Заморосил дождик. Дворники с тихим скрипом скользили по стеклу то влево, то вправо, выписывая дугу. Тоска. Дворники смахивали капли дождя, и стекло становилось чистым, но затем все приходилось начинать сначала.
Шорох дождя убаюкивал. Мне нравился этот звук. Интересно, так было всегда?
Хотелось бы спросить об этом папу, но… вопрос какой-то чудной. Кто, кроме меня, может знать, что мне нравится, а что нет? «Провалы в памяти, ничего страшного, так и должно быть, – убеждала я сама себя. – Чего зря тревожить родителей».
Сэм. Лучше подумаю о нем. Я попросила Сэма о помощи, однако теперь… Я сидела в холодной машине, шел дождь, папа то и дело протирал тряпкой запотевавшее стекло. И меня одолели сомнения – нужна ли мне помощь? Сэм держался как-то отчужденно. Почему? Всю голову сломала, но ответа не нашла. Не нашла суждений, не нашла чувств. Просто образ, идущий за образом, мысль за мыслью.
Нужна ли мне помощь Сэма? Понятия не имею. А вот ответы – еще как нужны. Спрошу Сэма и получу некоторые из них. В конце концов, он ведь согласился.
Вдруг кто-то потряс меня за плечо. Я ненароком стукнулась головой о боковое стекло и села прямо. Дыхание сбилось, я быстро моргала – не сразу поняла, что все хорошо.
– Приехали, – прошептал папа, отстегивая мой ремень безопасности, потому что я была немного не в себе.
Дождь все моросил. Наверное, его однообразный перестук усыпил меня. Мы уже заехали под навес, который папа соорудил несколько лет назад. Капли дождя барабанили не по машине, а по крыше навеса.
Я выпуталась из ремня, сонно протерла глаза. Папа уже взял вещи и открыл мне дверь. Только выбравшись из машины, я поняла, что в салоне была включена печка. Как же холодно! Ветер гулял под навесом, пробирался под одежду.
– Ну и погодка, – пробормотал папа.
Мы направились к входной двери. Мама ждала на пороге: наверное, она давно услышала шум мотора или увидела машину из окна гостиной. Лу с мягкой игрушкой в руках выглядывала из-за маминой спины.
– Давайте шустрее, не то я замерзну насмерть, – поторопила мама.
Лу захихикала.
– Мама, так быстро не получится, – наставительно сообщила она. – Дело ведь не только в температуре. Важно учесть влажность воздуха и то, как долго ты находишься на улице.
Лу часами с большим интересом смотрела по телевизору разные научные передачи. Она впитывала знания, как губка, ни капельки не просачивалось обратно. Пока другие дети смотрели странные мультики, вроде «Спанч Боба», Лу выясняла, что все акулы плавают, чтобы выжить, ведь только так они могут дышать. Или что самки ос жалят даже через несколько часов после смерти. А еще Лу знала: клубника – это не ягода, а орех.
Закатив глаза, мама любовно потрепала Лу по голове, разлохматив ее коротенькую челку. Мы зашли в теплый дом, и я вздохнула с облегчением, когда дверь за спиной захлопнулась. В воздухе струился аромат горячего шоколада и корицы.
– Пахнет потрясающе, – тихо заметила я.
Мама зарделась:
– Ой… спасибо. В смысле, это шоколадные кексы, которые… – тут глаза у нее округлились. – Шоколадные кексы!
И она со всех ног бросилась на кухню, а папа расхохотался.
Вдруг что-то коснулось моей ноги, и я удивленно посмотрела вниз.
– Мэнни тоже по тебе скучала, – воодушевленно выпалила Лу.
Огромный серо-полосатый мейн-кун потерся об мои ноги.
Вообще-то бедную животинку звали Мануэлой. Но в какой-то миг сестра помешалась на «Ледниковом периоде», поэтому кошке пришлось жить с таким странным именем. Я сосредоточенно покопалась в памяти. Есть всего несколько воспоминаний о кошке, здоровой, как бульдог, но не такой тяжелой. Почти во всех я выгоняю ее из комнаты. Она мне нравилась или нет? Кто бы знал…
– Я отнесу наверх твою сумку. Хочешь остаться здесь, внизу? – спросил папа.
– Думаю, мне лучше прилечь. Ненадолго.
– Конечно. Только будь осторожна, не торопись.
Вслед за папой я поднялась по лестнице, повернула налево и замерла на пороге своей спальни. Ароматическая свеча, стоявшая на подоконнике, источала запах хвои. Кровать застлана свежим бельем – видимо, мама постаралась. Все так, как я помнила. Слева от кровати стоял гардероб, а рядом с окном – большое зеркало. Одна стена выкрашена в симпатичный зеленый цвет, старый деревянный пол прятался под бежевым ковром. Справа письменный стол и маленький книжный шкаф, заваленный в основном журналами. Рядом – моя скромная коллекция компакт-дисков и разноцветный пуфик. Я с облегчением огляделась по сторонам. Скромно и уютно. Места немного, но его хватит. Так что спальня мне понравилась. Даже очень. Любила ли я ее раньше? Думаю, да, иначе она выглядела бы по-другому. Хоть что-то в моей жизни не изменилось – некоторые вещи нравились мне раньше и нравятся сейчас.
Это радовало.
Кто-то коснулся моей ладони прохладными нежными пальцами, и я вздрогнула. Лу поспешно отдернула руку и пристыженно потупилась.
– Прости. Знаю, ты этого не любишь, – прошептала она и выбежала из комнаты.
Я смотрела ей вслед, озадаченно нахмурившись. Я не люблю? Что именно? Когда она трогает меня? Берет за руку? Но… но в этом нет ничего противного. Я просто задумалась и от неожиданности немного испугалась. Реакция сестры меня озадачила, но я не пошла за ней. Решила дать немного времени ей. Нам обеим. В тот миг я просто ничего не понимала.
Папа оставил сумку у шкафа. Я, наконец, переступила порог спальни, села на кровать. В правой руке я все еще держала выключенный новый телефон.
– Отдыхай. Захочешь пить – вот рядом с кроватью бутылка воды. Мы заглянем к тебе после обеда, а если ты будешь спать, то придем еще раз вечером. И успокоим Лу, объясним, что тебе нужен покой.
– Она злится на меня?
Папа улыбнулся:
– Нет. Лу очень рада, что ты вернулась, просто переживает.
С этими словами он закрыл дверь, и я снова осталась одна.
Быть дома. Как это?
Я опустила взгляд на телефон, и в сознании мелькнули лица Тима, Эллы и Йонаса. Я видела усмешку Йонаса, слышала смех Эллы… и крик Тима. Рев музыки в ушах, удар, еще один. Темнота. Меня швырнуло в сторону, и…
Я распахнула глаза – сама не заметила, когда успела их закрыть. Задыхаясь, я жадно хватала ртом воздух, сжимала в вспотевших ладонях смартфон. Не ожидала, что так будет. Последние несколько дней я много спала. Многое я не поняла или забыла, когда проснулась. Многие воспоминания. Но та ночь мне не снилась.
С аварии прошло много времени. Конечно, меня заверили, что с этой троицей все хорошо, но от них самих не было ни слуху ни духу.
Друзья хоть раз позвонили или навестили меня в больнице? Может, мне просто забыли об этом рассказать? Хотелось бы верить…
Я долго давила на кнопку смартфона, пока не загорелся экран. Первым делом выбила в контакты номер Эллы – я помнила его наизусть, – затем открыла Ватсап и написала ей.
Элла, привет. Это Нора. Мне сегодня купили новый телефон. Как видишь, номер остался прежний. Я снова дома. Как дела? Что там у Тима с Йонасом?
На секунду я задумалась: может, поинтересоваться, оправилась ли Элла после случившегося? Инцидент ей снился? Она вспоминает его так же часто, как я? Когда мы сможем встретиться? Ходит ли она в школу? Но я решила повременить. Эти вопросы будут лишними.
При мысли о школе я вздохнула. Скоро придется вернуться к учебе. Но я радовалась, ведь это означало, что все снова как прежде.
Я еще раз скользнула взглядом по комнате: не хотела, словно какая-то отчаявшаяся неудачница, гипнотизировать телефон, надеясь, что Элла ответит. Она моя лучшая подруга. Точно есть причина, по которой она до сих пор со мной не связалась.
Мое внимание привлекла пробковая доска над письменным столом. На ней висели десятки заметок и записок, но в основном фотографии, которые я пришпилила здесь и там. Вставать и подходить ближе не нужно, я отчетливо помнила эти снимки и могла распознать их прямо с кровати. Вот мы с Йонасом, Тимом и Эллой в городе. Большие солнечные очки, мороженое, улыбающиеся лица. Мы шикуем в мегаполисе, пьем коктейли. Помню, специально ради этого мы на автобусе доехали до Ганновера, а там пересели на поезд. У Эллы был день рождения, ей исполнилось семнадцать лет. Мы вернулись утром следующего дня, но из нас четверых только меня посадили под домашний арест на целых три недели. Другая фотография: мы с Эллой, одетые в бикини, отдыхаем в джакузи родителей Тима. Рядом полароидный снимок нас же, оставленных после урока, и так далее. Я выглядела счастливой.
Была ли я счастлива? Без сомнений. В смысле, на фото я смеялась, окруженная друзьями. Эти снимки очень мне дороги, раз я их пришпилила к доске. Разве вешают на стену какую-то безделицу? Нет?
А где тогда фотографии родителей, Лу, Мэнни? Ни одной нет. С Сэмом та же история. Их на доске не хватало.
Неужели они ничего для меня не значили?
По правде, я не знала. Складывала два плюс два, размышляла, стараясь подойти к задачке прагматически и логически, будто моя жизнь – пазл, который надо заново собрать из воспоминаний.
Огромный пазл. И никаких чувств.
Вдруг телефон завибрировал.
ОМГ, ты жива! Мы безумно за тебя волновались. В больнице пробыли всего день, теперь всё опять хорошо. Школа – отстой, у Тима неприятности. Скучаю, хохо!
Я перечитала сообщение Эллы раз пять, но ничего не изменилось. У меня столько вопросов, что почти больно, у нее – ни одного. Да как такое возможно? А Йонас почему не пишет? Почему не звонит и почему у меня нет ни малейшего желания сделать это самой?
Губы задрожали. Я убрала телефон, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы справиться с нахлынувшей тревогой. Снова подняв взгляд на доску, я внимательно рассмотрела снимки.
И представила, что эти запечатленные мгновения были по-настоящему счастливыми.
Просто представила…
Сердце забилось быстрее. Я впилась пальцами в ткань тренировочных штанов.
Вывод такой: запечатленные мгновения значили очень многое, ведь тогда я была счастлива, однако… Я не помнила то чувство. В памяти воскресали очевидные вещи – движения, последовательность, действия. Воспоминания об этом переполняли меня, но их было недостаточно… Проклятье!
Со вздохом я спрятала лицо в ладонях. Никаких чувств. Никаких эмоций не сохранилось. Никакого личного мнения или точки зрения. «Все будет хорошо», – думала я в больнице. Теперь же казалось, что та надежда была ложной. Иногда что-то ломается или заживает совсем не так, как мы того ожидаем.
На секунду я поверила, что моя жизнь стала или становится прежней. Это не так. И ошибкой было думать, что мне незачем просить кого-то о помощи.
Помощь очень нужна. Нужен человек, с которым я смогу все обсудить. Единственный, кто приходил на ум, – это Сэм. Единственный, кому я хотела бы рассказать обо всем…
7
Сэм
Lewis Capaldi – Lost On You
Шорох дождя убаюкивал. Мне нравился этот звук. Интересно, так было всегда?
Хотелось бы спросить об этом папу, но… вопрос какой-то чудной. Кто, кроме меня, может знать, что мне нравится, а что нет? «Провалы в памяти, ничего страшного, так и должно быть, – убеждала я сама себя. – Чего зря тревожить родителей».
Сэм. Лучше подумаю о нем. Я попросила Сэма о помощи, однако теперь… Я сидела в холодной машине, шел дождь, папа то и дело протирал тряпкой запотевавшее стекло. И меня одолели сомнения – нужна ли мне помощь? Сэм держался как-то отчужденно. Почему? Всю голову сломала, но ответа не нашла. Не нашла суждений, не нашла чувств. Просто образ, идущий за образом, мысль за мыслью.
Нужна ли мне помощь Сэма? Понятия не имею. А вот ответы – еще как нужны. Спрошу Сэма и получу некоторые из них. В конце концов, он ведь согласился.
Вдруг кто-то потряс меня за плечо. Я ненароком стукнулась головой о боковое стекло и села прямо. Дыхание сбилось, я быстро моргала – не сразу поняла, что все хорошо.
– Приехали, – прошептал папа, отстегивая мой ремень безопасности, потому что я была немного не в себе.
Дождь все моросил. Наверное, его однообразный перестук усыпил меня. Мы уже заехали под навес, который папа соорудил несколько лет назад. Капли дождя барабанили не по машине, а по крыше навеса.
Я выпуталась из ремня, сонно протерла глаза. Папа уже взял вещи и открыл мне дверь. Только выбравшись из машины, я поняла, что в салоне была включена печка. Как же холодно! Ветер гулял под навесом, пробирался под одежду.
– Ну и погодка, – пробормотал папа.
Мы направились к входной двери. Мама ждала на пороге: наверное, она давно услышала шум мотора или увидела машину из окна гостиной. Лу с мягкой игрушкой в руках выглядывала из-за маминой спины.
– Давайте шустрее, не то я замерзну насмерть, – поторопила мама.
Лу захихикала.
– Мама, так быстро не получится, – наставительно сообщила она. – Дело ведь не только в температуре. Важно учесть влажность воздуха и то, как долго ты находишься на улице.
Лу часами с большим интересом смотрела по телевизору разные научные передачи. Она впитывала знания, как губка, ни капельки не просачивалось обратно. Пока другие дети смотрели странные мультики, вроде «Спанч Боба», Лу выясняла, что все акулы плавают, чтобы выжить, ведь только так они могут дышать. Или что самки ос жалят даже через несколько часов после смерти. А еще Лу знала: клубника – это не ягода, а орех.
Закатив глаза, мама любовно потрепала Лу по голове, разлохматив ее коротенькую челку. Мы зашли в теплый дом, и я вздохнула с облегчением, когда дверь за спиной захлопнулась. В воздухе струился аромат горячего шоколада и корицы.
– Пахнет потрясающе, – тихо заметила я.
Мама зарделась:
– Ой… спасибо. В смысле, это шоколадные кексы, которые… – тут глаза у нее округлились. – Шоколадные кексы!
И она со всех ног бросилась на кухню, а папа расхохотался.
Вдруг что-то коснулось моей ноги, и я удивленно посмотрела вниз.
– Мэнни тоже по тебе скучала, – воодушевленно выпалила Лу.
Огромный серо-полосатый мейн-кун потерся об мои ноги.
Вообще-то бедную животинку звали Мануэлой. Но в какой-то миг сестра помешалась на «Ледниковом периоде», поэтому кошке пришлось жить с таким странным именем. Я сосредоточенно покопалась в памяти. Есть всего несколько воспоминаний о кошке, здоровой, как бульдог, но не такой тяжелой. Почти во всех я выгоняю ее из комнаты. Она мне нравилась или нет? Кто бы знал…
– Я отнесу наверх твою сумку. Хочешь остаться здесь, внизу? – спросил папа.
– Думаю, мне лучше прилечь. Ненадолго.
– Конечно. Только будь осторожна, не торопись.
Вслед за папой я поднялась по лестнице, повернула налево и замерла на пороге своей спальни. Ароматическая свеча, стоявшая на подоконнике, источала запах хвои. Кровать застлана свежим бельем – видимо, мама постаралась. Все так, как я помнила. Слева от кровати стоял гардероб, а рядом с окном – большое зеркало. Одна стена выкрашена в симпатичный зеленый цвет, старый деревянный пол прятался под бежевым ковром. Справа письменный стол и маленький книжный шкаф, заваленный в основном журналами. Рядом – моя скромная коллекция компакт-дисков и разноцветный пуфик. Я с облегчением огляделась по сторонам. Скромно и уютно. Места немного, но его хватит. Так что спальня мне понравилась. Даже очень. Любила ли я ее раньше? Думаю, да, иначе она выглядела бы по-другому. Хоть что-то в моей жизни не изменилось – некоторые вещи нравились мне раньше и нравятся сейчас.
Это радовало.
Кто-то коснулся моей ладони прохладными нежными пальцами, и я вздрогнула. Лу поспешно отдернула руку и пристыженно потупилась.
– Прости. Знаю, ты этого не любишь, – прошептала она и выбежала из комнаты.
Я смотрела ей вслед, озадаченно нахмурившись. Я не люблю? Что именно? Когда она трогает меня? Берет за руку? Но… но в этом нет ничего противного. Я просто задумалась и от неожиданности немного испугалась. Реакция сестры меня озадачила, но я не пошла за ней. Решила дать немного времени ей. Нам обеим. В тот миг я просто ничего не понимала.
Папа оставил сумку у шкафа. Я, наконец, переступила порог спальни, села на кровать. В правой руке я все еще держала выключенный новый телефон.
– Отдыхай. Захочешь пить – вот рядом с кроватью бутылка воды. Мы заглянем к тебе после обеда, а если ты будешь спать, то придем еще раз вечером. И успокоим Лу, объясним, что тебе нужен покой.
– Она злится на меня?
Папа улыбнулся:
– Нет. Лу очень рада, что ты вернулась, просто переживает.
С этими словами он закрыл дверь, и я снова осталась одна.
Быть дома. Как это?
Я опустила взгляд на телефон, и в сознании мелькнули лица Тима, Эллы и Йонаса. Я видела усмешку Йонаса, слышала смех Эллы… и крик Тима. Рев музыки в ушах, удар, еще один. Темнота. Меня швырнуло в сторону, и…
Я распахнула глаза – сама не заметила, когда успела их закрыть. Задыхаясь, я жадно хватала ртом воздух, сжимала в вспотевших ладонях смартфон. Не ожидала, что так будет. Последние несколько дней я много спала. Многое я не поняла или забыла, когда проснулась. Многие воспоминания. Но та ночь мне не снилась.
С аварии прошло много времени. Конечно, меня заверили, что с этой троицей все хорошо, но от них самих не было ни слуху ни духу.
Друзья хоть раз позвонили или навестили меня в больнице? Может, мне просто забыли об этом рассказать? Хотелось бы верить…
Я долго давила на кнопку смартфона, пока не загорелся экран. Первым делом выбила в контакты номер Эллы – я помнила его наизусть, – затем открыла Ватсап и написала ей.
Элла, привет. Это Нора. Мне сегодня купили новый телефон. Как видишь, номер остался прежний. Я снова дома. Как дела? Что там у Тима с Йонасом?
На секунду я задумалась: может, поинтересоваться, оправилась ли Элла после случившегося? Инцидент ей снился? Она вспоминает его так же часто, как я? Когда мы сможем встретиться? Ходит ли она в школу? Но я решила повременить. Эти вопросы будут лишними.
При мысли о школе я вздохнула. Скоро придется вернуться к учебе. Но я радовалась, ведь это означало, что все снова как прежде.
Я еще раз скользнула взглядом по комнате: не хотела, словно какая-то отчаявшаяся неудачница, гипнотизировать телефон, надеясь, что Элла ответит. Она моя лучшая подруга. Точно есть причина, по которой она до сих пор со мной не связалась.
Мое внимание привлекла пробковая доска над письменным столом. На ней висели десятки заметок и записок, но в основном фотографии, которые я пришпилила здесь и там. Вставать и подходить ближе не нужно, я отчетливо помнила эти снимки и могла распознать их прямо с кровати. Вот мы с Йонасом, Тимом и Эллой в городе. Большие солнечные очки, мороженое, улыбающиеся лица. Мы шикуем в мегаполисе, пьем коктейли. Помню, специально ради этого мы на автобусе доехали до Ганновера, а там пересели на поезд. У Эллы был день рождения, ей исполнилось семнадцать лет. Мы вернулись утром следующего дня, но из нас четверых только меня посадили под домашний арест на целых три недели. Другая фотография: мы с Эллой, одетые в бикини, отдыхаем в джакузи родителей Тима. Рядом полароидный снимок нас же, оставленных после урока, и так далее. Я выглядела счастливой.
Была ли я счастлива? Без сомнений. В смысле, на фото я смеялась, окруженная друзьями. Эти снимки очень мне дороги, раз я их пришпилила к доске. Разве вешают на стену какую-то безделицу? Нет?
А где тогда фотографии родителей, Лу, Мэнни? Ни одной нет. С Сэмом та же история. Их на доске не хватало.
Неужели они ничего для меня не значили?
По правде, я не знала. Складывала два плюс два, размышляла, стараясь подойти к задачке прагматически и логически, будто моя жизнь – пазл, который надо заново собрать из воспоминаний.
Огромный пазл. И никаких чувств.
Вдруг телефон завибрировал.
ОМГ, ты жива! Мы безумно за тебя волновались. В больнице пробыли всего день, теперь всё опять хорошо. Школа – отстой, у Тима неприятности. Скучаю, хохо!
Я перечитала сообщение Эллы раз пять, но ничего не изменилось. У меня столько вопросов, что почти больно, у нее – ни одного. Да как такое возможно? А Йонас почему не пишет? Почему не звонит и почему у меня нет ни малейшего желания сделать это самой?
Губы задрожали. Я убрала телефон, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы справиться с нахлынувшей тревогой. Снова подняв взгляд на доску, я внимательно рассмотрела снимки.
И представила, что эти запечатленные мгновения были по-настоящему счастливыми.
Просто представила…
Сердце забилось быстрее. Я впилась пальцами в ткань тренировочных штанов.
Вывод такой: запечатленные мгновения значили очень многое, ведь тогда я была счастлива, однако… Я не помнила то чувство. В памяти воскресали очевидные вещи – движения, последовательность, действия. Воспоминания об этом переполняли меня, но их было недостаточно… Проклятье!
Со вздохом я спрятала лицо в ладонях. Никаких чувств. Никаких эмоций не сохранилось. Никакого личного мнения или точки зрения. «Все будет хорошо», – думала я в больнице. Теперь же казалось, что та надежда была ложной. Иногда что-то ломается или заживает совсем не так, как мы того ожидаем.
На секунду я поверила, что моя жизнь стала или становится прежней. Это не так. И ошибкой было думать, что мне незачем просить кого-то о помощи.
Помощь очень нужна. Нужен человек, с которым я смогу все обсудить. Единственный, кто приходил на ум, – это Сэм. Единственный, кому я хотела бы рассказать обо всем…
7
Сэм
Lewis Capaldi – Lost On You