Фонарик на айфоне отличался особой яркостью. Он пробил сумрак комнаты и осветил половину стены. К глазам прибавились суховатый нос, острый подбородок и сжатые в полоску губы. И вихор, упавший на лоб. Южин задержал дыхание, и воздух в нем расширил легкие, выталкивая крюк страха из нутра. Нарисованное на стене лицо было фотографическим. Так рисуют на видосах в ютубе, а потом дают сравнить. Где фото, а где арт? Отгадаешь? Здесь было иначе. Где арт? А где живой человек, притихший в темноте?
– Шутники чертовы, – только и смог выдавить из себя Южин, подошел ближе, дотронулся до левого глаза, смотрящего в пустоту.
Рисовали кистью, а не баллончиком. Краска ложилась неровно, фактура придавала рисунку объем. Южин осветил углы. Где-то же должна быть подпись. Подписи не оказалось. Только скромные буквы по нижнему краю.
– Сторож, – прочитал Южин.
Слово заскребло в горле. Так вот ты какой. Прищур, морщины у рта, кустистые седые брови. Внимательно смотришь по сторонам. Следишь за гостями. Не бегать, не шуметь, не тискаться по углам. Иначе что? В глазах читалась холодная угроза. Иначе все.
Южин отошел, чтобы увидеть его целиком. Под ногами захрустело. Что же у тебя в берлоге так мусорно, дорогой наш сторож? Не углядел? В ответ закряхтело – кр-кр-кррр. Южин осветил углы – ничего. Ни одной железки, что могла скрести по бетону. Ни одних ног, топчущих скорлупу. Звук раздавался из ниоткуда. Требовательный, вопросительный скрежет. И нарисованные глаза начинали блестеть совсем уж живо.
– Южин!.. – позвали из коридора.
Он стряхнул оцепенение и отступил к выходу. Поворачиваться спиной не решился, так и пятился не моргая, чтобы сторож не успел соскользнуть со стены в миг, пока веки Южина опущены. И только скорлупа хрустела под подошвами. Кр-кр-кр.
– Есть там чего? – спросила Кира, когда они поравнялись.
Южин был выше ее сантиметров на десять. Но смотреть на нее сверху вниз не выходило. Кира даже подбородок не задирала, но у нее получалось пялиться ему прямо в глаза. Не сторож со стены, но тоже неплохо.
– Нету ничего, – буркнул Южин, отмечая про себя, что нос у Киры породистой лепки, отличный нос, хоть в целом и не красавица – слишком уж подвижное лицо, вон, уже собираются первые морщинки у губ и между бровями. Но глаза выразительные, тут ничего не скажешь. И волосы вьются, хоть она и прячет их под капюшоном. Если снять с нее мальчишеский прикид и немножко подкрасить, то будет вполне ничего. А еще отучить бы презрительно корчиться в ответ на любое слово, что ей не по нраву.
Южин сплюнул под ноги и двинулся по коридору. Собаку он заметил не сразу. Просто темнота уплотнилась, окружила его со всех сторон. Южину начало казаться, будто он идет в плотной воде и та заливается в глаза и уши. Тьма расходилась перед Южиным и сразу же смыкалась за его спиной. В носу свербело от пыли. Южин достал телефон и включил фонарик. Слабый луч не мог пробить завесу тьмы. Он только выхватывал сколотые бетонные плиты под ногами. Не почувствуй Южин сладковатый запах гнили, то споткнулся бы о пса, покорно лежащего там, где его оставили. Предварительно связав лапы проволокой. Будь это преступление, можно было бы подозревать серийного маньяка. А так просто бомжи развлекаются, что им еще тут делать?
Похожая на первую, как любой бесхозный пес похож на своего собрата, собака лежала, вытянув изувеченные лапы. Наверное, холодная и твердая. Или уже мягкая и податливая, как оставленная на подоконнике вчерашняя котлета. Тошнота поднялась к горлу вместе с непреодолимым желанием ткнуть пальцем косматый песий бок. Южин облизнул пересохшие губы. Все в нем кричало: не смей! Не думай даже! Она же уличная! Бешеная. Лишайная. Больная. Заразная. Не трогай, идиот.
Палец замер в воздухе.
Может, Дэн приходил сюда именно за этим? На ощупь потрогать что-то отвратительное. Не имеющее места в их идеальной жизни, в их лощеном доме, под крылом успешных родителей. Может, этим его зацепила заброшенная махина из бетона, сигаретных бычков, использованных презервативов и пыли?
Палец дернулся и уперся в собачий бок. Влажный мех, под ним холодная кожа и твердая плоть. Окоченевший собачий труп, ничего интересного, только руки не забудь помыть.
Южин медленно распрямился, заморгал, прогоняя внезапную дурноту. А когда картинка перед глазами перестала плыть, фонарик телефона выхватил из темноты холодный серебряный блеск. Кольцо валялось рядом с откинутой головой пса. Его наполовину прикрывало драное ухо. Южин поднял кольцо и остался сидеть на корточках, медленно осмысляя – это кольцо Дэна, а это собака, от которой они бежали всей оравой, пока не выдохлись.
– Мы ходим кругами, – наконец понял он и поднялся.
Вернувшийся от бомжей Тарас посмотрел на него со смесью усталости и скуки. Южин сунул ему под нос кольцо, удовлетворенно представил, как бактерии от сдохшего пса отправляются Тарасу прямо в носоглотку. Примите – распишитесь.
– Нашел? – тупо спросил он. – И где было?
– На полу валялось. – Южин ткнул пальцем в промежуток между головой пса и отодвинутым ухом.
– Да брось. – Тарас ухмыльнулся. – Небось в кармане лежало, ты нагнулся, оно и выскочило.
Южин сжал ладонь в кулак. Размахнуться и впечатать прямо в нос оператора, чтобы хрустнуло. А снимать кто за него будет, Славушка? Уж не ты ли, криворукий и косой? Это тебе не со штативом обзоры на новый мерч пилить.
– Мы снимали пса, и кольцо упало, – ровным голосом проговорил Южин. – Вот сюда. А потом мы вернулись, и я его нашел.
– Это другой пес, – насупился Тарас. – От того мы дернули. Там же костер погас.
– Который? – ехидно переспросил Южин. – Вот он горит, родимый.
– Это другой.
– Все-то у тебя другое, – не выдержал Южин. – Слышь, проводник, какого черта мы кругами ходим?
И обернулся на Костика, тот стоял к ним спиной, широко расставив ноги. От дальней стены, до которой не добирались отблески костра, отделилась фигура и медленно пошла им навстречу.
– Полкан, – чуть слышно проговорил Тарас, схватил Киру за руку и спрятал у себя за спиной, та даже пискнуть не успела.
Герой, мать твою.
Южин сунул руку в карман, нащупал пухлую пачку, перехваченную зажимом. Еще днем он снял с карты наличные, выбрав купюры поменьше, чтобы откупиться от жителей заброшки, если сценарий съемок пойдет не по плану. Въедливый голос белки Веры в его голове язвительно приплюсовал к расходам на фильм про Ховринку еще двадцать тысяч.
– Полкан! – повторил Тарас, но громче.
Тот был невысокий, но крепко сбитый, упакованный в маскировочный комбез с распахнутой курткой и охотничьи сапоги. На поясе у него висела короткая дубинка, и он оглаживал ее левой рукой, а правой ковырял в ухе.
– Потерялись, небось? – с ходу просипел Полкан.
У Южина даже в горле засвербело от его посаженного голоса. Это сколько надо курить, чтобы так забить связки? Еще поди самокрутки какие-нибудь, из газеты сделанные. Чтобы прямой наводкой свинца в легкие.
– Кружит нас, – плаксиво пожаловался Костик и засеменил навстречу Полкану.
Пока он шел, Тарас шумно выдохнул и глянул на Киру, кажется, улыбнулся ей ободряюще. Проверить, не обделался ли от страха Южин, никто желания не проявил. Зато деньги, предназначенные для позорного откупа, остались нетронутыми. И то хлеб.
– Мы тут снимаем, – тараторил Костик. – Ребята фильм делают. А я помогаю. Вожу их, показываю.
Полкан прогудел что-то ободряющее и взлохматил Костику жидкие волосенки.
– Небось, к висельнику водил? – спросил он, Костик закивал. – А сигаретку не оставил, прохвост такой?
Костик тоненько вскрикнул и прикрыл рот ладонью.
– Тихо ты, – ругнулся на него Полкан. – Тоже мне, проводник. Будет теперь вас кружить, пока не блеванете, – хохотнул, будто дверь старая скрипнула. – Что зыришь? Баста. Не пройдете теперь!
Костик испуганно обернулся на Южина. Тот закатил глаза и полез в карман. На ощупь выудил из пачки купюру, вынул и, не глядя, протянул проводнику. Он метнулся, выхватил из рук деньги и понес Полкану, задирая подбородок так высоко, что через кожу стал проступать тощий кадык.
– Сходишь к нему? Угостишь сигареткой? Сходишь? А? Ну сходи!
Полкан склонил голову набок, оценивающе посмотрел на Костика, потом на Южина, их глаза встретились. Южин не ожидал, что у пропитого бомжа будет такой цепкий взгляд. Спине стало липко от холодного пота. Полкан того и ждал. Взял из рук Костика деньги. Кивнул.
– Топайте, – разрешил он. – Я уж договорюсь, чтобы вас не кружило. Куда поведешь-то?
– На Край пойдем! – радостно ответил Костик. – Давайте, ребят, – махнул рукой, обогнул Полкана и уверенно пошел в глубь коридора. – Сейчас два пролета по боковой лестнице, а там через пожарный выход и на Край.
Полкан кивал в такт каждому его слову. Лежащая на полу дохлая собака потеряла всякий смысл и жуть. Никто больше не говорил звенящим шепотом. Жаль, Южин не успел разглядеть, во сколько ему обошелся этот спектакль, а то вычел бы полную стоимость из гонорара главной примы, вон, вышагивает, даже уши от гордости покраснели.
Южин толкнул в плечо замешкавшегося Тараса и двинулся следом за ушлым проводником. На ходу оглянулся:
– Снял бы хоть, как нас тут без штанов оставили.
3. Маленький мальчик нашел автомат
КИРА
Тысяча триста стационарных мест. Кира попыталась представить длинный ряд коек – одна за одной, железные спинки, скрипучая сетка, на ней матрас. Тысяча триста человек могли лежать там, смотреть в белый потолок, трогать белые стены, завтракать овсяной кашей на воде. Девять этажей, застекленные коридоры между корпусами. Но, как в детской сказке, вышла из берегов речка Лихоборка, прямо из трубы, в которую ее заточили. Затопила нижние этажи, размыла бетон, пошатнула сваи. Фундамент треснул, низ больницы сковал лед, верх разворовали мародеры. И стоять ей теперь, пока местные власти не найдут денег на тотальный снос.
– Кир, помоги деду, пожалуйста, – мама заглянула к ней в комнату. – Он хотел лампочку в абажуре поменять.
Старый абажур, купленный бабушкой в конце восьмидесятых, пережил все жизненные передряги из возможных. Его роняли, отламывали полочку, вырывали шнур, обливали чаем и акварельной краской. Но бабушка упрямо приводила нелепый трехногий светильник в порядок. Выпрямляла ножки, перешивала плафон, перематывала шнур изолентой и привинчивала полочку двумя саморезами.
– Я же меняла на той неделе, – ответила Кира, не отрываясь от экрана.
– Он хочет еще раз поменять, – мама хлопнула по стене ладонью. – Слышишь? Покопайся там, сделай вид, что новую вворачиваешь. Ладно?
Сделай вид. Обмани сумасшедшего старика. Сделай вид. Притворись, что его причуды тебя совершенно не бесят. Затаи злобу. Проигнорируй раздражение. Сглотни слезы. Просто сделай вид.
– Я к семинару готовлюсь, мам. – Кира дернула плечом. – Не мешай, а.
Мама постояла еще немного и ушла. Молча. Наверное, сделала вид, что ей не обидно.
Весь вечер Кира переходила с сайта на сайт, читала странные легенды про заброшенную больницу, сочиненные местными фанатиками. Сталкерами, как они любили себя называть. Диггеры. Призраки. Резиденты ХЗБ. Кира так и видела их лица – совсем еще подростки, с первыми признаками растительности и свежими рубцами от прыщей. Мешковатые худи, спортивные штаны, балаклавы. Парней больше, девушек поменьше. И те и другие из неблагополучных семей. Разве попрутся в грязную заброшку дети, выросшие в покое и достатке?
Чаще всего попадали статьи про секту, обитавшую на нижних этажах больницы. О «Нимосторе» писали в газетах, название мусолили на сомнительных сайтах, существование сектантов опровергалось в официальных источниках, и это еще сильнее подогревало воспаленные умы. Особенно расстарался некий Дмитрий Раф, журналист и сталкер. Его имя чаще прочих мелькало в статьях о «Нимосторе». Кира щелкала по ссылкам. Первые десять участников секты «Нимостор» начали собираться в Битцевском лесопарке еще в 1984 году. Увлеченные пакостями разного калибра, которые они считали темной магией, новоявленные адепты сатаны вырезали на деревьях символы и теми же ножичками кромсали дворовых кошек и беглых песиков.
Раф утверждал, что к концу 1985 года юные нимосторцы перешли на людей – бездомных и пожилых – и уж на это обратили внимание местные жители, а следом и милиция, которая этих жителей обязана была беречь. К тому времени строительство Ховринской клинической больницы уже остановили – то ли Лихоборка из берегов вышла, то ли деньги кончились, тут даже у Рафа не было точных сведений, и ярые приверженцы сатаны решили унести ноги из Битцевского парка в Ховрино. Свято место пусто не бывает, и в Битце тут же появился свой маньяк. Но это уже другая история.
Кира отложила телефон, потерла затылок ладонями, там начала собираться тяжесть. От выдуманной Рафом истории дурно попахивало. Кира назубок выучила главное правило документалистики – рассказывай, но не манипулируй. От статей про «Нимостор» несло желтизной и выдумкой. Но чем больше Кира читала их, тем любопытнее ей становилось. Интерес, приправленный стыдом. Отличная смесь – самое то для вечерней головной боли.
Тем временем нимосторцы уже перебрались в подвалы ХЗБ. Трех этажей, уходящих под землю, им было достаточно. А проходы между корпусами пусть и заливала Лихоборка, но функциональности им было не занимать – тут тебе и тайное убежище, и целый лабиринт коридоров и тупиков – туда-то, по мнению Рафа, и заманивались сектантами новые жертвы. Старики, бомжи и пьяная подростня. А еще собаки. Много собак. Очень много собак.
Кира приблизила смазанное фото, которым Раф украсил заметку, опубликованную на сайте с говорящим названием «Мракопедия». На битых кирпичах выделялись очертания, слабо напоминающие дохлую собаку. Если внутри заброшки везде такая темень, то ролик они снимут именно такой – размытый и невнятный. Кира потянулась было написать Тарасу, но передумала.
Диван, на котором она лежала, теплая после душа, в длинной футболке, с непросохшими волосами, – будто еще прогибался под весом двух тел. Ее, сонного, и деятельного – Тараса. Их боков и локтей, которыми они соприкасались. Полусна, который ей привиделся. Горячих прикосновений, которых не случилось. Поцелуя, которого она так и не дождалась. И от этого Кире было щекотно внутри. Дурацкая щекотка усилилась. Захотелось то ли раскашляться, то ли рассмеяться. То ли заплакать. Кира потерла глаза и вернулась к Рафу.
Тот как раз рассказывал порталу «Новой газеты», что к концу 1986 года секта «Нимостор» распоясалась совсем уж неудержимо и в ХЗБ отправился наряд ОМОНа, больницу окружили и начали штурм. В тот день нимосторовцы радовались жизни и сатане в своих катакомбах, возможно, расчленяли местную бабульку и ее тридцать трех котов. Поговаривают, что они их даже ели. Бабулек и котов. Омоновцы не любят каннибалов, так что церемониться не стали, а стали стрелять. Нимосторцы открыли ответный огонь. Откуда у парковых фанатов сатаны появилось оружие, Раф не уточнил, но силовикам это не понравилось. И они забросали нижние этажи ХЗБ гранатами. Подтопленный Лихоборкой подвал обрушился, а сектанты остались внутри. Кто-то мгновенно погиб от взрыва, кто-то умирал медленно и мучительно, успев ответить за всех погубленных собак и бездомных. Из бетонного завала долго еще доносились стоны и мольбы о помощи.
Раф считал, что на помощь нимосторцам и правда пришли, да не кто-нибудь с улицы, а сам сатана, которому они так долго совершали кровавые приношения. Преданные его фанаты выбрались из-под завалов, но за территорию больницы путь им был заказан. Так что они остались в ХЗБ творить свои черные делишки и держать в тонусе местных сталкеров, которым только дай напугаться.