Благовоспитанный молодой человек запротестовал бы, но Хулиан таковым не был. Скарлетт услышала, как что-то мягко шлепнулось на пол – скорее всего, его рубашка – и потянулась к стеклянной дверной ручке.
– Да подожди ты!
У ее ног приземлился окаймленный золотом квадратик. Точнее, конверт, помеченный ее именем, изящным почерком выведенным на лицевой стороне.
– Нашел это на кровати, – пояснил Хулиан. – Полагаю, это твоя первая подсказка.
12
Как говаривала бабушка Скарлетт, вселенная Караваля – это гигантское игровое поле магистра Легендо. Он слышит каждое произнесенное в его владениях слово – даже шепотом! – и замечает любую промелькнувшую тень. Самого распорядителя Караваля никто никогда не видел – а если и видели, то не подозревали, что это он, – но, пока длится игра, от его ока не ускользала ни единая мелочь.
Выйдя в коридор, Скарлетт готова была поклясться, что ощущает на себе пристальный взгляд Легендо. Свечи в лампах вдруг вспыхнули ярче, как широко распахнутые от любопытства глаза.
Конверт, который она держала в руках сейчас, ничем не отличался от полученных ею ранее: та же кремовая бумага с золотым краем, тот же ореол таинственности.
Когда Скарлетт вскрыла его, на ладонь ей упали несколько розовых лепестков и изящный ключик из зеленого стекла, похожий на тот, которым она отперла дверь своей комнаты, только с цифрой «5». К ключу тонкой черной ленточкой была привязана карточка, на которой значилось имя: «Донателла Дранья».
Скарлетт почувствовала себя так, словно вместо первой подсказки получила от Легендо еще один подарок – наравне с нарядным платьем и приглашениями на Караваль. В часовой лавке ей с трудом верилось в собственную уникальность, но теперь в самом деле готова была признать, что Караваль осенил ее своими волшебными чарами, и что магистр выделяет ее из числа прочих гостей, раз решил указать, где находится ее сестра. На мгновение Скарлетт показалось, что мир засиял более яркими красками, и ее действительно ждет светлое будущее.
Поспешно миновав коридор, она оказалась у лестницы и взбежала на третий этаж. Комната под номером «5» располагалась сразу за номером «11»: зеленая ручка на квадратной бирюзовой двери напоминала драгоценный камень, роскошный и крикливый. Как раз во вкусе Теллы.
Вставив ключ в замочную скважину, Скарлетт услышала, что с той стороны кто-то громко дышит, и рассудила, что едва ли это ее сестра. Чувствуя, как по шее ползет серовато-рыжая тень беспокойства, она приложила ухо к двери.
Бух!
Что-то тяжелое грохнулось на пол. Следом раздался стон.
– Телла… – Скарлетт взялась за ручку. – Ты цела?
– Скарлетт? – Голос сестры звучал сдавленно. Она как будто запыхалась.
– Да, это я! Сейчас войду!
– Нет! Не надо!
Последовал еще один глухой удар.
– Телла, что у тебя там происходит?
– Ничего… Просто… не входи.
– Если с тобой что-то случилось…
– Ничего не случилось. Но я… занята. – Телла умолкла.
Скарлетт не знала, как поступить. За дверью явно творится что-то неладное! И голос у Теллы странный.
– Скарлетт! – громко и возмущенно вскричала Телла, как будто увидела, что старшая сестра снова тянется к ручке. – Только посмей открыть эту дверь, и я с тобой до конца жизни разговаривать перестану!
Ей вторил другой, более низкий голос, определенно принадлежащий молодому человеку:
– Слушай, что сестра тебе говорит, – велел он.
Рикошетом отскакивая от искривленных стен коридора, эти слова обрушились на Скарлетт, подобно непрошенному порыву ветра, терзая не прикрытые одеждой участки кожи.
Шагая прочь, она ощущала пять разных ягодных оттенков собственной глупости: все это время она переживала о Телле, а той было на нее плевать. Она, вероятно, о старшей сестре и не вспоминала. Теперь, в постели с мужчиной, и подавно.
Скарлетт уверяла себя, что удивляться тут нечему. Нрава Телла всегда была необузданного и постоянно искала приключений. Но не сумасбродство сестры ранило больнее всего, а осознание того, что, хотя для нее младшая сестра – самый дорогой человек на свете, сама Телла ее чувств не разделяет.
Покинув семью, Палома, казалось, забрала с собой все самое доброе, что еще оставалось в душе мужа. Правила, которые губернатор Дранья стал устанавливать для дочерей, превратились из строгих в суровые – как, впрочем, и кара за непослушание. Останься Палома на Трисде, жизнь ее дочерей сложилась бы совсем по-иному. Скарлетт поклялась, что никогда не уподобится матери и не бросит Теллу. Что будет оберегать младшую сестренку. Хоть сама она была всего на год старше, не могла доверить заботу о Телле никому другому – а по мере взросления сестер становилось очевидным, что сама о себе Телла позаботиться не в состоянии. Чрезмерной опекой Скарлетт, увы, избаловала ее и вырастила эгоисткой, привыкшей ставить собственные интересы превыше прочих.
Дойдя до конца коридора, Скарлетт поскользнулась и упала на грубые деревянные доски пола. На этом этаже было холоднее, чем выше по лестнице. Или, может, это ей стало холодно от того, как обошлась с ней Телла – предпочла сестре какого-то парня. Вероятно, она даже имени его не знает! Скарлетт относилась к мужчинам с настороженностью, а Телла, наоборот, сама за ними гонялась в надежде получить любовь, которой обделил ее отец, но почему-то всегда выбирала самых недостойных.
Скарлетт подумала о том, чтобы вернуться в свою жарко натопленную комнату и укрыться под одеялом. Однако никакие удобства мира не соблазнили бы ее разделить постель с Хулианом. Также она могла бы спуститься и попросить у хозяйки другую комнату, но что-то подсказывало ей, что это неразумно: сама ведь подняла страшный шум, требуя впустить своего мнимого жениха.
Глупый Хулиан!
«Глупый. Глупый. Глупый…» — мысленно повторяла она до тех пор, пока веки не отяжелели и не закрылись.
– Эй! – Чья-то теплая ладонь дотронулась до плеча Скарлетт, возвращая ее в состояние бодрствования.
Скарлетт вздрогнула и, прижав руки к груди, открыла глаза, но тут же снова зажмурилась. Какой-то молодой человек, хоть и стоял от нее на некотором расстоянии, поднес фонарь так близко к ее лицу, что она ощущала, как тепло лижет щеку.
– По-моему, она пьяна, – услышала Скарлетт женский голос и тут же поспешила запротестовать:
– Ничего подобного!
Она снова открыла глаза. Молодой человек с фонарем, по-видимому, был на несколько лет старше Хулиана, но, в отличие от моряка, мог похвастаться начищенными до блеска ботинками и аккуратно зачесанными назад волосами. Он был привлекателен и сознавал это, судя по тому, с какой заботой относился к собственной внешности.
Одетый в ладно сидящий черный костюм, он был из тех парней, которых Телла называла смазливыми красавчиками, а сама втайне прикидывала, как бы привлечь их внимание. Скарлетт отметила, что руки незнакомца сплошь покрыты татуировками, чувственными и замысловатыми: непонятные знаки, траурная маска, губы, изогнутые в соблазнительной улыбке, птичьи когти и черные розы – все эти символы резко контрастировали с его лощеной внешностью и еще сильнее разжигали любопытство Скарлетт.
– Меня по ошибке поместили в комнату, уже занятую кем-то другим, – пояснила она. – Я как раз шла к хозяйке попросить другой номер, но…
– Вдруг заснули прямо в коридоре? – подхватила девушка, прежде предположившая, что Скарлетт пьяна.
Она стояла далеко от фонаря, а так как остальное освещение в коридоре погасло, Скарлетт не могла хорошенько рассмотреть ее лицо, но представляла его себе угрюмым и непривлекательным.
– Это не так просто объяснить, – начала было она и запнулась.
Она могла бы рассказать о своей сестре, но не хотела выдавать ее опрометчивого поведения, пусть даже и совершенно незнакомым людям. Защищать Теллу – ее обязанность. А вот что они подумают о ней самой, Скарлетт было наплевать, хотя молодой человек с татуировками продолжал притягивать ее взор. Его профиль привел бы в восторг любого скульптора или художника: полные губы, волевой подбородок и глядящие из-под густых темных бровей угольно-черные глаза.
Скарлетт бы следовало смутиться оттого, что в тускло освещенном коридоре ее нашел именно такой красавчик, но выражение его лица было скорее встревоженным, чем плотоядным.
– Ничего не нужно объяснять, – произнес он. – Уверен, что у вас были веские причины вздремнуть прямо здесь, но продолжать в том же духе не стоит. Меня поселили в номере одиннадцатом. Можете поспать там.
По тому, как он это сказал, Скарлетт уверилась, что у него и в мыслях не было остаться в комнате вместе с ней – в отличие от другого небезызвестного ей молодого человека – однако, привыкшая во всем искать подвох, она не спешила принять его предложение.
Она снова изучила незнакомца в свете фонаря, задержавшись взглядом на розе, черневшей на тыльной стороне его руки: элегантной, прекрасной и немного печальной. Скарлетт почему-то решила, что этот цветок служит отражением его души. Первые два качества отпугнули бы ее (кому, как не ей, знать, что за внешней красотой могут скрываться куда менее привлекательные черты), но последнее, наоборот, представлялось манящим.
– А сам вы где спать будете? – на всякий случай уточнила она.
– В комнате моей сестры. – Он кивком указал на стоящую рядом девушку. – Там две кровати, и вторая ей определенно не нужна.
– Еще как нужна! – запротестовала та.
По-прежнему не видя ее лица, Скарлетт могла бы поклясться, что оно искажено от недовольства.
– Не будь грубой, – сказал молодой человек сестре и, обратившись уже к Скарлетт, добавил, пресекая дальнейшие возражения: – Я настаиваю! Узнай моя матушка, что я позволил продрогшей молодой даме спать на полу, она бы отреклась от меня, и я бы не стал ее винить. – Он протянул испещренную татуировками руку, чтобы помочь Скарлетт подняться. – Кстати, меня зовут Данте, а это моя сестра Валентина.
– Скарлетт. Благодарю вас, – осторожно проговорила она, все еще удивленная тем, что он ничего не требует взамен. – Это очень великодушно с вашей стороны.
– О, не нужно так щедро расточать мне похвалы.
Данте задержал руку Скарлетт в своей дольше допустимого этикетом. На мгновение его темные глаза скользнули вниз по ее шее, и Скарлетт могла поклясться, что его щеки порозовели, но, не желая смущать ее, он снова поднял глаза.
– Я мельком заметил вас, пока сидел в таверне. Мне показалось, вы были со спутником?
– О, я… – Скарлетт заколебалась.
Она поняла, к чему клонит Данте, но не знала, связано ли его любопытство исключительно с игрой или он в самом деле ею заинтересовался. В одном она не сомневалась: пристальный взгляд Данте согрел ее озябшее тело. Она подумала, что, встреть Хулиан в коридоре хорошенькую девушку, не стал бы признаваться, что приехал с невестой.
– Если вы свободны, не согласитесь ли поужинать со мной после наступления сумерек? – спросил он, а Валентина застонала. – Помолчи! – обратился он к сестре. – Прошу вас, не обращайте на нее внимания: она сегодня вечером слишком много выпила и потому еще менее приятна в общении, чем обычно. Уверяю, что, приняв мое приглашение поужинать, вам не придется терпеть общество этой особы.
Данте продолжал улыбаться Скарлетт именно той улыбкой, о которой она всегда мечтала: как будто он не только находит ее привлекательной внешне, но и хочет оберегать и заботиться о ней. Он буквально не сводил с нее глаз.
«Граф будет смотреть на меня так же», – мысленно заверила себя Скарлетт. Хоть Хулиан и выдавал себя за ее жениха, не стоило забывать о ее истинном нареченном – и соблюдать осторожность.
– Сожалею, но я не могу. Я…
– Все в порядке, – быстро проговорил Данте, широко улыбаясь – но не так искренне, как раньше. – Вы не должны мне никаких объяснений.
Он молча проводил ее к своей комнате и вручил ониксовый ключ. На долю мгновения оба напряженно застыли у узкой стрельчатой двери. Скарлетт испугалась, что, вопреки заверениям, Данте все же попытается войти внутрь вслед за ней. На самом же деле он просто дожидался, пока она отопрет замок.
– Сладких снов, – прошептал он.
Ответные слова замерли у Скарлетт на губах, стоило ей переступить порог. Стоящая на низеньком комоде масляная лампа освещала висящее на стене зеркало. Даже в полумраке Скарлетт отчетливо увидела свое отражение: темные волосы ниспадали на плечи, едва прикрытые тонкими оборками невесомой белой ткани.
Она ахнула. Коварное платье снова преобразилось, превратившись в прозрачное кружевное недоразумение, слишком легкомысленное, чтобы носить в общественном месте или во время разговора с незнакомым молодым человеком.
Скарлетт захлопнула дверь, даже не попрощавшись. Теперь понятно, почему Данте не сводил с нее глаз.
– Да подожди ты!
У ее ног приземлился окаймленный золотом квадратик. Точнее, конверт, помеченный ее именем, изящным почерком выведенным на лицевой стороне.
– Нашел это на кровати, – пояснил Хулиан. – Полагаю, это твоя первая подсказка.
12
Как говаривала бабушка Скарлетт, вселенная Караваля – это гигантское игровое поле магистра Легендо. Он слышит каждое произнесенное в его владениях слово – даже шепотом! – и замечает любую промелькнувшую тень. Самого распорядителя Караваля никто никогда не видел – а если и видели, то не подозревали, что это он, – но, пока длится игра, от его ока не ускользала ни единая мелочь.
Выйдя в коридор, Скарлетт готова была поклясться, что ощущает на себе пристальный взгляд Легендо. Свечи в лампах вдруг вспыхнули ярче, как широко распахнутые от любопытства глаза.
Конверт, который она держала в руках сейчас, ничем не отличался от полученных ею ранее: та же кремовая бумага с золотым краем, тот же ореол таинственности.
Когда Скарлетт вскрыла его, на ладонь ей упали несколько розовых лепестков и изящный ключик из зеленого стекла, похожий на тот, которым она отперла дверь своей комнаты, только с цифрой «5». К ключу тонкой черной ленточкой была привязана карточка, на которой значилось имя: «Донателла Дранья».
Скарлетт почувствовала себя так, словно вместо первой подсказки получила от Легендо еще один подарок – наравне с нарядным платьем и приглашениями на Караваль. В часовой лавке ей с трудом верилось в собственную уникальность, но теперь в самом деле готова была признать, что Караваль осенил ее своими волшебными чарами, и что магистр выделяет ее из числа прочих гостей, раз решил указать, где находится ее сестра. На мгновение Скарлетт показалось, что мир засиял более яркими красками, и ее действительно ждет светлое будущее.
Поспешно миновав коридор, она оказалась у лестницы и взбежала на третий этаж. Комната под номером «5» располагалась сразу за номером «11»: зеленая ручка на квадратной бирюзовой двери напоминала драгоценный камень, роскошный и крикливый. Как раз во вкусе Теллы.
Вставив ключ в замочную скважину, Скарлетт услышала, что с той стороны кто-то громко дышит, и рассудила, что едва ли это ее сестра. Чувствуя, как по шее ползет серовато-рыжая тень беспокойства, она приложила ухо к двери.
Бух!
Что-то тяжелое грохнулось на пол. Следом раздался стон.
– Телла… – Скарлетт взялась за ручку. – Ты цела?
– Скарлетт? – Голос сестры звучал сдавленно. Она как будто запыхалась.
– Да, это я! Сейчас войду!
– Нет! Не надо!
Последовал еще один глухой удар.
– Телла, что у тебя там происходит?
– Ничего… Просто… не входи.
– Если с тобой что-то случилось…
– Ничего не случилось. Но я… занята. – Телла умолкла.
Скарлетт не знала, как поступить. За дверью явно творится что-то неладное! И голос у Теллы странный.
– Скарлетт! – громко и возмущенно вскричала Телла, как будто увидела, что старшая сестра снова тянется к ручке. – Только посмей открыть эту дверь, и я с тобой до конца жизни разговаривать перестану!
Ей вторил другой, более низкий голос, определенно принадлежащий молодому человеку:
– Слушай, что сестра тебе говорит, – велел он.
Рикошетом отскакивая от искривленных стен коридора, эти слова обрушились на Скарлетт, подобно непрошенному порыву ветра, терзая не прикрытые одеждой участки кожи.
Шагая прочь, она ощущала пять разных ягодных оттенков собственной глупости: все это время она переживала о Телле, а той было на нее плевать. Она, вероятно, о старшей сестре и не вспоминала. Теперь, в постели с мужчиной, и подавно.
Скарлетт уверяла себя, что удивляться тут нечему. Нрава Телла всегда была необузданного и постоянно искала приключений. Но не сумасбродство сестры ранило больнее всего, а осознание того, что, хотя для нее младшая сестра – самый дорогой человек на свете, сама Телла ее чувств не разделяет.
Покинув семью, Палома, казалось, забрала с собой все самое доброе, что еще оставалось в душе мужа. Правила, которые губернатор Дранья стал устанавливать для дочерей, превратились из строгих в суровые – как, впрочем, и кара за непослушание. Останься Палома на Трисде, жизнь ее дочерей сложилась бы совсем по-иному. Скарлетт поклялась, что никогда не уподобится матери и не бросит Теллу. Что будет оберегать младшую сестренку. Хоть сама она была всего на год старше, не могла доверить заботу о Телле никому другому – а по мере взросления сестер становилось очевидным, что сама о себе Телла позаботиться не в состоянии. Чрезмерной опекой Скарлетт, увы, избаловала ее и вырастила эгоисткой, привыкшей ставить собственные интересы превыше прочих.
Дойдя до конца коридора, Скарлетт поскользнулась и упала на грубые деревянные доски пола. На этом этаже было холоднее, чем выше по лестнице. Или, может, это ей стало холодно от того, как обошлась с ней Телла – предпочла сестре какого-то парня. Вероятно, она даже имени его не знает! Скарлетт относилась к мужчинам с настороженностью, а Телла, наоборот, сама за ними гонялась в надежде получить любовь, которой обделил ее отец, но почему-то всегда выбирала самых недостойных.
Скарлетт подумала о том, чтобы вернуться в свою жарко натопленную комнату и укрыться под одеялом. Однако никакие удобства мира не соблазнили бы ее разделить постель с Хулианом. Также она могла бы спуститься и попросить у хозяйки другую комнату, но что-то подсказывало ей, что это неразумно: сама ведь подняла страшный шум, требуя впустить своего мнимого жениха.
Глупый Хулиан!
«Глупый. Глупый. Глупый…» — мысленно повторяла она до тех пор, пока веки не отяжелели и не закрылись.
– Эй! – Чья-то теплая ладонь дотронулась до плеча Скарлетт, возвращая ее в состояние бодрствования.
Скарлетт вздрогнула и, прижав руки к груди, открыла глаза, но тут же снова зажмурилась. Какой-то молодой человек, хоть и стоял от нее на некотором расстоянии, поднес фонарь так близко к ее лицу, что она ощущала, как тепло лижет щеку.
– По-моему, она пьяна, – услышала Скарлетт женский голос и тут же поспешила запротестовать:
– Ничего подобного!
Она снова открыла глаза. Молодой человек с фонарем, по-видимому, был на несколько лет старше Хулиана, но, в отличие от моряка, мог похвастаться начищенными до блеска ботинками и аккуратно зачесанными назад волосами. Он был привлекателен и сознавал это, судя по тому, с какой заботой относился к собственной внешности.
Одетый в ладно сидящий черный костюм, он был из тех парней, которых Телла называла смазливыми красавчиками, а сама втайне прикидывала, как бы привлечь их внимание. Скарлетт отметила, что руки незнакомца сплошь покрыты татуировками, чувственными и замысловатыми: непонятные знаки, траурная маска, губы, изогнутые в соблазнительной улыбке, птичьи когти и черные розы – все эти символы резко контрастировали с его лощеной внешностью и еще сильнее разжигали любопытство Скарлетт.
– Меня по ошибке поместили в комнату, уже занятую кем-то другим, – пояснила она. – Я как раз шла к хозяйке попросить другой номер, но…
– Вдруг заснули прямо в коридоре? – подхватила девушка, прежде предположившая, что Скарлетт пьяна.
Она стояла далеко от фонаря, а так как остальное освещение в коридоре погасло, Скарлетт не могла хорошенько рассмотреть ее лицо, но представляла его себе угрюмым и непривлекательным.
– Это не так просто объяснить, – начала было она и запнулась.
Она могла бы рассказать о своей сестре, но не хотела выдавать ее опрометчивого поведения, пусть даже и совершенно незнакомым людям. Защищать Теллу – ее обязанность. А вот что они подумают о ней самой, Скарлетт было наплевать, хотя молодой человек с татуировками продолжал притягивать ее взор. Его профиль привел бы в восторг любого скульптора или художника: полные губы, волевой подбородок и глядящие из-под густых темных бровей угольно-черные глаза.
Скарлетт бы следовало смутиться оттого, что в тускло освещенном коридоре ее нашел именно такой красавчик, но выражение его лица было скорее встревоженным, чем плотоядным.
– Ничего не нужно объяснять, – произнес он. – Уверен, что у вас были веские причины вздремнуть прямо здесь, но продолжать в том же духе не стоит. Меня поселили в номере одиннадцатом. Можете поспать там.
По тому, как он это сказал, Скарлетт уверилась, что у него и в мыслях не было остаться в комнате вместе с ней – в отличие от другого небезызвестного ей молодого человека – однако, привыкшая во всем искать подвох, она не спешила принять его предложение.
Она снова изучила незнакомца в свете фонаря, задержавшись взглядом на розе, черневшей на тыльной стороне его руки: элегантной, прекрасной и немного печальной. Скарлетт почему-то решила, что этот цветок служит отражением его души. Первые два качества отпугнули бы ее (кому, как не ей, знать, что за внешней красотой могут скрываться куда менее привлекательные черты), но последнее, наоборот, представлялось манящим.
– А сам вы где спать будете? – на всякий случай уточнила она.
– В комнате моей сестры. – Он кивком указал на стоящую рядом девушку. – Там две кровати, и вторая ей определенно не нужна.
– Еще как нужна! – запротестовала та.
По-прежнему не видя ее лица, Скарлетт могла бы поклясться, что оно искажено от недовольства.
– Не будь грубой, – сказал молодой человек сестре и, обратившись уже к Скарлетт, добавил, пресекая дальнейшие возражения: – Я настаиваю! Узнай моя матушка, что я позволил продрогшей молодой даме спать на полу, она бы отреклась от меня, и я бы не стал ее винить. – Он протянул испещренную татуировками руку, чтобы помочь Скарлетт подняться. – Кстати, меня зовут Данте, а это моя сестра Валентина.
– Скарлетт. Благодарю вас, – осторожно проговорила она, все еще удивленная тем, что он ничего не требует взамен. – Это очень великодушно с вашей стороны.
– О, не нужно так щедро расточать мне похвалы.
Данте задержал руку Скарлетт в своей дольше допустимого этикетом. На мгновение его темные глаза скользнули вниз по ее шее, и Скарлетт могла поклясться, что его щеки порозовели, но, не желая смущать ее, он снова поднял глаза.
– Я мельком заметил вас, пока сидел в таверне. Мне показалось, вы были со спутником?
– О, я… – Скарлетт заколебалась.
Она поняла, к чему клонит Данте, но не знала, связано ли его любопытство исключительно с игрой или он в самом деле ею заинтересовался. В одном она не сомневалась: пристальный взгляд Данте согрел ее озябшее тело. Она подумала, что, встреть Хулиан в коридоре хорошенькую девушку, не стал бы признаваться, что приехал с невестой.
– Если вы свободны, не согласитесь ли поужинать со мной после наступления сумерек? – спросил он, а Валентина застонала. – Помолчи! – обратился он к сестре. – Прошу вас, не обращайте на нее внимания: она сегодня вечером слишком много выпила и потому еще менее приятна в общении, чем обычно. Уверяю, что, приняв мое приглашение поужинать, вам не придется терпеть общество этой особы.
Данте продолжал улыбаться Скарлетт именно той улыбкой, о которой она всегда мечтала: как будто он не только находит ее привлекательной внешне, но и хочет оберегать и заботиться о ней. Он буквально не сводил с нее глаз.
«Граф будет смотреть на меня так же», – мысленно заверила себя Скарлетт. Хоть Хулиан и выдавал себя за ее жениха, не стоило забывать о ее истинном нареченном – и соблюдать осторожность.
– Сожалею, но я не могу. Я…
– Все в порядке, – быстро проговорил Данте, широко улыбаясь – но не так искренне, как раньше. – Вы не должны мне никаких объяснений.
Он молча проводил ее к своей комнате и вручил ониксовый ключ. На долю мгновения оба напряженно застыли у узкой стрельчатой двери. Скарлетт испугалась, что, вопреки заверениям, Данте все же попытается войти внутрь вслед за ней. На самом же деле он просто дожидался, пока она отопрет замок.
– Сладких снов, – прошептал он.
Ответные слова замерли у Скарлетт на губах, стоило ей переступить порог. Стоящая на низеньком комоде масляная лампа освещала висящее на стене зеркало. Даже в полумраке Скарлетт отчетливо увидела свое отражение: темные волосы ниспадали на плечи, едва прикрытые тонкими оборками невесомой белой ткани.
Она ахнула. Коварное платье снова преобразилось, превратившись в прозрачное кружевное недоразумение, слишком легкомысленное, чтобы носить в общественном месте или во время разговора с незнакомым молодым человеком.
Скарлетт захлопнула дверь, даже не попрощавшись. Теперь понятно, почему Данте не сводил с нее глаз.