Можно ли утонуть в такой неглубокой речке? Уйти на дно в двух шагах от велосипедной дорожки в центре Лерума?

Тут на глаза мне попалась палка, внезапно вынырнувшая из водоворота. Лишь на мгновение – и тут она снова скрылась из виду. Я кинулась туда и нырнула.

Я схватила Ореста за руку, вцепилась в джемпер и тянула изо всех сил, пока его голова не оказалась на поверхности. Он закашлялся. Я волокла его за собой до самого берега, но, когда мы вышли из воды, мне стало слишком тяжело. Я рухнула в прошлогоднюю траву. Орест лежал рядом и откашливался.

Кашлял он очень долго. А потом замолк. Тогда я толкнула его. Он не шевелился. Я посмотрела на его бледное-бледное лицо, мягкие губы, закрытые глаза и мокрые волосы, и мне стало очень страшно.

Я трясла его, пока он не открыл глаза. Но тут я испугалась еще сильнее, потому что в глазах у него не было жизни. И он никуда не хотел идти. Просто лежал в своем мокром тренировочном костюме, словно никогда больше не собирался ничего делать. А если так лежать в мокрой одежде, можно заработать себе воспаление легких!

Пинками и тычками я всё же заставила его подняться, силой поволокла его к мосту и велосипедам.

Когда мы сели на велосипеды и поехали в сторону дома, я почувствовала, как по телу распространяется тепло. Орест ехал за мной. Я всё время оборачивалась, боясь, что он исчезнет.



Когда мы подъехали к дому, Орест начал нормально дышать и во взгляде у него появилась искорка. Всё вокруг изменилось и было не так, как тогда, когда мы выезжали. День стал светлее, птицы тише. Солнце припекало. Но мы тряслись от холода.

– Пойду переоденусь, – сказала я.

– Приходи потом ко мне, – сказал Орест.

Я кивнула. Предмет, выпавший из тайника в пролете моста, был заткнут за пояс моих джинсов.





28




Дома я забросила мокрую одежду в стиральную машину, напялила спортивные штаны, футболку и джемпер с капюшоном, а также самые теплые носки, которые нашла. Папа по-прежнему спал – еще не было шести!

В поисках чего-нибудь съестного я засунула голову в холодильник.

Там снова обнаружилась масса странных коричневых пакетов. Я открыла один из них. Фу, гадость! В нем оказалось что-то зеленое и мягкое, похожее на сено.

Помимо пакетов, я обнаружила только:

1. Брокколи.

2. Арахисовая паста (откуда бы ей взяться, подумала я, но тут же сообразила, что она осталась с прошлого месяца, когда мама пекла бисквит, и я почувствовала, что мне ужасно не хватает мамы).

3. Два коричневых банана.

4. …и еще немного тостов из морозилки.

5. Не самый идеальный набор для завтрака, однако я сложила всё это в пакет вместе с продолговатым предметом, выпавшим из моста, и пошла к Оресту.



Когда Орест открыл дверь, я увидела, что он одет в обычные брюки от костюма. Волосы причесаны, поверх рубашки – коричневый вязаный джемпер. Привычный Орест вернулся, и я с удивлением отметила, что меня это обрадовало.

Во многих отношениях Орест – необычный друг. Например, если тебе нужен человек, с которым можно пойти на школьную дискотеку, то с этим точно не к нему. Но Орест хорош в другом. Иногда он как взрослый, который решает проблемы. И знает ответы. Например, как приготовить пристойный завтрак из тех странных вещей, которые обнаружились в моем холодильнике.

Вот что он сделал:

1. Снял коричневый вязаный свитер через голову и аккуратно повесил его на спинку шаткого кухонного стула.

2. Расстегнул крошечные пуговки на рукавах рубашки и медленно засучил рукава до самых локтей.

3. Открыв кухонный ящик, достал длинный передник темно-красного цвета. Надел его и завязал на спине.

4. Положил на сковородку медного цвета кусочек масла и растопил его.

5. Ржавым ножом мелко порезал брокколи.

6. Пожарил брокколи на масле. (Это правда! Жареная брокколи! Я даже не знала, что ее можно жарить!)

7. Посыпал брокколи перцем, солью и какой-то зеленой приправой.

8. Добавил еще масла и пожарил хлеб для тостов.


9. Сделал бутерброды из жареного хлеба, арахисовой пасты и бананов.

Пока Орест занимался едой, я расковыряла продолговатый предмет – деревянную трубку цилиндрической формы, очень похожую на ту, что мы выкопали под Дубом ленсмана. Внутрь попало немного воды, однако мне всё же удалось достать свернутые трубочкой листы и развернуть их не повредив. На этот раз нам досталось несколько страниц машинописного текста. Я начала читать их Оресту вслух.



Фрёкен Сильвия сказала мне, что инженер Нильс Эрикссон на следующий день будет на постоялом дворе возле Аспенеса. Посему мне пришлось проделать весь путь пешком, так что, придя на место, я был премного уставшим и страдал от жажды.

Инженер Нильс Эрикссон находился в обеденном зале. Несмотря на все трудности с оползнями, выглядел он вполне благодушно. Человек с сильным характером, с волей крепкой, как сталь. Я уселся рядом с ним в самом мрачном расположении духа. Моя задача заключалась в том, чтобы лишить его старинного измерительного прибора, при помощи которого он намеревался устранить все свои горести.

Инженер Эрикссон обратился ко мне, и вскоре у нас завязался разговор о строительстве железной дороги. Я испытывал глубочайшее уважение к этому человеку – вне всяких сомнений, одному из ярчайших умов страны. Поэтому я постарался выбросить из головы свое обещание, данное фрёкен Сильвии. Не могу же я что-то украсть у инженера Эрикссона!

Но вскоре у меня возникли совсем другие мысли.

Инженер Эриксcон собирался вернуться в Лерум, и у ворот наготове стояла коляска для его путешествия. Он щедро предложил подвезти меня. Однако, когда мы подошли к коляске, лошади отказались трогаться с места. Они стояли неподвижно, словно связанные невидимой силой. Когда мы стали подгонять их, они заупрямились настолько, что чуть не сорвались. Лошади брыкались, вставали на дыбы, и в какой-то момент я даже испугался, что они разобьют коляску.

Наконец впрягли новую пару лошадей. Вероятно, первых охватил неведомый людям ужас.

Новые лошади послушно дали подвести себя к лестнице постоялого двора. Однако там и они встали как вкопанные. Они отказывались двигаться с места.

Инженер Эрикссон всё больше сердился. Он попросил подвести ему оседланную лошадь, чтобы верхом отправиться по своему делу. Это чуть не закончилось для него очень плохо. Верховая лошадь также отказывалась везти инженера Эрикссона – между всадником и животным началась борьба. Несколько раз я всерьез опасался, что инженер Эрикссон вылетит из седла.

Я наблюдал эту сцену с лестницы постоялого двора, где стояла часть багажа инженера Эрикссона. Среди прочего там был его кожаный портфель. Одному Богу известно почему, но, повинуясь случайному импульсу, я открыл портфель, и мой взгляд сразу же упал на старинный пурпурный футляр. Без секундного колебания я вытащил его и засунул под шинель.

В это самое мгновение взбудораженная лошадь остановилась и позволила инженеру Эрикссону погладить ее. Животное стало кротким, как овечка, и легко повиновалось.

Это событие глубоко потрясло меня.

Вернувшись в Альмекэрр, я заперся в своей комнате и бережно раскрыл футляр. Его содержимое потрясло меня. Это и были те самые звездные часы, о которых говорила фрёкен Сильвия. Измерительный прибор самого утонченного вида, назначение которого оставалось для меня загадкой.

В тот вечер совесть не давала мне покоя. Странное поведение лошадей, но в первую очередь мой бесстыдный поступок постоянно вертелись у меня в голове. Пытаясь развеять тревогу, я пошел прогуляться по полям, глубоко погруженный в свои мысли.

Внезапно рядом со мной возникла фрёкен Сильвия. Должен признать, что ее присутствие оказывало на меня, тогда молодого мужчину, сильное воздействие. Она поблагодарила меня и заверила, что честность должна отступить ради общего блага. И мой поступок будет иметь решающее значение. Затем она положила свои узкие ладони на мое лицо, и я внезапно ощутил прилив бодрости.

К тому же она настойчиво просила меня спрятать украденные звездные часы – так, чтобы их нашли тогда, когда настанет время.

«Звездные часы предназначены лишь для избранного – ребенка-лозоходца», – поведала мне она. По словам фрёкен Сильвии, это дитя появится в отдаленном будущем, когда человек осознает свою ограниченность и снова проникнется уважением к старинным узорам. Только тогда, и с большой осторожностью, звездные часы можно будет использовать во имя добра. Фрёкен Сильвия поведала мне имя этого ребенка, а также место, где дитя сможет использовать астролябию, когда настанет нужный час.

Она попросила меня запомнить это имя и это место, а также позаботиться о том, чтобы и звездные часы, и текст ее странной песни в будущем передали ребенку-лозоходцу.

«Когда придет решающий час, – сказала она, – астролябию следует настроить в руках у этого ребенка, и тогда она покажет узоры, связывающие землю и небо». А до того она наказала мне зарыть астролябию, чтобы та не попала в чужие руки. Она призвала сделать это немедленно и нежно пожелала мне доброй ночи, прежде чем растаять в полях.

Пока фрёкен Сильвия шла рядом со мной, я верил в разумность ее требований. Но когда позднее я должен был выполнить ее завет и опустить астролябию в землю – в этот миг я заколебался…

Это был инструмент, способный считывать неизвестные силы. Силы, не являвшиеся суеверием, раз сам гениальный инженер Эрикссон собирался ими воспользоваться. Только представьте себе, какая власть таится за этим открытием! А что, если я – Аксель Острём – стану человеком, приручившим новый источник энергии! Довольно скоро я выяснил, что обещание, данное фрёкен Сильвии, не перевешивает моего желания опробовать астролябию. Поэтому я не спрятал инструмент вместе с песней, не сделав ничего для того, чтобы он попал в руки ребенку-лозоходцу. Вместо этого я унес его в свою комнату.

Фрёкен Сильвию мне больше не удалось увидеть. На следующий день я искал ее по всему дому, но безрезультатно. Снова и снова я выкрикивал ее имя. Виолончель стояла на своем месте в салоне и, как оказалось, принадлежала семье Экдалей. Когда же я спросил госпожу Экдаль, куда подевалась фрёкен Сильвия, то получил весьма сбивчивый ответ. Можно было подумать, что госпожа Экдаль и понятия не имела о том, что фрёкен Сильвия находилась у них в доме. Словно все воспоминания о ней из памяти госпожи стерлись.

Вскоре после этого я вернулся назад в Гётеборг и целиком посвятил себя учебе, которая увенчалась успешно сданным экзаменом на звание гражданского инженера.

Скоро после описываемых событий инженер Эрикссон дал понять, что намерен отказаться от попыток проложить рельсы вдоль берега озера. Вместо этого он решил использовать для растущей железной дороги старый земляной тракт! Такого человека ничто не остановит!

Меня же так и не покидали мысли о странном измерительном приборе фрёкен Сильвии и инженера Эрикссона. Всеми возможными способами я пытался разгадать, как пользоваться астролябией, чтобы получить доступ к земным токам и звездным полям. Но все мои попытки закончились неудачей. Со временем я поселился в окрестностях Лерума в надежде, что географическое положение окажет свое влияние на инструмент, но успеха в этом деле так и не достиг.

В поисках земных токов я предпринял попытки исследования их иным образом, в первую очередь при помощи лозы и маятника.

Все эти измерения в высшей степени ненаучны. И всё же они говорят нам, что земное излучение можно доказать, однако его сила постоянно меняется. На месте, где в один день земное излучение измеряется сильно и отчетливо, оно на следующий же день может совсем затухнуть.

Все результаты своих измерений я отмечал на карте. Таким образом, она показывает те пути, которые были регулярно активны все эти годы.

Я пришел к выводу, что изменчивым узором управляют планеты и звезды. Подземные пути излучения совокупно с звездными и планетными полями на своде небес могут, таким образом, рассматриваться как ткань, узор которой переменчив, как и намекала фрёкен Сильвия.

Изучив траектории движения планет относительно Земли, я могу констатировать, что летом 1857 мы приближались к встрече Марса и Венеры – она должна была произойти в самые светлые сутки лета. По моему глубокому убеждению, именно это подразумевается в песне фрёкен Сильвии о будущем – вероятно, особенно сильное земное излучение может возникнуть под землей именно в таких редких случаях.

По моему мнению, звездные часы предназначены для того, чтобы доказать существование этой странной ткани и, возможно, управлять ее узорами. Однако совершенно очевидно, что в моих руках инструмент бесполезен.

Сейчас, по достижении почтенного возраста, я всё меньше думаю о славе и признании, которых мечтал добиться открытием земного излучения. Вместо этого мои мысли всё чаще обращаются к фрёкен Сильвии.

Несколько лет назад, когда семья Экдалей переезжала из этих мест, я купил у них ту виолончель, на которой давным-давно играла мне фрёкен Сильвия теплыми летними вечерами. Внешняя красота инструмента теперь всегда со мной, но я не умею извлекать из него звуки – как не могу заставить работать астролябию.

Почему я мечтал когда-то раскрыть секрет земного излучения и небесных полей? Может быть, на самом деле я искал фрёкен Сильвию?

Ныне я принял решение отказаться от собственных измерений и выполнить свое обещание, данное фрёкен Сильвии, – обеспечить, чтобы звездные часы попали к избранному ребенку, когда пробьет час.