– Нет.
У миссис Яновски сверкнули глаза. На секунду я подумала, что всё испортила. «Люди не поймут, насколько мы творческие, – всегда говорил папа. – Если вы расскажите им, как мы живём, то они нас разделят, а вас заставят жить с незнакомцами. Это ваш выбор, если вы этого хотите, я точно этого не хочу».
Но она не стала задавать ещё вопросов про мою ситуацию дома.
– Тебе придётся извиниться перед Хизер за то, что ты у неё украла. Она уже скоро будет здесь.
Тогда сам Господь не смог бы остановить мои слёзы. Зачем Краб на меня настучал? Я бы не оставила себе блеск для губ, но миссис Яновски этому не поверит. Как и Бауэр. Я просто хотела его понюхать, чтобы притвориться, что он мой. Ага, конечно.
– Также тебе придётся остаться сегодня после уроков. – Голос миссис Яновски смягчился. – Но я не стану записывать это в твоё дело, Кассандра. Не плачь. Все мы ошибаемся. Если ты снова этого не сделаешь, то всё будет в порядке.
Я несчастно кивнула. Я в жизни не оставалась после уроков. Как и Сефи. Это означало, что придётся вовлекать родителей, а папа ясно дал понять: оставайтесь вне поля зрения. Это было намного хуже, чем проблемы Сефи с химией. За окном миссис Яновски сияло солнце, и его сияние казалось сюрреалистичным. Я чувствовала, будто не заслуживаю даже смотреть на него. Подъехал черно-белый автомобиль сержанта Бауэра. Видимо, он патрулировал где-то неподалеку, когда ему позвонили.
– А вот и он, – сказала миссис Яновски. Её голос снова стал деловитым.
Хизер его опередила. Она выглядела испуганной, как и я, когда ее впустили в кабинет. Во мне вспыхнула зависть, резкая и горячая, а затем растворилась. Она просто спокойно отсюда уйдёт.
– Миссис Яновски? – сказала она.
Директриса указала на меня.
– Кассандра хочет тебе что-то сказать.
Я не могла посмотреть Хизер в глаза. Я схватила пластиковое шоколадное печенье с края стола миссис Яновски и протянула его ей.
– Я взяла твой блеск для губ. Прости меня.
Хизер вырвала его у меня из рук, но ничего не сказала.
Я глянула на неё краем глаза. Она уставилась на блеск, между её бровями пролегла складка.
– Я сказала: «Прости меня», – повторила я.
– Я и забыла про него. – Она посмотрела на миссис Яновски. – Я могу идти?
– Да, Хизер. Спасибо. И не стоит рассказывать о произошедшем здесь своим одноклассникам.
Наверное, миссис Яновски хотела добра, но она точно не понимала, как работает средняя школа. Я задумалась, какое у меня будет новое прозвище.
Хизер вышла, когда зашёл сержант Бауэр. Он повернулся сначала к ней, а затем ко мне, его голова была склонена набок. Я наблюдала, как он складывает два и два. Видимо, миссис Яновски не говорила моего имени, когда позвонила ему.
Одна из наших учениц воровка. Вы можете приехать и хорошенько ее запугать?
С удовольствием.
– Ты дочка Донни?
– Да, сэр. – Я не сводила с него пристального взгляда. Мне было стыдно перед миссис Яновски и Хизер, но перед ним я унижаться не стану. Я вспомнила, что он делал с Кристи на папиной вечеринке – сгорбленные, с закрытыми глазами, их кожа вся потная и противно пахла, на нем были только серебряные наручные часы и жетоны, которые издавали металлический звон динь динь, когда он толкался.
– Дальше я сам справлюсь, – сказал Бауэр миссис Яновски так, как будто был вправе выгонять ту из собственного кабинета.
– Я останусь, если не возражаете, – сказала она.
Мне хотелось её обнять. Трахаться, они с папой говорили об этом у «Малыша Джона». Трахаться, грибы и каждые несколько лет, как чума. Я слышала только эти отголоски, слова скрежетали, как ноты на расстроенном фортепьяно.
– Мне всё равно, – сказал Бауэр, усаживаясь на край стола и держа свою шляпу в руках. Он вытащил ручку из кармана своей рубашки, но не потянулся за бумагой. Он лишь нажимал на кнопку на ручке. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк.
– Ты же знаешь, что воровать плохо, правда?
– Да.
А ты знаешь, что то, что ты делал на вечеринке у папы, тоже было плохо?
– Что ты сказала? – щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк.
– Да, сэр.
– Твой отец будет очень расстроен, когда услышит, что его дочь – воровка, – сказал он. – Ты это понимаешь?
– Да, сэр.
Но только потому, что у него будут неприятности.
– Если ты снова это сделаешь, то окажешься в тюрьме, – щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. – Ты этого хочешь?
– Нет, сэр.
То, как он на меня смотрел, давало понять, что ему не понравилось отсутствие моего стыда. А он был, но как я уже сказала, ему я его показывать не стану.
– Что ж, хорошо, – сказал он наконец.
Глава 13
В прошлом году мы читали «Алую букву» на уроке английского. Выйдя из кабинета миссис Яновски, боже мой, я поняла эту книгу совершенно по-новому[8]. Хуже всего было не то, как ученики смотрели на меня весь остаток дня. А то, как пара учителей, таких как мистер Кинчелоу, обращались со мной ужасно мило. Жалость питает унижение, как шпинат моряка Попая[9]. Но всё же я пережила этот день и, доплетясь до места своего наказания, сосредоточилась на домашнем задании так, словно от этого зависела моя жизнь.
Я не знала, кто меня заберёт, мама или папа.
Очевидно, я хотела, чтобы это была мама, но не хотела видеть, как она огорчится. Ей я тоже не могла сказать правду о том, что на самом деле произошло: даже представить страшно, как она расстроится от того, что я чувствую необходимость нюхать чужие вещи. Чем больше я думала об этом, тем больше надеялась, что приедет папа. Он будет в бешенстве, в ярости, но зато это хоть немного облегчит Сефи жизнь.
К тому моменту, как он перешагнул через порог класса, я была почти счастлива его видеть.
– Пошли, – пробубнил он, даже не удосужившись посмотреть на монитор.
Я вскочила и схватила мои учебники и папку.
– Спасибо, миссис Каннифф, – сказала я учительнице на выходе. Она кивнула, не поднимая головы от своей книжки.
Папа скованно зашагал к входной двери. Коридоры были почти пусты, если не считать ребят, которые шли к раздевалкам после пробежки, и пары восьмиклассников, задержавшихся после уроков, чтобы поработать над проектами. Я была так счастлива, что Габриэль не видел, как меня забирают после наказания.
Я попыталась понять настроение отца, но он шёл слишком быстро и молчал. Я приготовилась к худшему. Я приму свой удар и не стану жаловаться. Меня посадят под домашний арест и дадут дополнительную работу по дому. Я могу с этим справиться. Возможно, раз я теперь оказалась в самом пекле, это Сефи будет работать няней, но и деньги ей нужны больше, чем мне.
Мы вышли из школы, и солнце ослепило глаза. Мне потребовалась секунда, чтобы заметить Сефи на переднем сиденье фургона. Её лицо выглядело мрачным. Чёрт. Ладно. Всё оказалось гораздо хуже, чем я думала. Я открыла боковую дверь и скользнула внутрь. Сефи не обернулась. Папа забрался на свое место.
Мы просидели в секунду в напряжении, а потом он повернулся, и его лицо расплылось в широкой ухмылке.
– Вытащил тебя из тюряги, да?
Он поднял правую руку, и Сефи дала ему пять. Он повернул руку ко мне ладонью вперёд, и я сделала то же самое, совсем запутавшись.
– Моя дочь преступница, – сказал он, посмеиваясь. – Наверное, тебе действительно нужен был этот блеск для губ.
Сефи повернулась ко мне и кивнула, её глаза были широко раскрыты.
– Тебе пришлось его отдать?
– Ну да, – сказала я. Голова шла кругом. – Ты не сердишься, пап?
Он завел фургон и дал задний ход, глядя на меня в зеркало заднего вида.
– Я буду весьма благодарен, если это не повторится, но все мы ошибаемся. К тому же это такой бред, их звонок Бауэру. На такой бред я не сержусь.
Лёд, сковывавший моё сердце с тех самых пор, как меня вызвали к миссис Яновски, растаял.
– Спасибо, пап.
– Ага. А теперь в магазин. Нам надо закупиться для вечеринки.
У меня перехватило дыхание. Это объясняло его хорошее настроение. Что ж, я согласна.
– Что нам надо купить? – вставила Сефи.
Папа вытащил список и зачитал его, не переставая следить за дорогой.
– Виски, пиво, орешки, чипсы, сыр и холодную нарезку.
У меня заурчало в животе. По крайней мере, угощение на вечеринках было отменным, уже что-то. Я начала проникаться духом поездки.
– А Сефи будет вести машину домой?
– Отличная идея! Что скажешь, Перс?
Она бросила на меня обиженный взгляд через плечо. Сефи была довольно хорошо водила автомат. Что же до управления машиной на механике? Не очень. Я чувствовала себя предательницей из-за того, что заговорила об этом, но сказала себе, что я сделала это ради её же блага.
У миссис Яновски сверкнули глаза. На секунду я подумала, что всё испортила. «Люди не поймут, насколько мы творческие, – всегда говорил папа. – Если вы расскажите им, как мы живём, то они нас разделят, а вас заставят жить с незнакомцами. Это ваш выбор, если вы этого хотите, я точно этого не хочу».
Но она не стала задавать ещё вопросов про мою ситуацию дома.
– Тебе придётся извиниться перед Хизер за то, что ты у неё украла. Она уже скоро будет здесь.
Тогда сам Господь не смог бы остановить мои слёзы. Зачем Краб на меня настучал? Я бы не оставила себе блеск для губ, но миссис Яновски этому не поверит. Как и Бауэр. Я просто хотела его понюхать, чтобы притвориться, что он мой. Ага, конечно.
– Также тебе придётся остаться сегодня после уроков. – Голос миссис Яновски смягчился. – Но я не стану записывать это в твоё дело, Кассандра. Не плачь. Все мы ошибаемся. Если ты снова этого не сделаешь, то всё будет в порядке.
Я несчастно кивнула. Я в жизни не оставалась после уроков. Как и Сефи. Это означало, что придётся вовлекать родителей, а папа ясно дал понять: оставайтесь вне поля зрения. Это было намного хуже, чем проблемы Сефи с химией. За окном миссис Яновски сияло солнце, и его сияние казалось сюрреалистичным. Я чувствовала, будто не заслуживаю даже смотреть на него. Подъехал черно-белый автомобиль сержанта Бауэра. Видимо, он патрулировал где-то неподалеку, когда ему позвонили.
– А вот и он, – сказала миссис Яновски. Её голос снова стал деловитым.
Хизер его опередила. Она выглядела испуганной, как и я, когда ее впустили в кабинет. Во мне вспыхнула зависть, резкая и горячая, а затем растворилась. Она просто спокойно отсюда уйдёт.
– Миссис Яновски? – сказала она.
Директриса указала на меня.
– Кассандра хочет тебе что-то сказать.
Я не могла посмотреть Хизер в глаза. Я схватила пластиковое шоколадное печенье с края стола миссис Яновски и протянула его ей.
– Я взяла твой блеск для губ. Прости меня.
Хизер вырвала его у меня из рук, но ничего не сказала.
Я глянула на неё краем глаза. Она уставилась на блеск, между её бровями пролегла складка.
– Я сказала: «Прости меня», – повторила я.
– Я и забыла про него. – Она посмотрела на миссис Яновски. – Я могу идти?
– Да, Хизер. Спасибо. И не стоит рассказывать о произошедшем здесь своим одноклассникам.
Наверное, миссис Яновски хотела добра, но она точно не понимала, как работает средняя школа. Я задумалась, какое у меня будет новое прозвище.
Хизер вышла, когда зашёл сержант Бауэр. Он повернулся сначала к ней, а затем ко мне, его голова была склонена набок. Я наблюдала, как он складывает два и два. Видимо, миссис Яновски не говорила моего имени, когда позвонила ему.
Одна из наших учениц воровка. Вы можете приехать и хорошенько ее запугать?
С удовольствием.
– Ты дочка Донни?
– Да, сэр. – Я не сводила с него пристального взгляда. Мне было стыдно перед миссис Яновски и Хизер, но перед ним я унижаться не стану. Я вспомнила, что он делал с Кристи на папиной вечеринке – сгорбленные, с закрытыми глазами, их кожа вся потная и противно пахла, на нем были только серебряные наручные часы и жетоны, которые издавали металлический звон динь динь, когда он толкался.
– Дальше я сам справлюсь, – сказал Бауэр миссис Яновски так, как будто был вправе выгонять ту из собственного кабинета.
– Я останусь, если не возражаете, – сказала она.
Мне хотелось её обнять. Трахаться, они с папой говорили об этом у «Малыша Джона». Трахаться, грибы и каждые несколько лет, как чума. Я слышала только эти отголоски, слова скрежетали, как ноты на расстроенном фортепьяно.
– Мне всё равно, – сказал Бауэр, усаживаясь на край стола и держа свою шляпу в руках. Он вытащил ручку из кармана своей рубашки, но не потянулся за бумагой. Он лишь нажимал на кнопку на ручке. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк.
– Ты же знаешь, что воровать плохо, правда?
– Да.
А ты знаешь, что то, что ты делал на вечеринке у папы, тоже было плохо?
– Что ты сказала? – щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк.
– Да, сэр.
– Твой отец будет очень расстроен, когда услышит, что его дочь – воровка, – сказал он. – Ты это понимаешь?
– Да, сэр.
Но только потому, что у него будут неприятности.
– Если ты снова это сделаешь, то окажешься в тюрьме, – щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. – Ты этого хочешь?
– Нет, сэр.
То, как он на меня смотрел, давало понять, что ему не понравилось отсутствие моего стыда. А он был, но как я уже сказала, ему я его показывать не стану.
– Что ж, хорошо, – сказал он наконец.
Глава 13
В прошлом году мы читали «Алую букву» на уроке английского. Выйдя из кабинета миссис Яновски, боже мой, я поняла эту книгу совершенно по-новому[8]. Хуже всего было не то, как ученики смотрели на меня весь остаток дня. А то, как пара учителей, таких как мистер Кинчелоу, обращались со мной ужасно мило. Жалость питает унижение, как шпинат моряка Попая[9]. Но всё же я пережила этот день и, доплетясь до места своего наказания, сосредоточилась на домашнем задании так, словно от этого зависела моя жизнь.
Я не знала, кто меня заберёт, мама или папа.
Очевидно, я хотела, чтобы это была мама, но не хотела видеть, как она огорчится. Ей я тоже не могла сказать правду о том, что на самом деле произошло: даже представить страшно, как она расстроится от того, что я чувствую необходимость нюхать чужие вещи. Чем больше я думала об этом, тем больше надеялась, что приедет папа. Он будет в бешенстве, в ярости, но зато это хоть немного облегчит Сефи жизнь.
К тому моменту, как он перешагнул через порог класса, я была почти счастлива его видеть.
– Пошли, – пробубнил он, даже не удосужившись посмотреть на монитор.
Я вскочила и схватила мои учебники и папку.
– Спасибо, миссис Каннифф, – сказала я учительнице на выходе. Она кивнула, не поднимая головы от своей книжки.
Папа скованно зашагал к входной двери. Коридоры были почти пусты, если не считать ребят, которые шли к раздевалкам после пробежки, и пары восьмиклассников, задержавшихся после уроков, чтобы поработать над проектами. Я была так счастлива, что Габриэль не видел, как меня забирают после наказания.
Я попыталась понять настроение отца, но он шёл слишком быстро и молчал. Я приготовилась к худшему. Я приму свой удар и не стану жаловаться. Меня посадят под домашний арест и дадут дополнительную работу по дому. Я могу с этим справиться. Возможно, раз я теперь оказалась в самом пекле, это Сефи будет работать няней, но и деньги ей нужны больше, чем мне.
Мы вышли из школы, и солнце ослепило глаза. Мне потребовалась секунда, чтобы заметить Сефи на переднем сиденье фургона. Её лицо выглядело мрачным. Чёрт. Ладно. Всё оказалось гораздо хуже, чем я думала. Я открыла боковую дверь и скользнула внутрь. Сефи не обернулась. Папа забрался на свое место.
Мы просидели в секунду в напряжении, а потом он повернулся, и его лицо расплылось в широкой ухмылке.
– Вытащил тебя из тюряги, да?
Он поднял правую руку, и Сефи дала ему пять. Он повернул руку ко мне ладонью вперёд, и я сделала то же самое, совсем запутавшись.
– Моя дочь преступница, – сказал он, посмеиваясь. – Наверное, тебе действительно нужен был этот блеск для губ.
Сефи повернулась ко мне и кивнула, её глаза были широко раскрыты.
– Тебе пришлось его отдать?
– Ну да, – сказала я. Голова шла кругом. – Ты не сердишься, пап?
Он завел фургон и дал задний ход, глядя на меня в зеркало заднего вида.
– Я буду весьма благодарен, если это не повторится, но все мы ошибаемся. К тому же это такой бред, их звонок Бауэру. На такой бред я не сержусь.
Лёд, сковывавший моё сердце с тех самых пор, как меня вызвали к миссис Яновски, растаял.
– Спасибо, пап.
– Ага. А теперь в магазин. Нам надо закупиться для вечеринки.
У меня перехватило дыхание. Это объясняло его хорошее настроение. Что ж, я согласна.
– Что нам надо купить? – вставила Сефи.
Папа вытащил список и зачитал его, не переставая следить за дорогой.
– Виски, пиво, орешки, чипсы, сыр и холодную нарезку.
У меня заурчало в животе. По крайней мере, угощение на вечеринках было отменным, уже что-то. Я начала проникаться духом поездки.
– А Сефи будет вести машину домой?
– Отличная идея! Что скажешь, Перс?
Она бросила на меня обиженный взгляд через плечо. Сефи была довольно хорошо водила автомат. Что же до управления машиной на механике? Не очень. Я чувствовала себя предательницей из-за того, что заговорила об этом, но сказала себе, что я сделала это ради её же блага.