Такие простые слова, но как они греют душу! Рука сама потянулась погладить одну из подвесок. Всего за пару месяцев этот жест стал почти автоматическим. И тут Лиза сделала то, что никогда и ни при каком раскладе не сделала бы раньше – она расстегнула пуговку на блузке и сфотографировала себя. Нет, не себя. Его подарок. Ничего эротического, просто третья расстегнутая пуговка, даже не открывающая ложбинку между грудей. Расстегнула, чтобы было лучше видно колье, которое она и сфотографировала. Проверила, что не видно ничего лишнего, и тут же отправила Герману. Щеки при этом полыхали так, будто она отправила ему фото в стиле "ню". Следом полетело сообщение:

"Оно меня успокаивает".

Нет, правда, казалось бы, что здесь такого? Он ей продемонстрировал её подарок, показав, что дорожит им. Она, в ответ, сделала то же самое. Тогда почему у неё такое чувство, что они с Германом делают что-то такое за что родители, узнав, отругают? Хотя, в их случае, конечно, не родители, а дети. Точнее, дочь Германа. Нет, неправильно это. Да и Вильма, узнав, может сделать то, чем пригрозила – лишит её общения с внуком. Герману хорошо, он рядом! Так что именно Лиза рискует потерять общение с внуком.

То, что сама ситуация абсурдна – это понятно! Это даже не обсуждается. Тем более, сейчас, спустя время, и тем более, что сама Лиза уже приняла её. Приняла тогда, сидя в машине с Германом. Так что уж теперь то бунтовать? А теперь именно так и получается, как она и сказала своей матери: дети расстались, и вот она я! Явилась, не запылилась. Нет, неправильно это.

С этим мужчиной ей не нужен был простой флирт.

Флирта ей, неожиданно, хватало. Почему неожиданно? Да потому, что она ведь не вешала объявления на своем лбу, что свободна. А мужчины вдруг стали пытаться с ней познакомиться. В кафе, на прогулке в парке, да даже в магазине, стоя в очереди в кассу. Не с красавицей Ингушей, которая моложе её почти на 15 лет, а именно с ней, с Лизой.

Дружба тоже вряд ли бы между ними завязалась. Не верила Лиза в дружбу между мужчиной и женщиной. Ну, разве что, будь он моложе её, скажем, лет на 25. Она же не всеми любимая певица, чтобы крутить романы с мужчиной, который годится ей в сыновья.

Нет, с Германом ей хотелось именно серьёзных и длительных отношений. Вот они у неё и будут: им ещё внука растить! Их общего внука. Да, вот уже совсем скоро она станет бабушкой. Странное чувство. Радость от рождения внука и одновременно осознание того, что вот она, и старость, подкралась тихо и незаметно…

Да! Вот на этом и зафиксируйся, Элизабет! Ты уже почти бабушка, какая уж тут любовь…

А Герман, получив в ответ от Элизабет фото той цепочки с тремя подвесками, замер от собственных ощущений во всем теле. В ушах стучал пульс, руки предательски задрожали, а в паху потяжелело так, как давно не тяжелело. Быстро и стремительно, как в юности при виде красивой девушки в мини-юбке. Ни лица, ни даже намека на эротизм на фото, присланном Элизабет, не было и в помине. Всего лишь фото цепочки. Но цепочка была на её груди. Вот ворот белой блузки, простая пуговка, а вот родинка. Как раз рядом с одной из подвесок. Простая обыкновенная родинка, каких много на теле. Но он представил эту женщину полностью обнаженной, в одном лишь этом колье и то, как он будет целовать и эту родинку, и все, какие найдет на её теле.

– Да что б тебя! – ругнулся Герман сам на себя, поняв, что в паху потяжелело, – это ж надо, как меня накрыло от одной лишь фотографии. Это ж так и до позора недалеко, в реальности то! Я ведь кончу раньше времени, едва увижу, как она эти самые пуговки на своей блузке расстегивает!

И только потом Герман осознал, что говорит о самом факте того, что именно он увидит и сделает. И говорит он об этом не в условном наклонении. Вот те раз! С чего вдруг? Он же сам озвучил Элизабет условие дочери, и она его приняла. Смирилась, ушла из его жизни.

И он даже научился с этим жить – спасибо работе, спасала! А потом этот перелом и три недели в кровати. Он помнит свою реакцию на слова врача, когда пришел в себя после операции:

– К Вам посетительница! Я, конечно, против визитов, ещё слишком рано, но она настаивает. Так что разрешаю Вам 10 минут общения!

Почему вдруг его мозг нарисовал картинку, что именно Элизабет сейчас зайдет к нему в палату? Зашла, конечно, дочь, потому что ведь он сам просил позвонить именно ей. Его тогда спасли слова врача о том, что на общение всего 10 минут отведено. Впервые в жизни Герман был рад тому, что Вильма должна была скоро уйти.

С желанием позвонить Элизабет он боролся на протяжении недели. Когда ты лежишь, прикованный к постели, чего только не приходит на ум! Потом привычно спасла работа, уход в неё с головой, и желание позвонить отступило. Не ушло насовсем, нет! Просто притупилось.

А потом, ещё через неделю, Вильма сообщила, что они с Алексом разорвали помолвку. Аргументы в защиту парня Вильма слушать не хотела. Герман опять не узнавал свою дочь. Она стала злой, даже деспотичной.

– Он не может уехать и бросить меня на долгих четыре месяца! – кричала она на все слова Германа о том, что ведь и она может поехать к Саше в Японию.

– Что я там буду делать? Создавать наряды для гейш? Или для сдвинутых на анимэ малолеток?

Признаться, Герман тогда чуть не сорвался и не позвонил Элизабет. Сейчас ничто не мешало им быть вместе. Но как она восприняла бы этот его звонок? Как-то всё глупо, и как будто не про него! Видел бы его тогда кто-нибудь из деловых партнеров, не поверил бы, что перед ним тот самый Герман Штерн, тот, кого все называют айсбергом. От былого айсберга в тот момент осталась только лужица. Маленькая и жалкая. И он, Герман, начал опять наращивать свой панцирь из корки льда. Благо завод, который они открывали в Китае, требовал много внимания и сил.

Теперь даже Вильма не могла пробиться под эту его корку льда. Не потому, что не хотела, нет, дочь делала попытки общаться, как раньше. У него не получалось как раньше.

Услышав сегодня, как Вильма говорит с кем-то по телефону, он сначала не придал этому значения. Мало ли с кем его дочь общается? Но потом он понял, услышал, почувствовал: Вильма говорит с Элизабет!

"Хорошо, буду. Спасибо!" и "Хорошо, я Вам его напишу!" сказанные не свойственным для Вильмы в последнее время резким тоном, а сказанные спокойно и даже неуверенно, и навели его на эту мысль.

Его Элизабет, эта невероятная женщина, что-то такое затронула в душе его дочери, он это слышал. Она смогла достучаться до его дочери! Подтверждением стали последующие слова дочери: "Она хотела знать, как я себя чувствую. Мы говорили обо мне и о том, как протекает беременность!

– И?

– И я обещала ей написать свой номер телефона, чтобы она звонила не на твой номер!"

Закончила дочь непривычно тихо и нерешительно. Такой свою дочь Герман не видел уже давно. А уж о том, когда она просила у него прощения – это вообще надо в календаре красным маркером отмечать. Не потому, что не умела или не считала нужным. Нет! И умела, и просила. Но потом, после знакомства с Элизабет, дочь как подменили. Она выдвинула условия отцу и вот теперь выдвинула их и Александру. Он их принял, а вот парень нет. И, казалось бы, что парень лишился возможности общаться со своим сыном, выбрав карьеру, но Герман знал, что всё совсем не так. И да, он уважал поступок парня. Парень показал свой характер. Да и потом, вот родит Вильма, и они помирятся. Герман уверен в этом! Во-первых, не похож Александр на того, кто бросает своего ребенка. А, во-вторых, тот звонок от Александра, служит тому подтверждением.

Парень не испугался и позвонил сам. Позвонил на следующий день и не просто сообщил, а поставил его, Германа, в известность о том, что он не отказывается от своего сына. Он даже сообщил ему, Герману, когда он готов встретиться.

– У меня сейчас контракт на четыре месяца, он истекает, – парень назвал дату, – потом у меня будет неделя. Потом защита диплома и, скорей всего, мне опять надо будет улетать. Но я хочу с Вами встретиться.

– Хорошо, я тебя услышал!

И то, что Александр сказал тогда, очень ему, Герману, понравилось!

– Гормоны придут в норму, мозг перестанет работать в странном режиме "только по-моему желанию и никак иначе", и Вильма поймет, что была не права!

– Я выкрою время на нашу встречу! – ответил он тогда Александру.

– И ещё, Герман, я хотел бы Вас попросить высылать мне отчет о здоровье Вильмы и о том, как протекает её беременность. Я должен знать, как растет мой сын.

– Хорошо, я тебя понимаю. Я буду тебе высылать отчеты.

Нет, определенно, парень молодец! И Герман высылал ему всё, что присылала ему самому Вильма о своем здоровье. И даже эти странные черно-белые пульсирующие и непонятные видеозаписи с аппарата УЗИ.

Сейчас, когда Вильма ещё не родила, не страшно, что Александра нет рядом. Рядом есть он, Герман, Вильма не голодает, следит за своим здоровьем, значит, есть надежда, что всё у них наладится. Вот и Элизабет смогла всего одним звонком что-то такое тронуть в его дочери. Значит, всё будет хорошо у дочери с Александром, и они обязательно помирятся.


И вот это фото с колье на груди Элизабет всколыхнуло всё то, что он так старательно гнал от себя. И даже уже думал, что загнал, запечатал, нарастил толщу льда. Одно единственное фото и её слова "Оно меня успокаивает" вернули всё на начало.

Не забыла. Не обижена. Потому, как была бы обижена, не носила бы его подарок. И уж точно он бы её не успокаивал!

Герман сидел за столом, смотрел на это фото и улыбался. Из задумчивости его вывел стук в дверь кабинета и слова дочери:

– Пап, можно я войду? – и стремительное открывание двери. Герман не успел ничего ей ответить, он, даже не был уверен, что успел убрать улыбку со своего лица.

– Да, Вильма, что ты хотела?

– Мне только что звонила моя мать.

– Что? Кто? – улыбка сползла сама, – и давно вы с ней общаетесь?





Глава 23




– Мы не общаемся! – дочь выглядела растерянной и даже какой-то потерянной, – пап, откуда у неё мой номер телефона?

– Хороший вопрос, дочь! – Герман убрал шкатулку в ящик стола и привычно закрыл его на ключ, – и чего она хотела?

– Встретиться. Со мной, без тебя.

– Она твоя мать, имеет право! – Герман усмехнулся.

– Но я не хочу. Я её не знаю!

– А это уже твоё право! Не хочешь – не встречайся. Хотя, может, стоит сходить на встречу?

– Зачем?

– Ну, хотя бы посмотришь на свою мать, а заодно и узнаешь, чего она хочет.

– Да, пап, пожалуй, ты прав. Просто так, спустя 20 лет, эта женщина не могла воспылать ко мне любовью. Значит, ей что-то надо от нас.

Следующие слова вырвались прежде, чем он это осмыслил:

– Вильма, а хочешь, я схожу вместо тебя? Ну, или с тобой.

– Что, правда, пойдешь? – в глазах дочери появилась надежда.

– Правда, пойду. Не хочу отпускать тебя сейчас, в твоем положении, одну на встречу с этой женщиной.

– Спасибо, пап! Тогда я назначаю встречу! – и Вильма нажала на звонок в телефоне и неожиданно поставила на громкую связь.

– Вильма, дорогая, я рада, что ты смогла так быстро перезвонить! – услышал Герман голос Линды, любимой когда-то им женщины.

– Я готова с тобой встретиться! – произнесла Вильма.

Герман глянул в своё расписание и написал дочери на листке: "Завтра. В 14.00, в баре "The Hat Bar". Вильма прочла, вскинула удивленно брови, но озвучила это матери.

– Значит, он тебе рассказал, – явно улыбаясь и растягивая слова, произнесла Линда в ответ довольным тоном, – хорошо, давай там.

– Ты уверена, что узнаешь меня? – усмехнулась Вильма.

– О, да! Сердце мне подскажет! До встречи, дорогая! – и Линда первой положила трубку.

– Пап, не хочешь ничего мне рассказать? С чего, вдруг ты решил её сводить в этот популярный бар? – Вильма удивленно смотрела на отца, – и что ты такого, как она думает, мне уже рассказал?

– Мы там познакомились с твоей матерью, – усмехнулся он одними губами.

– И что? Нахлынули вдруг воспоминания? – удивилась дочь.

– О нет! Но я хочу посмотреть на неё именно в этой обстановке. А заодно и понять, чего она на самом деле хочет? Она же вот сейчас думает, что я все эти 20 лет любил её, раз даже тебе рассказал об этом баре. А значит, думает, что она руководит ситуацией и сможет легко добиться того, чего она хочет. А она точно чего-то хочет. И скорей всего, денег.

– О! Узнаю своего отца! – улыбнулась Вильма.

На встречу с Линдой отец с дочерью пришли вовремя.