамлённые длинными и тяжёлыми ресницами веки были опущены, иначе она по выражению моей физиономии могла бы догадаться, что с ней что-то не то.
О презервативах в Средние века не имели представления, хотя ещё древние египтяне умудрялись предохраняться, да и сейчас в Азии и Китае вроде как пользуются презервативами, сделанными из… Ну не знаю, из какого-нибудь козлиного мочевого пузыря. А вот в Европе с этим делом полная ж… Потому и бушуют не только чума с оспой, но и венерические заболевания. Надеюсь, меня чаша сия минует.
Так вот, ввиду отсутствия этих самых презервативов я хотел сделать над собой усилие, дабы избежать попадания моего семени в лоно партнёрши. Вдруг не получится устранить Адель, ни к чему, чтобы она ещё и понесла от меня. Но та сама подалась вперёд, выгнувшись дугой, при этом вцепившись в мою поясницу ногтями, так что мне в самый ответственный момент попросту не удалось ничего сделать.
Когда всё произошло, я, потный и обессиленный, упал рядом с ведьмой. Её кожа тоже была покрыта бисеринками пота, а грудь тяжело вздымалась. А из меня словно выпустили весь воздух, и это не была та усталость, которую испытывает человек после секс-марафона, хотя и не сказать, что это был такой уж марафон. Да, пришлось поработать, ну так не впервой. Подобное состояние я испытывал, помнится, после того, как переболел гриппом, тело было наполнено и лёгкостью, и слабостью одновременно. Выходит, всё-таки «подкормил» я ведьму?
Адель всё так же лежала с закрытыми глазами, а я уже лихорадочно думал, как мне привести свой коварный план в исполнение.
— Хочешь вина? — спросил я, немного придя в себя.
Она открыла глаза, повернув голову в мою сторону.
— Вина? Не откажусь. И себе тоже налей.
После чего снова закрыла глаза, откинувшись на подушку. И не открывай, подумал я, пока не суну тебе в руку наполненный вином кубок.
Я сполз с постели, слегка покачнувшись, но всё же удержал равновесие. Голова чуть кружилась, но не критично. Старясь не звякнуть цепочкой, поднял со шкуры медальон, секунду спустя оказавшись возле стола. Налил до середины в каждый из кубков, обернулся. Адель всё ещё лежала с закрытыми глазами, на её чувственных губах блуждала скорее довольная, чем блаженная улыбка, словно бы она была довольна проделанной работой.
Пожалею ли я о содеянном? Может быть. Но сейчас не время сопли на кулак наматывать, миндальничать и рефлексировать. Она-то не рефлексировала, когда жир девственниц с кровью младенцев смешивала.
Прикрывая на всякий случай от неё медальон своим телом, я тихо сдвинул крышечку в сторону и, чуть помедлив, сыпанул в правый кубок чуть ли не половину запаса рицинового порошка. Жаль, нет ложечки, чтобы размешать… Хотя звук металла о металл мог бы меня выдать. Ну да ладно, будем надеяться, обойдётся без осадка на дне кубка. Главное — не перепутать.
Так, а вот как же мне теперь захватить одновременно два кубка и медальон, чтобы незаметно положить его обратно на шкуру? Взяв в каждую руку по серебряному сосуду, мизинцем правой подцепил подарок Беатрис, подошёл к кровати, присел на корточки… Медальон коснулся шкуры, я разогнул мизинец, отведя руку чуть в сторону, чтобы цепочка улеглась чуть в стороне, не звякнув о футляр для яда.
Встал — и мой взгляд напоролся на взгляд Адель. Холодный, жёсткий взгляд янтарных глаз. Я от неожиданности едва не пролил вино. Но в следующий миг она улыбнулась и, опёршись на одну руку, протянула вторую в моём направлении.
— Ну же, а то у меня и правда горло пересохло.
Я отдал ей кубок, вроде бы тот, с порошком. Она приняла его, подняла, как бы салютуя, и пригубила, даже не поморщившись. Я тоже пригубил, усевшись рядом с ней. Вернее, приняв полулежачее положение, напоминая себе какого-то древнеримского или древнегреческого сибарита. Только туники не хватало, но от того, что мы оба обнажены, я не испытывал ни малейшего смущения.
Смущение я испытывал, глядя, как Адель понемногу отпивает из кубка. Неужели ни о чём не догадывается, не почувствовала никакого привкуса? Вроде не должен был перепутать. Сам-то я тоже отхлёбывал, от волнения у меня враз пересохло во рту. А вино, кстати, очень даже неплохое, насколько я мог судить, не будучи большим сомелье или кавистом.
— Давно у меня не было таких жеребцов, — сказала Адель, делая очередной небольшой глоток. — Людовик тоже неплох в постели, но не настолько, к тому же он стал редко появляться, готовится к новому крестовому походу. Одержим идеей стать великим освободителем христианского мира от неверных. Ты тоже уйдёшь с ним… Но можешь погибнуть, это не пугает тебя?
— Смерти не боятся только дураки, — выдал я избитый шаблон из моего будущего, уходящий корнями в глубокое прошлое.
— О, где-то я уже это изречение слышала, и кажется, на латыни, — улыбнулась Адель. — Ты знаешь латынь?
— Немного… Совсем чуть-чуть.
— Латынь — язык церковников, в жизни она тебе вряд ли пригодится.
Мне показалось, при слове «церковники» в её голосе» мелькнула нотка презрения. А может, и правда показалось.
— Я тоже так думаю. Мне бы в Святой земле больше пригодилось знание арабского, но, видимо, придётся учить уже на месте.
— Зачем же тебе арабский знать? Ты же не собираешься с ними вести разговоры, твоё дело — карать их мечом и копьём.
— Почему бы и не пообщаться? Ведь не все арабы — воины, которые только и мечтают, что отрезать голову христианину. Есть и мирные жители. Понадобится что-то купить — поневоле придётся с ними общаться. Да в любом случае язык врага нужно знать.
— Твои слова не лишены логики. Надеюсь, ты вернёшься из похода живым, и мы сможем вновь разделить ложе.
— Молись за меня, — хмыкнул я. — А ты не боишься, что Людовик узнает о том, что ты ему изменяешь?
— Маловероятно, — сделала она движение рукой с кубком, отчего на простыню упало несколько алых капель. — Здесь, в замке, все подчиняются мне. Была одна, подосланная Людовиком следить за мной, кухарка, но я её сразу раскусила и… Я с ней поговорила, и теперь она докладывает королю только то, что нужно мне.
— Что ж, тогда ни мне, ни тебе можно не волноваться. А я честно скажу, что такой женщины, как ты, у меня тоже никогда ещё не было.
И не будет, мог бы добавить я. Потому что ещё до моего отправления на юг она должна отправиться в лучший мир. Или в худший, это уж как ей воздастся.
В этот-то момент я и заметил краем глаза какое-то движение, резко развернулся и увидел перекошенное злобой лицо Урсулы. А в костлявой руке ведьмы был зажат нож, которым она целила мне прямо в грудь.
[1] Первым европейским алхимиком стал францисканец Роджер Бэкон (1214–1294), также положивший начало экспериментальной химии в Европе.
Глава VI
«Монсеньору Теобальду, архиепископу Парижскому, примасу Франции, легату Святого Римского Престола. Спешу сообщить Вашему Высокопреосвященству, что вчера, в городе Бурже, в своём доме были найдены убитыми известный местный лекарь Огюст Фабье и его слуга Жиль Немой. Оба, по мнению опытных людей, были убиты ударами кинжала, причем лекарь Огюст Фабье был сначала ранен ударом в спину, а затем добит ударом в сердце. При обыске в доме найдено письмо на языке напоминающем лангдойль[1], подписанное «Святой Януарий». Само письмо направляю Вашему Высокопреосвященству и прошу ходатайствовать перед Святым Престолом о решении вопроса с авторством письма, так как сам не осмелюсь выносить суждение по столь важному делу, касающемуся Святой Церкви. Судя по оставленным следам, в доме кроме убитых лекаря Фабье и его слуги, один вид которого наводил страх на жителей Буржа, был ещё рослый сильный мужчина, личность которого выяснить не удалось.
Узнав из этого письма ужасные подробности, обвинявшие лекаря Огюста Фабье и его слугу Жиля в поклонении Врагу Рода Человеческого, а также в похищениях и убийствах юных девиц, ради получения их жира, крови и прочего, для изготовления богомерзких снадобий (о чём и упоминать омерзительно!), и памятуя о многих случаях исчезновений упомянутых девиц в Бурже и его окрестностях (которые местный люд считал делом оборотней), я распорядился тщательно обыскать дом. Моими людьми были найдены женские драгоценности из золота и с самоцветными камнями, которые были опознаны некоторыми родственникам пропавших девиц как принадлежавшие им. Так же в тайнике были обнаружены алтарь Сатаны, колдовские книги и снадобья (да будут они прокляты во веки!). Кроме того, было обнаружено захоронение с как уже полностью разложившимися до состояния костей телами, так и относительно свежими, принадлежащими молодым девицам. Посчитав число останков, мы пришли к выводу, что число их приблизительно совпадает с числом пропавших девиц. Некоторые из родственников узнали в ещё не окончательно разложившихся телах своих дочерей и сестёр. Одной из матерей стало так плохо, что она скончалась от разрыва сердца прямо возле захоронения. Так что обвинения в адрес богомерзкого лекаря Фабье и его слуги Жиля можно считать почти полностью подтверждёнными.
По этим причинам я распорядился захоронить останки несчастных девиц в освящённой земле, отслужив мессы за упокой безвинных душ. Дом, где происходили эти злодейства, я конфисковал именем Святой Церкви, дабы после освящения и очищения воздвигнуть на этом месте часовню в память невинных жертв прислужников Дьявола и в честь торжества Небесной Кары над кознями Ада. Трупы же богомерзкого лекаря Фабье и его гнусного слуги были сожжены в присутствии толпы горожан, а пепел утоплен в поганом болоте. Кроме того, из письма следует, что упомянутый Фабье поставлял свои дьявольские снадобья ведьмам в Герцогстве Аквитанском, Графстве Овернь, а возможно, и в других землях Королевства, причём упомянутые ведьмы используют эти снадобья, добавляя в них кровь убитых ими младенцев, чтобы казаться молодыми и совращать добрых христиан, продлевая свою гнусную жизнь на радость их хозяину в Преисподней.
Имя одной из этих ведьм упомянуто в найденном письме, это некая Урсула, старуха, живущая близ деревни Ле Сарассон на пути из Клермона. По этой причине я отправил Преосвященному Эмерику, епископу Клермона, послание с просьбой схватить упомянутую Урсулу, а также провести тщательный обыск в её доме. Также осмелюсь просить Ваше Высокопреосвященство обратиться к Святейшему Папе Римскому с предложением немедленно организовать поиски упомянутых ведьм и их пособников вроде богомерзкого Фабье и его слуги, во всех диоцезиях Королевства Французского. Ибо, по моему твёрдому убеждению, такие злодейства вопиют к Небесам и не могут быть терпимы в Христианских странах, а потому должны быть выжжены огнём и железом до конца, во имя Божие и ради безопасности христианских душ.
Засим остаюсь, с пожеланием всех благ и благословения Свыше, а также надеждой на скорый ответ, преданный слуга Вашего Высокопреосвященства, архиепископ Анри де Салли.
Писано в Бурже, Юниуса двадцать шестого дня, года от Рождества Христова 1147».
* * *
Появилась старуха, как я понял позже, из дверки, спрятанной за занавеской слева от нашего алькова. Оттуда, откуда же и Адель получасом или часом раньше — время смешалось в моей голове. Факт в том, что я каким-то чудом успел в последний момент отпрянуть в сторону, и лезвие ножа лишь рассекло кожу на моём плече.
— Урсула, остановись!
Это закричала Адель, механически отметил я про себя. А тренированное тело, сдобренное навыками мента из будущего, действовало само по себе. Я ушёл перекатом от следующего удара, отчего нож лишь вспорол окрасившуюся красным от пролитого вина перину, свалился на медвежью шкуру. Мой взгляд упал на прислоненную к стене у камина кочергу. Только руку протяни. Схватил её, размахнулся и зарядил в перекошенное ненавистью лицо ведьмы, уже вновь вскинувшей нож для удара.
Раздался хруст, а на физиономии старухи в том месте, где находился крючковатый нос, появилась внушительная вмятина. Глядя, как Урсула валится с траходрома и замирает без движения рядом со мной, я понимаю, что удар получился смертельным.
— Нет! — сдавленно кричит Адель, комкая покрывало. — Урсула… Шарль… Урсула… Не-е-ет!
Шарль? Значит, она по-прежнему ничего не знает. Выходит, старуха не успела ей объяснить, кто я на самом деле. Скорее всего, каким-то чудом выжив после падения с такой высоты, и даже не переломав ноги (а может, и переломав, но это же ведьма, небось сращивает кости одним заклинанием, хе-хе), Урсула подалась в Париж к своей товарке. Та пригрела её, не знаю уж как объяснив охране, что это за старушенция. Сидела Урсула тихо до поры до времени, а тут, заинтригованная рассказом Адель о новом любовнике, который обещал быть после «kompleta hora», решила подслушать, а заодно и подглядеть. Ну и увидела того, кто едва не сдал её инквизиторам. Интересно, а нож она всегда с собой носит… Вернее, носила?