Мясник молчал, закрыв глаза и кусая в бессильной злобе тонкие губы.

— Хочу заметить, что у вас всего лишь задет позвоночник, поэтому вы не чувствуете ног, да и руки вам повинуются с трудом. Вы лекарь, я вижу, опытный, должны знать, что у вас есть шанс прожить ещё какое-то время, пока костлявая рука голода не остановит ваше сердце, — не без выспренности заявил я. — Или ваши внутренности не высохнут от обезвоживания. Даже интересно, что всё-таки раньше станет причиной вашей смерти… А может, крысы вас живьём сожрут? У вас водятся тут крысы? Хотя для них тут ещё лакомство имеется.

Я кивнул в сторону мёртвой туши Квазимодо.

— Будете лежать и нюхать запах разлагающегося трупа вашего Жиля, чья смерть оказалась не в пример легче того, что ждёт вас. Я вас даже поверну так, чтобы вы смотрели только на его тело. А также вы не сможете контролировать работу своего кишечника и мочевого пузыря, будете лежать в луже собственной мочи и с дерьмом в штанах. Я просто уйду, даже не буду закрывать дверь, вряд ли кто в ближайшие день-два станет вас искать. Даже если вы кому-то назначили — а вы ведь лекарь, насколько я понял… поняла — даже в этом случае человек, постучав в дверь и не дождавшись ответа, решит, что вы куда-то отъехали по своим лекарским делам. Хм, я даже могу на дверь повесить табличку с соответствующей надписью. Как вам такая идея?

Я поднялся с корточек и с победным видом уставился на лежавшего у моих ног Мясника. Ох ты ж боже ты мой, из уголка его правого глаза скатилась одинокая слезинка. Бедненький, жалко ему себя стало…

Бляха муха, кажется, началось. Я почувствовал, как мои мышцы словно бы сводит, выворачивает суставы, и происходило это на порядок мучительнее, нежели когда я превращался в девушку с лицом и фигурой Беатрис. До потери сознания дело не дошло, но было хреновато. Продолжалось это… Даже не знаю, сколько времени, словно бы целую вечность. Мне сильно повезло, что Фабье всё это время не мог толком пошевелиться. А когда наконец всё закончилась, я обнаружил себя сидящим на полу в насквозь промокшем от пота платье и таком же потном чепчике, тесёмки которого сильно впивались в подбородок. Неудивительно, всё-таки голова моя стала больше, и нижняя челюсть увеличилась. Пришлось ослабить тесёмки, но стягивать чепчик до конца я не стал.

Мясник глядел на меня расширенными глазами, но в них читалось скорее удивление, нежели страх. Нет, страха в них вообще не было.

— Ты использовал мазь? — скорее с утвердительной интонацией прохрипел он.

— Точно, — сказал я, закончив себя ощупывать. — Подумал, что это самый верный способ вычислить того, кто похищает девственниц и вытапливает из них жир как раз для этой мази, сам стал приманкой. И она сработала, хоть и не совсем так, как я рассчитывал.

— Но откуда у тебя эта мазь?

— Позаимствовал у одной ведьмы, Урсулой её зовут… Вернее, звали.

— Ты убил её?!

— Скажем так, во время неудачного совокупления она потеряла над собой контроль, а затем, оказавшись раскрыта, предпочла лёгкую смерть вместо прогулки к попам. А знаете что… Я, пожалуй, могу облегчить ваши страдания. Всего лишь один укол в сердце, в ваше маленькое, злое, чёрное сердце. Как вам такой вариант? А в качестве ответной услуги вы мне назовёте имя второй ведьмы, которой вы поставляете жир девственниц. Ну что вы молчите? Я же не прошу вас назвать имена всех ведьм Аквитании, всего лишь одно имя. Или она вам дорога, эта ведьма? Может, родственница? Нет? Тогда в чём же дело? Либо вы называете имя, либо я ухожу, а вы медленно умираете, гадя под себя. Ну!

— Хорошо, — проскрипел Фабье. — Я ей всё равно ничего не должен. Её имя Адель. Она живет в особняке в Венсенском лесу, на окраине Парижа. И тебе к ней не подобраться.

— Это почему же?

— Потому что этот особняк был построен по приказу Людовика, это его охотничья резиденция, куда он наведывается из своего замка в Фонтенбло. А Адель — любовница короля, даже год назад родила ему бастарда. Естественно, особняк охраняется.

Та-ак, нормально… Это куда же я могу вляпаться, мать моя женщина?!

— А не врёте ли вы мне, сударь? Может, специально наговариваете на ни в чём неповинную женщину?

— Неповинную? — губы его искривились в сардонической усмешке. — А ты знаешь, из каких ингредиентов готовится мазь, которой ты натёрся? Там не только жир девственниц, но и кровь младенцев. Да-да, это ещё один необходимый ингредиент, без которого мазь не будет действовать. А кровь и Урсула, и Адель сами добывают. Хотя Урсула, я так понимаю, уже ничего не добудет.

Твою ж мать! Мне и до того было тошно, когда я мазался этой субстанцией, зная, что в ней присутствует человеческий жир, а теперь и вовсе захотелось немедленно отправиться в какие-нибудь термы и отдраивать себя мочалом с золой до тех пор, пока не начнёт слезать кожа.

— Насколько я знаю, — начал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, — насколько я знаю, эта мазь позволяет всего лишь менять облик, а для продления жизни ведьма должна переспать с мужчиной. Даже если Адель каждый раз на любовном ложе высасывает из Людовика омолаживающие её соки, и она так же стара, как и Урсула, то неужели этого хватило для того, чтобы зачать и родить ребёнка?

— Адель не так стара, ей на самом деле не больше пятидесяти, король этого, естественно, не знает. Всего у неё трое детей, но дочь и старший сын давно живут своей жизнью, Людовик о их существовании даже не догадывается. Мазью пользуется, когда привечает короля, при нём она всегда выглядит молодой и красивой, боится, что он найдёт другую, помоложе. Ему же всего двадцать семь. Не знаю, что она использовала, чтобы остаться способной к деторождению в таком возрасте. Хотя история знает примеры, когда женщины в преклонном возрасте становились матерями. Женщины… Насколько они глупы, настолько и опасны, поэтому я никогда не подпускал их к себе.

— Но при этом якшаетесь с ведьмами, — не замедлили поддеть его я.

— Ведьмы — не женщины. Я бы даже скорее отнёс их к моим коллегам, правда, выбравших несколько иной путь к познанию.

— Ага, устланный телами девственниц и младенцев.

— Нельзя съесть яйцо, не разбив скорлупы.

— В Освенциме вы были бы на хорошем счету.

— В Освенциме? Что это за место?

— Неважно… По мне — таким, как вы, не место на земле.

— А кому место на земле? Скоту в человеческом обличье? — просипел, такое ощущение, из последних сил Фабье.

Я покачал головой:

— Вижу, наша беседа себя исчерпала, каждый из нас всё равно останется при своём. Да и некогда мне тут с вами рассиживаться, факел вон того и гляди погаснет, а мне пора возвращаться в трактир. Давайте считать, что вы исповедовались, хотя исповедь была несколько странной, да и я, если честно, не епископ, и даже не приходской кюре. Может быть, желаете молитву прочитать перед… хм… уходом?

— Будь ты проклят!

— Вижу, что не горите желанием. Небось и в Господа нашего Иисуса Христа не верите? Учёный, хм… Что ж, воля ваша.

Квазимодо стал первым, кого я убил в своей новой ипостаси. Случилось это на адреналине, на каких-то заложенных природой воина инстинктах. В прежней ментовской жизни на моём счету был всего один труп, когда я застрелил преступника при задержании. Ну он того заслуживал, на совести этой мрази было несколько трупов женщин и детей.

Сейчас же мне предстояло хладнокровно отправить на тот свет человека…вернее, нелюдь, по-другому назвать этого Менгеле средневековья у меня язык бы не повернулся. Но, наверное, поэтому я не испытывал угрызений совести. Я медленно вытащил из его спины нож, Мясник слабо застонал, потом ещё раз застонал, когда я перевернул его на спину.

— Вы готовы?


Фабье тихо выдохнул и прикрыл глаза, видимо, это означало «да». Ну что ж, и правда, чего тянуть резину? Мысленно попросив у Всевышнего, ежели он всё-таки есть и поглядывает на меня из своего Небесного царства, прощения, я коротким движением вогнал нож в грудь, в то место, где, по идее, должна располагаться сердечная мышца. Повезло, лезвие не упёрлось в ребро, не скользнуло по нему в сторону, а попало куда надо. Не иначе, Господь всё же существует, избавил и меня, и Мясника от мучений.

Приложив два пальца к шее и удостоверившись, что пульс не прощупывается, я встал, окинул взглядом жутковатую картину и вышел.

Это действительно был подвал, мне пришлось пройти узким каменным коридором со сводчатым потолком, куда проникали крупицы света из открытой двери, прежде чем я оказался в небольшом саду с аккуратно высаженными деревьями, среди которых я заметил и яблони с грушами. Вход в подвал начинался отсюда, и первым моим желанием было поскорее покинуть это страшное место, благо что только начинало светать. Но я всё же решил заглянуть в дом. Вряд ли внутри увижу или услышу кого-то из домочадцев, что-то мне подсказывало, что Огюст Фабье и его верный пёс Жиль жили здесь вдвоём.

Мои предположения оказались верны. На первом этаже помимо обеденной залы и кухни я обнаружил своего рода операционную. Над крепким дубовым столом с затёртыми бурыми пятнами висела большая масляная лампа с отражателем — вогнутой пластиной из какого-то серебристого металла, вероятно, олова. Лет через сто какой-то монах должен изобрести зеркало из стекла и олова, выливая расплавленный металл внутрь стеклянного сосуда. Потом остывший шар разбивался, получались неровные, изогнутые пластинки. И только в начале XVI века придумают, как делать плоские зеркала на ртутной амальгаме. Хм, у меня есть шанс опередить время, если только раньше меня не нашинкуют в капусту сабли сельджуков. Ну или ведьмы не ополчатся, своими заклятиями превратив меня в жабу.

Надо же, никогда в ведьм и прочую мистическую хрень не верил, а тут… Может, я попал в какой-нибудь параллельный мир магии или в Средние века действительно люди обладали сверхспособностями?

Сильно тут задерживаться я не собирался, где-то за покрытыми лесом горами уже вставало солнце. В ходе экспресс-обыска я нашёл два мешочка, оба из тонко выделанной кожи с затягивающимися завязками. Тот, что побольше, оказался туго набит серебряными денье, а вот во втором я обнаружил украшения. Кольца, серьги, браслеты, подвески… Только золото и драгоценные камни. Не иначе сняты они были с несчастных жертв, подумал я, прикидывая, сколько же девушек стали жертвами маньяка и его подручного. Здесь только самые дорогие цацки, а ведь наверняка хватало украшений и поскромнее. Интересно, куда Мясник с Квазимодо потом девала тела? И где они вытапливали жир? И как вообще это делали?

Так, ну её на фиг, голову ещё забивать такими мыслями. От серебра не откажусь, там навскидку две, а то и все три сотни монет. А вот мешочек с украшениями я решил не брать. Во-первых, как-то мне претило, зная, что сняты они с несчастных девушек. А во-вторых, эти украшения мог кто-нибудь опознать. Ну ладно, в Бурже я ими светить не стал бы, но кто знает, кто знает… В моей служебной биографии и не такие совпадения случались.

Я решил оставить мешочек на столе, а под него подложить письмо. В нём я, воспользовавшись найденным куском пергамента и чернилами, вкратце описал, какие злодеяния творил Огюст Фабье и его Квазимодо по имени Жиль, и где искать их тела. Писал на французском из моего будущего, надеюсь, он не сильно отличается от рукописного средневекового, и те, к кому в руки попадёт это письмо, разберутся с его содержанием.

Упомянул Урсулу, а про Адель решил умолчать. Слишком серьёзная фигура, к которой мне, видимо, самому придётся искать подход. И если показания Мясника подтвердятся… Уверен, моя рука не дрогнет. Я сам инквизиция, сам вершу правосудие. Подписался как «Святой Януарий», и даже нарисовал подобие той головы, что была на моём щите. Этакая подсказка для башковитых, хотя я более чем был уверен, что в эту эпоху следствие никто проводить не станет. А если и станет, то… Да нет, ничего у местных сыщиков не получится.

До трактира добрался, когда уже совсем рассвело. По пути пару раз встретил ранних прохожих, пришлось горбиться и натягивать чепец как можно глубже на голову, надеюсь, удалось сойти если не за девицу, то хотя бы за долговязую старуху в коротких не по росту юбках и в платье с немного короткими рукавами.

Ведущие на постоялый двор ворота уже были распахнуты, мне пришлось резво отскочить в сторону, пропуская выезжавшую из них небольшую кавалькаду рыцарей, среди которых был и зевающий «Портос».

Моя одежда по-прежнему лежала в кустах, немного промокшая от утренней росы. Быстро переодевшись, я наконец-то мог спокойно выдохнуть: мне больше не грозило быть пойманным с поличным в женском платье и обвинённым в какой-нибудь содомии. Тут не то что из рыцарей разжалуют, ещё, чего доброго, и на костёр отправят.

Лаура уже суетилась на кухне, я её подловил, когда она пошла за водой. Когда я вручил ей скомканную одежду и попросил никому ничего не рассказывать, та понятливо улыбнулась, пообещав, что будет нема, как рыба. Когда же я переступил порог нашей с Роландом комнаты, тот потягивался на своей кровати.

— Симон, где тебя всю ночь носило?

— Где, где… С дочкой хозяина кувыркался.

Роланд скабрезно ухмыльнулся:

— Это с той толстушкой, что нас в харчевне обслуживала? А ты, я смотрю, быстро про дочку оружейника забыл.

— Ничего не забыл, — обиделся я. — К ней у меня любовь, а к Лауре — дочке хозяина — я испытываю всего лишь плотские чувства.

— Понятно, — снова ухмыльнулся друг. — Тебе хоть удалось немного вздремнуть?

— Разве что немного. Не удивляйся, если я буду в седле клевать носом. Ладно, идём завтракать, сегодня, кажется, подают яичницу, а затем я займусь изготовлением отвара от вшей. А заодно помоем головы остатками прежних запасов. И не надо делать такую физиономию, словно кот из «Шрека»… Кто-кто… Было такое зеленокожее чудовище, в болоте жило. А не будешь мыть голову и следить за чистотой своего тела — сам станешь таким же Шреком.

[1] Сам Рембрандт назвал свою картину «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга». Из-за того, что фон полотна очень темный, ей и дали название «Ночной дозор». И во всех справочниках, каталогах и альбомах она именно под этим названием и проходила, пока в ходе реставрационных работ 1947 года не обнаружилось, что она просто покрылась толстым слоем копоти от свечей. И когда с полотна её убрали, оказалось, что дело на ней происходит не ночью, а… днем.





Глава V





Оставшийся путь до Парижа прошёл без приключений. Хотя вру… В сутках пути от Буржа средь бела дня на нас напали какие-то бродяги. Судя по виду, совсем доходяги, двое были вооружены дрекольем, а у одного даже было копьё, правда, не очень длинное, ближе к дротику. Мне даже захотелось просто одарить их парой денье, может, хлеба и мяса себе купят.

Правда, настроены мужички были весьма агрессивно, пришлось извлекать из ножен меч, а в левую руку хватать щит. Роланд тоже суетливо проделывал какие-то телодвижения. Копья вместе с припасами тащила заводная кобыла, так что приходилось рассчитывать только на оружие ближнего боя. Но и этого хватило, чтобы пыл нападавших резко поугас. Мне кажется, на них большее впечатление произвела отрубленная голова Януария, один из разбойничков даже перекрестился, пялясь на неё.

— Покрошу в капусту и головы поотрубаю! — заревел я, замахиваясь мечом.

Это стало последней каплей. Побросав своё вооружение, бедолаги с воплями скрылись в зарослях, из которых выскочили полминуты назад. Мы с Роландом на фоне адреналинового всплеска нервно посмеялись, но меня посетила мысль, что, имей эти клоуны луки или арбалеты, могли бы пальнуть из кустов без предупреждения. А на нас даже кольчуги нет. Объяснив это Роланду, посоветовал по моему примеру всё же натянуть кольчужку, пусть даже без гамбезона, иначе мы просто изжарились бы на летнем солнцепёке.

А так мы не спешили, наслаждаясь неторопливой ездой верхом, чередуя её с физическими упражнениями. Я много времени уделял фехтованию на мечах, хотелось рассчитывать на собственные, приобретённые навыки, а не надеяться на прежнего обладателя тела. Причём уделял внимание и фехтованию верхом, освежая в памяти приёмы, которые использовал в тренировочном бою со мной шевалье Бремонт.

Может, мне казалось, но у меня стало получаться куда более приличнее по сравнению с первыми днями моего прибытия в этот мир. Роланд, во всяком случае, свидетельствовал, что и моё мастерство растёт буквально на глазах, и он благодаря мне значительно подтянул навыки фехтования. Даже как-то заявил, что, встреть я сейчас маркиза Альфонса, то ещё неизвестно, кто из нас двоих вышел бы в схватке победителем. Я не был столь оптимистичен, всё ещё считая, что тягаться с этим задавакой мне ещё рановато. Но, кто знает, может быть, к тому моменту, как нога моего Аполлона ступит на Святую землю, я и впрямь научусь виртуозно владеть мечом.

С копьём тоже тренировались, так как для рыцаря именно копьё считается оружием № 1, способным выбить соперника из седла. Я смастерил из сухой травы своего рода чучело, которое на стоянках насаживалось на шест на высоту всадника, вот в него-то, разгоняясь на своих буцефалах, мы и всаживали наши копья. По мере приближения к Парижу и этот аспект нашего боевого мастерства неуклонно повышался.

Кстати, чем ближе мы приближались к столице Франции, ещё пару веков назад называвшейся Западно-Франкским королевством, тем оживлённее становилась окружающая обстановка. Париж в эти времена считался вполне приличных размеров городом и был окружён монастырями и аббатствами, одно из которых — аббатство бенедектинок — основала Аделаида Савойская — супруга Людовика VI Толстого и мать нынешнего короля Людовика VII Молодого.

Как я позже прикинул, покатавшись верхом и побродив пешком по улочкам Парижа, размер его составлял примерно 2 км с севера на юг и 1,5 км с востока на запад. Город был разделён полноводной Сеной на две половины. Главные церкви (Сен-Жульен-ле-Повар, Сен-Северен, Сен-Бак, Сент-Этьен-де-Гре) стояли разграбленными, дома, лавки, проезды и улицы Сите изрядно обветшали. Остатки галло-римских построек всё еще попадались на улицах Парижа. Развалины стали частью стен и площадей города, а упорядоченное градоустройство отсутствовало.



Окраинные улицы (особенно левобережье) предоставляли собой грязный лабиринт, кишевший домашними животными и крысами, заполненный мусором и фекалиями, что кучами скапливались между ветхими строениями.

Все постоялые дворы, которые мы с Роландом объехали, были заполнены под завязку будущими участниками крестового похода. Народ ночевал чуть ли не в сараях в обнимку со скотиной. Самые шустрые успели заселиться в окружавшие Париж монастыри, им там вообще предоставили кров бесплатно. В отчаянии мы стали стучаться во все подряд дома с просьбой о постое, за который может заплатить полновесным серебром. Поначалу и здесь нас ожидало разочарование. Оказалось, не мы одни такие умные.