– Да. И инквизитора Десницы Света. – Старик постучал шишковатым пальцем по похожему на клюв носу. И нос, и палец выглядели изрядно потрепанными. – Не тот человек, которого можно просто так побеспокоить, если только у вас нет особой нужды, да и в этом случае я бы сначала трижды подумал.
Мэт невольно пробормотал несколько строк из «Бури в горах». Действительно, не тот человек, чтобы его беспокоить. Допросники были мерзейшими из всех белоплащников. Инквизитор белоплащников, к которому по вызову является приспешник Темного.
– Спасибо…
Мэт вздрогнул. Старик исчез, поглощенный толпой. Странно, но он показался Мэту знакомым. Возможно, снова пробудились старые воспоминания. Возможно… Внезапно в его голове точно вспыхнул ночной цветок иллюминаторов. Седовласый мужчина с крючковатым носом. Этот старик был на Серебряном Круге, стоял недалеко от женщины, которая только что вошла в арендованный Карридином дворец. Вертя в руках шляпу, Мэт хмуро, с беспокойством смотрел на дворец. Ну и болото этот Эбу Дар – в топях, что за Мокрым лесом, таких трясин не сыщешь! Перед его внутренним взором внезапно закувыркались игральные кости, а это всегда было плохим признаком.
Глава 15
Насекомые
Карридин не сразу оторвался от письма, которое писал, когда ввели леди Шиайн – так она себя называла. Три муравья тщетно пытались выбраться из еще не просохших чернил – ловушки, в которую они угодили. Все погибает, но муравьи, тараканы и разные мерзкие твари, казалось, процветают всегда. Карридин осторожно придавил к написанному промокательную бумагу – не писать же заново из-за нескольких муравьев? Если он не отправит вовремя свой доклад или если доклад окажется о неудаче… В обоих случаях он может разделить судьбу грязных насекомых. И все же была между двумя этими неудачными вариантами некоторая разница, от которой все внутри у него сжималось от ужаса.
Можно было не беспокоиться, что Шиайн ненароком прочтет то, что он написал. Этот шифр известен, кроме него, только двоим. Множество банд мнимых «преданных Дракону» делали свое дело, в каждой имелось ядро из особо доверенных людей, и все же гораздо больше было просто разбойников или даже действительно преданных этому мерзкому ал'Тору. Пейдрону Найолу вряд ли понравится последнее обстоятельство, но его приказ был потопить Алтару и Муранди в крови и хаосе, от которых их под силу спасти только самому Найолу и Детям Света, а во всем безумии виноват этот так называемый Возрожденный Дракон. И Карридин действовал именно так, как хотел Найол. Обе страны трепетали от ужаса. Слухи о том, что ведьмы маршем двигаются по этим странам, были дополнительным подарком. Ведьмы Тар Валона и преданные Дракону; Айз Седай, похищающие молодых женщин и поддерживающие Лжедраконов; деревни, объятые пламенем, и люди, прибитые гвоздями к дверям своих амбаров, – это составляло добрую половину всех слухов, которые повторяли на улицах. Найол будет явно доволен. И он посылает все новые и новые приказы. Однако как, по его понятиям, Карридин должен выманить Илэйн Траканд из Таразинского дворца и захватить ее, было выше его понимания.
Еще один муравей переполз с инкрустированного ценной резной костью стола на страницу, и Карридин раздавил его большим пальцем. И смазал слово, которое стало неразборчивым. Весь доклад придется переписывать. У Карридина возникло острое желание выпить. На столе у двери стоит хрустальный графин с бренди, но Карридин не хотел, чтобы эта женщина видела, как он пьет. Подавив вздох сожаления, он отодвинул письмо и, достав из рукава платок, вытер руку.
– Итак, Шиайн, у тебя наконец есть о чем сообщить? Или ты пришла просто потому, что опять кончились деньги?
Она лениво улыбнулась ему из высокого резного кресла:
– Поиски всегда связаны с расходами. – Шиайн говорила почти с таким же акцентом, как у андорских вельмож. – Особенно если мы не хотим задавать вопросов.
Большинство людей чувствовали себя неуютно под взглядом Джайхима Карридина, с его жестким лицом и глубоко сидящими глазами, в белом плаще-табаре с изображением золотого многолучевого солнца Детей Света и кроваво-красного пастырского посоха Вопрошающих, – даже если он при этом всего-навсего очищал кончик своего пера. Но только не Мили Скейн. Таково было ее настоящее имя, хотя она не догадывалась, что Карридин его знает. Дочь шорника из деревни неподалеку от Беломостья, она пришла в Белую Башню в пятнадцать лет – еще один ее секрет, как она полагала. Не самое хорошее начало – стать приверженкой Темного только потому, что, по словам ведьм, не можешь научиться направлять. Но еще прежде, чем ей исполнилось шестнадцать, она не только нашла в Кэймлине круг друзей Темного, но и совершила первое убийство. Семь лет спустя она добавила к своему счету еще девятнадцать. Она была одной из лучших убийц, имевшихся в распоряжении Карридина, и могла выследить кого угодно. Все это ему сообщили, направляя женщину к нему. Теперь круг отчитывался перед ней. Некоторые из круга относились к вельможам, и почти все были старше Мили, но все это не имело ровно никакого значения в среде тех, кто служил Великому повелителю. Еще один круг, работающий на Карридина, возглавлял одноглазый нищий с шишковатым носом, беззубый и мывшийся обыкновенно лишь раз в год. Сложись обстоятельства по-другому, Карридин сам стоял бы на коленях перед Старым Другом – единственное имя, на которое отзывался вонючий негодяй. Мили Скейн, несомненно, пресмыкалась перед Старым Другом, так же как и все остальные, входившие в ее круг, не важно, благородные или нет. Карридина злила мысль, что «леди Шиайн» в мгновение ока оказалась бы на коленях перед лохматым старым нищим, войди он в комнату, а перед ним сидела скрестив ноги, улыбаясь и нетерпеливо покачивая туфелькой. Ей приказано повиноваться Карридину безоговорочно – приказано тем, перед кем даже Старый Друг ползал бы на брюхе. Важнее всего, однако, было то, что он отчаянно нуждался в успехе. Пусть замыслы Найола пойдут прахом, но ему, Карридину, должно повезти.
– Многое можно простить тому, – произнес он, положив перо на место, отодвигая кресло и поднимаясь, – кто справляется с поставленной перед ним задачей. – Карридин был высок, и от одного его вида у многих поджилки тряслись. Он прекрасно знал, что в висящих на стене зеркалах в позолоченных рамах отражается сильный, опасный мужчина. – Платья, безделушки, азартные игры – все можно оплатить, если это необходимо для получения нужных сведений. – Покачивающаяся нога Мили Скейн на мгновение замерла, и хотя она тут же возобновила свое движение, улыбка теперь выглядела вымученной, а лицо заметно побледнело. Ее круг повиновался ей беспрекословно, но стоит Карридину сказать хоть слово, и они подвесят ее за ноги и живьем сдерут с нее кожу. – Ты ведь добилась не слишком многого? Фактически ты, похоже, не добилась ничего.
– Это непросто, как вам отлично известно, – с придыханием проговорила она, не отводя тем не менее взгляда.
– Отговорки. Я хочу слышать, какие трудности ты преодолела, а не что заставляет тебя спотыкаться и падать. А твое падение, если провалишь дело, будет очень долгим. – Повернувшись к ней спиной, Карридин отошел к ближайшему окну. Падение Карридина окажется тогда не менее страшным, и ему не хотелось, чтобы она прочитала беспокойство в его глазах. Косые солнечные лучи проникали сквозь отверстия богато украшенного резного защитного экрана. За толстыми стенами дворца, в этой комнате с высоким потолком, выложенным бело-зелеными плитками полом и яркими голубыми стенами, сохранялась относительная прохлада, но около окон жара ощущалась сильнее. Он почти чувствовал запах бренди, хотя графин стоял далеко, у двери. Он не мог больше дожидаться, когда женщина уйдет.
– Милорд Карридин, как я могу открыто расспрашивать людей о Силе? Это сразу вызовет недоумение и вопросы, а в городе находятся Айз Седай, не забывайте.
Глядя на улицу сквозь резьбу в виде завитков, Карридин сморщил нос от поднимающихся снизу запахов. Кого только там не было! Арафелец с волосами, заплетенными в две длинные косы, и кривым мечом за спиной швырнул монету однорукому нищему, который нахмурился, взглянув на нее, засунул ее под свои лохмотья и снова принялся клянчить, взывая к прохожим. Мужчина в рваном ярко-красном кафтане и еще более ярких желтых штанах выбежал из лавки, прижимая к груди рулон ткани, за ним, задрав юбки выше колен, с воплями мчалась светловолосая женщина. Из-за спины женщины выскочил высокий, крепко сбитый охранник и, опередив ее, бросился за вором, размахивая дубинкой. Кучер красной лакированной кареты, на дверце которой были изображены золотые монеты и открытая ладонь – знак ростовщика, – ударил кнутом возчика обтянутой парусиной повозки, чья упряжка мешала ему проехать, и теперь они, крича на всю улицу, осыпали друг друга проклятиями. Чумазые уличные мальчишки, спрятавшись за покосившейся тележкой, таскали с нее маленькие сморщенные фрукты из тех, что привозили с ферм в город. Тарабонка в вуали пробиралась сквозь толпу, ее темные волосы были заплетены в тонкие косы; запыленное красное платье, бесстыдно облегающее тело, подчеркивало соблазнительные формы и притягивало мужские взгляды.
– Милорд, мне необходимо время. Необходимо! Я не могу сделать невозможное, и уж тем более не за один день.
Отбросы все они – охотники за золотом и охотники за Рогом, воры, беженцы, даже Лудильщики. Подонки. Нетрудно будет поднять мятеж – чтобы смыть весь этот мусор. Чужестранцы всегда оказывались первой мишенью – на них удобно свалить вину за все, что идет не так, – а еще соседи, которые имели несчастье дать повод для зависти или против которых имелся зуб. Женщины, торгующие травами и снадобьями; те, у кого нет друзей, особенно если они живут одни. Твердое, но достаточно осторожное руководство мятежом может привести к тому, что Таразинский дворец славно запылает и сгорит вместе с этой никчемной шлюхой Тайлин и ведьмами. Карридин пристально всматривался в толпу внизу. К сожалению, мятеж нередко выходит из-под контроля. Может неожиданно проснуться гражданская стража, и тогда горстка истинных приверженцев Тьмы неизбежно окажется под угрозой. Он не мог допустить, чтобы случайно схватили тех, кто входил в круги, которые занимались поисками под его началом. Кстати, даже несколько дней мятежа могли свести на нет всю их работу. Тайлин не столь уж важная персона; точнее, то, что происходит с ней и около нее, вообще не имеет никакого значения. Нет, пока рано. Он мог обмануть надежды Найола, но не своего истинного господина.
– Милорд Карридин… – В голосе Шиайн послышались вызывающие нотки; кажется, он немного перестарался, слишком надолго предоставив ее самой себе. – Милорд Карридин, некоторые члены моего круга спрашивают, зачем мы разыскиваем…
Он повернулся было, намереваясь жестко одернуть женщину, – ему нужен успех, а не оправдания и вопросы! – но внезапно перестал воспринимать ее голос, потому что его взгляд упал на стоявшего наискосок через улицу молодого человека в голубой куртке с красно-золотой вышивкой на рукавах и очень широкими отворотами. Выше большинства людей, он обмахивался широкополой черной шляпой и теребил повязанный на шее шарф, разговаривая с сутулым седым мужчиной. Карридин узнал юношу.
Неожиданно он почувствовал себя так, будто его шею обхватила завязанная петлей веревка, с каждым мгновением затягивавшаяся все туже. Перед его мысленным взором, заслонив все вокруг, возникло прикрытое красной маской лицо. Темные как ночь глаза пристально смотрели на него, они вдруг превратились в бездонные пещеры, в которых бушевало пламя. Мир в голове Карридина взорвался каскадом пылающих образов, которые обрушились на него, сопровождаемые пронзительными воплями. Фигуры трех юношей повисли в воздухе без всякой опоры, и одна из них вдруг начала светиться – молодой человек, стоявший на улице, – все ярче и ярче, так ярко, что сгорел бы глаз любого живого существа, и еще ярче, опаляя и превращая в пепел все живое. В руках у молодого человека оказался витой золотой рог, в который он затрубил. При звуках боевого клича душа словно покинула Карридина, и неожиданно рог вспыхнул, превратившись в кольцо золотого света, поглотившее его, обдавшее таким холодом, что единственная уцелевшая частица его, еще помнившая, кем он был прежде, осознавала: еще миг – и от него не останется ничего. Кинжал с ослепительной красной точкой на конце рукояти из витого золота метнулся прямо к нему, искривленный клинок вонзился между глаз, проникая все глубже и глубже, пока не вошел внутрь вместе с позолоченной рукоятью и все не исчезло, – он ощутил боль, которая унесла прочь все мысли о том, что предшествовало ей. Карридин взмолился бы, обращаясь к Создателю, от которого давным-давно отрекся, если бы помнил, как это делается. Он пронзительно закричал бы, если бы помнил, что люди кричат, когда им больно, если бы вообще помнил, что он человек. Кинжал бил в голову вновь и вновь…
Подняв руку ко лбу, Карридин удивился, заметив, что она дрожит. Сильно болела голова. Что-то случилось… Он вздрогнул, взглянув вниз, на улицу. Казалось, прошло одно мгновение, но все изменилось – там были совсем другие люди, повозки, разноцветные кареты и паланкины тоже сменились. Хуже того – исчез и Коутон. Карридину страшно захотелось одним глотком осушить графин бренди.
Неожиданно до него дошло, что Шиайн молчит. Он повернулся, собираясь выполнить наконец свое намерение поставить ее на место.
Она наклонилась вперед, будто начав подниматься, – одна рука на подлокотнике кресла, другая поднята. На лисьем лице застыли обида и вызов, но обращено оно было не к Карридину. Она не двигалась. Не моргала. Он не был уверен даже, что она дышит. Карридин охватил все это одним взглядом – и тут же позабыл о ней.
– Размышляешь? – сказал Саммаэль. – Могу ли я надеяться, по крайней мере, что твои размышления имеют отношение к тому, что тебе поручено найти здесь для меня?
Он стоял – мускулистый, плотный мужчина чуть выше среднего роста, в кафтане, выдержанном в иллианском стиле, с высоким воротом и так густо расшитом золотом, что зеленой ткани почти не видно; этот наряд чрезвычайно шел ему, одному из Избранных, добавляя статности. Голубые глаза были холоднее зимней стужи. Синевато-багровый шрам змеился через все лицо от корней золотистых волос до края золотистой же, ровно подрезанной бороды; вполне подходящее украшение для его облика. Все, что вставало у него на пути, он смахивал в сторону, растаптывал и уничтожал. Карридин знал, что Саммаэль выпустит из него кишки, перейди он случайно дорогу Избранному.
Торопливо отступив от окна, Карридин рухнул на колени перед Избранным. Он презирал ведьм Тар Валона. Больше того, презирал всякого, кто использовал Единую Силу, которая однажды уже разрушила мир, кто владел тем, к чему простому смертному и прикасаться не следовало. Этот же мужчина использовал Силу, но Избранного нельзя назвать простым смертным. Возможно, и вообще смертным. И если Карридин будет служить ему хорошо, он тоже станет таким.
– Великий господин, я видел Мэта Коутона.
– Здесь? – Удивительно, но Саммаэль выглядел ошеломленным, правда всего одно мгновение. Он пробормотал что-то себе под нос, и кровь отхлынула от лица Карридина, хотя он расслышал всего одно слово.
– Великий господин, вы знаете, я никогда не предам…
– Ты? Глупец! У тебя кишка тонка. Ты уверен, что это был Коутон?
– Да, Великий господин. На улице. Я уверен, что смогу снова найти его.
Саммаэль нахмурился, глядя сверху вниз и теребя бороду; казалось, он смотрел сквозь Джайхима Карридина. Карридину не нравилось ощущать себя полным ничтожеством, особенно понимая, что так оно и есть.
– Нет, – произнес наконец Саммаэль. – То, что тебе поручено найти, – вот твоя важнейшая и единственная забота. Смерть Коутона была бы, конечно, очень кстати, но не нужно, чтобы она привлекла внимание. Если выяснится, что он не случайно оказался здесь, что он проявляет интерес к твоим поискам, он умрет; если нет, с этим можно не спешить.
– Но…
– Ты не слышал, что я сказал? – Шрам Саммаэля превращал улыбку с одной стороны лица в гримасу. – На днях я видел твою сестру Ванору. Поначалу она выглядела не очень хорошо. Стонала и плакала, все время вздрагивала и рвала на себе волосы. Женщины страдают от внимания мурддраала больше мужчин, но даже мурддраалу надо иногда доставлять себе удовольствие. Не волнуйся – она страдала не слишком долго. Троллоки всегда голодны. – Улыбка растаяла; от голоса Саммаэля можно было окаменеть. – Тот, кто смеет ослушаться, может угодить на вертел. Ванора, казалось, улыбалась, Карридин. Как ты думаешь, ты улыбался бы, оказавшись на вертеле?
Карридин невольно сглотнул, сраженный внезапной острой болью. Ванора, всегда готовая улыбнуться, умеющая обращаться с лошадьми, – она решалась на галоп там, где другие двигались осторожным шагом. Она была его любимой сестрой; тем не менее теперь она мертва, а он – нет. Если в этом мире существовало хоть какое-то милосердие, она не узнала, из-за чего все это с ней произошло.
– Я живу, чтобы служить и повиноваться, Великий господин. – Карридин не считал себя трусом, но никто не мог ослушаться одного из Избранных. Никто – больше одного раза.
– Тогда найди то, что я хочу! – рявкнул Саммаэль. – Я знаю, оно спрятано где-то в этом – кжасик! – мушином пятне города! Тер'ангриалы, ангриалы, даже са'ангриалы! Я выследил их, я чувствую их! Теперь ты должен найти их, Карридин. Не испытывай моего терпения.
– Великий господин… – У него внезапно пересохло во рту. – Великий господин, здесь ведьмы… Айз Седай… здесь. Я не знаю точно сколько. Если они услышат хоть шепот…
Взмахом руки оборвав его лепет, Саммаэль зашагал по комнате, сцепив руки за спиной, – три шага туда, три обратно. Он выглядел не обеспокоенным, а всего лишь… задумчивым. Наконец он кивнул:
– Я пришлю к тебе… кое-кого… чтобы разобраться с этими Айз Седай. – Саммаэль коротко, лающе засмеялся. – Я почти хочу взглянуть на их лица. Отлично. У тебя есть еще немного времени. Потом, возможно, шанс получит кто-нибудь другой. – Он приподнял пальцем прядь волос Шиайн. Та по-прежнему не двигалась, ее глаза не мигая смотрели прямо вперед. – Это дитя, конечно, с радостью ухватится за такую возможность.
Карридин подавил внезапно нахлынувший страх. Избранные уничтожали так же быстро, как возносили, и так же часто. Неудача никогда не оставалась безнаказанной.
– Великий господин, я прошу об одном одолжении. Если мне позволено узнать… Есть у вас… Будет у вас…
– Ты везучий, Карридин, – сказал Саммаэль, снова улыбаясь. – Ты можешь надеяться на лучшее, если выполнишь мои приказания. Помни, что по крайней мере некоторые приказания Ишамаэля еще выполняются. – Он по-прежнему улыбался, но в улыбке не ощущалось веселья. Хотя, возможно, играл свою роль и шрам. – Ты не сумел услужить ему и потерял из-за этого всю свою семью. Теперь только моя рука защищает тебя. Когда-то давным-давно я видел, как три мурддраала заставили мужчину отдать им свою жену и дочерей одну за другой, а потом умолять их отрезать ему сначала правую ногу, потом левую, потом обе руки и выжечь глаза. – Совершенно будничный, повествовательный тон наводил гораздо больше ужаса, чем любые крики или угрозы. – Такая у них, видишь ли, была игра. Они хотели посмотреть, как он будет их умолять. Под конец они, конечно, вырвали ему язык, но к тому времени от него уже мало что осталось. Это был очень сильный, красивый и знатный человек. Ему завидовали. Никто не позавидовал бы тому, что они в конце концов швырнули троллокам. Ты не поверишь, какие звуки это издавало. Найди то, что я хочу, Карридин. От тебя не останется даже этой малости, если я лишу тебя покровительства.
Внезапно в воздухе перед Избранным возникла вертикальная полоса света. Она делалась все шире, становясь прямоугольным… проемом. Карридин от изумления разинул рот. Сквозь этот висящий в воздухе проем он видел затянутые густой дымкой серые колонны. Саммаэль шагнул туда, и проход мгновенно сомкнулся, свернувшись в сверкающую полосу света, которая сразу исчезла, только перед глазами у Карридина некоторое время еще стоял ее пурпурный след.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. За провалом всегда следовало наказание, и никто, осмелившийся ослушаться Избранного, не уцелел.
Шиайн неожиданно зашевелилась, завершая подъем с кресла.
– Вы заметили, Борс… – начала она и смолкла, глядя на окно, около которого он прежде стоял. Ее взгляд заметался, нашел Карридина, и она подскочила, вытаращив глаза, точно он был одним из Избранных.
Никто, осмелившийся ослушаться Избранного, не уцелел. Карридин сжал ладонями виски. Голову сдавило так, что казалось, она вот-вот лопнет.
– В городе есть человек, Мэт Коутон. Тебе нужно… – Шиайн едва заметно вздрогнула, и Карридин нахмурился. – Ты знаешь его?
– Я слышала это имя, – настороженно глядя на него, ответила она. И явно сдерживая гнев – так ему показалось. – Те, кто связан с ал'Тором, недолго остаются в безвестности. – Карридин шагнул к женщине, и та вытянула вперед руки, будто защищаясь, но заставила себя остаться на месте, не отступить. – Что этот мерзкий деревенский увалень делает в Эбу Дар? Как он?..
– Оставь свои дурацкие вопросы при себе, Шиайн. – Никогда еще у Карридина так не болела голова, никогда. Ощущение такое, точно между глаз прямо в мозг вонзается кинжал. Никто не уцелел… – Пусть весь твой круг немедленно выяснит, где находится Коутон. Все без исключения. – Старый Друг приходил этой ночью, проскользнув в дом через конюшни; но ей ни к чему знать, что тут бывают и другие. – Все оставить, заниматься только этим.
– Но я думала…
Шиайн едва не задохнулась, когда Карридин схватил ее за горло. В ее руке появился тонкий кинжал, но он вырвал его. Она извивалась и дергалась, но он наклонял ее вниз и в конце концов прижал лицом к столу, так что щека ее вымазалась в еще не просохших чернилах на испорченном письме к Пейдрону Найолу. Кинжал, вонзившийся в стол прямо перед ее глазами, заставил женщину замереть. Клинок, пронзивший бумагу, случайно пришпилил к столу муравья. Его попытки вырваться были столь же тщетны, как и ее.
– Ты – насекомое, Мили. – От боли в голове его голос дребезжал. – Пора тебе понять это. Все насекомые похожи друг на друга, и если одно из них не выполняет…
Ее глаза завороженно следили за его опускающимся к столу большим пальцем. Когда Карридин раздавил муравья, она вздрогнула.
– Я живу, чтобы служить и повиноваться, господин, – задыхаясь, сказала она. Она говорила это, обращаясь к Старому Другу, всякий раз, когда Карридин видел их вместе, но никогда прежде – ему.
– И повиноваться мне ты будешь так…
Никто, осмелившийся ослушаться, не уцелел. Никто.
Глава 16
Прикосновение к щеке
Таразинский дворец представлял собой громаду сияющего мрамора и белой штукатурки, с балконами, защищенными металлическими экранами, тоже выкрашенными в белый цвет, и опирающейся на колонны галереей, расположенной на высоте четвертого этажа. Голуби описывали круги над остроконечными куполами и высокими шпилями, опоясанными балконами и выложенными поблескивающей на солнце красной и зеленой черепицей. Стрельчатая арка больших ворот вела во множество двориков; еще больше калиток прорезало высокую стену, скрывающую сады, а снежно-белые ступени десяти спанов шириной поднимались с площади Мол Хара к огромным, окованным золотом дверям, украшенным резным кружевным узором в виде завитков, наподобие того, что затенял балконы.
Около дюжины стражников, выстроившихся в ряд перед этими дверями, истекали на солнце потом в своих зеленых мундирах, золоченых кирасах и мешковатых белых штанах, заправленных в темно-зеленые сапоги. Блестящие золоченые шлемы были плотно обвиты длинными полосами белой ткани, скрепленными зеленым шнуром; длинные концы свисали за спину. Даже алебарды, ножны кинжалов и коротких мечей сверкали позолотой. Стража, явно выставленная напоказ, не для сражения. Однако, добравшись до верха, Мэт с удивлением заметил на руках солдат мозоли, какие бывают у тех, кто много работает мечом. Прежде он всегда входил во дворец через один из конюшенных дворов, чтобы мимоходом взглянуть на лошадей, но на этот раз воспользовался дверью, предназначенной для лордов.
– Да осияет вас Свет, – сказал Мэт, обращаясь к офицеру, который был немногим старше его самого. Жители Эбу Дар очень чтили вежливость. – Я пришел, чтобы оставить сообщение для Найнив Седай и Илэйн Седай. Или вручить его им, если они вернулись.
Мэт невольно пробормотал несколько строк из «Бури в горах». Действительно, не тот человек, чтобы его беспокоить. Допросники были мерзейшими из всех белоплащников. Инквизитор белоплащников, к которому по вызову является приспешник Темного.
– Спасибо…
Мэт вздрогнул. Старик исчез, поглощенный толпой. Странно, но он показался Мэту знакомым. Возможно, снова пробудились старые воспоминания. Возможно… Внезапно в его голове точно вспыхнул ночной цветок иллюминаторов. Седовласый мужчина с крючковатым носом. Этот старик был на Серебряном Круге, стоял недалеко от женщины, которая только что вошла в арендованный Карридином дворец. Вертя в руках шляпу, Мэт хмуро, с беспокойством смотрел на дворец. Ну и болото этот Эбу Дар – в топях, что за Мокрым лесом, таких трясин не сыщешь! Перед его внутренним взором внезапно закувыркались игральные кости, а это всегда было плохим признаком.
Глава 15
Насекомые
Карридин не сразу оторвался от письма, которое писал, когда ввели леди Шиайн – так она себя называла. Три муравья тщетно пытались выбраться из еще не просохших чернил – ловушки, в которую они угодили. Все погибает, но муравьи, тараканы и разные мерзкие твари, казалось, процветают всегда. Карридин осторожно придавил к написанному промокательную бумагу – не писать же заново из-за нескольких муравьев? Если он не отправит вовремя свой доклад или если доклад окажется о неудаче… В обоих случаях он может разделить судьбу грязных насекомых. И все же была между двумя этими неудачными вариантами некоторая разница, от которой все внутри у него сжималось от ужаса.
Можно было не беспокоиться, что Шиайн ненароком прочтет то, что он написал. Этот шифр известен, кроме него, только двоим. Множество банд мнимых «преданных Дракону» делали свое дело, в каждой имелось ядро из особо доверенных людей, и все же гораздо больше было просто разбойников или даже действительно преданных этому мерзкому ал'Тору. Пейдрону Найолу вряд ли понравится последнее обстоятельство, но его приказ был потопить Алтару и Муранди в крови и хаосе, от которых их под силу спасти только самому Найолу и Детям Света, а во всем безумии виноват этот так называемый Возрожденный Дракон. И Карридин действовал именно так, как хотел Найол. Обе страны трепетали от ужаса. Слухи о том, что ведьмы маршем двигаются по этим странам, были дополнительным подарком. Ведьмы Тар Валона и преданные Дракону; Айз Седай, похищающие молодых женщин и поддерживающие Лжедраконов; деревни, объятые пламенем, и люди, прибитые гвоздями к дверям своих амбаров, – это составляло добрую половину всех слухов, которые повторяли на улицах. Найол будет явно доволен. И он посылает все новые и новые приказы. Однако как, по его понятиям, Карридин должен выманить Илэйн Траканд из Таразинского дворца и захватить ее, было выше его понимания.
Еще один муравей переполз с инкрустированного ценной резной костью стола на страницу, и Карридин раздавил его большим пальцем. И смазал слово, которое стало неразборчивым. Весь доклад придется переписывать. У Карридина возникло острое желание выпить. На столе у двери стоит хрустальный графин с бренди, но Карридин не хотел, чтобы эта женщина видела, как он пьет. Подавив вздох сожаления, он отодвинул письмо и, достав из рукава платок, вытер руку.
– Итак, Шиайн, у тебя наконец есть о чем сообщить? Или ты пришла просто потому, что опять кончились деньги?
Она лениво улыбнулась ему из высокого резного кресла:
– Поиски всегда связаны с расходами. – Шиайн говорила почти с таким же акцентом, как у андорских вельмож. – Особенно если мы не хотим задавать вопросов.
Большинство людей чувствовали себя неуютно под взглядом Джайхима Карридина, с его жестким лицом и глубоко сидящими глазами, в белом плаще-табаре с изображением золотого многолучевого солнца Детей Света и кроваво-красного пастырского посоха Вопрошающих, – даже если он при этом всего-навсего очищал кончик своего пера. Но только не Мили Скейн. Таково было ее настоящее имя, хотя она не догадывалась, что Карридин его знает. Дочь шорника из деревни неподалеку от Беломостья, она пришла в Белую Башню в пятнадцать лет – еще один ее секрет, как она полагала. Не самое хорошее начало – стать приверженкой Темного только потому, что, по словам ведьм, не можешь научиться направлять. Но еще прежде, чем ей исполнилось шестнадцать, она не только нашла в Кэймлине круг друзей Темного, но и совершила первое убийство. Семь лет спустя она добавила к своему счету еще девятнадцать. Она была одной из лучших убийц, имевшихся в распоряжении Карридина, и могла выследить кого угодно. Все это ему сообщили, направляя женщину к нему. Теперь круг отчитывался перед ней. Некоторые из круга относились к вельможам, и почти все были старше Мили, но все это не имело ровно никакого значения в среде тех, кто служил Великому повелителю. Еще один круг, работающий на Карридина, возглавлял одноглазый нищий с шишковатым носом, беззубый и мывшийся обыкновенно лишь раз в год. Сложись обстоятельства по-другому, Карридин сам стоял бы на коленях перед Старым Другом – единственное имя, на которое отзывался вонючий негодяй. Мили Скейн, несомненно, пресмыкалась перед Старым Другом, так же как и все остальные, входившие в ее круг, не важно, благородные или нет. Карридина злила мысль, что «леди Шиайн» в мгновение ока оказалась бы на коленях перед лохматым старым нищим, войди он в комнату, а перед ним сидела скрестив ноги, улыбаясь и нетерпеливо покачивая туфелькой. Ей приказано повиноваться Карридину безоговорочно – приказано тем, перед кем даже Старый Друг ползал бы на брюхе. Важнее всего, однако, было то, что он отчаянно нуждался в успехе. Пусть замыслы Найола пойдут прахом, но ему, Карридину, должно повезти.
– Многое можно простить тому, – произнес он, положив перо на место, отодвигая кресло и поднимаясь, – кто справляется с поставленной перед ним задачей. – Карридин был высок, и от одного его вида у многих поджилки тряслись. Он прекрасно знал, что в висящих на стене зеркалах в позолоченных рамах отражается сильный, опасный мужчина. – Платья, безделушки, азартные игры – все можно оплатить, если это необходимо для получения нужных сведений. – Покачивающаяся нога Мили Скейн на мгновение замерла, и хотя она тут же возобновила свое движение, улыбка теперь выглядела вымученной, а лицо заметно побледнело. Ее круг повиновался ей беспрекословно, но стоит Карридину сказать хоть слово, и они подвесят ее за ноги и живьем сдерут с нее кожу. – Ты ведь добилась не слишком многого? Фактически ты, похоже, не добилась ничего.
– Это непросто, как вам отлично известно, – с придыханием проговорила она, не отводя тем не менее взгляда.
– Отговорки. Я хочу слышать, какие трудности ты преодолела, а не что заставляет тебя спотыкаться и падать. А твое падение, если провалишь дело, будет очень долгим. – Повернувшись к ней спиной, Карридин отошел к ближайшему окну. Падение Карридина окажется тогда не менее страшным, и ему не хотелось, чтобы она прочитала беспокойство в его глазах. Косые солнечные лучи проникали сквозь отверстия богато украшенного резного защитного экрана. За толстыми стенами дворца, в этой комнате с высоким потолком, выложенным бело-зелеными плитками полом и яркими голубыми стенами, сохранялась относительная прохлада, но около окон жара ощущалась сильнее. Он почти чувствовал запах бренди, хотя графин стоял далеко, у двери. Он не мог больше дожидаться, когда женщина уйдет.
– Милорд Карридин, как я могу открыто расспрашивать людей о Силе? Это сразу вызовет недоумение и вопросы, а в городе находятся Айз Седай, не забывайте.
Глядя на улицу сквозь резьбу в виде завитков, Карридин сморщил нос от поднимающихся снизу запахов. Кого только там не было! Арафелец с волосами, заплетенными в две длинные косы, и кривым мечом за спиной швырнул монету однорукому нищему, который нахмурился, взглянув на нее, засунул ее под свои лохмотья и снова принялся клянчить, взывая к прохожим. Мужчина в рваном ярко-красном кафтане и еще более ярких желтых штанах выбежал из лавки, прижимая к груди рулон ткани, за ним, задрав юбки выше колен, с воплями мчалась светловолосая женщина. Из-за спины женщины выскочил высокий, крепко сбитый охранник и, опередив ее, бросился за вором, размахивая дубинкой. Кучер красной лакированной кареты, на дверце которой были изображены золотые монеты и открытая ладонь – знак ростовщика, – ударил кнутом возчика обтянутой парусиной повозки, чья упряжка мешала ему проехать, и теперь они, крича на всю улицу, осыпали друг друга проклятиями. Чумазые уличные мальчишки, спрятавшись за покосившейся тележкой, таскали с нее маленькие сморщенные фрукты из тех, что привозили с ферм в город. Тарабонка в вуали пробиралась сквозь толпу, ее темные волосы были заплетены в тонкие косы; запыленное красное платье, бесстыдно облегающее тело, подчеркивало соблазнительные формы и притягивало мужские взгляды.
– Милорд, мне необходимо время. Необходимо! Я не могу сделать невозможное, и уж тем более не за один день.
Отбросы все они – охотники за золотом и охотники за Рогом, воры, беженцы, даже Лудильщики. Подонки. Нетрудно будет поднять мятеж – чтобы смыть весь этот мусор. Чужестранцы всегда оказывались первой мишенью – на них удобно свалить вину за все, что идет не так, – а еще соседи, которые имели несчастье дать повод для зависти или против которых имелся зуб. Женщины, торгующие травами и снадобьями; те, у кого нет друзей, особенно если они живут одни. Твердое, но достаточно осторожное руководство мятежом может привести к тому, что Таразинский дворец славно запылает и сгорит вместе с этой никчемной шлюхой Тайлин и ведьмами. Карридин пристально всматривался в толпу внизу. К сожалению, мятеж нередко выходит из-под контроля. Может неожиданно проснуться гражданская стража, и тогда горстка истинных приверженцев Тьмы неизбежно окажется под угрозой. Он не мог допустить, чтобы случайно схватили тех, кто входил в круги, которые занимались поисками под его началом. Кстати, даже несколько дней мятежа могли свести на нет всю их работу. Тайлин не столь уж важная персона; точнее, то, что происходит с ней и около нее, вообще не имеет никакого значения. Нет, пока рано. Он мог обмануть надежды Найола, но не своего истинного господина.
– Милорд Карридин… – В голосе Шиайн послышались вызывающие нотки; кажется, он немного перестарался, слишком надолго предоставив ее самой себе. – Милорд Карридин, некоторые члены моего круга спрашивают, зачем мы разыскиваем…
Он повернулся было, намереваясь жестко одернуть женщину, – ему нужен успех, а не оправдания и вопросы! – но внезапно перестал воспринимать ее голос, потому что его взгляд упал на стоявшего наискосок через улицу молодого человека в голубой куртке с красно-золотой вышивкой на рукавах и очень широкими отворотами. Выше большинства людей, он обмахивался широкополой черной шляпой и теребил повязанный на шее шарф, разговаривая с сутулым седым мужчиной. Карридин узнал юношу.
Неожиданно он почувствовал себя так, будто его шею обхватила завязанная петлей веревка, с каждым мгновением затягивавшаяся все туже. Перед его мысленным взором, заслонив все вокруг, возникло прикрытое красной маской лицо. Темные как ночь глаза пристально смотрели на него, они вдруг превратились в бездонные пещеры, в которых бушевало пламя. Мир в голове Карридина взорвался каскадом пылающих образов, которые обрушились на него, сопровождаемые пронзительными воплями. Фигуры трех юношей повисли в воздухе без всякой опоры, и одна из них вдруг начала светиться – молодой человек, стоявший на улице, – все ярче и ярче, так ярко, что сгорел бы глаз любого живого существа, и еще ярче, опаляя и превращая в пепел все живое. В руках у молодого человека оказался витой золотой рог, в который он затрубил. При звуках боевого клича душа словно покинула Карридина, и неожиданно рог вспыхнул, превратившись в кольцо золотого света, поглотившее его, обдавшее таким холодом, что единственная уцелевшая частица его, еще помнившая, кем он был прежде, осознавала: еще миг – и от него не останется ничего. Кинжал с ослепительной красной точкой на конце рукояти из витого золота метнулся прямо к нему, искривленный клинок вонзился между глаз, проникая все глубже и глубже, пока не вошел внутрь вместе с позолоченной рукоятью и все не исчезло, – он ощутил боль, которая унесла прочь все мысли о том, что предшествовало ей. Карридин взмолился бы, обращаясь к Создателю, от которого давным-давно отрекся, если бы помнил, как это делается. Он пронзительно закричал бы, если бы помнил, что люди кричат, когда им больно, если бы вообще помнил, что он человек. Кинжал бил в голову вновь и вновь…
Подняв руку ко лбу, Карридин удивился, заметив, что она дрожит. Сильно болела голова. Что-то случилось… Он вздрогнул, взглянув вниз, на улицу. Казалось, прошло одно мгновение, но все изменилось – там были совсем другие люди, повозки, разноцветные кареты и паланкины тоже сменились. Хуже того – исчез и Коутон. Карридину страшно захотелось одним глотком осушить графин бренди.
Неожиданно до него дошло, что Шиайн молчит. Он повернулся, собираясь выполнить наконец свое намерение поставить ее на место.
Она наклонилась вперед, будто начав подниматься, – одна рука на подлокотнике кресла, другая поднята. На лисьем лице застыли обида и вызов, но обращено оно было не к Карридину. Она не двигалась. Не моргала. Он не был уверен даже, что она дышит. Карридин охватил все это одним взглядом – и тут же позабыл о ней.
– Размышляешь? – сказал Саммаэль. – Могу ли я надеяться, по крайней мере, что твои размышления имеют отношение к тому, что тебе поручено найти здесь для меня?
Он стоял – мускулистый, плотный мужчина чуть выше среднего роста, в кафтане, выдержанном в иллианском стиле, с высоким воротом и так густо расшитом золотом, что зеленой ткани почти не видно; этот наряд чрезвычайно шел ему, одному из Избранных, добавляя статности. Голубые глаза были холоднее зимней стужи. Синевато-багровый шрам змеился через все лицо от корней золотистых волос до края золотистой же, ровно подрезанной бороды; вполне подходящее украшение для его облика. Все, что вставало у него на пути, он смахивал в сторону, растаптывал и уничтожал. Карридин знал, что Саммаэль выпустит из него кишки, перейди он случайно дорогу Избранному.
Торопливо отступив от окна, Карридин рухнул на колени перед Избранным. Он презирал ведьм Тар Валона. Больше того, презирал всякого, кто использовал Единую Силу, которая однажды уже разрушила мир, кто владел тем, к чему простому смертному и прикасаться не следовало. Этот же мужчина использовал Силу, но Избранного нельзя назвать простым смертным. Возможно, и вообще смертным. И если Карридин будет служить ему хорошо, он тоже станет таким.
– Великий господин, я видел Мэта Коутона.
– Здесь? – Удивительно, но Саммаэль выглядел ошеломленным, правда всего одно мгновение. Он пробормотал что-то себе под нос, и кровь отхлынула от лица Карридина, хотя он расслышал всего одно слово.
– Великий господин, вы знаете, я никогда не предам…
– Ты? Глупец! У тебя кишка тонка. Ты уверен, что это был Коутон?
– Да, Великий господин. На улице. Я уверен, что смогу снова найти его.
Саммаэль нахмурился, глядя сверху вниз и теребя бороду; казалось, он смотрел сквозь Джайхима Карридина. Карридину не нравилось ощущать себя полным ничтожеством, особенно понимая, что так оно и есть.
– Нет, – произнес наконец Саммаэль. – То, что тебе поручено найти, – вот твоя важнейшая и единственная забота. Смерть Коутона была бы, конечно, очень кстати, но не нужно, чтобы она привлекла внимание. Если выяснится, что он не случайно оказался здесь, что он проявляет интерес к твоим поискам, он умрет; если нет, с этим можно не спешить.
– Но…
– Ты не слышал, что я сказал? – Шрам Саммаэля превращал улыбку с одной стороны лица в гримасу. – На днях я видел твою сестру Ванору. Поначалу она выглядела не очень хорошо. Стонала и плакала, все время вздрагивала и рвала на себе волосы. Женщины страдают от внимания мурддраала больше мужчин, но даже мурддраалу надо иногда доставлять себе удовольствие. Не волнуйся – она страдала не слишком долго. Троллоки всегда голодны. – Улыбка растаяла; от голоса Саммаэля можно было окаменеть. – Тот, кто смеет ослушаться, может угодить на вертел. Ванора, казалось, улыбалась, Карридин. Как ты думаешь, ты улыбался бы, оказавшись на вертеле?
Карридин невольно сглотнул, сраженный внезапной острой болью. Ванора, всегда готовая улыбнуться, умеющая обращаться с лошадьми, – она решалась на галоп там, где другие двигались осторожным шагом. Она была его любимой сестрой; тем не менее теперь она мертва, а он – нет. Если в этом мире существовало хоть какое-то милосердие, она не узнала, из-за чего все это с ней произошло.
– Я живу, чтобы служить и повиноваться, Великий господин. – Карридин не считал себя трусом, но никто не мог ослушаться одного из Избранных. Никто – больше одного раза.
– Тогда найди то, что я хочу! – рявкнул Саммаэль. – Я знаю, оно спрятано где-то в этом – кжасик! – мушином пятне города! Тер'ангриалы, ангриалы, даже са'ангриалы! Я выследил их, я чувствую их! Теперь ты должен найти их, Карридин. Не испытывай моего терпения.
– Великий господин… – У него внезапно пересохло во рту. – Великий господин, здесь ведьмы… Айз Седай… здесь. Я не знаю точно сколько. Если они услышат хоть шепот…
Взмахом руки оборвав его лепет, Саммаэль зашагал по комнате, сцепив руки за спиной, – три шага туда, три обратно. Он выглядел не обеспокоенным, а всего лишь… задумчивым. Наконец он кивнул:
– Я пришлю к тебе… кое-кого… чтобы разобраться с этими Айз Седай. – Саммаэль коротко, лающе засмеялся. – Я почти хочу взглянуть на их лица. Отлично. У тебя есть еще немного времени. Потом, возможно, шанс получит кто-нибудь другой. – Он приподнял пальцем прядь волос Шиайн. Та по-прежнему не двигалась, ее глаза не мигая смотрели прямо вперед. – Это дитя, конечно, с радостью ухватится за такую возможность.
Карридин подавил внезапно нахлынувший страх. Избранные уничтожали так же быстро, как возносили, и так же часто. Неудача никогда не оставалась безнаказанной.
– Великий господин, я прошу об одном одолжении. Если мне позволено узнать… Есть у вас… Будет у вас…
– Ты везучий, Карридин, – сказал Саммаэль, снова улыбаясь. – Ты можешь надеяться на лучшее, если выполнишь мои приказания. Помни, что по крайней мере некоторые приказания Ишамаэля еще выполняются. – Он по-прежнему улыбался, но в улыбке не ощущалось веселья. Хотя, возможно, играл свою роль и шрам. – Ты не сумел услужить ему и потерял из-за этого всю свою семью. Теперь только моя рука защищает тебя. Когда-то давным-давно я видел, как три мурддраала заставили мужчину отдать им свою жену и дочерей одну за другой, а потом умолять их отрезать ему сначала правую ногу, потом левую, потом обе руки и выжечь глаза. – Совершенно будничный, повествовательный тон наводил гораздо больше ужаса, чем любые крики или угрозы. – Такая у них, видишь ли, была игра. Они хотели посмотреть, как он будет их умолять. Под конец они, конечно, вырвали ему язык, но к тому времени от него уже мало что осталось. Это был очень сильный, красивый и знатный человек. Ему завидовали. Никто не позавидовал бы тому, что они в конце концов швырнули троллокам. Ты не поверишь, какие звуки это издавало. Найди то, что я хочу, Карридин. От тебя не останется даже этой малости, если я лишу тебя покровительства.
Внезапно в воздухе перед Избранным возникла вертикальная полоса света. Она делалась все шире, становясь прямоугольным… проемом. Карридин от изумления разинул рот. Сквозь этот висящий в воздухе проем он видел затянутые густой дымкой серые колонны. Саммаэль шагнул туда, и проход мгновенно сомкнулся, свернувшись в сверкающую полосу света, которая сразу исчезла, только перед глазами у Карридина некоторое время еще стоял ее пурпурный след.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. За провалом всегда следовало наказание, и никто, осмелившийся ослушаться Избранного, не уцелел.
Шиайн неожиданно зашевелилась, завершая подъем с кресла.
– Вы заметили, Борс… – начала она и смолкла, глядя на окно, около которого он прежде стоял. Ее взгляд заметался, нашел Карридина, и она подскочила, вытаращив глаза, точно он был одним из Избранных.
Никто, осмелившийся ослушаться Избранного, не уцелел. Карридин сжал ладонями виски. Голову сдавило так, что казалось, она вот-вот лопнет.
– В городе есть человек, Мэт Коутон. Тебе нужно… – Шиайн едва заметно вздрогнула, и Карридин нахмурился. – Ты знаешь его?
– Я слышала это имя, – настороженно глядя на него, ответила она. И явно сдерживая гнев – так ему показалось. – Те, кто связан с ал'Тором, недолго остаются в безвестности. – Карридин шагнул к женщине, и та вытянула вперед руки, будто защищаясь, но заставила себя остаться на месте, не отступить. – Что этот мерзкий деревенский увалень делает в Эбу Дар? Как он?..
– Оставь свои дурацкие вопросы при себе, Шиайн. – Никогда еще у Карридина так не болела голова, никогда. Ощущение такое, точно между глаз прямо в мозг вонзается кинжал. Никто не уцелел… – Пусть весь твой круг немедленно выяснит, где находится Коутон. Все без исключения. – Старый Друг приходил этой ночью, проскользнув в дом через конюшни; но ей ни к чему знать, что тут бывают и другие. – Все оставить, заниматься только этим.
– Но я думала…
Шиайн едва не задохнулась, когда Карридин схватил ее за горло. В ее руке появился тонкий кинжал, но он вырвал его. Она извивалась и дергалась, но он наклонял ее вниз и в конце концов прижал лицом к столу, так что щека ее вымазалась в еще не просохших чернилах на испорченном письме к Пейдрону Найолу. Кинжал, вонзившийся в стол прямо перед ее глазами, заставил женщину замереть. Клинок, пронзивший бумагу, случайно пришпилил к столу муравья. Его попытки вырваться были столь же тщетны, как и ее.
– Ты – насекомое, Мили. – От боли в голове его голос дребезжал. – Пора тебе понять это. Все насекомые похожи друг на друга, и если одно из них не выполняет…
Ее глаза завороженно следили за его опускающимся к столу большим пальцем. Когда Карридин раздавил муравья, она вздрогнула.
– Я живу, чтобы служить и повиноваться, господин, – задыхаясь, сказала она. Она говорила это, обращаясь к Старому Другу, всякий раз, когда Карридин видел их вместе, но никогда прежде – ему.
– И повиноваться мне ты будешь так…
Никто, осмелившийся ослушаться, не уцелел. Никто.
Глава 16
Прикосновение к щеке
Таразинский дворец представлял собой громаду сияющего мрамора и белой штукатурки, с балконами, защищенными металлическими экранами, тоже выкрашенными в белый цвет, и опирающейся на колонны галереей, расположенной на высоте четвертого этажа. Голуби описывали круги над остроконечными куполами и высокими шпилями, опоясанными балконами и выложенными поблескивающей на солнце красной и зеленой черепицей. Стрельчатая арка больших ворот вела во множество двориков; еще больше калиток прорезало высокую стену, скрывающую сады, а снежно-белые ступени десяти спанов шириной поднимались с площади Мол Хара к огромным, окованным золотом дверям, украшенным резным кружевным узором в виде завитков, наподобие того, что затенял балконы.
Около дюжины стражников, выстроившихся в ряд перед этими дверями, истекали на солнце потом в своих зеленых мундирах, золоченых кирасах и мешковатых белых штанах, заправленных в темно-зеленые сапоги. Блестящие золоченые шлемы были плотно обвиты длинными полосами белой ткани, скрепленными зеленым шнуром; длинные концы свисали за спину. Даже алебарды, ножны кинжалов и коротких мечей сверкали позолотой. Стража, явно выставленная напоказ, не для сражения. Однако, добравшись до верха, Мэт с удивлением заметил на руках солдат мозоли, какие бывают у тех, кто много работает мечом. Прежде он всегда входил во дворец через один из конюшенных дворов, чтобы мимоходом взглянуть на лошадей, но на этот раз воспользовался дверью, предназначенной для лордов.
– Да осияет вас Свет, – сказал Мэт, обращаясь к офицеру, который был немногим старше его самого. Жители Эбу Дар очень чтили вежливость. – Я пришел, чтобы оставить сообщение для Найнив Седай и Илэйн Седай. Или вручить его им, если они вернулись.