ХЕЛЕНА АННИККИ ТОЙВИО

* 15.4.1974 † 1.9.1989

Есть сила, превосходящая даже смерть.

Это любовь,

любовь живет.





Вот где она теперь, думает Саана и проводит рукой по ледяному каменному надгробию. Хелена. Сколько же лет ей было? Саана еще раз считает возраст, чтобы убедиться: ошибки нет, девушка умерла в пятнадцать. А как она сама, пятнадцатилетняя Саана, смотрела на жизнь и мир? Уж конечно, не так, как сейчас, когда ей перевалило за тридцать. Последние несколько лет Саане кажется, что, несмотря на кризисы и неудачи, жизнь с каждым годом становится все лучше. По чуть-чуть, но все-таки.

Саана достает телефон и делает фото Хелениной могилы. Направляясь к дороге, Саана думает о том, что об этом сказала бы сама Хелена, будь у нее такая возможность. Небо все такое же пасмурное, однако дождь пока не начался. Видимо, Саане сегодня везет и она успеет прибежать домой до первых капелек.

— Девушка! — раздается мужской голос со стороны церкви. — Вы нашли, что искали?

Саана останавливается и оборачивается посмотреть на говорящего. В дверях мрачной каменной церкви стоит мужчина в пестром шерстяном свитере и брюках. Из выреза на шее выглядывает воротничок священника.

— Нашла, спасибо, — отвечает Саана и чисто из вежливости делает пару шагов обратно в сторону церкви.

— И что же искали? — спрашивает священник и выжидающе смотрит на Саану.

— Просто наслаждалась здешними красотами, бродила по старому кладбищу, — говорит Саана первое, что пришло в голову. Она решила особо не распространяться о своем Деле.

— Я вас вроде раньше тут не встречал, — говорит мужчина и выходит.

— Да… — неуверенно соглашается Саана. Ей почему-то не хочется продолжать разговор. Хочется как можно скорее оказаться у тети и записать свои впечатления от кладбища и могилы Хелены.

— Уже побывали внутри? На церковь стоило бы взглянуть, — говорит мужчина, рукой указывая на строение.

— Еще нет, — отвечает Саана и не знает, нужно ли сообщать священнику о том, что она неверующая.

— Тогда приходите, вам будут рады. Ну, если захотите, — быстро добавляет мужчина и улыбается. — Церковь нашей Хартолы всегда рада гостям. Когда что-то тревожит, люди знают по крайней мере одно место, где им помогут, и одного человека, который выслушает, — произносит мужчина и указывает на себя. Он всегда выслушает.

— О, понятно, — говорит Саана, отчаянно желая исчезнуть. Ей всегда было неуютно в компании священнослужителей. Саана роется в сумочке и достает оттуда телефон. Она бросает взгляд на экран и делает вид, будто внезапно получила сообщение — что-то срочное, надо бежать.

— Ну, мне пора. Все уже заждались, — торопливо выдавливает из себя Саана и поворачивается к дороге.

Священник машет Сааниной спине рукой в знак прощания, потом неспешно уходит обратно к церкви. Саана же несется, почти бежит, и чувствует, как этот давний трагический случай разбудил ее, вернул к жизни. Любопытство и воодушевление смешиваются в душе Сааны со щемящей тоской. Как же мало успела повидать на этом свете Хелена! Осиновые листочки мерцают и шелестят на легком ветерке, вот и первые капли дождя летят с неба, превращаясь на земле в крохотные пятнышки. В этот момент Саана переходит на бег и обещает себе: все обязательно услышат о Хелене, она не будет забыта.





ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА


Хартола, скромно пристроившаяся у Национальной дороги номер 4, была поселением со своей особенной атмосферой и неспешным укладом жизни. Пара магазинчиков, почта, полицейский участок, пекарня. Заправка Kesoil, бар Unioni, колледж Восточного Хяме. В центре Хартолы по площади ничто не могло сравниться с кладбищем. Мертвых почитали усерднее, чем живых. Хартола была королевской общиной, которую, согласно преданиям, настоящий король посетил в 1802 году. Она напоминала затхлый воздух в доме, простоявшем без присмотра неизвестно сколько времени. Замерший музей так и манил своей самобытностью, но начинал нехотя делиться малоприятными деталями, стоило лишь хорошенько присмотреться. Велосипеды, клубника на каждом углу и восхитительный хлеб на закваске. Ветхие дома. Рты, полные историй и сплетен. Косые взгляды, загадочное молчание. Секреты. Мало-помалу на ярком свету Хартола обретала совсем иные очертания. Единственная королевская община Финляндии, невесть что о себе возомнившая. В застоявшемся воздухе, хаотично поблескивая в лучах солнца, кружились пылинки. Простые рабочие и большие шишки. Усадьба Коскипяя и красная ветряная мельница. Тайнионвирта. Смерть.



Хелена сидела в комнате, почесывая Нойманна. Вообще, поначалу Нойманн был отцовской охотничьей собакой, но Хелена постоянно с ним возилась, и в итоге псу разрешили спать в доме. Ему и место отвели — в комнате Хелены, прямо под постером группы Dingo[15]. Через какое-то время Нойманн перестал интересоваться охотой, посвятив всего себя заботливой Хелене, — отец сдался и махнул на эту парочку рукой.

Клубничная ферма семьи Тойвио впечатляла своими размерами и устройством. Она состояла из красного жилого дома, отапливаемого хлева, теплицы и большого гаража, где хранились все инструменты и располагалась кладовая. Раньше фермой владели дедушка и бабушка Хелены. Теперь — ее родители. «Смена поколений», — сказал отец в час икс. Никто даже не улыбнулся. В семье все были лютеранами, ревностно чтущими Слово Божье. Таким не пристало смеяться. Пускай веселятся развратники и шалопаи, а также те, у кого на плечах не лежит целая ферма. По весне клубника выжимала из семейства Тойвио все соки. Не очень-то тянуло посмеяться. Однако и серьезные люди умеют радоваться жизни, просто по-своему.

В доме Хелены каждый день подавали клубнику. Осенью и зимой — из холодильника, летом свежую.

— Неужели не надоела еще? — спросила однажды Хеленина лучшая подруга Йоханна.

— Никогда не надоест, — ответила Хелена.



Тем летом песня «Я помню тебя, Элейн»[16] постоянно играла в голове Хелены, аккомпанируя прогулкам по тихим тропкам или густому ельнику. Ее любили крутить по радио, которое Хелена тихо-тихо слушала по вечерам одна в своей комнате. Ей так хотелось быть для кого-то такой вот Элейн. «Каков мой путь — не в этом суть, / Хоть день на дворе, хоть ночь». Тайком, когда никто не мог увидеть, Хелена пританцовывала у зеркала, нарядившись в чудесное красное платье с белыми кружочками и очень глубоким вырезом. Ей уже исполнилось пятнадцать, но родители продолжали делать вид, что по дому бегает маленькая девочка. Хелена разглядывала себя в зеркало, вертелась и так, и эдак. Она замечала, как меняется ее тело, как очертания становятся более волнующими и женственными. Полностью принимала эту метаморфозу и вздыхала от томительного ожидания. Ожидания… чего-то. Этим летом все должно измениться. Она станет взрослой.

Каждое лето Хелена работала в ларьке с клубникой, и этот год не стал исключением. Ягодная должность была ей на роду написана.

Она продавала собранную утром клубнику сорта «полка» в ларечке на небольшой торговой площади прямо перед магазином S-Market. Дела шли по-разному, так что порой Хелене приходилось выстаивать за прилавком целый день.

«Клубничная ферма Тойвио желает всем чудесного лета!», «Край родной — клубничный, край чужой — черничный», «Клубники — выше крыши!» — такими милыми табличками Хелена украшала свой ларек. Многим эти таблички поднимали настроение. Но безоговорочным фаворитом была лучезарно улыбающаяся ягода клубники, нарисованная на деревяшке. Из года в год она служила главным украшением Хелениного места.


— Я вам так скажу: как вижу ту радостную клубнику, так и вспоминаю, что лето на дворе, — сообщила однажды местная беззубая старушка. Да и детишкам этот рисунок очень нравился: поравнявшись с Хеленой, они всегда подмигивали ему, плетясь за родителями. «Хелена хорошая», — говорила окрестная ребятня. «Хелена — добросовестная девочка и учится прилежно», — наперебой твердили учителя. «Хелена нравственно чиста и непорочна», — утверждали родители. Но в душе самой Хелены теплились и другие желания, кроме как быть послушной, приятной и ответственной. Хелена превращалась в молодую женщину, голодную до авантюр.

Когда в первый день сентября тело Хелены нашли в речном пороге, все вдруг затихли. Такая замечательная девочка. Как она могла просто взять и умереть — для всех это было за гранью понимания. Их милая клубничная Хелена.

А пока еще не настал этот роковой момент, не произошли события, повлекшие за собой трагическую неизбежность, пока все было хорошо, Хелена стояла, опершись на прилавок. Иногда она ныряла под стол, чтобы достать еще немного корзиночек с клубникой. День стоял жаркий и пасмурный, но ягоды буквально разлетались. Каждый, кто заходил в универсам, заодно прихватывал и корзиночку клубники.

Хелена с интересом наблюдала за людьми и припарковавшимися поблизости автомобилями. Живое общение ей нравилось куда больше, чем работа в поле, вдалеке от разговоров. Ларек был окошком, своеобразным проводником в мир событий Хартолы. Одни пришли вместе, другие поодиночке. Этот дуется, тот веселится, там кого-то обсуждают. Еще из ларька было удобно разглядывать парней. Но хартольские рыцари не привлекали Хелену в том смысле, какой она вкладывала в понятие «привлекательность». По мнению Хелены, настоящая привлекательность — это когда тебе становится нечем дышать, ты начинаешь ловить ртом воздух и пожирать Его глазами. Вот такого-то с Хеленой никогда и не случалось. Местные парни только и знали, что возиться со своими мопедами да гордиться жалкими тремя волосинами над верхней губой. Книг они в руках не держали, зато держали пиво — напоказ, прямо на торговой площади. Они пили и громко сплевывали, ожидая, что девчонок такая крутость сразит наповал.

Хелена съела все помятые клубнички на дне ящика и снова принялась наблюдать за людьми, приходящими и уходящими. Хотя, если уж совсем честно, она все время чего-то ждала. Что нечто особенное, уникальное случится с ней именно этим летом — и все изменится по щелчку пальцев. Мрачные тучи за пару часов успели долететь до магазина и замереть прямо над ним. Местами проглядывало солнышко, но погода была давящей, весь день напрашивался дождь. Еще чуть-чуть — и громыхнет так, что мало не покажется. Хелена оглядела стоящие перед ней корзиночки с ягодами. Если повезет, она успеет продать их до дождя. Вдруг зачесался глаз, Хелена потерла его правой рукой и увидела ресничку на указательном пальце. У ларька никто не стоял. На парковке тоже почти никого не было. Хелена осторожно переместила ресничку на кончик большого пальца, следя за тем, чтобы ветер не унес ее раньше времени, затем закрыла глаза и сдула сама. Выполняя этот детский ритуал, она думала о своем заветном желании. Чтобы скоро случилось нечто волнующее и исключительное.

И когда в тот предгрозовой послеобеденный час у ларька с клубникой остановился незнакомый автомобиль, Хелена прямо извелась от любопытства.





Часть II





27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИ


— Случай специфический, — произносит Йоки и замолкает. Они приехали в Пикку-Хуопалахти, чтобы начать выяснение обстоятельств смерти. — Причина: утопление. Вода найдена в легких и желудке. Есть признаки асфиксии. Одежда почти сухая, поэтому, скорее всего, в резервуар с водой поместили только голову жертвы. Это подтверждают и обнаруженные на шее синяки. Субъект применял силу, жертва явно сопротивлялась. Довольно неприятный способ умереть. Утопление, еще и кое-какая деталь на крайне чувствительном месте, — продолжает Йоки и делает взмах рукой, приглашая Яна взглянуть.

Ян выдыхает. Вот и зацепка. Теперь ему не составит труда погрузиться с головой в работу и не думать о вопросе Хейди, не думать о маме. Она и так в основном дремлет и отдыхает — он бы не знал, чем заняться у ее кровати.

Йоки приподнимает белую ткань, накрывающую окоченевший труп на столе для аутопсии.

— Взгляни-ка, — предлагает Йоки совершенно спокойно. Это человек, в голосе которого нет вообще никаких оттенков. Все нейтрально и по сути, по-Дайверски.

Ян прослеживает путь руки судмедэксперта — и резко отворачивается. Какая гадость. Йоки указывает прямо на промежность мужчины. На синеватой мошонке жертвы — большой кровавый след, с момента смерти уже успевший немного потемнеть. Справившись со своей первой реакцией, Ян снова смотрит на пострадавшее место и понимает, что за этим шрамом тоже стоит какая-то логика. Он присматривается к трупу еще внимательнее.

— Клеймо. Это же клеймо, — озвучивает Ян свои мысли.

— Не успело зажить. Было сделано наживую, и я бы сказал, что мужчина умер почти сразу после клеймения. Rigor mortis[17] толком не началось, когда мы обнаружили тело, и, принимая во внимание степень окоченения на данный момент, можно предположить, что смерть произошла между пятью и шестью часами утра, — делает вывод Йоки, глядя Яну прямо в глаза.

— То есть труп оставили у Королевских ворот около шести утра. Его нашли менее чем через час, — подсчитывает Ян. — Топили тоже в окрестностях Королевских ворот.

— Если интересует мое мнение, то этот случай не совсем обычный. Субъект хотел, чтобы труп нашли. Хотел оставить его у всех на виду. И, что особенно интересно, на трупе есть метка, — размеренно рассуждает Дайвер, пока Ян с разных ракурсов снимает на телефон клеймо.

— Так, — бормочет Ян. — У нас есть тело и тот, кто посчитал нужным оставить на этом теле свою визитку.

Он вновь поворачивается к омерзительной клейменой промежности, на которой в момент смерти было настоящее месиво. Жар железа подпалил волоски около шрамов. Ян нагибается рассмотреть поближе. Он задерживает дыхание, чтобы не вдохнуть ртом или носом источаемое трупом зловоние.

— Мне одному это напоминает корону или что-то подобное? — спрашивает Ян у Дайвера, кивая на клеймо.

— Нет, я тоже так решил, — соглашается Дайвер. — На мужчине выжгли корону. И затем утопили.

— М-м-м… — бормочет Ян.

— Скоро получу результаты анализа крови, вдруг обнаружатся следы наркотиков. Покойник — человек высокий и для своих лет в очень хорошей форме. На теле нет обширных увечий, поэтому вопрос в том, как именно мужчину застали врасплох и заманили в ловушку. Я бы поставил на электрошокер или наркотики. За исключением синяков на шее, следов борьбы на теле нет, — подытоживает Дайвер и смотрит на часы. — Обед в самом разгаре. Сегодня в меню бефстроганов. Выход, думаю, найдешь сам, — бросает он, стремительно разворачивается и идет к коридору.

Ян усмехается, потряхивая головой. Только патологоанатомы обладают способностью моментально переключаться на мысли о еде после того, как пару часов покопаются в трупе. Йоки тот еще шельмец, но ему все простительно.

— Отчет сам занесу, — по-деловому добавляет Йоки, стоя в дверном проеме и не глядя на Яна.

Ян кивает и остается один посреди камер с трупами. Люминесцентная лампа еле заметно помигивает на потолке. В остальном — полная тишина.

Ян смотрит на камеру, в которой вскрытия дожидается только что положенное Дайвером тело. Перед глазами до сих пор то кошмарное клеймо. Изображение короны. А труп нашли у Королевских ворот. Это должно символизировать власть? Род? Наследование? Возможно, жертва была крупной шишкой — или стремилась ею стать.

Ян покидает наконец компанию мертвых вскрытых тел и выходит из морга. Пока довольно сложно делать какие-то выводы о мотивах человека, клеймящего других короной. Но этот факт сам по себе — большое подспорье в работе. Это зацепка, способная сильно ускорить расследование. Это след, который надо брать безо всяких сомнений. Где-то их поджидает убийца, заявивший о своем существовании кричащим символизмом. Он действовал чисто, ничего после себя не оставил — только запланированный результат, видимый абсолютно всем. Яну неприятно признавать это, однако выверенность действий и скрупулезный расчет убийцы, как правило, намекают на серию. Возможно, игра только началась и это — первое клеймо в череде многих.



Ян дает своей команде немного времени, а сам отправляется в хоспис «Терхокоти». Паршивый офисный кофе плещется в желудке, голова раскалывается. Он понимает, что проголодался. Погрузившись в работу, моментально забываешь о базовых потребностях. Дежурство подходит к концу — можно и о себе подумать. Сегодня даже свежему воздуху не под силу вывести Яна из ступора. Глядя на круглосуточный магазин, он вспоминает о своем холодильнике: там вообще что-то осталось? Когда он ел в последний раз? Ян по жизни страдает неумением учитывать голод при планировании дел и запасаться продуктами впрок. Он притормаживает у магазина и спрыгивает с велосипеда. Нужно хоть чем-то разжиться.

В «Терхокоти» Ян, перекусивший холодным сэндвичем из вакуумной упаковки и двумя бананами, приезжает через час. Вдруг на ум приходит Хейди и ее шутливые упреки, мол, ты что, не слышал о святом правиле «один день — один банан»? Яну терпения не хватает соблюдать какие бы то ни было рекомендации по питанию. Он осматривается. Везде тихо и чисто. Вот так теперь выглядят его дни: сперва кофе, бюрократия и преступления, а потом повисшее в воздухе печальное умиротворение и атмосфера жизней, подходящих к концу. Еще в «Терхокоти» всегда ведутся беседы о детстве, общих воспоминаниях и истекающем времени, об оставшихся неделях и днях.

Каждый раз Яну стоит невероятных усилий прийти к маме в хоспис. В место, где все готовятся к смерти. При встрече с людьми в коридорах он старается держать на лице нейтральную улыбку. Старик в инвалидной коляске, молодая женщина, читающая книгу на веранде. Почему они здесь? Работники разносят всем воду — их не нужно просить об этом, они взбивают подушки, дают лекарства от боли и приветливо улыбаются. И хотя пациенты уже одной ногой в могиле, все равно необходимо следить за тем, чтобы им удобно сиделось, подкладывать мягкие валики. Следить за уровнем воды в стакане, регулярно менять цветы в вазах на свежие. Настоящее время — вот главное богатство. Каждое утро занавески открываются, чтобы озарить чьи-то последние мгновения солнечными лучами.

Каково это — переехать в дом, из которого уже наверняка никуда не деться? Ян даже не пытается представить себе, что чувствовала его мама, оказавшись здесь, в «Терхокоти». В месте, где минуты — наперечет. Никто точно не знает, как все произойдет, как долго продлится еще их жизнь. В хосписах люди проводят дни, самое большее — недели, до месяцев дело почти не доходит. Ян берет маму за руку. Похоже, она снова спит.