– Все четверо уехали из дворца в закрытом экипаже. На пристани они наняли лодку. Том нанял другую и отправился следом, чтобы выяснить, куда они держат путь. Судя по их нарядам, они собрались в приличное место. Хотя от этих благородных никогда не знаешь, чего ждать. Они рядятся в шелка, даже если им предстоит ползать в грязи. – Джуилин усмехнулся, взглянув на Налесина, который стоял сложив руки и делая вид, что полностью поглощен лошадьми. Усмешка коснулась только губ ловца воров. И тот и другой – тайренцы, но в Тире пропасть между вельможами и простолюдинами шире, чем где бы то ни было, и оба не жаловали друг друга.
– Женщины!
Услышав, как Мэт произнес это слово, несколько прекрасно одетых дам, стоявших поблизости, обернулись и искоса взглянули на него из-под ярких зонтиков. Он ответил им хмурым взглядом, хотя две выглядели очень даже недурно, и они засмеялись и защебетали между собой, будто Мэт сделал что-то забавное. Кажется, знаешь женщину и чего можно от нее ждать, а она вдруг выкидывает что-нибудь такое, от чего голова идет кругом. Но он обещал Ранду, что Илэйн в целости и сохранности доберется до Кэймлина, и Найнив с Эгвейн вместе с ней. И он обещал Эгвейн, что с этими двоими ничего не случится во время их пребывания в Эбу Дар, не говоря уже об Авиенде; такова была цена за то, чтобы доставить Илэйн в Кэймлин. Но никто из них не объяснил Мэту, зачем им понадобилось тащиться сюда; ну конечно нет. Ни одна из них и двадцати слов с ним не сказала с тех пор, как они прибыли в этот проклятый город!
– С ними ничего не случится, – пробормотал Мэт себе под нос, – даже если мне придется распихать их по бочкам и отвезти в Кэймлин на телеге.
Не исключено, что Мэт был единственным человеком на свете, который смел в таком тоне говорить об Айз Седай, не оглядываясь при этом через плечо; может, даже Ранд и все те, кого тот собрал вокруг себя, не позволяли себе подобного. Чтобы напомнить самому себе, что это и впрямь так, Мэт нащупал сквозь рубашку висящий на груди медальон в виде лисьей головы, который не снимал никогда, даже тогда, когда принимал ванну. Медальон, несомненно, не был верхом совершенства и имел свои недостатки, но прикосновение к нему всегда успокаивало.
– Тарабон сейчас, наверное, ужасное место для женщины, которая не слишком заботится о своей безопасности, – пробормотал Джуилин, наблюдая за тремя мужчинами в вуалях, в оборванных кафтанах и бывших когда-то светлыми мешковатых штанах; они торопливо карабкались вверх по насыпи, спасаясь от размахивающих своими дубинками охранников. Не существовало правила, запрещающего бедняку спуститься вниз, но охранники букмекеров именно их и не пропускали. Две хорошенькие женщины, которые прежде смотрели на Мэта, похоже, готовы были заключить пари, удастся тарабонцам уйти от охранников или нет.
– У нас самих прямо под боком полным-полно женщин, не задумывающихся даже о том, где им укрыться, если разразится гроза, – сказал Джуилину Мэт. – Возвращайся туда, откуда отплыла лодка, и дождись Тома. Скажи, что я хочу видеть его как можно скорее. Я должен знать, что замышляют эти растреклятые глупые женщины, чтоб им сгореть.
Красноречивый взгляд Джуилина говорил, что еще неизвестно, кто здесь глупый. В конце концов, это-то они и пытались выяснить вот уже целый месяц, с тех пор как оказались здесь. Бросив последний взгляд на убегающих мужчин, Джуилин неторопливо отправился тем же путем, каким пришел, снова выставив на ладони монету.
Мэт хмуро смотрел на скаковой круг, не видя происходящего на нем. До толпы на другой стороне было не больше пятидесяти шагов, и Мэт внимательно всматривался в лица стоящих там людей, выхватывая взглядом одно за другим. Согбенный седой старик с крючковатым носом; женщина с острым подбородком, в шляпе, состоящей, казалось, из одних перьев; похожий на аиста высокий господин в зеленом шелке с золотой отделкой; хорошенькая пухленькая полногубая молодая женщина в платье, которое не столько прикрывало, сколько выставляло напоказ все ее прелести. Чем дольше стояла жара, тем откровеннее и тоньше становились одеяния женщин в Эбу Дар, но сейчас едва ли не впервые Мэт почти не замечал их. Уже не одну неделю он не думал о женщинах, кроме тех, которые и сейчас не выходили у него из головы.
Бергитте, конечно, не нуждается в защите; всякому, кто осмелится досаждать охотнице за Рогом, не позавидуешь, так считал Мэт. А Авиенда… Этой нужно только, чтобы рядом находился кто-то, кто помешает ей прирезать всякого вставшего у нее на пути. Если Мэт правильно понимал, она способна всадить нож в любого, в кого ей вздумается, – кроме Илэйн. Несмотря на то что проклятая дочь-наследница вечно задирает нос, она умудрялась не спускать с Ранда своих похожих на луны глаз. И хотя Авиенда ведет себя так, будто готова зарезать любого мужчину, который взглянет в ее сторону, – и она туда же! Ранд умел обращаться с женщинами, но он попал в западню, позволив этой парочке сговориться. Тут явно недалеко до беды, и почему этого пока не случилось, было выше понимания Мэта.
Неизвестно почему его взгляд вернулся к женщине с острым подбородком. Она была хорошенькая, но в ней ощущалось что-то по-лисьи коварное. Примерно ровесница Найнив, решил Мэт; на расстоянии трудно сказать точно, но он умел оценивать женщин не хуже, чем лошадей. Конечно, в отличие от коня, любая женщина запросто обведет вокруг пальца. Стройная. Почему, глядя на нее, он вспомнил о соломе? Волосы, видневшиеся из-под шляпы с перьями, были темными. А, ладно, ерунда все это.
Бергитте и Авиенда прекрасно обойдутся и без его опеки; в целом то же можно сказать о Найнив с Илэйн, если бы они так не упорствовали в своих заблуждениях и не держались самодовольно и излишне напористо. Однако то, что они все это время избегали его, можно объяснить по-разному. Ключом к их поведению было именно упорство в своих заблуждениях. Они относились к тому типу женщин, которые ругают мужчину и гонят его прочь за то, что он сует нос в их дела, а потом ругают его же, когда он не оказывается под рукой в нужный момент. Они, конечно, ни за что не признают, что Мэт был им нужен, даже потом; нет, кто угодно, только не они. Протяни руку помощи – и ты уже вмешиваешься; не делай ничего – и ты ненадежный, никчемный человек.
Женщина с лисьим личиком, стоящая по ту сторону Круга, снова неизвестно почему попалась Мэту на глаза. Не солома – конюшня, вот о чем она ему напоминала. В чем не больше смысла. Мэт много раз прекрасно проводил время в конюшнях с молодыми и не очень молодыми женщинами, но эта была в скромного покроя голубом шелковом платье, закрывающем шею до самого подбородка и отделанном белоснежными кружевами у ворота и на рукавах. Леди, а он сторонился благородных женщин хуже смерти – с их сладкими, но пропитанными высокомерием речами, с их уверенностью, что любой мужчина тут же прибежит, стоит позвать или даже просто кивнуть. Кто угодно – только не Мэт Коутон. Удивительно, но белые перья на шляпе женщины вполне могли заменить опахало. Где ее служанка? Нож. Почему при виде нее у него мелькнула мысль о ноже? И… огонь? Что-то горящее, во всяком случае.
Тряхнув головой, Мэт попытался сосредоточиться на том, что важнее. Память у него стала дырявая, и провалы в ней частично заполнили непонятно откуда взявшиеся воспоминания каких-то других людей – о сражениях, дворцах и странах, сгинувших столетия назад. Например, он совершенно отчетливо помнил их бегство из Двуречья с Морейн и Ланом, но больше почти ничего до тех пор, пока они не добрались до Кэймлина; имелось немало и других «подарочков» в том же роде, касающихся и более раннего, и более позднего времени. Если целые годы его юношеской жизни будто провалились куда-то, как можно надеяться, что он вспомнит всех женщин, когда-либо попадавшихся на пути? Может, она похожа на какую-то женщину, умершую тысячу лет назад или даже больше. Свет не даст соврать – такое случалось довольно часто. Даже при виде Бергитте он иногда испытывал легкий зуд в памяти. Ох, от этих четырех женщин у Мэта голова шла кругом. Только они и были важны.
Найнив и прочие избегали его, точно у него завелись блохи. Пять раз Мэт бывал во дворце, и в тот единственный раз, когда ему удалось встретиться с ними, оказалось, что они слишком заняты, чтобы поговорить с ним; отослали его прочь, точно мальчика на побегушках. Они боялись, что он станет вмешиваться в их дела, а между тем единственной причиной, которая и вправду заставила бы его сделать это, могла быть только угрожающая им опасность. Они вовсе не дурочки; часто поступают по-идиотски, но дурочками их никак не назовешь. Они понимали, где есть опасность, а где ее нет. В этом городе полно мест, где чужестранец или простак, у которого не хватало ума хорошенько припрятать деньги, мог запросто получить нож под ребра, и никакое умение направлять Силу не спасет их, если они вовремя не заметят опасность. А он торчит здесь, с Налесином и дюжиной крепких парней из Отряда, не считая Тома и Джуилина, у которых имелись комнаты во дворце, там, где размещались слуги; и все они только и делают, что бьют баклуши. Эти тупоголовые женщины словно напрашивались, чтобы им перерезали горло.
– Ну уж нет, пока я в силах помочь им, – проворчал он.
– Что? – отозвался Налесин. – Смотри! Они выходят на старт, Мэт. Спали Свет мою душу, надеюсь, ты сделал правильный выбор. На мой взгляд, этот пегий вовсе не кажется очумевшим; он просто рвется в бой.
Кони гарцевали, заняв свои места между высокими, врытыми в землю столбами, украшенными развевающимися от дуновения теплого ветра вымпелами – зелеными, голубыми и даже разноцветными или полосатыми. В пятистах шагах от них, в конце беговой дорожки из крепко утоптанной красной глины, возвышался точно такой же ряд столбов с вымпелами. Каждый наездник должен был на той стороне обогнуть столб с вымпелом цвета, закрепленного за ним на старте. По краям ряда коней лицом к ним расположились два букмекера, полная женщина и еще более полный мужчина, каждый держал над головой белый шарф. Букмекеры стояли тут поочередно, и им не разрешалось принимать ставки в забеге, в котором они давали старт.
– Чтоб мне сгореть… – пробормотал Налесин.
– Ради Света, дружище, успокойся. Ты непременно сегодня же будешь щекотать свою швею под подбородком.
Рев заметно усилился, когда шарфы резко опустились вниз и лошади устремились вперед, даже топот копыт потонул в шуме толпы. Через десять шагов Ветерок вырвался вперед, Олвер почти лежал у него на шее, а мышастый с серебристой гривой отставал на голову. Пегий держался позади, там, где то и дело взлетали вверх и опускались хлысты наездников.
– Говорил же я тебе, что мышастый – серьезный конкурент, – простонал Налесин. – Не стоило нам ставить все на одного.
Мэт даже не потрудился ответить. У него в кармане еще звенели деньжата. Он называл содержимое своего денежного кошеля своими семенами; даже будь там всего несколько монет, всегда можно получить с их помощью прекрасный урожай, играя в кости, и возместить себе все убытки, что бы ни случилось сегодня утром. На половине обратного пути Ветерок все еще лидировал, а мышастый держался вплотную за ним, опережая остальных лошадей на корпус. Пегий шел пятым. После поворота наездники отставших коней получали возможность хлестнуть тех, кто оказался впереди и скакал им навстречу.
Взгляд Мэта скользнул по коням, метнулся к лицу женщины с острым личиком, потом снова на поле и… вернулся обратно. Крики и рев толпы исчезли. Женщина махала своим «опахалом», возбужденно подпрыгивая, но Мэт неожиданно увидел ее в бледно-зеленом платье и роскошном сером плаще, с волосами, схваченными сеткой пенистых кружев. Приподняв юбки, она осторожно ступала по конюшне. Все это случилось в деревеньке неподалеку от Кэймлина.
* * *
Ранд по-прежнему лежал на соломе и стонал, хотя жар, казалось, спал; по крайней мере, он больше не кричал, обращаясь к людям, которых тут не было. Мэт с подозрением посмотрел на женщину, когда та опустилась на колени рядом с Рандом. Может, она и в самом деле в состоянии помочь, как утверждала, но Мэт не доверял теперь уже почти никому. Что эта изящная леди делает в деревенской конюшне? Поглаживая украшенную рубином рукоять спрятанного под курткой кинжала, он подумал: а есть ли вообще кто-то, кому можно доверять? До сих пор это никогда ни к чему хорошему не приводило. Никогда.
– …слабые, как новорожденный котенок, – произнесла она, скользнув рукой под плащ. – Я думаю…
Нож, нацеленный прямо Мэту в горло, возник в ее руке так внезапно, что ему наверняка пришел бы конец, не будь он настороже. Опрокинувшись спиной на пол, он схватил ее за запястье и, оттолкнув ее руку от себя, приставил кривой клинок из Шадар Логота к тонкой белой шее. Женщина застыла, скосив глаза вниз и стараясь разглядеть острый кончик кинжала, который в любой момент мог разрезать кожу. У Мэта возникло острое желание и в самом деле зарезать ее. Особенно когда он посмотрел на стену конюшни, куда воткнулся ее кинжал. Вокруг тонкого клинка расширялся черный обуглившийся круг, и узкий серый усик дыма поднимался от готового вот-вот вспыхнуть дерева.
* * *
Вздрогнув, Мэт потер рукой глаза. Он знал, что нож из Шадар Логота прогрыз дыры в его памяти и чуть не прикончил его, но как можно забыть женщину, которая пыталась тебя убить? Женщина была приспешницей Темного – сама призналась, и, обезоружив, Мэт посадил ее под замок, в кладовку. А когда Мэт бросил в ведро кинжал, которым она пыталась его убить, вода мгновенно вскипела. Эта приспешница Темного охотилась за Рандом и за Мэтом. Неужели это случайность – что она оказалась в Эбу Дар одновременно с ним, на одном и том же забеге, в один и тот же день? Ответ, возможно, заключается в том, что он – та'верен; эта мысль доставляла Мэту ровно столько же удовольствия, сколько и воспоминание о проклятом Роге Валир. Но факт оставался фактом: Отрекшимся известно его имя. Попытка погубить Мэта Коутона, предпринятая в той конюшне, была не последней.
Он пошатнулся, когда Налесин неожиданно ударил его по спине:
– Посмотри на него, Мэт! Свет небесный, ты только взгляни на него!
Кони обогнули дальние столбы и были уже на обратном пути. Шея вытянута вперед, грива и хвост стелются позади – Ветерок мчался молнией, Олвер словно прилип к его спине. Мальчишка скакал так, точно родился в седле. Отстававший от него на четыре корпуса пегий яростно бил копытами, его наездник беспрерывно взмахивал хлыстом, тщетно пытаясь заставить коня скакать быстрее. Они один за другим пересекли финишную черту, за ними, на три корпуса позади, – ближайший соперник. Мышастый с серебристой гривой пришел последним. Стоны и проклятия проигравших перекрывали радостные крики победителей. Ненужные листки тех, кому не повезло, белым ливнем полетели на скаковой круг, и служители букмекеров тут же принялись сметать их, чтобы очистить дорожки к следующему забегу.
– Давай найдем эту женщину, Мэт. Не хватало только, чтобы она сбежала, не заплатив нам то, что должна.
Насколько Мэту было известно, гильдия букмекеров обошлась очень сурово с одним из своих членов, когда он попытался выкинуть что-то подобное, а второго, вздумавшего повторить тот же маневр, просто убили. Но букмекеры ведь из простолюдинов, не благородные, и этого оказалось достаточно, чтобы у Налесина возникли сомнения.
– Она где-то здесь, наверху, посмотри как следует. – Мэт взмахнул рукой, не отрывая взгляда от приспешницы Темного. Взглянув на свой листок, она швырнула его на землю и даже растоптала ногой, приподняв юбки. Уж конечно, не на Ветерка поставила. Скорчив недовольную гримасу, женщина начала пробираться сквозь толпу. Мэт замер. Она уходила. – Получи выигрыш, Налесин, и отведи Олвера обратно в гостиницу. Если он не прочтет сколько положено, тебе придется поцеловать сестру Темного, чтобы госпожа Анан отпустила его в другой раз на бега.
– Куда ты собрался?
– Я увидел женщину, которая пыталась меня убить, – бросил Мэт через плечо.
– В следующий раз подари ей побрякушек! – крикнул Налесин ему вслед.
Потерять женщину из виду было невозможно – с этой ее украшенной белыми перьями шляпой, которая покачивалась, точно знамя, на другой стороне Круга. За земляной насыпью открылась свободная площадка, где под бдительным надзором кучеров и носильщиков дожидались своих хозяев яркие лакированные кареты и паланкины. Типун, конь Мэта, находился среди тех, кого охраняли члены Древней и почтенной гильдии конюхов. В Эбу Дар существовали гильдии почти для всех родов занятий, и горе тому, кто покушался на их привилегии. Мэт остановился, но женщина прошла мимо наемных экипажей, на которых ездили те, кто занимал высокое положение или имел деньги. Сначала выяснилось, что у нее нет служанки, а теперь она и у паланкинов не остановилась. Никто, у кого имелись деньги, не ходил пешком по такой жаре. Или для леди настали трудные времена?
Серебряный Круг располагался южнее высокой белой городской стены, и женщина легким прогулочным шагом прошла по дороге примерно сотню шагов до широкой стрельчатой арки Молдайнских ворот и скрылась в ней. Пытаясь выглядеть так, точно оказался тут случайно, Мэт последовал за женщиной. От ворот сквозь стену тянулся неосвещенный сумрачный туннель десяти спанов длиной, но приметная шляпа была хорошо видна и там. Люди, вынужденные ходить пешком, редко носят шляпы с перьями. Женщина двигалась уверенно, похоже точно зная, куда направляется. Перья покачивались в толпе перед Мэтом – незнакомка не спешила, но и не задерживалась.
Эбу Дар сверкал белизной под лучами утреннего солнца. Белые дворцы с белыми же колоннами и металлическими балконами, снабженными защищающими от солнца экранами, располагались бок о бок с белыми оштукатуренными лавками ткачей, рядами торговцев рыбой и конюшнями. Огромные белые здания с жалюзи и ставнями, закрывающими сводчатые окна; белые гостиницы с ярко намалеванными вывесками, висящими на фасадах; открытые базары под длинными кровлями, где теснились живые овцы, цыплята, телята, гуси и утки – казалось, находишься рядом со скотным двором, – и тут же бок о бок со всей этой живностью, уже мертвые, подвешены на крюках. Все белое, камень и штукатурка, лишь тут и там мелькали вкрапления красного, голубого и золотого – на луковичных куполах с остроконечными шпилями и огибающими их балконами. На каждом шагу попадались площади, забитые народом, непременно со статуей на пьедестале – выше человеческого роста – или с изливающимся фонтаном, вид которого лишь усиливал ощущение жары. В городе было полно беженцев и всевозможных торговцев. Они не причиняли беспокойства, напротив, приносили неплохой доход. То, что Салдэйя прежде отправляла в Арад Доман, теперь шло вниз по реке к Эбу Дар, то же происходило с товарами, которые Амадиция раньше продавала Тарабону. Все сновали туда-сюда, суетились – ради одной монеты, или тысяч, или только ради куска хлеба. Повисший в воздухе густой запах состоял из смеси приятных ароматов, пыли и пота. Однако повсюду отчетливо ощущался и запах отчаяния.
Забитые баржами каналы делили город на части, берега соединялись между собой множеством мостов. Некоторые были настолько узки, что на них с трудом могли разминуться два человека, другие, напротив, достаточно широки для того, чтобы вдоль них рядами вытянулись лавки, некоторые из которых нависали над водой. На одном из таких мостов Мэт заметил, что шляпа с белыми перьями неожиданно остановилась. Он сделал то же самое, не обращая внимания на обтекающий его людской поток. Лавки здесь, собственно говоря, представляли собой всего лишь крошечные деревянные клетушки с распахнутыми настежь ставнями из тяжелых досок – ими они запирались на ночь. Сейчас ставни были откинуты вверх, и на каждом красовалась вывеска с изображением того, чем здесь торговали. Над клетушкой, перед которой остановилась шляпа с перьями, были нарисованы золотые весы и молоточек – знак гильдии ювелиров, хотя хозяин лавки явно не относился к числу ее процветающих членов. Сквозь образовавшуюся на мгновение брешь в толпе Мэт заметил, что женщина оглянулась, и торопливо отвернулся к узкому прилавку справа от себя. В глубине, на задней стене, виднелись выставленные на продажу кольца, а на прилавке сверкали ограненные драгоценные камни.
– Милорд желает новое кольцо с печаткой? – спросил похожий на птицу торговец за прилавком, поклонившись и потирая сухие ладошки. Тощий как вешалка, он мог не беспокоиться, что кто-то покусится на его добро. Затиснутый в угол, на табуретке сидел одноглазый малый, – наверно, нелегко целыми днями торчать здесь, стоя столбом. Между массивных колен у него стояла длинная дубина, усеянная гвоздями. – Я могу выгравировать любой узор из тех, образцы которых выставлены здесь, и у меня имеются пробные кольца для определения размера.
– Дай мне посмотреть вот это. – Мэт наобум ткнул пальцем. Ему требовался какой-то предлог, чтобы оставаться здесь, пока женщина не двинулась дальше. Заодно возникла хорошая возможность поразмыслить, что же он, собственно говоря, собирается предпринять.
– Прекрасный образец «продолговатого» стиля, милорд, многим сейчас нравится. Это кольцо золотое, но я работаю и с серебром. Смотрите-ка, и размер, кажется, подходит. Может, милорд попробует его надеть? Не желает ли милорд хорошенько рассмотреть тонкие детали резьбы? Что предпочитает милорд – золото или серебро?
Ворча что-то невразумительное, что, как он надеялся, будет воспринято в качестве ответа хотя бы на некоторые вопросы, Мэт натянул предложенное кольцо на средний палец левой руки и сделал вид, что внимательно изучает темный овал резного камня. На самом деле он видел лишь, что камень по длине целиком закрывает сустав его пальца. Опустив голову, Мэт краешком глаза поглядывал на женщину – насколько позволяли просветы в толпе. Она держала в руках широкое плоское золотое ожерелье, подняв его к свету, чтобы разглядеть получше.
В Эбу Дар существовала гражданская стража, которую редко можно было увидеть на улицах и от которой вообще не очень-то много проку. Если Мэт обвинит женщину… Его слово против ее, только и всего, и даже если ему поверят, несколько монет позволят ей вскоре оказаться на свободе, в чем бы ни состояло предъявленное обвинение. Гражданская стража была беднее городских судей, но ведь подкупить можно любого – если действовать не на глазах у начальства и если в кармане побрякивает золото.
В водовороте толпы промелькнул белоплащник – в коническом шлеме и длинной кольчуге, сверкающей, точно серебряная, в белоснежном, с изображением золотого солнца плаще, колышущемся при каждом шаге. Вид у белоплащника был на редкость самодовольный, точно он не сомневался в том, что все расступятся перед ним. Так и происходило; мало кому улыбалась мысль оказаться на пути одного из Детей Света. Тем не менее, хотя многие при виде этого человека с будто вырезанным из камня лицом отводили взгляд, было немало и тех, кто поглядывал на него одобрительно. Женщина с острым подбородком не только открыто взглянула на белоплащника, но и улыбнулась. Предъяви Мэт ей обвинение и окажись она в тюрьме – если допустить, что ему повезет, – кто знает, к чему это приведет? Дети Света только и искали повода подзудить толпу, а по городу и без того ходили слухи, что в Таразинском дворце обосновались приспешники Темного. С точки зрения Чад Света, все Айз Седай были приспешницами Темного. Нет, не стоило привлекать к себе внимание, обращаясь к представителям власти… Когда белоплащник прошел мимо нее, женщина положила ожерелье, явно с сожалением, и повернулась, намереваясь продолжить путь.
– Ну что, нравится милорду?
Мэт вздрогнул. Он и думать забыл о тощем человечке и его кольце.
– Нет, я не хочу…
Нахмурившись, он изо всех сил дернул кольцо. Оно не снималось!
– Не нужно так тянуть; можно расколоть камень. – Теперь, когда Мэт не был больше потенциальным покупателем, он перестал быть и милордом. Охранник засопел и сверлящим взглядом вперился в Мэта – чтобы у того и мысли не возникло сбежать. – У меня есть сало. Дерил, где у нас горшок с салом?
Охранник заморгал и поскреб голову, будто впервые услышал о том, что у них вообще есть горшок с салом. Шляпа с белыми перьями была уже на полпути к концу моста.
– Я беру это, – быстро сказал Мэт. Торговаться было некогда. Вытащив пригоршню монет из кармана, он швырнул их на прилавок. В основном там было золото и немного серебра. – Этого хватит?
Торговец вытаращил глаза.
– Даже многовато, – дрожащим голосом произнес он, неуверенно протянул руку к монетам и двумя пальцами подтолкнул к Мэту пару серебряных пенни. – Столько?
– Отдай их Дерилу, – проворчал Мэт, когда проклятое кольцо соскользнуло наконец с пальца.
Тощий продавец торопливо сгреб остальные монеты. Теперь уже поздно отказываться от покупки. Интересно, много ли он переплатил? Сунув кольцо в карман, Мэт заторопился в том же направлении, куда ушла приспешница Тьмы. Однако, сколько он ни вглядывался, шляпки нигде не было видно.
У моста стояла скульптурная группа из двух фигур – женщины из бледного мрамора, больше спана высотой, у каждой одна грудь обнажена, а поднятая рука указывает вверх. В Эбу Дар открытая грудь считалась символом искренности и честности. Не обращая внимания на взгляды прохожих, Мэт влез на пьедестал, обхватив за талию одну из мраморных женщин. Вдоль канала тянулась улица, справа и слева от Мэта виднелись два ответвляющихся от нее переулка; везде полно пешеходов и телег, паланкинов, повозок и экипажей. Кто-то громко и грубо пошутил о том, что Мэту лучше отправиться под бочок к живой женщине, она, дескать, обогрела бы, и многие в толпе засмеялись. Белые перья показались из-за голубой лакированной кареты близ уходящего влево переулка.
Спрыгнув вниз, Мэт бросился вслед за женщиной, не обращая внимания на ругательства тех, кого толкал. Это была нелегкая погоня. В такой толпе, с повозками и каретами, постоянно преграждающими дорогу, он то и дело в уличной толчее упускал из виду шляпку. В очередной раз потеряв ее, он взбежал по широким мраморным ступеням какого-то дворца, снова разглядел белые перья, стремглав спустился вниз и опять кинулся вдогонку. Таким же образом Мэт использовал позднее парапет фонтана, перевернутую вверх дном бочку, стоявшую около стены, и плетеный короб, который только что выгрузили из повозки, запряженной волами. Один раз он даже ухватился за борт повозки, собираясь влезть на нее, но кучер погрозил ему кнутом. Без конца карабкаясь то туда, то сюда и высматривая женщину в толпе, Мэт за все это время почти не приблизился к ней. И он по-прежнему понятия не имел, что будет делать, если нагонит ее. В очередной раз потеряв ее и забравшись на узкий парапет, тянувшийся вдоль фасада одного из больших домов, он огляделся, но нигде не увидел белых перьев.
Мэт лихорадочно скользил взглядом по улице, но белые перья больше не качались посреди толпы. Совсем рядом видны с полдюжины домов, очень похожих на тот, около которого стоял Мэт, несколько дворцов разной величины, две гостиницы, три таверны и лавка ножовщика с ножом и ножницами на вывеске, торговец рыбой за прилавком, на котором выставлено видов пятьдесят рыбы, два ткача с развернутыми коврами, разложенными на столах под навесом, мастерская портного и четыре торговца одеждой, две лавки лакированных изделий, золотых дел мастер, серебряных дел мастер, платная конюшня… Этому перечню, казалось, не было конца. Женщина могла войти куда угодно. Или никуда. Она могла свернуть куда-нибудь в тот момент, когда Мэт ее не видел.
Соскочив с парапета, он поправил соскользнувшую шляпу, шепотом выругался себе под нос… и увидел женщину – почти на самом верху широкой лестницы дворца напротив; белые перья уже почти скрылись за высокими колоннами у входа. Дворец был небольшой, всего с двумя тонкими шпилями и единственным красным куполом грушевидной формы. Во дворцах Эбу Дар первый этаж отводился прислуге, кухням, кладовым и тому подобному, а лучшие комнаты находились наверху, где их продувал освежающий ветер. Привратники в черно-желтых ливреях низко поклонились и широко распахнули перед женщиной резные двери. Слуга внутри тоже поклонился, сказав что-то, и тут же повел пришедшую в глубину помещения. Ее тут знали – Мэт готов был поспорить на что угодно.
Двери закрылись, но он продолжал стоять на том же месте, внимательно разглядывая дворец. Тот принадлежал явно не самому богатому человеку в городе, но несомненно кому-то из вельмож.
– Проклятье, кто здесь живет-то? – пробормотал в конце концов Мэт и, сняв шляпу, принялся обмахиваться ею. Он понятия не имел ни кто такая эта особа, ни когда появится снова. Может, если поболтать с людьми в ближайших тавернах, что-нибудь и прояснится. Но о расспросах могут узнать во дворце, и тогда его интерес не останется незамеченным.
Кто-то рядом произнес:
– Карридин. – Голос принадлежал сухопарому седовласому мужчине, стоящему неподалеку в тени. Мэт вопросительно взглянул на него, и тот усмехнулся, обнажив дыры между зубами. Сутулые плечи и унылое морщинистое лицо не соответствовали прекрасной серой куртке. Хотя на шее виднелись кружева, сухопарый явно переживал сейчас не лучшие времена. – Вы спросили, кто здесь живет. Дворец Челзейн сдан внаем Джайхиму Карридину.
Шляпа Мэта прекратила свое движение.
– Вы имеете в виду посла белоплащников?
– Женщины!
Услышав, как Мэт произнес это слово, несколько прекрасно одетых дам, стоявших поблизости, обернулись и искоса взглянули на него из-под ярких зонтиков. Он ответил им хмурым взглядом, хотя две выглядели очень даже недурно, и они засмеялись и защебетали между собой, будто Мэт сделал что-то забавное. Кажется, знаешь женщину и чего можно от нее ждать, а она вдруг выкидывает что-нибудь такое, от чего голова идет кругом. Но он обещал Ранду, что Илэйн в целости и сохранности доберется до Кэймлина, и Найнив с Эгвейн вместе с ней. И он обещал Эгвейн, что с этими двоими ничего не случится во время их пребывания в Эбу Дар, не говоря уже об Авиенде; такова была цена за то, чтобы доставить Илэйн в Кэймлин. Но никто из них не объяснил Мэту, зачем им понадобилось тащиться сюда; ну конечно нет. Ни одна из них и двадцати слов с ним не сказала с тех пор, как они прибыли в этот проклятый город!
– С ними ничего не случится, – пробормотал Мэт себе под нос, – даже если мне придется распихать их по бочкам и отвезти в Кэймлин на телеге.
Не исключено, что Мэт был единственным человеком на свете, который смел в таком тоне говорить об Айз Седай, не оглядываясь при этом через плечо; может, даже Ранд и все те, кого тот собрал вокруг себя, не позволяли себе подобного. Чтобы напомнить самому себе, что это и впрямь так, Мэт нащупал сквозь рубашку висящий на груди медальон в виде лисьей головы, который не снимал никогда, даже тогда, когда принимал ванну. Медальон, несомненно, не был верхом совершенства и имел свои недостатки, но прикосновение к нему всегда успокаивало.
– Тарабон сейчас, наверное, ужасное место для женщины, которая не слишком заботится о своей безопасности, – пробормотал Джуилин, наблюдая за тремя мужчинами в вуалях, в оборванных кафтанах и бывших когда-то светлыми мешковатых штанах; они торопливо карабкались вверх по насыпи, спасаясь от размахивающих своими дубинками охранников. Не существовало правила, запрещающего бедняку спуститься вниз, но охранники букмекеров именно их и не пропускали. Две хорошенькие женщины, которые прежде смотрели на Мэта, похоже, готовы были заключить пари, удастся тарабонцам уйти от охранников или нет.
– У нас самих прямо под боком полным-полно женщин, не задумывающихся даже о том, где им укрыться, если разразится гроза, – сказал Джуилину Мэт. – Возвращайся туда, откуда отплыла лодка, и дождись Тома. Скажи, что я хочу видеть его как можно скорее. Я должен знать, что замышляют эти растреклятые глупые женщины, чтоб им сгореть.
Красноречивый взгляд Джуилина говорил, что еще неизвестно, кто здесь глупый. В конце концов, это-то они и пытались выяснить вот уже целый месяц, с тех пор как оказались здесь. Бросив последний взгляд на убегающих мужчин, Джуилин неторопливо отправился тем же путем, каким пришел, снова выставив на ладони монету.
Мэт хмуро смотрел на скаковой круг, не видя происходящего на нем. До толпы на другой стороне было не больше пятидесяти шагов, и Мэт внимательно всматривался в лица стоящих там людей, выхватывая взглядом одно за другим. Согбенный седой старик с крючковатым носом; женщина с острым подбородком, в шляпе, состоящей, казалось, из одних перьев; похожий на аиста высокий господин в зеленом шелке с золотой отделкой; хорошенькая пухленькая полногубая молодая женщина в платье, которое не столько прикрывало, сколько выставляло напоказ все ее прелести. Чем дольше стояла жара, тем откровеннее и тоньше становились одеяния женщин в Эбу Дар, но сейчас едва ли не впервые Мэт почти не замечал их. Уже не одну неделю он не думал о женщинах, кроме тех, которые и сейчас не выходили у него из головы.
Бергитте, конечно, не нуждается в защите; всякому, кто осмелится досаждать охотнице за Рогом, не позавидуешь, так считал Мэт. А Авиенда… Этой нужно только, чтобы рядом находился кто-то, кто помешает ей прирезать всякого вставшего у нее на пути. Если Мэт правильно понимал, она способна всадить нож в любого, в кого ей вздумается, – кроме Илэйн. Несмотря на то что проклятая дочь-наследница вечно задирает нос, она умудрялась не спускать с Ранда своих похожих на луны глаз. И хотя Авиенда ведет себя так, будто готова зарезать любого мужчину, который взглянет в ее сторону, – и она туда же! Ранд умел обращаться с женщинами, но он попал в западню, позволив этой парочке сговориться. Тут явно недалеко до беды, и почему этого пока не случилось, было выше понимания Мэта.
Неизвестно почему его взгляд вернулся к женщине с острым подбородком. Она была хорошенькая, но в ней ощущалось что-то по-лисьи коварное. Примерно ровесница Найнив, решил Мэт; на расстоянии трудно сказать точно, но он умел оценивать женщин не хуже, чем лошадей. Конечно, в отличие от коня, любая женщина запросто обведет вокруг пальца. Стройная. Почему, глядя на нее, он вспомнил о соломе? Волосы, видневшиеся из-под шляпы с перьями, были темными. А, ладно, ерунда все это.
Бергитте и Авиенда прекрасно обойдутся и без его опеки; в целом то же можно сказать о Найнив с Илэйн, если бы они так не упорствовали в своих заблуждениях и не держались самодовольно и излишне напористо. Однако то, что они все это время избегали его, можно объяснить по-разному. Ключом к их поведению было именно упорство в своих заблуждениях. Они относились к тому типу женщин, которые ругают мужчину и гонят его прочь за то, что он сует нос в их дела, а потом ругают его же, когда он не оказывается под рукой в нужный момент. Они, конечно, ни за что не признают, что Мэт был им нужен, даже потом; нет, кто угодно, только не они. Протяни руку помощи – и ты уже вмешиваешься; не делай ничего – и ты ненадежный, никчемный человек.
Женщина с лисьим личиком, стоящая по ту сторону Круга, снова неизвестно почему попалась Мэту на глаза. Не солома – конюшня, вот о чем она ему напоминала. В чем не больше смысла. Мэт много раз прекрасно проводил время в конюшнях с молодыми и не очень молодыми женщинами, но эта была в скромного покроя голубом шелковом платье, закрывающем шею до самого подбородка и отделанном белоснежными кружевами у ворота и на рукавах. Леди, а он сторонился благородных женщин хуже смерти – с их сладкими, но пропитанными высокомерием речами, с их уверенностью, что любой мужчина тут же прибежит, стоит позвать или даже просто кивнуть. Кто угодно – только не Мэт Коутон. Удивительно, но белые перья на шляпе женщины вполне могли заменить опахало. Где ее служанка? Нож. Почему при виде нее у него мелькнула мысль о ноже? И… огонь? Что-то горящее, во всяком случае.
Тряхнув головой, Мэт попытался сосредоточиться на том, что важнее. Память у него стала дырявая, и провалы в ней частично заполнили непонятно откуда взявшиеся воспоминания каких-то других людей – о сражениях, дворцах и странах, сгинувших столетия назад. Например, он совершенно отчетливо помнил их бегство из Двуречья с Морейн и Ланом, но больше почти ничего до тех пор, пока они не добрались до Кэймлина; имелось немало и других «подарочков» в том же роде, касающихся и более раннего, и более позднего времени. Если целые годы его юношеской жизни будто провалились куда-то, как можно надеяться, что он вспомнит всех женщин, когда-либо попадавшихся на пути? Может, она похожа на какую-то женщину, умершую тысячу лет назад или даже больше. Свет не даст соврать – такое случалось довольно часто. Даже при виде Бергитте он иногда испытывал легкий зуд в памяти. Ох, от этих четырех женщин у Мэта голова шла кругом. Только они и были важны.
Найнив и прочие избегали его, точно у него завелись блохи. Пять раз Мэт бывал во дворце, и в тот единственный раз, когда ему удалось встретиться с ними, оказалось, что они слишком заняты, чтобы поговорить с ним; отослали его прочь, точно мальчика на побегушках. Они боялись, что он станет вмешиваться в их дела, а между тем единственной причиной, которая и вправду заставила бы его сделать это, могла быть только угрожающая им опасность. Они вовсе не дурочки; часто поступают по-идиотски, но дурочками их никак не назовешь. Они понимали, где есть опасность, а где ее нет. В этом городе полно мест, где чужестранец или простак, у которого не хватало ума хорошенько припрятать деньги, мог запросто получить нож под ребра, и никакое умение направлять Силу не спасет их, если они вовремя не заметят опасность. А он торчит здесь, с Налесином и дюжиной крепких парней из Отряда, не считая Тома и Джуилина, у которых имелись комнаты во дворце, там, где размещались слуги; и все они только и делают, что бьют баклуши. Эти тупоголовые женщины словно напрашивались, чтобы им перерезали горло.
– Ну уж нет, пока я в силах помочь им, – проворчал он.
– Что? – отозвался Налесин. – Смотри! Они выходят на старт, Мэт. Спали Свет мою душу, надеюсь, ты сделал правильный выбор. На мой взгляд, этот пегий вовсе не кажется очумевшим; он просто рвется в бой.
Кони гарцевали, заняв свои места между высокими, врытыми в землю столбами, украшенными развевающимися от дуновения теплого ветра вымпелами – зелеными, голубыми и даже разноцветными или полосатыми. В пятистах шагах от них, в конце беговой дорожки из крепко утоптанной красной глины, возвышался точно такой же ряд столбов с вымпелами. Каждый наездник должен был на той стороне обогнуть столб с вымпелом цвета, закрепленного за ним на старте. По краям ряда коней лицом к ним расположились два букмекера, полная женщина и еще более полный мужчина, каждый держал над головой белый шарф. Букмекеры стояли тут поочередно, и им не разрешалось принимать ставки в забеге, в котором они давали старт.
– Чтоб мне сгореть… – пробормотал Налесин.
– Ради Света, дружище, успокойся. Ты непременно сегодня же будешь щекотать свою швею под подбородком.
Рев заметно усилился, когда шарфы резко опустились вниз и лошади устремились вперед, даже топот копыт потонул в шуме толпы. Через десять шагов Ветерок вырвался вперед, Олвер почти лежал у него на шее, а мышастый с серебристой гривой отставал на голову. Пегий держался позади, там, где то и дело взлетали вверх и опускались хлысты наездников.
– Говорил же я тебе, что мышастый – серьезный конкурент, – простонал Налесин. – Не стоило нам ставить все на одного.
Мэт даже не потрудился ответить. У него в кармане еще звенели деньжата. Он называл содержимое своего денежного кошеля своими семенами; даже будь там всего несколько монет, всегда можно получить с их помощью прекрасный урожай, играя в кости, и возместить себе все убытки, что бы ни случилось сегодня утром. На половине обратного пути Ветерок все еще лидировал, а мышастый держался вплотную за ним, опережая остальных лошадей на корпус. Пегий шел пятым. После поворота наездники отставших коней получали возможность хлестнуть тех, кто оказался впереди и скакал им навстречу.
Взгляд Мэта скользнул по коням, метнулся к лицу женщины с острым личиком, потом снова на поле и… вернулся обратно. Крики и рев толпы исчезли. Женщина махала своим «опахалом», возбужденно подпрыгивая, но Мэт неожиданно увидел ее в бледно-зеленом платье и роскошном сером плаще, с волосами, схваченными сеткой пенистых кружев. Приподняв юбки, она осторожно ступала по конюшне. Все это случилось в деревеньке неподалеку от Кэймлина.
* * *
Ранд по-прежнему лежал на соломе и стонал, хотя жар, казалось, спал; по крайней мере, он больше не кричал, обращаясь к людям, которых тут не было. Мэт с подозрением посмотрел на женщину, когда та опустилась на колени рядом с Рандом. Может, она и в самом деле в состоянии помочь, как утверждала, но Мэт не доверял теперь уже почти никому. Что эта изящная леди делает в деревенской конюшне? Поглаживая украшенную рубином рукоять спрятанного под курткой кинжала, он подумал: а есть ли вообще кто-то, кому можно доверять? До сих пор это никогда ни к чему хорошему не приводило. Никогда.
– …слабые, как новорожденный котенок, – произнесла она, скользнув рукой под плащ. – Я думаю…
Нож, нацеленный прямо Мэту в горло, возник в ее руке так внезапно, что ему наверняка пришел бы конец, не будь он настороже. Опрокинувшись спиной на пол, он схватил ее за запястье и, оттолкнув ее руку от себя, приставил кривой клинок из Шадар Логота к тонкой белой шее. Женщина застыла, скосив глаза вниз и стараясь разглядеть острый кончик кинжала, который в любой момент мог разрезать кожу. У Мэта возникло острое желание и в самом деле зарезать ее. Особенно когда он посмотрел на стену конюшни, куда воткнулся ее кинжал. Вокруг тонкого клинка расширялся черный обуглившийся круг, и узкий серый усик дыма поднимался от готового вот-вот вспыхнуть дерева.
* * *
Вздрогнув, Мэт потер рукой глаза. Он знал, что нож из Шадар Логота прогрыз дыры в его памяти и чуть не прикончил его, но как можно забыть женщину, которая пыталась тебя убить? Женщина была приспешницей Темного – сама призналась, и, обезоружив, Мэт посадил ее под замок, в кладовку. А когда Мэт бросил в ведро кинжал, которым она пыталась его убить, вода мгновенно вскипела. Эта приспешница Темного охотилась за Рандом и за Мэтом. Неужели это случайность – что она оказалась в Эбу Дар одновременно с ним, на одном и том же забеге, в один и тот же день? Ответ, возможно, заключается в том, что он – та'верен; эта мысль доставляла Мэту ровно столько же удовольствия, сколько и воспоминание о проклятом Роге Валир. Но факт оставался фактом: Отрекшимся известно его имя. Попытка погубить Мэта Коутона, предпринятая в той конюшне, была не последней.
Он пошатнулся, когда Налесин неожиданно ударил его по спине:
– Посмотри на него, Мэт! Свет небесный, ты только взгляни на него!
Кони обогнули дальние столбы и были уже на обратном пути. Шея вытянута вперед, грива и хвост стелются позади – Ветерок мчался молнией, Олвер словно прилип к его спине. Мальчишка скакал так, точно родился в седле. Отстававший от него на четыре корпуса пегий яростно бил копытами, его наездник беспрерывно взмахивал хлыстом, тщетно пытаясь заставить коня скакать быстрее. Они один за другим пересекли финишную черту, за ними, на три корпуса позади, – ближайший соперник. Мышастый с серебристой гривой пришел последним. Стоны и проклятия проигравших перекрывали радостные крики победителей. Ненужные листки тех, кому не повезло, белым ливнем полетели на скаковой круг, и служители букмекеров тут же принялись сметать их, чтобы очистить дорожки к следующему забегу.
– Давай найдем эту женщину, Мэт. Не хватало только, чтобы она сбежала, не заплатив нам то, что должна.
Насколько Мэту было известно, гильдия букмекеров обошлась очень сурово с одним из своих членов, когда он попытался выкинуть что-то подобное, а второго, вздумавшего повторить тот же маневр, просто убили. Но букмекеры ведь из простолюдинов, не благородные, и этого оказалось достаточно, чтобы у Налесина возникли сомнения.
– Она где-то здесь, наверху, посмотри как следует. – Мэт взмахнул рукой, не отрывая взгляда от приспешницы Темного. Взглянув на свой листок, она швырнула его на землю и даже растоптала ногой, приподняв юбки. Уж конечно, не на Ветерка поставила. Скорчив недовольную гримасу, женщина начала пробираться сквозь толпу. Мэт замер. Она уходила. – Получи выигрыш, Налесин, и отведи Олвера обратно в гостиницу. Если он не прочтет сколько положено, тебе придется поцеловать сестру Темного, чтобы госпожа Анан отпустила его в другой раз на бега.
– Куда ты собрался?
– Я увидел женщину, которая пыталась меня убить, – бросил Мэт через плечо.
– В следующий раз подари ей побрякушек! – крикнул Налесин ему вслед.
Потерять женщину из виду было невозможно – с этой ее украшенной белыми перьями шляпой, которая покачивалась, точно знамя, на другой стороне Круга. За земляной насыпью открылась свободная площадка, где под бдительным надзором кучеров и носильщиков дожидались своих хозяев яркие лакированные кареты и паланкины. Типун, конь Мэта, находился среди тех, кого охраняли члены Древней и почтенной гильдии конюхов. В Эбу Дар существовали гильдии почти для всех родов занятий, и горе тому, кто покушался на их привилегии. Мэт остановился, но женщина прошла мимо наемных экипажей, на которых ездили те, кто занимал высокое положение или имел деньги. Сначала выяснилось, что у нее нет служанки, а теперь она и у паланкинов не остановилась. Никто, у кого имелись деньги, не ходил пешком по такой жаре. Или для леди настали трудные времена?
Серебряный Круг располагался южнее высокой белой городской стены, и женщина легким прогулочным шагом прошла по дороге примерно сотню шагов до широкой стрельчатой арки Молдайнских ворот и скрылась в ней. Пытаясь выглядеть так, точно оказался тут случайно, Мэт последовал за женщиной. От ворот сквозь стену тянулся неосвещенный сумрачный туннель десяти спанов длиной, но приметная шляпа была хорошо видна и там. Люди, вынужденные ходить пешком, редко носят шляпы с перьями. Женщина двигалась уверенно, похоже точно зная, куда направляется. Перья покачивались в толпе перед Мэтом – незнакомка не спешила, но и не задерживалась.
Эбу Дар сверкал белизной под лучами утреннего солнца. Белые дворцы с белыми же колоннами и металлическими балконами, снабженными защищающими от солнца экранами, располагались бок о бок с белыми оштукатуренными лавками ткачей, рядами торговцев рыбой и конюшнями. Огромные белые здания с жалюзи и ставнями, закрывающими сводчатые окна; белые гостиницы с ярко намалеванными вывесками, висящими на фасадах; открытые базары под длинными кровлями, где теснились живые овцы, цыплята, телята, гуси и утки – казалось, находишься рядом со скотным двором, – и тут же бок о бок со всей этой живностью, уже мертвые, подвешены на крюках. Все белое, камень и штукатурка, лишь тут и там мелькали вкрапления красного, голубого и золотого – на луковичных куполах с остроконечными шпилями и огибающими их балконами. На каждом шагу попадались площади, забитые народом, непременно со статуей на пьедестале – выше человеческого роста – или с изливающимся фонтаном, вид которого лишь усиливал ощущение жары. В городе было полно беженцев и всевозможных торговцев. Они не причиняли беспокойства, напротив, приносили неплохой доход. То, что Салдэйя прежде отправляла в Арад Доман, теперь шло вниз по реке к Эбу Дар, то же происходило с товарами, которые Амадиция раньше продавала Тарабону. Все сновали туда-сюда, суетились – ради одной монеты, или тысяч, или только ради куска хлеба. Повисший в воздухе густой запах состоял из смеси приятных ароматов, пыли и пота. Однако повсюду отчетливо ощущался и запах отчаяния.
Забитые баржами каналы делили город на части, берега соединялись между собой множеством мостов. Некоторые были настолько узки, что на них с трудом могли разминуться два человека, другие, напротив, достаточно широки для того, чтобы вдоль них рядами вытянулись лавки, некоторые из которых нависали над водой. На одном из таких мостов Мэт заметил, что шляпа с белыми перьями неожиданно остановилась. Он сделал то же самое, не обращая внимания на обтекающий его людской поток. Лавки здесь, собственно говоря, представляли собой всего лишь крошечные деревянные клетушки с распахнутыми настежь ставнями из тяжелых досок – ими они запирались на ночь. Сейчас ставни были откинуты вверх, и на каждом красовалась вывеска с изображением того, чем здесь торговали. Над клетушкой, перед которой остановилась шляпа с перьями, были нарисованы золотые весы и молоточек – знак гильдии ювелиров, хотя хозяин лавки явно не относился к числу ее процветающих членов. Сквозь образовавшуюся на мгновение брешь в толпе Мэт заметил, что женщина оглянулась, и торопливо отвернулся к узкому прилавку справа от себя. В глубине, на задней стене, виднелись выставленные на продажу кольца, а на прилавке сверкали ограненные драгоценные камни.
– Милорд желает новое кольцо с печаткой? – спросил похожий на птицу торговец за прилавком, поклонившись и потирая сухие ладошки. Тощий как вешалка, он мог не беспокоиться, что кто-то покусится на его добро. Затиснутый в угол, на табуретке сидел одноглазый малый, – наверно, нелегко целыми днями торчать здесь, стоя столбом. Между массивных колен у него стояла длинная дубина, усеянная гвоздями. – Я могу выгравировать любой узор из тех, образцы которых выставлены здесь, и у меня имеются пробные кольца для определения размера.
– Дай мне посмотреть вот это. – Мэт наобум ткнул пальцем. Ему требовался какой-то предлог, чтобы оставаться здесь, пока женщина не двинулась дальше. Заодно возникла хорошая возможность поразмыслить, что же он, собственно говоря, собирается предпринять.
– Прекрасный образец «продолговатого» стиля, милорд, многим сейчас нравится. Это кольцо золотое, но я работаю и с серебром. Смотрите-ка, и размер, кажется, подходит. Может, милорд попробует его надеть? Не желает ли милорд хорошенько рассмотреть тонкие детали резьбы? Что предпочитает милорд – золото или серебро?
Ворча что-то невразумительное, что, как он надеялся, будет воспринято в качестве ответа хотя бы на некоторые вопросы, Мэт натянул предложенное кольцо на средний палец левой руки и сделал вид, что внимательно изучает темный овал резного камня. На самом деле он видел лишь, что камень по длине целиком закрывает сустав его пальца. Опустив голову, Мэт краешком глаза поглядывал на женщину – насколько позволяли просветы в толпе. Она держала в руках широкое плоское золотое ожерелье, подняв его к свету, чтобы разглядеть получше.
В Эбу Дар существовала гражданская стража, которую редко можно было увидеть на улицах и от которой вообще не очень-то много проку. Если Мэт обвинит женщину… Его слово против ее, только и всего, и даже если ему поверят, несколько монет позволят ей вскоре оказаться на свободе, в чем бы ни состояло предъявленное обвинение. Гражданская стража была беднее городских судей, но ведь подкупить можно любого – если действовать не на глазах у начальства и если в кармане побрякивает золото.
В водовороте толпы промелькнул белоплащник – в коническом шлеме и длинной кольчуге, сверкающей, точно серебряная, в белоснежном, с изображением золотого солнца плаще, колышущемся при каждом шаге. Вид у белоплащника был на редкость самодовольный, точно он не сомневался в том, что все расступятся перед ним. Так и происходило; мало кому улыбалась мысль оказаться на пути одного из Детей Света. Тем не менее, хотя многие при виде этого человека с будто вырезанным из камня лицом отводили взгляд, было немало и тех, кто поглядывал на него одобрительно. Женщина с острым подбородком не только открыто взглянула на белоплащника, но и улыбнулась. Предъяви Мэт ей обвинение и окажись она в тюрьме – если допустить, что ему повезет, – кто знает, к чему это приведет? Дети Света только и искали повода подзудить толпу, а по городу и без того ходили слухи, что в Таразинском дворце обосновались приспешники Темного. С точки зрения Чад Света, все Айз Седай были приспешницами Темного. Нет, не стоило привлекать к себе внимание, обращаясь к представителям власти… Когда белоплащник прошел мимо нее, женщина положила ожерелье, явно с сожалением, и повернулась, намереваясь продолжить путь.
– Ну что, нравится милорду?
Мэт вздрогнул. Он и думать забыл о тощем человечке и его кольце.
– Нет, я не хочу…
Нахмурившись, он изо всех сил дернул кольцо. Оно не снималось!
– Не нужно так тянуть; можно расколоть камень. – Теперь, когда Мэт не был больше потенциальным покупателем, он перестал быть и милордом. Охранник засопел и сверлящим взглядом вперился в Мэта – чтобы у того и мысли не возникло сбежать. – У меня есть сало. Дерил, где у нас горшок с салом?
Охранник заморгал и поскреб голову, будто впервые услышал о том, что у них вообще есть горшок с салом. Шляпа с белыми перьями была уже на полпути к концу моста.
– Я беру это, – быстро сказал Мэт. Торговаться было некогда. Вытащив пригоршню монет из кармана, он швырнул их на прилавок. В основном там было золото и немного серебра. – Этого хватит?
Торговец вытаращил глаза.
– Даже многовато, – дрожащим голосом произнес он, неуверенно протянул руку к монетам и двумя пальцами подтолкнул к Мэту пару серебряных пенни. – Столько?
– Отдай их Дерилу, – проворчал Мэт, когда проклятое кольцо соскользнуло наконец с пальца.
Тощий продавец торопливо сгреб остальные монеты. Теперь уже поздно отказываться от покупки. Интересно, много ли он переплатил? Сунув кольцо в карман, Мэт заторопился в том же направлении, куда ушла приспешница Тьмы. Однако, сколько он ни вглядывался, шляпки нигде не было видно.
У моста стояла скульптурная группа из двух фигур – женщины из бледного мрамора, больше спана высотой, у каждой одна грудь обнажена, а поднятая рука указывает вверх. В Эбу Дар открытая грудь считалась символом искренности и честности. Не обращая внимания на взгляды прохожих, Мэт влез на пьедестал, обхватив за талию одну из мраморных женщин. Вдоль канала тянулась улица, справа и слева от Мэта виднелись два ответвляющихся от нее переулка; везде полно пешеходов и телег, паланкинов, повозок и экипажей. Кто-то громко и грубо пошутил о том, что Мэту лучше отправиться под бочок к живой женщине, она, дескать, обогрела бы, и многие в толпе засмеялись. Белые перья показались из-за голубой лакированной кареты близ уходящего влево переулка.
Спрыгнув вниз, Мэт бросился вслед за женщиной, не обращая внимания на ругательства тех, кого толкал. Это была нелегкая погоня. В такой толпе, с повозками и каретами, постоянно преграждающими дорогу, он то и дело в уличной толчее упускал из виду шляпку. В очередной раз потеряв ее, он взбежал по широким мраморным ступеням какого-то дворца, снова разглядел белые перья, стремглав спустился вниз и опять кинулся вдогонку. Таким же образом Мэт использовал позднее парапет фонтана, перевернутую вверх дном бочку, стоявшую около стены, и плетеный короб, который только что выгрузили из повозки, запряженной волами. Один раз он даже ухватился за борт повозки, собираясь влезть на нее, но кучер погрозил ему кнутом. Без конца карабкаясь то туда, то сюда и высматривая женщину в толпе, Мэт за все это время почти не приблизился к ней. И он по-прежнему понятия не имел, что будет делать, если нагонит ее. В очередной раз потеряв ее и забравшись на узкий парапет, тянувшийся вдоль фасада одного из больших домов, он огляделся, но нигде не увидел белых перьев.
Мэт лихорадочно скользил взглядом по улице, но белые перья больше не качались посреди толпы. Совсем рядом видны с полдюжины домов, очень похожих на тот, около которого стоял Мэт, несколько дворцов разной величины, две гостиницы, три таверны и лавка ножовщика с ножом и ножницами на вывеске, торговец рыбой за прилавком, на котором выставлено видов пятьдесят рыбы, два ткача с развернутыми коврами, разложенными на столах под навесом, мастерская портного и четыре торговца одеждой, две лавки лакированных изделий, золотых дел мастер, серебряных дел мастер, платная конюшня… Этому перечню, казалось, не было конца. Женщина могла войти куда угодно. Или никуда. Она могла свернуть куда-нибудь в тот момент, когда Мэт ее не видел.
Соскочив с парапета, он поправил соскользнувшую шляпу, шепотом выругался себе под нос… и увидел женщину – почти на самом верху широкой лестницы дворца напротив; белые перья уже почти скрылись за высокими колоннами у входа. Дворец был небольшой, всего с двумя тонкими шпилями и единственным красным куполом грушевидной формы. Во дворцах Эбу Дар первый этаж отводился прислуге, кухням, кладовым и тому подобному, а лучшие комнаты находились наверху, где их продувал освежающий ветер. Привратники в черно-желтых ливреях низко поклонились и широко распахнули перед женщиной резные двери. Слуга внутри тоже поклонился, сказав что-то, и тут же повел пришедшую в глубину помещения. Ее тут знали – Мэт готов был поспорить на что угодно.
Двери закрылись, но он продолжал стоять на том же месте, внимательно разглядывая дворец. Тот принадлежал явно не самому богатому человеку в городе, но несомненно кому-то из вельмож.
– Проклятье, кто здесь живет-то? – пробормотал в конце концов Мэт и, сняв шляпу, принялся обмахиваться ею. Он понятия не имел ни кто такая эта особа, ни когда появится снова. Может, если поболтать с людьми в ближайших тавернах, что-нибудь и прояснится. Но о расспросах могут узнать во дворце, и тогда его интерес не останется незамеченным.
Кто-то рядом произнес:
– Карридин. – Голос принадлежал сухопарому седовласому мужчине, стоящему неподалеку в тени. Мэт вопросительно взглянул на него, и тот усмехнулся, обнажив дыры между зубами. Сутулые плечи и унылое морщинистое лицо не соответствовали прекрасной серой куртке. Хотя на шее виднелись кружева, сухопарый явно переживал сейчас не лучшие времена. – Вы спросили, кто здесь живет. Дворец Челзейн сдан внаем Джайхиму Карридину.
Шляпа Мэта прекратила свое движение.
– Вы имеете в виду посла белоплащников?