Когда Эгвейн влезла на чалого коня, Мирелле, глубоко вздохнув, последовала ее примеру. Оба экрана исчезли, хотя свечение все еще окутывало двух восседающих; они продолжали во все глаза смотреть на Эгвейн, вид у них был совершенно обескураженный. Эгвейн торопливо накинула легкий полотняный пыльник, перекинутый через спину коня перед седлом, и натянула перчатки для верховой езды, достав их из кармана. С седельной луки свисала широкополая шляпа, темно-голубая, в тон платью, но с приколотыми спереди белыми перьями, в чем несомненно ощущалась рука Чезы. Жару еще можно не замечать, но не бьющее в глаза солнце. Сняв перья и отколов булавки, Эгвейн засунула и то и другое в седельную суму и надела шляпу, завязав ленты под подбородком.
– Поехали, мать? – спросил Брин. Он уже сидел на коне, надев шлем, который прежде свисал с седла. Решетчатое стальное забрало шлема скрывало его лицо. Доспехи выглядели на нем совершенно естественно, словно он родился для того, чтобы носить их.
Эгвейн кивнула. Никто не попытался остановить их. Лилейн, конечно, никогда не снизойдет до того, чтобы требовать у нее объяснений на людях, но вот Романда… Эгвейн испытала чувство огромного облегчения, когда они отъехали, но все же голова у нее болела невыносимо. Как ей поступить с Деланой? Как она может поступить с ней?
Большак, проложенный через холмистую местность и утоптанный так, что никакие копыта не могли выбить из него пыль, отделял лагерь Айз Седай от армейского лагеря. Брин пересек его и поскакал между палатками своих солдат, наискосок срезая угол к дальнему концу лагеря.
Хотя в армейском лагере находилось неизмеримо больше людей, чем в лагере Айз Седай, палаток здесь, казалось, было сравнительно немного. Солдаты нередко спали прямо под открытым небом, поскольку стояла жара и все давно забыли, когда в последний раз шел дождь или видели на небе тучку. Как ни странно, в армейском лагере обнаружилось довольно много женщин, хотя их присутствие бросалось в глаза не сразу, если принять во внимание такое множество мужчин вокруг. По большей части это были солдатские жены. Они стирали или просто сидели около костров, вязали, штопали платья и мужскую одежду, помешивали в небольших котелках, где варилась еда. Мужчины в основном занимались лошадьми или повозками; там и тут оружейники приводили в порядок оружие; мастера-стрельники добавляли новые стрелы к лежащим рядом связкам уже готовых; молоты со звоном ударяли по наковальням; ковочные кузнецы подковывали лошадей. Всевозможных повозок и телег повсюду стояло множество – сотни, может, даже тысячи; солдаты, похоже, считали своим долгом прихватывать все, что попадалось по пути. Большинства фуражиров уже не было на месте, но несколько телег с высокими колесами, на которых обычно доставляли продовольствие, еще только выезжали из лагеря, отправляясь за добычей в ближайшие деревни и на фермы.
При виде скачущих всадников многие солдаты поднимали голову, приветственно восклицая:
– Лорд Брин!
Или:
– Бык! Бык!
Это был герб Брина. И ни одного приветственного слова в адрес Айз Седай или даже Амерлин.
Эгвейн обернулась в седле, чтобы убедиться, что Мирелле не отстала. Та никуда не делась, скакала позади с совершенно отрешенным видом. Замыкала кавалькаду Суан – точно пастух, считающий своим долгом не упускать из вида даже единственную овцу. Хотя, возможно, дело вовсе не в этом. Ее упитанная мышастая лошадка имела весьма ленивый нрав, а Суан не очень-то умелая наездница и даже с пони обращалась бы как со свирепым боевым конем.
Как нередко случалось, Эгвейн ощутила укол раздражения при мысли о том, на каком коне приходится ездить ей самой. Его звали Дайшар – «слава» на древнем языке. Эгвейн гораздо охотнее ездила бы на Беле, невысокой кобыле, более изящной и стройной, чем лошадка Суан; именно на ней Эгвейн в свое время покинула Двуречье. Однако она – Амерлин, а Амерлин полагалось иметь соответствующую лошадь. Не какую-нибудь задрипанную лохматку, которую только в телегу и запрягать. Иногда Эгвейн казалось, что у нее не меньше ограничений, чем у любой послушницы.
Повернувшись к Брину, она спросила:
– Лорд Брин, как вы думаете, с каким сопротивлением придется столкнуться армии?
Он искоса взглянул на нее. Она уже задавала ему этот вопрос: один раз – когда они покидали Салидар, второй – когда двигались через Алтару. Вряд ли этот интерес мог показаться ему подозрительным – так она считала.
– Муранди похожа на Алтару, мать. Там никому ни до кого нет дела. Соседи строят козни друг другу или даже открыто воюют, объединяясь только ради того, чтобы затеять небольшую заварушку. – Он произнес все это очень сухим тоном – у него, в прошлом капитан-генерала гвардии королевы Андора, за плечами были годы пограничных стычек с мурандийцами. – Боюсь, в Андоре все будет иначе. Не думаю, что там будет так же спокойно, как здесь. – Он свернул на боковую тропинку, взбирающуюся на пологий склон, пропуская три повозки, громыхающие в том же направлении.
Эгвейн приложила все усилия, чтобы на ее лице не появилась недовольная гримаса. Андор. Прежде Брин просто отвечал «нет». И вообще, сейчас они находились у оконечности Кумбарских холмов, что к югу от Лугарда, столицы Муранди. Спрашивается, при чем тут Андор, до которого, даже в случае удачи, добираться еще по крайней мере десять дней?
– Когда мы окажемся около Тар Валона, лорд Брин… Как вы планируете взять город?
– Никто пока меня об этом не спрашивал, мать. – Только теперь Эгвейн поняла, как по-настоящему сух может быть его тон. – К тому времени, когда мы, если того пожелает Свет, доберемся до Тар Валона, людей у меня будет вдвое или даже втрое больше, чем сейчас. – Эгвейн вздрогнула, услышав, какую громадную армию придется содержать, но Брин, похоже, ничего не заметил. – С такими силами можно начинать осаду. Труднее всего будет найти достаточно кораблей, чтобы, затопив их, заблокировать обе гавани, и Северную, и Южную. Гавани – ключ к успеху, так же как городские мосты, мать. Тар Валон больше, чем Кайриэн и Кэймлин, вместе взятые. Как только прекратятся поставки продовольствия… – Брин пожал плечами. – По большей части солдат если не идет куда-то маршем, то ждет.
– А если у вас будет недостаточно солдат? – Эгвейн никогда и в голову не приходило задуматься о людях, прежде всего женщинах и детях, которых ожидало все это – осада и голод. Айз Седай, армия – вот чем была забита ее голова, а остальных, против своей воли вовлеченных в противостояние, будто и не существовало. Как она могла быть такой тупой, особенно своими глазами повидав результаты войны в Кайриэне? А Брин говорил об этом с такой легкостью… Хотя его как раз можно понять. Он – солдат, а для солдата лишения и смерть – дело привычное. – Если у вас будет… столько же солдат, как сейчас?
– Осада? – Мирелле, по-видимому, уловила кое-что из их разговора. Пришпорив гнедого, она догнала Эгвейн с Брином, заставляя попадавшихся на пути мужчин отскакивать в сторону, кое-кто даже упал. Некоторые в гневе открывали рот, собираясь обрушить на обидчицу поток брани, но, разглядев лишенное возраста лицо, сердито придерживали язык, угрюмо ворча. Для нее же их здесь как будто и не существовало. – Артур Ястребиное Крыло в течение двадцати лет осаждал Тар Валон и ничего не добился. – Внезапно до Мирелле дошло, что вокруг полно народу, и она понизила голос, но тон по-прежнему оставался раздраженным. – Вы хотите, чтобы мы дожидались двадцать лет?
Похоже, ее сарказм не произвел на Брина ни малейшего впечатления.
– Вы предпочитаете сразу пойти на штурм, Мирелле Седай? – Вопрос прозвучал так, будто Брин интересовался, какого она хочет чая, сладкого или не очень. – Некоторые из полководцев Артура Ястребиное Крыло предпринимали такие попытки и положили при этом уйму солдат. Нет такой армии, которая способна приступом одолеть стены Тар Валона.
Эгвейн знала, что это не совсем так. Во время Троллоковых войн армия троллоков, возглавляемая Повелителями ужаса, сумела прорвать оборону и, разграбив, сожгла часть самой Белой Башни. В конце Войны Второго Дракона войско сторонников Гвайра Амаласана, пытаясь спасти его от укрощения, добралось до Башни. Мирелле, однако, вряд ли об этом знала, не говоря уже о Брине. Доступ к тайным записям, хранившимся в библиотеке Белой Башни, регламентировался законом, который сам был засекречен. Изменой считалось разглашение не только содержания этих записей, но и самого факта существования как их самих, так и упомянутого закона. Даже в этих записях кое о чем не говорилось прямо, но Суан намекала, что нужно уметь читать между строк, тогда и отыщешь намеки на правду. Айз Седай обладали способностью очень хорошо хранить свои тайны – даже от самих себя.
– Будет ли у меня столько солдат, сколько сейчас, или же сто тысяч, в любом случае я окажусь первым, кому это удалось, – продолжал Брин. – Но при одном условии. Если смогу заблокировать гавани. Военачальники Артура Ястребиное Крыло не сумели этого сделать. Айз Седай всегда успевали поднять железные цепи, перегородив вход в гавань, и потопить входящие в бухту корабли раньше, чем их удавалось разместить так, чтобы они могли помешать подходу торговых судов. Еда и прочие припасы – вот в чем корень. Конечно, все закончится штурмом, но не раньше, чем город потеряет силы, если, разумеется, все получится, как я задумал. – Его голос звучал так… буднично, точно он обсуждал предстоящую прогулку. Однако, когда Брин повернул голову к Мирелле, ему не удалось скрыть напряженного блеска в глазах даже за решетчатым забралом. – Вы все согласились, что я отвечаю за армию. Я не хочу, чтобы люди гибли зря.
Мирелле открыла было рот, но не произнесла ни слова. Когда Брин появился в Салидаре, все они – она сама, Шириам и остальные мятежницы – дали ему слово, пообещав предоставить полную свободу действий. Однако очень многих восседающих это обещание теперь раздражало, и они делали все, чтобы обойти его. Они вели себя так, точно никакого слова никто не давал, в то время как Брин в своих действиях и словах исходил из того, что их соглашение по-прежнему остается в силе. Пока.
Эгвейн почувствовала себя совсем больной. Она уже видела войну. Перед ее мысленным взором вспыхнули сцены и образы войны. Солдаты, прокладывая путь по улицам Тар Валона, убивают людей и гибнут сами. Вон тот, например, с квадратной челюстью, старательно высунув язык, затачивающий копье. Его тоже ожидает смерть на этих улицах? Или другого, седовласого, с мужественным лицом, внимательно осматривающего стрелы и аккуратно укладывающего их в колчан? Или вон того паренька в высоких сапогах для верховой езды. Ему, похоже, еще даже нет нужды бриться. О Свет, сколько тут совсем юных мальчиков! И сколько их погибнет… ради нее? Ради справедливости, конечно, ради правды, ради мира, но, по сути, ради нее. Суан протянула руку, точно собираясь погладить Эгвейн по плечу, но не решилась на такой фамильярный жест по отношению к Амерлин при посторонних.
Эгвейн выпрямилась.
– Лорд Брин, – напряженным голосом спросила она, – что вы хотите показать мне?
У нее возникло впечатление, что, прежде чем ответить, он искоса взглянул на Мирелле.
– Лучше взгляните сами, мать.
Голова у нее, казалось, вот-вот расколется. Если Суан окажется права в своих подозрениях, Мирелле заслуживает того, чтобы спустить с нее шкуру. Если же нет, следует спустить шкуру с Суан. А Гарета Брина она сейчас охотно послала бы куда подальше.
Глава 12
Утро победы
Засуха и противоестественная, убийственная жара оставили след на пологих холмах, окружающих лагерь. Даже самый тупой человек, с головой точно пустой горшок, увидев их, не усомнился бы, что Темный и впрямь прикоснулся к миру. Настоящие густые леса начинались за косогорами к западу от лагеря, но и здесь, на склонах холмов, росли искривленные дубы, непривычной формы сосны и еще какие-то деревья, названия которых Эгвейн не знала. Голые и побуревшие, они выглядели мрачно, однако не так, как обычно зимой. Они умирали без влаги и прохлады. И несомненно умрут, если погода не изменится. Сразу за лагерем всадникам пришлось пересечь протекавшую на юго-запад реку шириной не больше двадцати шагов – Рейзендрелле, – берега ее представляли собой засохшую грязь, усеянную камнями. Русло петляло среди скал, и в прежние времена Рейзендрелле была весьма опасна для переправы, но сейчас вода едва достигала конских колен. При виде всего этого собственные проблемы показались Эгвейн куда менее важными. Несмотря на непрекращающуюся головную боль, она коротко помолилась за Найнив и Илэйн. Их поиски не менее важны, чем то, что делала она, а может, и более. Мир не погибнет, если она потерпит неудачу, но они обязательно должны добиться успеха.
Всадники легким галопом скакали на юг, стараясь держаться открытых низин, чтобы не замедлять движения, взбираясь на холмы или продираясь сквозь редкие кустарники. Жеребец Брина, очень сильное, выносливое животное с резко очерченными ноздрями, казалось, не замечал, откос под ним или плоская равнина, но и Дайшар тоже неплохо держал шаг. Лошадь Суан выглядела так, будто выбивается из сил, но, скорее всего, она просто надеялась таким способом заставить свою хозяйку скакать помедленнее. Суан была скверной наездницей, и никакие тренировки не могли этого исправить. На подъеме она обнимала шею лошади, на спуске почти сползала с седла и выглядела неуклюже, точно утка, вперевалку шагающая по равнине и испуганно шарахающаяся в сторону при виде коня. Взгляд на сидящую на лошади Суан в какой-то мере вернул Мирелле хорошее расположение духа. Ее собственный конь летел ласточкой, а сама Мирелле сидела в седле с такой уверенностью и грацией, что рядом с ней даже Брин казался неповоротливым мужланом.
Они успели отъехать не так уж далеко от лагеря, когда на гребне одного из ближайших холмов на западе показались всадники. Сотня или чуть больше скакали колонной в том же направлении, на юг. Восходящее солнце отражалось от кирас, шлемов и наконечников пик; в голове колонны развевался длинный белый вымпел. Что на нем изображено, Эгвейн не сумела разглядеть, но знала: на нем эмблема Отряда Красной руки. Она очень удивилась, увидев их так близко от лагеря Айз Седай.
– Эти твари, преданные Дракону… – пробормотала Мирелле, стиснув поводья. От ярости, не от страха.
– Отряд Красной руки расставляет дозоры, – спокойно объяснил Брин. Искоса взглянув на Эгвейн, он добавил: – Когда я в последний раз разговаривал с лордом Талманесом, у меня создалось впечатление, мать, что он беспокоится за вас. – Брин произнес последнюю фразу таким же спокойным тоном, как и все остальное.
– Вы разговаривали с ним? – Последние остатки невозмутимости Мирелле растаяли как дым. Не имея возможности излить свой гнев на Эгвейн, она обрушила его на Брина. Ее буквально затрясло. – Знаете, на что это похоже, лорд Брин? На измену! Может, это и в самом деле измена?
Суан не смотрела на Мирелле, ей было не до того – она продолжала сражаться со своей лошадью, краешком глаза поглядывая на мужчин на гребне холма, – но последние слова заставили ее оцепенеть. До сих пор никому не приходило в голову связывать между собой Отряд и измену.
Обогнув очередной холм, всадники оказались в долине. На склоне холма виднелась ферма, точнее, то, что когда-то было фермой. Одна стена небольшого каменного дома рухнула, несколько обугленных бревен, точно грязные пальцы, торчали рядом с закопченным дымоходом. С амбара сорвало крышу, он выглядел пустой почерневшей каменной коробкой; там, где прежде стояли навесы, остались только груды пепла.
На всем пути через Алтару попадалось то же самое и кое-что похуже – выжженные деревни, мертвецы на улицах, служившие пищей для воронов, лисиц и одичавших собак, которые испуганно шарахались прочь при приближении людей. Леденящие кровь рассказы об убийствах и анархии, царивших в Тарабоне и Арад Домане, внезапно обрели плоть и кровь. Конечно, кое-что сделала местная вражда, когда простые жители, разозлившись на своих соседей, внезапно превращались в разбойников, вымещая таким образом старые обиды, однако на устах у всех уцелевших было одно и то же – преданные Дракону. Сестры винили во всем Ранда, точно не сомневались, что он сам подносил к домам факелы. И все же они, безусловно, использовали бы его – если бы нашли способ. Эгвейн была не единственной Айз Седай, убежденной, что надо делать то, что требуется, а не то, что хочется, пусть даже от этого тебя и воротит.
Гнев Мирелле произвел на Брина не больше впечатления, чем дождь – на каменный валун. Эгвейн внезапно представила себе Брина невозмутимо шагающим через бурный поток, в то время как вокруг его колен кипят водовороты, а над головой бушуют вихри.
– Мирелле Седай, – по-прежнему спокойно ответил он, – если у меня за спиной десять тысяч, а то и больше вооруженных мужчин, я вправе поинтересоваться их намерениями. Особенно если это весьма своеобразные десять тысяч человек.
Это была опасная тема, но, к счастью для Эгвейн, она отвлекла внимание от упоминания, что Талманес беспокоился о ней. Услышав о том, что он вообще упоминал о ней, она чуть не заскрипела зубами, но от последних слов Брина вскинулась в седле – так это сообщение ее напугало.
– Десять тысяч? Вы уверены?
Когда Мэт, разыскивая Эгвейн и Илэйн, привел Отряд в Салидар, солдат в нем было вдвое меньше.
Брин пожал плечами:
– По мере продвижения армии я набираю рекрутов, то же самое делает и он. К нему идут не многие, но все же есть мужчины, предубежденные против службы у Айз Седай. – Таких было вовсе не так уж мало, но он, естественно, не мог прямо сказать об этом в присутствии трех Айз Седай. Произнося эти слова, Брин криво улыбнулся. – Кроме того, после сражения в Кайриэне Отряд приобрел несомненную репутацию. Прошел слух, что Шен ан Калхар никогда не терпит поражений, какими бы преимуществами ни обладала противная сторона. – Да, именно это руководило многими и здесь, и в Алтаре, когда они решали, к кому присоединиться. Всем было ясно, что рано или поздно между обеими армиями произойдет столкновение, и каждый, естественно, хотел оказаться на стороне победителя. Того, кто остался в стороне, вполне могла ожидать такая же горькая участь, что и проигравшего; в лучшем случае им вообще никакой поживы не достанется. – Ко мне перебежало несколько дезертиров из новобранцев Талманеса. Похоже, некоторые убеждены, что удачу им приносит Мэт Коутон и что без него она их может покинуть.
Губы Мирелле искривились в подобии усмешки.
– Эти глупые страхи мурандийцев могут оказаться в каком-то смысле полезны, но вас я отнюдь не считаю глупцом. Талманес не упускает нас из вида, потому что боится, как бы мы не повернули против его драгоценного лорда Дракона, но неужели вы не понимаете, что если бы он и вправду собирался напасть на нас, то уже давно так сделал? У преданных Дракону есть дела поважнее. И все же поддерживать с ними отношения!.. – Мирелле приложила все усилия, чтобы взять себя в руки и вернуться к обычному спокойствию. По крайней мере, внешне. Тон ее, однако, был таков, что чувствовалось: достаточно малейшей искры и она снова вспыхнет, как сухое сено. – Мне кажется, лорд Брин…
Эгвейн, задумавшись, пропустила остальное мимо ушей. Говоря о Мэте, Брин взглянул на нее. Сестры были убеждены, что ситуация с Отрядом и Мэтом им полностью ясна, и не слишком вникали в нее, но Брин, как ей показалось, в этом сомневался. Наклонив голову так, чтобы поля шляпы скрывали глаза, Эгвейн внимательно вглядывалась в его лицо. В Салидаре Брин дал сестрам клятву, что соберет армию и поведет ее против Элайды, чтобы свергнуть ее, но почему он так поступил? Он мог не давать никакой клятвы, мог взять на себя гораздо меньше, Айз Седай все равно согласились бы, ведь их заботило одно: прикрывшись огромной армией, точно страшной маской в День дураков, напугать Элайду. Все они, правда, понимали, что иметь Брина на своей стороне очень даже неплохо. Так же как отец Эгвейн, он принадлежал к тому типу мужчин, рядом с которыми в любой ситуации нет места панике. Внезапно до Эгвейн дошло, что, если бы он лично, даже не беря в расчет армию, не поддерживал ее, это было бы так же плохо, как если бы против нее выступил весь Совет. Суан крайне редко отзывалась о Брине хорошо, но однажды все же сказала, что он человек значительный; правда, она тут же попыталась отказаться от своих слов. Всякий хорошо знающий Суан Санчей понимал, что она имела в виду: «значительный» в ее устах все равно что «ответственный».
Всадники пересекли неглубокий ручей, едва замочив копыта коней. В воде сидела грязная растрепанная ворона и долбила клювом застрявшую на мелководье рыбу. Завидев людей, птица шумно замахала крыльями, точно собираясь взлететь, но передумала и вернулась к своей трапезе.
Суан тоже смотрела на Брина – ее крутобедрая лошадка сразу побежала более резвым аллюром, когда Суан перестала чуть что натягивать поводья. Эгвейн не раз пыталась расспрашивать Суан, какими мотивами руководствовался лорд Брин, но личные, весьма запутанные отношения Суан с этим человеком мешали ей трезво рассуждать о нем; как правило, она лишь злилась и язвила. Она либо ненавидела его целиком и полностью, от макушки до пят, либо любила, хотя представить себе Суан влюбленной так же трудно, как ворону – плавающей.
Гребень холма, на котором совсем недавно видны были солдаты Отряда, сейчас опустел; Эгвейн и не заметила, как они скрылись. У Мэта репутация хорошего солдата? Еще одна ворона, умеющая плавать. Эгвейн была уверена, что он принял на себя командование только ради Ранда, хотя в душе по-прежнему против этого. «Иногда бывает очень опасно самоуверенно полагать, что полностью понимаешь ситуацию», – напомнила она себе, поглядывая на Брина.
– …должен быть наказан! – Мирелле все еще пылала негодованием. – Предупреждаю вас: если я узнаю, что вы снова встречались с преданными Дракону!..
Валуну безразличен дождь, который его поливает. Примерно так же вел себя лорд Брин, или по крайней мере так это выглядело со стороны. Он уверенно скакал вперед, внимательно оглядывая окрестности и иногда отрывисто отвечая: «Да, Мирелле Седай» или «Нет, Мирелле Седай». Можно не сомневаться, что уж он-то не пропустил момент, когда исчезли солдаты. Его терпение, похоже, безгранично – совершенно очевидно, что он ведет себя так не потому, что чего-то боится, – но Эгвейн была не в настроении выслушивать все это.
– Хватит, Мирелле! Лорда Брина не в чем упрекнуть.
Потирая виски, Эгвейн подумала, что, наверно, по возвращении в лагерь имеет смысл попросить одну из сестер Исцелить ее. Ни Суан, ни Мирелле в этом деле больших способностей не имеют. Нет, не стоит. Исцеление плохо помогало в тех случаях, когда речь шла об обычном недосыпе и излишнем волнении. К тому же Эгвейн вовсе не хотела, чтобы по углам начали шептаться о том, что возросшее напряжение ей не по силам. С головной болью можно справиться и не прибегая к Исцелению, хотя, к сожалению, не в той обстановке, в которой она находится сейчас.
Щеки Мирелле вспыхнули, она поджала губы, вскинула голову и отвернулась, Брин же внезапно чрезвычайно заинтересовался рыжекрылым ястребом, описывающим круги неподалеку. Даже очень храбрый человек способен в нужный момент проявить разумную сдержанность. Сложив крылья, ястреб камнем рухнул вниз, нацелившись на жертву, плохо различимую среди высохших миртовых кустов. Эгвейн в какой-то степени приходилось действовать точно так же, то есть почти вслепую, не видя цели, кидаться в том направлении, где, как ей казалось, цель находилась. Оставалось лишь надеяться, что направление выбрано правильно.
Эгвейн глубоко вздохнула и постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно:
– Тем не менее, лорд Брин, думаю, в дальнейшем вам действительно лучше воздержаться от встреч с Талманесом. Вы ведь наверняка выяснили о его намерениях все, что требовалось. – Да ниспошлет Свет, чтобы Талманес не разболтал ему слишком многого. Было бы неплохо отправить к нему Суан или Лиане, чтобы предостеречь – хотя не факт, что он прислушается к этому предостережению, – но вряд ли это возможно, учитывая настроение сестер. Все равно что пойти на риск увидеться с Рандом.
Брин коротко поклонился:
– Как прикажете, мать. – В его тоне не было ни тени насмешки; никогда Эгвейн не ощущала ее. Похоже, пробыв долгое время рядом с Айз Седай, он научился неплохо владеть голосом. Суан бросила на Брина хмурый, недоверчивый взгляд. Возможно, она все же смогла бы ответить на вопрос, как далеко простирается его преданность. Несмотря на нескрываемую враждебность к нему, она знала его как никто, хотя бы потому, что провела в его обществе больше времени, чем кто-либо.
Эгвейн крепко стиснула поводья Дайшара – только бы не схватиться за виски.
– Далеко еще, лорд Брин? – Не хотелось бы, чтобы он почувствовал ее нетерпение, сдерживать которое становилось все труднее.
– Осталось совсем немного, мать, – ответил он, почему-то снова бросив взгляд на Мирелле. – Мы почти на месте.
Вокруг становилось все больше ферм, как на равнинах, так и на склонах холмов, хотя Эгвейн, как уроженка Двуречья, не видела в том смысла. Низкие каменные дома и амбары, пастбища без ограждений, на которых паслись немногочисленные коровы, такие тощие, что торчали ребра, похожие на сучья, и чернохвостые овцы, вид которых вызывал жалость. Большей частью фермы были целы, хотя то там, то тут попадались и сожженные. Может, сгоревшие дома должны были напоминать уцелевшим жителям, что случится с ними, если они не объявят себя приверженцами Возрожденного Дракона?
На одной из ферм Эгвейн заметила фуражиров лорда Брина. Без сомнения, это его люди, судя по тому, каким взглядом он посмотрел на них, и по отсутствию белого флага. Солдаты Отряда Красной руки всегда старались тем или иным способом напомнить окружающим, кто они такие. Кроме вымпелов и знамен, в последнее время многие из них стали носить красную косынку, повязанную на руке ближе к плечу.
Под охраной большой группы всадников мычали и блеяли с полдюжины коров и две дюжины овец, в то время как солдаты тащили из амбара к фургону набитые мешки, не обращая внимания на стоящих тут же с поникшей головой фермера и его семейство, одетых в темную домотканую одежду и мрачно взирающих исподлобья на происходящее. Маленькая девочка, в таком же глубоком чепчике, что и прочие дети, плакала, уткнувшись в юбки матери. Кое-кто из мальчишек зло сжимал кулачки, словно собираясь драться. Конечно, фермеру заплатят, хотя и не столько, сколько на самом деле стоит то, что у него забрали. Но даже если бы у него хватило духу попытаться помешать двадцати солдатам в полном боевом облачении и при оружии, он не стал бы этого делать, памятуя о сожженных фермах. В сгоревших развалинах солдаты Брина нередко находили обугленные трупы мужчин, женщин и детей, причем сплошь и рядом двери и окна оказывались заколочены снаружи.
– Поехали, мать? – спросил Брин. Он уже сидел на коне, надев шлем, который прежде свисал с седла. Решетчатое стальное забрало шлема скрывало его лицо. Доспехи выглядели на нем совершенно естественно, словно он родился для того, чтобы носить их.
Эгвейн кивнула. Никто не попытался остановить их. Лилейн, конечно, никогда не снизойдет до того, чтобы требовать у нее объяснений на людях, но вот Романда… Эгвейн испытала чувство огромного облегчения, когда они отъехали, но все же голова у нее болела невыносимо. Как ей поступить с Деланой? Как она может поступить с ней?
Большак, проложенный через холмистую местность и утоптанный так, что никакие копыта не могли выбить из него пыль, отделял лагерь Айз Седай от армейского лагеря. Брин пересек его и поскакал между палатками своих солдат, наискосок срезая угол к дальнему концу лагеря.
Хотя в армейском лагере находилось неизмеримо больше людей, чем в лагере Айз Седай, палаток здесь, казалось, было сравнительно немного. Солдаты нередко спали прямо под открытым небом, поскольку стояла жара и все давно забыли, когда в последний раз шел дождь или видели на небе тучку. Как ни странно, в армейском лагере обнаружилось довольно много женщин, хотя их присутствие бросалось в глаза не сразу, если принять во внимание такое множество мужчин вокруг. По большей части это были солдатские жены. Они стирали или просто сидели около костров, вязали, штопали платья и мужскую одежду, помешивали в небольших котелках, где варилась еда. Мужчины в основном занимались лошадьми или повозками; там и тут оружейники приводили в порядок оружие; мастера-стрельники добавляли новые стрелы к лежащим рядом связкам уже готовых; молоты со звоном ударяли по наковальням; ковочные кузнецы подковывали лошадей. Всевозможных повозок и телег повсюду стояло множество – сотни, может, даже тысячи; солдаты, похоже, считали своим долгом прихватывать все, что попадалось по пути. Большинства фуражиров уже не было на месте, но несколько телег с высокими колесами, на которых обычно доставляли продовольствие, еще только выезжали из лагеря, отправляясь за добычей в ближайшие деревни и на фермы.
При виде скачущих всадников многие солдаты поднимали голову, приветственно восклицая:
– Лорд Брин!
Или:
– Бык! Бык!
Это был герб Брина. И ни одного приветственного слова в адрес Айз Седай или даже Амерлин.
Эгвейн обернулась в седле, чтобы убедиться, что Мирелле не отстала. Та никуда не делась, скакала позади с совершенно отрешенным видом. Замыкала кавалькаду Суан – точно пастух, считающий своим долгом не упускать из вида даже единственную овцу. Хотя, возможно, дело вовсе не в этом. Ее упитанная мышастая лошадка имела весьма ленивый нрав, а Суан не очень-то умелая наездница и даже с пони обращалась бы как со свирепым боевым конем.
Как нередко случалось, Эгвейн ощутила укол раздражения при мысли о том, на каком коне приходится ездить ей самой. Его звали Дайшар – «слава» на древнем языке. Эгвейн гораздо охотнее ездила бы на Беле, невысокой кобыле, более изящной и стройной, чем лошадка Суан; именно на ней Эгвейн в свое время покинула Двуречье. Однако она – Амерлин, а Амерлин полагалось иметь соответствующую лошадь. Не какую-нибудь задрипанную лохматку, которую только в телегу и запрягать. Иногда Эгвейн казалось, что у нее не меньше ограничений, чем у любой послушницы.
Повернувшись к Брину, она спросила:
– Лорд Брин, как вы думаете, с каким сопротивлением придется столкнуться армии?
Он искоса взглянул на нее. Она уже задавала ему этот вопрос: один раз – когда они покидали Салидар, второй – когда двигались через Алтару. Вряд ли этот интерес мог показаться ему подозрительным – так она считала.
– Муранди похожа на Алтару, мать. Там никому ни до кого нет дела. Соседи строят козни друг другу или даже открыто воюют, объединяясь только ради того, чтобы затеять небольшую заварушку. – Он произнес все это очень сухим тоном – у него, в прошлом капитан-генерала гвардии королевы Андора, за плечами были годы пограничных стычек с мурандийцами. – Боюсь, в Андоре все будет иначе. Не думаю, что там будет так же спокойно, как здесь. – Он свернул на боковую тропинку, взбирающуюся на пологий склон, пропуская три повозки, громыхающие в том же направлении.
Эгвейн приложила все усилия, чтобы на ее лице не появилась недовольная гримаса. Андор. Прежде Брин просто отвечал «нет». И вообще, сейчас они находились у оконечности Кумбарских холмов, что к югу от Лугарда, столицы Муранди. Спрашивается, при чем тут Андор, до которого, даже в случае удачи, добираться еще по крайней мере десять дней?
– Когда мы окажемся около Тар Валона, лорд Брин… Как вы планируете взять город?
– Никто пока меня об этом не спрашивал, мать. – Только теперь Эгвейн поняла, как по-настоящему сух может быть его тон. – К тому времени, когда мы, если того пожелает Свет, доберемся до Тар Валона, людей у меня будет вдвое или даже втрое больше, чем сейчас. – Эгвейн вздрогнула, услышав, какую громадную армию придется содержать, но Брин, похоже, ничего не заметил. – С такими силами можно начинать осаду. Труднее всего будет найти достаточно кораблей, чтобы, затопив их, заблокировать обе гавани, и Северную, и Южную. Гавани – ключ к успеху, так же как городские мосты, мать. Тар Валон больше, чем Кайриэн и Кэймлин, вместе взятые. Как только прекратятся поставки продовольствия… – Брин пожал плечами. – По большей части солдат если не идет куда-то маршем, то ждет.
– А если у вас будет недостаточно солдат? – Эгвейн никогда и в голову не приходило задуматься о людях, прежде всего женщинах и детях, которых ожидало все это – осада и голод. Айз Седай, армия – вот чем была забита ее голова, а остальных, против своей воли вовлеченных в противостояние, будто и не существовало. Как она могла быть такой тупой, особенно своими глазами повидав результаты войны в Кайриэне? А Брин говорил об этом с такой легкостью… Хотя его как раз можно понять. Он – солдат, а для солдата лишения и смерть – дело привычное. – Если у вас будет… столько же солдат, как сейчас?
– Осада? – Мирелле, по-видимому, уловила кое-что из их разговора. Пришпорив гнедого, она догнала Эгвейн с Брином, заставляя попадавшихся на пути мужчин отскакивать в сторону, кое-кто даже упал. Некоторые в гневе открывали рот, собираясь обрушить на обидчицу поток брани, но, разглядев лишенное возраста лицо, сердито придерживали язык, угрюмо ворча. Для нее же их здесь как будто и не существовало. – Артур Ястребиное Крыло в течение двадцати лет осаждал Тар Валон и ничего не добился. – Внезапно до Мирелле дошло, что вокруг полно народу, и она понизила голос, но тон по-прежнему оставался раздраженным. – Вы хотите, чтобы мы дожидались двадцать лет?
Похоже, ее сарказм не произвел на Брина ни малейшего впечатления.
– Вы предпочитаете сразу пойти на штурм, Мирелле Седай? – Вопрос прозвучал так, будто Брин интересовался, какого она хочет чая, сладкого или не очень. – Некоторые из полководцев Артура Ястребиное Крыло предпринимали такие попытки и положили при этом уйму солдат. Нет такой армии, которая способна приступом одолеть стены Тар Валона.
Эгвейн знала, что это не совсем так. Во время Троллоковых войн армия троллоков, возглавляемая Повелителями ужаса, сумела прорвать оборону и, разграбив, сожгла часть самой Белой Башни. В конце Войны Второго Дракона войско сторонников Гвайра Амаласана, пытаясь спасти его от укрощения, добралось до Башни. Мирелле, однако, вряд ли об этом знала, не говоря уже о Брине. Доступ к тайным записям, хранившимся в библиотеке Белой Башни, регламентировался законом, который сам был засекречен. Изменой считалось разглашение не только содержания этих записей, но и самого факта существования как их самих, так и упомянутого закона. Даже в этих записях кое о чем не говорилось прямо, но Суан намекала, что нужно уметь читать между строк, тогда и отыщешь намеки на правду. Айз Седай обладали способностью очень хорошо хранить свои тайны – даже от самих себя.
– Будет ли у меня столько солдат, сколько сейчас, или же сто тысяч, в любом случае я окажусь первым, кому это удалось, – продолжал Брин. – Но при одном условии. Если смогу заблокировать гавани. Военачальники Артура Ястребиное Крыло не сумели этого сделать. Айз Седай всегда успевали поднять железные цепи, перегородив вход в гавань, и потопить входящие в бухту корабли раньше, чем их удавалось разместить так, чтобы они могли помешать подходу торговых судов. Еда и прочие припасы – вот в чем корень. Конечно, все закончится штурмом, но не раньше, чем город потеряет силы, если, разумеется, все получится, как я задумал. – Его голос звучал так… буднично, точно он обсуждал предстоящую прогулку. Однако, когда Брин повернул голову к Мирелле, ему не удалось скрыть напряженного блеска в глазах даже за решетчатым забралом. – Вы все согласились, что я отвечаю за армию. Я не хочу, чтобы люди гибли зря.
Мирелле открыла было рот, но не произнесла ни слова. Когда Брин появился в Салидаре, все они – она сама, Шириам и остальные мятежницы – дали ему слово, пообещав предоставить полную свободу действий. Однако очень многих восседающих это обещание теперь раздражало, и они делали все, чтобы обойти его. Они вели себя так, точно никакого слова никто не давал, в то время как Брин в своих действиях и словах исходил из того, что их соглашение по-прежнему остается в силе. Пока.
Эгвейн почувствовала себя совсем больной. Она уже видела войну. Перед ее мысленным взором вспыхнули сцены и образы войны. Солдаты, прокладывая путь по улицам Тар Валона, убивают людей и гибнут сами. Вон тот, например, с квадратной челюстью, старательно высунув язык, затачивающий копье. Его тоже ожидает смерть на этих улицах? Или другого, седовласого, с мужественным лицом, внимательно осматривающего стрелы и аккуратно укладывающего их в колчан? Или вон того паренька в высоких сапогах для верховой езды. Ему, похоже, еще даже нет нужды бриться. О Свет, сколько тут совсем юных мальчиков! И сколько их погибнет… ради нее? Ради справедливости, конечно, ради правды, ради мира, но, по сути, ради нее. Суан протянула руку, точно собираясь погладить Эгвейн по плечу, но не решилась на такой фамильярный жест по отношению к Амерлин при посторонних.
Эгвейн выпрямилась.
– Лорд Брин, – напряженным голосом спросила она, – что вы хотите показать мне?
У нее возникло впечатление, что, прежде чем ответить, он искоса взглянул на Мирелле.
– Лучше взгляните сами, мать.
Голова у нее, казалось, вот-вот расколется. Если Суан окажется права в своих подозрениях, Мирелле заслуживает того, чтобы спустить с нее шкуру. Если же нет, следует спустить шкуру с Суан. А Гарета Брина она сейчас охотно послала бы куда подальше.
Глава 12
Утро победы
Засуха и противоестественная, убийственная жара оставили след на пологих холмах, окружающих лагерь. Даже самый тупой человек, с головой точно пустой горшок, увидев их, не усомнился бы, что Темный и впрямь прикоснулся к миру. Настоящие густые леса начинались за косогорами к западу от лагеря, но и здесь, на склонах холмов, росли искривленные дубы, непривычной формы сосны и еще какие-то деревья, названия которых Эгвейн не знала. Голые и побуревшие, они выглядели мрачно, однако не так, как обычно зимой. Они умирали без влаги и прохлады. И несомненно умрут, если погода не изменится. Сразу за лагерем всадникам пришлось пересечь протекавшую на юго-запад реку шириной не больше двадцати шагов – Рейзендрелле, – берега ее представляли собой засохшую грязь, усеянную камнями. Русло петляло среди скал, и в прежние времена Рейзендрелле была весьма опасна для переправы, но сейчас вода едва достигала конских колен. При виде всего этого собственные проблемы показались Эгвейн куда менее важными. Несмотря на непрекращающуюся головную боль, она коротко помолилась за Найнив и Илэйн. Их поиски не менее важны, чем то, что делала она, а может, и более. Мир не погибнет, если она потерпит неудачу, но они обязательно должны добиться успеха.
Всадники легким галопом скакали на юг, стараясь держаться открытых низин, чтобы не замедлять движения, взбираясь на холмы или продираясь сквозь редкие кустарники. Жеребец Брина, очень сильное, выносливое животное с резко очерченными ноздрями, казалось, не замечал, откос под ним или плоская равнина, но и Дайшар тоже неплохо держал шаг. Лошадь Суан выглядела так, будто выбивается из сил, но, скорее всего, она просто надеялась таким способом заставить свою хозяйку скакать помедленнее. Суан была скверной наездницей, и никакие тренировки не могли этого исправить. На подъеме она обнимала шею лошади, на спуске почти сползала с седла и выглядела неуклюже, точно утка, вперевалку шагающая по равнине и испуганно шарахающаяся в сторону при виде коня. Взгляд на сидящую на лошади Суан в какой-то мере вернул Мирелле хорошее расположение духа. Ее собственный конь летел ласточкой, а сама Мирелле сидела в седле с такой уверенностью и грацией, что рядом с ней даже Брин казался неповоротливым мужланом.
Они успели отъехать не так уж далеко от лагеря, когда на гребне одного из ближайших холмов на западе показались всадники. Сотня или чуть больше скакали колонной в том же направлении, на юг. Восходящее солнце отражалось от кирас, шлемов и наконечников пик; в голове колонны развевался длинный белый вымпел. Что на нем изображено, Эгвейн не сумела разглядеть, но знала: на нем эмблема Отряда Красной руки. Она очень удивилась, увидев их так близко от лагеря Айз Седай.
– Эти твари, преданные Дракону… – пробормотала Мирелле, стиснув поводья. От ярости, не от страха.
– Отряд Красной руки расставляет дозоры, – спокойно объяснил Брин. Искоса взглянув на Эгвейн, он добавил: – Когда я в последний раз разговаривал с лордом Талманесом, у меня создалось впечатление, мать, что он беспокоится за вас. – Брин произнес последнюю фразу таким же спокойным тоном, как и все остальное.
– Вы разговаривали с ним? – Последние остатки невозмутимости Мирелле растаяли как дым. Не имея возможности излить свой гнев на Эгвейн, она обрушила его на Брина. Ее буквально затрясло. – Знаете, на что это похоже, лорд Брин? На измену! Может, это и в самом деле измена?
Суан не смотрела на Мирелле, ей было не до того – она продолжала сражаться со своей лошадью, краешком глаза поглядывая на мужчин на гребне холма, – но последние слова заставили ее оцепенеть. До сих пор никому не приходило в голову связывать между собой Отряд и измену.
Обогнув очередной холм, всадники оказались в долине. На склоне холма виднелась ферма, точнее, то, что когда-то было фермой. Одна стена небольшого каменного дома рухнула, несколько обугленных бревен, точно грязные пальцы, торчали рядом с закопченным дымоходом. С амбара сорвало крышу, он выглядел пустой почерневшей каменной коробкой; там, где прежде стояли навесы, остались только груды пепла.
На всем пути через Алтару попадалось то же самое и кое-что похуже – выжженные деревни, мертвецы на улицах, служившие пищей для воронов, лисиц и одичавших собак, которые испуганно шарахались прочь при приближении людей. Леденящие кровь рассказы об убийствах и анархии, царивших в Тарабоне и Арад Домане, внезапно обрели плоть и кровь. Конечно, кое-что сделала местная вражда, когда простые жители, разозлившись на своих соседей, внезапно превращались в разбойников, вымещая таким образом старые обиды, однако на устах у всех уцелевших было одно и то же – преданные Дракону. Сестры винили во всем Ранда, точно не сомневались, что он сам подносил к домам факелы. И все же они, безусловно, использовали бы его – если бы нашли способ. Эгвейн была не единственной Айз Седай, убежденной, что надо делать то, что требуется, а не то, что хочется, пусть даже от этого тебя и воротит.
Гнев Мирелле произвел на Брина не больше впечатления, чем дождь – на каменный валун. Эгвейн внезапно представила себе Брина невозмутимо шагающим через бурный поток, в то время как вокруг его колен кипят водовороты, а над головой бушуют вихри.
– Мирелле Седай, – по-прежнему спокойно ответил он, – если у меня за спиной десять тысяч, а то и больше вооруженных мужчин, я вправе поинтересоваться их намерениями. Особенно если это весьма своеобразные десять тысяч человек.
Это была опасная тема, но, к счастью для Эгвейн, она отвлекла внимание от упоминания, что Талманес беспокоился о ней. Услышав о том, что он вообще упоминал о ней, она чуть не заскрипела зубами, но от последних слов Брина вскинулась в седле – так это сообщение ее напугало.
– Десять тысяч? Вы уверены?
Когда Мэт, разыскивая Эгвейн и Илэйн, привел Отряд в Салидар, солдат в нем было вдвое меньше.
Брин пожал плечами:
– По мере продвижения армии я набираю рекрутов, то же самое делает и он. К нему идут не многие, но все же есть мужчины, предубежденные против службы у Айз Седай. – Таких было вовсе не так уж мало, но он, естественно, не мог прямо сказать об этом в присутствии трех Айз Седай. Произнося эти слова, Брин криво улыбнулся. – Кроме того, после сражения в Кайриэне Отряд приобрел несомненную репутацию. Прошел слух, что Шен ан Калхар никогда не терпит поражений, какими бы преимуществами ни обладала противная сторона. – Да, именно это руководило многими и здесь, и в Алтаре, когда они решали, к кому присоединиться. Всем было ясно, что рано или поздно между обеими армиями произойдет столкновение, и каждый, естественно, хотел оказаться на стороне победителя. Того, кто остался в стороне, вполне могла ожидать такая же горькая участь, что и проигравшего; в лучшем случае им вообще никакой поживы не достанется. – Ко мне перебежало несколько дезертиров из новобранцев Талманеса. Похоже, некоторые убеждены, что удачу им приносит Мэт Коутон и что без него она их может покинуть.
Губы Мирелле искривились в подобии усмешки.
– Эти глупые страхи мурандийцев могут оказаться в каком-то смысле полезны, но вас я отнюдь не считаю глупцом. Талманес не упускает нас из вида, потому что боится, как бы мы не повернули против его драгоценного лорда Дракона, но неужели вы не понимаете, что если бы он и вправду собирался напасть на нас, то уже давно так сделал? У преданных Дракону есть дела поважнее. И все же поддерживать с ними отношения!.. – Мирелле приложила все усилия, чтобы взять себя в руки и вернуться к обычному спокойствию. По крайней мере, внешне. Тон ее, однако, был таков, что чувствовалось: достаточно малейшей искры и она снова вспыхнет, как сухое сено. – Мне кажется, лорд Брин…
Эгвейн, задумавшись, пропустила остальное мимо ушей. Говоря о Мэте, Брин взглянул на нее. Сестры были убеждены, что ситуация с Отрядом и Мэтом им полностью ясна, и не слишком вникали в нее, но Брин, как ей показалось, в этом сомневался. Наклонив голову так, чтобы поля шляпы скрывали глаза, Эгвейн внимательно вглядывалась в его лицо. В Салидаре Брин дал сестрам клятву, что соберет армию и поведет ее против Элайды, чтобы свергнуть ее, но почему он так поступил? Он мог не давать никакой клятвы, мог взять на себя гораздо меньше, Айз Седай все равно согласились бы, ведь их заботило одно: прикрывшись огромной армией, точно страшной маской в День дураков, напугать Элайду. Все они, правда, понимали, что иметь Брина на своей стороне очень даже неплохо. Так же как отец Эгвейн, он принадлежал к тому типу мужчин, рядом с которыми в любой ситуации нет места панике. Внезапно до Эгвейн дошло, что, если бы он лично, даже не беря в расчет армию, не поддерживал ее, это было бы так же плохо, как если бы против нее выступил весь Совет. Суан крайне редко отзывалась о Брине хорошо, но однажды все же сказала, что он человек значительный; правда, она тут же попыталась отказаться от своих слов. Всякий хорошо знающий Суан Санчей понимал, что она имела в виду: «значительный» в ее устах все равно что «ответственный».
Всадники пересекли неглубокий ручей, едва замочив копыта коней. В воде сидела грязная растрепанная ворона и долбила клювом застрявшую на мелководье рыбу. Завидев людей, птица шумно замахала крыльями, точно собираясь взлететь, но передумала и вернулась к своей трапезе.
Суан тоже смотрела на Брина – ее крутобедрая лошадка сразу побежала более резвым аллюром, когда Суан перестала чуть что натягивать поводья. Эгвейн не раз пыталась расспрашивать Суан, какими мотивами руководствовался лорд Брин, но личные, весьма запутанные отношения Суан с этим человеком мешали ей трезво рассуждать о нем; как правило, она лишь злилась и язвила. Она либо ненавидела его целиком и полностью, от макушки до пят, либо любила, хотя представить себе Суан влюбленной так же трудно, как ворону – плавающей.
Гребень холма, на котором совсем недавно видны были солдаты Отряда, сейчас опустел; Эгвейн и не заметила, как они скрылись. У Мэта репутация хорошего солдата? Еще одна ворона, умеющая плавать. Эгвейн была уверена, что он принял на себя командование только ради Ранда, хотя в душе по-прежнему против этого. «Иногда бывает очень опасно самоуверенно полагать, что полностью понимаешь ситуацию», – напомнила она себе, поглядывая на Брина.
– …должен быть наказан! – Мирелле все еще пылала негодованием. – Предупреждаю вас: если я узнаю, что вы снова встречались с преданными Дракону!..
Валуну безразличен дождь, который его поливает. Примерно так же вел себя лорд Брин, или по крайней мере так это выглядело со стороны. Он уверенно скакал вперед, внимательно оглядывая окрестности и иногда отрывисто отвечая: «Да, Мирелле Седай» или «Нет, Мирелле Седай». Можно не сомневаться, что уж он-то не пропустил момент, когда исчезли солдаты. Его терпение, похоже, безгранично – совершенно очевидно, что он ведет себя так не потому, что чего-то боится, – но Эгвейн была не в настроении выслушивать все это.
– Хватит, Мирелле! Лорда Брина не в чем упрекнуть.
Потирая виски, Эгвейн подумала, что, наверно, по возвращении в лагерь имеет смысл попросить одну из сестер Исцелить ее. Ни Суан, ни Мирелле в этом деле больших способностей не имеют. Нет, не стоит. Исцеление плохо помогало в тех случаях, когда речь шла об обычном недосыпе и излишнем волнении. К тому же Эгвейн вовсе не хотела, чтобы по углам начали шептаться о том, что возросшее напряжение ей не по силам. С головной болью можно справиться и не прибегая к Исцелению, хотя, к сожалению, не в той обстановке, в которой она находится сейчас.
Щеки Мирелле вспыхнули, она поджала губы, вскинула голову и отвернулась, Брин же внезапно чрезвычайно заинтересовался рыжекрылым ястребом, описывающим круги неподалеку. Даже очень храбрый человек способен в нужный момент проявить разумную сдержанность. Сложив крылья, ястреб камнем рухнул вниз, нацелившись на жертву, плохо различимую среди высохших миртовых кустов. Эгвейн в какой-то степени приходилось действовать точно так же, то есть почти вслепую, не видя цели, кидаться в том направлении, где, как ей казалось, цель находилась. Оставалось лишь надеяться, что направление выбрано правильно.
Эгвейн глубоко вздохнула и постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно:
– Тем не менее, лорд Брин, думаю, в дальнейшем вам действительно лучше воздержаться от встреч с Талманесом. Вы ведь наверняка выяснили о его намерениях все, что требовалось. – Да ниспошлет Свет, чтобы Талманес не разболтал ему слишком многого. Было бы неплохо отправить к нему Суан или Лиане, чтобы предостеречь – хотя не факт, что он прислушается к этому предостережению, – но вряд ли это возможно, учитывая настроение сестер. Все равно что пойти на риск увидеться с Рандом.
Брин коротко поклонился:
– Как прикажете, мать. – В его тоне не было ни тени насмешки; никогда Эгвейн не ощущала ее. Похоже, пробыв долгое время рядом с Айз Седай, он научился неплохо владеть голосом. Суан бросила на Брина хмурый, недоверчивый взгляд. Возможно, она все же смогла бы ответить на вопрос, как далеко простирается его преданность. Несмотря на нескрываемую враждебность к нему, она знала его как никто, хотя бы потому, что провела в его обществе больше времени, чем кто-либо.
Эгвейн крепко стиснула поводья Дайшара – только бы не схватиться за виски.
– Далеко еще, лорд Брин? – Не хотелось бы, чтобы он почувствовал ее нетерпение, сдерживать которое становилось все труднее.
– Осталось совсем немного, мать, – ответил он, почему-то снова бросив взгляд на Мирелле. – Мы почти на месте.
Вокруг становилось все больше ферм, как на равнинах, так и на склонах холмов, хотя Эгвейн, как уроженка Двуречья, не видела в том смысла. Низкие каменные дома и амбары, пастбища без ограждений, на которых паслись немногочисленные коровы, такие тощие, что торчали ребра, похожие на сучья, и чернохвостые овцы, вид которых вызывал жалость. Большей частью фермы были целы, хотя то там, то тут попадались и сожженные. Может, сгоревшие дома должны были напоминать уцелевшим жителям, что случится с ними, если они не объявят себя приверженцами Возрожденного Дракона?
На одной из ферм Эгвейн заметила фуражиров лорда Брина. Без сомнения, это его люди, судя по тому, каким взглядом он посмотрел на них, и по отсутствию белого флага. Солдаты Отряда Красной руки всегда старались тем или иным способом напомнить окружающим, кто они такие. Кроме вымпелов и знамен, в последнее время многие из них стали носить красную косынку, повязанную на руке ближе к плечу.
Под охраной большой группы всадников мычали и блеяли с полдюжины коров и две дюжины овец, в то время как солдаты тащили из амбара к фургону набитые мешки, не обращая внимания на стоящих тут же с поникшей головой фермера и его семейство, одетых в темную домотканую одежду и мрачно взирающих исподлобья на происходящее. Маленькая девочка, в таком же глубоком чепчике, что и прочие дети, плакала, уткнувшись в юбки матери. Кое-кто из мальчишек зло сжимал кулачки, словно собираясь драться. Конечно, фермеру заплатят, хотя и не столько, сколько на самом деле стоит то, что у него забрали. Но даже если бы у него хватило духу попытаться помешать двадцати солдатам в полном боевом облачении и при оружии, он не стал бы этого делать, памятуя о сожженных фермах. В сгоревших развалинах солдаты Брина нередко находили обугленные трупы мужчин, женщин и детей, причем сплошь и рядом двери и окна оказывались заколочены снаружи.