Рамона подскакивает к бельевому шкафу, хватает два полотенца и забрасывает их на плечо. Тут же бежит на кухню за бутылкой воды и полупустым флаконом жидкого мыла для рук, оттуда — назад к входной двери. Сует босые ступни в кроссовки для пробежек.
— Мола, что это за шум? Ты, случаем, не вышла во двор?
— Нет. Я собираю вещи, жду за дверью, надеваю бегуны.
— Их не называют бегуны, — говорит Натали срывающимся голосом, отчего у Рамолы щемит сердце.
— Я их так называю, потому что они бегуны и есть. — Рамола расстегивает молнию на сумке с суточным запасом, кладет в нее воду и мыло, снова занимает пост у окна. — Не буду выходить, пока не увижу тебя. Обещаю.
Рамола открывает окно для чата, пробегает сообщения от Джекки и Бобби, находит эсэмэску с упоминанием высокой температуры всего через час после заражения. По сравнению с обычным бешенством симптоматика нового вируса проявляется с астрономической быстротой. У пациента с обычным бешенством, если его не лечить, симптомы дают себя знать только через несколько недель, иногда даже месяцев. Вирус проникает в организм в месте укуса или экспозиции и медленно продвигается к мозгу вдоль нервных путей со скоростью один-два сантиметра в сутки. Появление симптомов (высокой температуры, тошноты, головокружения, беспокойства, гидрофобии, бреда, галлюцинаций, крайней возбудимости) означает, что вирус преодолел гематоэнцефалический барьер, что у медиков считается рубежом необратимости. Подавить возбудитель бешенства, если он проник в мозг, невозможно. В таком случае вирус неизбежно вызывает смерть.
Лиза говорила, что один пациент почувствовал жар и боли уже через час после экспозиции.
Через час, черт. У Натали действительно мало времени.
Из динамика телефона доносятся приглушенные толчки и стуки, такое впечатление, что Натали сидит на дне колодца.
— Ты еще тут, Мола? Я включила громкую связь.
— Да, я тебя слышу.
— Может, поменяем машину? А то моя запачкана кровью.
— Это не страшно, если только… — Рамола удерживает себя от объяснений, что вирус передается через слюну и не передается через кровь. Для выявления инфекции даже анализ крови не берут. Зато для анализа на антитела и антигены несколько раз берут пробы слюны, спинномозговой жидкости и фолликул у основания шеи.
Рамола раскачивается на пятках, мысленно уговаривая подругу побыстрее появиться на стоянке.
— Обычно я не одобряю езду с превышением скорости, но сейчас я тебе это разрешаю, Натали, если только…
— Я ударила того типа ножом. Прямо между лопаток. Кажется, убила, но Пола не успела спасти. — Натали произносит имя мужа булькающим шепотом, после чего стонет и кричит что-то неразборчивое.
Рамола пытается ее успокоить, ободрить без лживых обещаний, что все будет хорошо.
— Понятно, что одного сочувствия мало, оно даже близко не поможет горю, но я страшно сожалею. Ты почти уже приехала, да? Мы обеспечим тебе помощь — ага, а вот и ты. Превосходно. Остановись у дорожки, я подменю тебя за рулем. Сейчас выйду.
Рамола, не дожидаясь ответа, сует телефон в сумку с вещами. Окидывает последним взглядом пустую квартиру на случай, если забыла что-то важное. Лэптоп закрыт, лежит одиноким островком посредине кухонной стойки. Он больше не нужен, но в душе Рамолы поднимается волна раскаяния и досады на то, что поторопилась свернуть разговор с матерью и отцом.
Она открывает входную дверь и выскакивает на свет пасмурного, холодного дня.
Белый городской внедорожник Натали катится по маленькой стоянке, шины скрипят на последнем повороте, машина резко останавливается у торца пешеходной дорожки. Рамола подбегает к автомобилю. Неуемный ветер бешено вертит под ногами опавшие листья.
Дверца со стороны водителя открылась. Натали рычит от боли, ругается.
— Тебе помочь? — на бегу спрашивает Рамола.
— Я сама. Уже вышла.
Натали осторожно обходит машину спереди, для равновесия придерживаясь за нее правой рукой. Со времен последней вечеринки по поводу предстоящего рождения ребенка ее живот заметно вырос. Натали держит левую руку согнутой в локте. Рукав от предплечья до кисти потемнел от крови. Лицо осунулось, вытянулось, глаза красные.
— Скверное дело, — говорит она.
Рамола лишь кивает, прикусив язык, чтобы с него не сорвались нерешительное, слезливое приветствие или ответ, которые сейчас не устроят ее подругу. Вместо этого она говорит: «Иди сюда. Надо снять твою толстовку, очистить место укуса». Рамола бросает полотенца на крышу автомобиля, опускает сумку на землю и достает из нее воду и флакон с жидким мылом.
Натали послушно выполняет указание, шипя от боли, отлепляет рукав от раны на руке.
— Согни руку, покажи мне бицепс.
Кольцо из маленьких, рваных проникающих ранок окружено вздувшейся, недобро покрасневшей кожей. Кусочек от Натали не откусили — напавший сразу же разжал зубы после укуса.
— У нас есть на это время?
Рамола не знает ответа, но и не колеблется. Она выдавливает жидкое мыло прямо на рану и размазывает его по руке.
— Рабовирус неустойчив, промывание ранки значительно уменьшает вероятность инфекции.
— Но ведь это не обычный вирус.
— Да, не обычный. — Рамола на целую голову ниже Натали, она снизу вверх улыбается в заплаканное лицо подруги. Натали не встречается с ней взглядом, нервно оглядывает стоянку и прилегающие окрестности.
Издалека доносится отрывистый собачий лай, за ним — холодящий кровь, пронзительный вой койота. До переезда в этот район Рамола не подозревала, что здесь могут водиться койоты. С тех пор она привыкла к их вою по ночам. Однако никогда не слышала, чтобы койоты выли посреди бела дня.
Рамола бросает быстрый взгляд через плечо на жилой комплекс. На окне Фрэнка Китинга колеблется занавеска.
— На машину Пола напала бешеная лиса, — сообщает Натали.
В детстве Рамола обожала лисичек. Однажды она знатно оскандалилась в гостиной, полной потягивающих вино взрослых дядь и теть (там сидели и ее родители, которые потом журили ее сквозь смех), когда Рамола явилась из своей спальни с плюшевой лисой, собираясь попросить стакан воды, но нечаянно ляпнула всей компании, что все охотники на лис — пижоны и мудилы.
Рамола пытается выкинуть из головы непрошеный образ симпатичного рыжего лисенка, превращающегося в слюнявого, спотыкающегося монстра. Она говорит: «Мы почти управились». Промывает рану водой из бутылки. Оборачивает предплечье Натали полотенцем. «У меня в машине есть свитер…»
— Мне не холодно. Поедем уже. — Натали открывает пассажирскую дверь и опасливо залезает в кабину.
Рамола стаскивает перчатки и бросает их на землю поверх испачканной кровью толстовки, подавляя интуитивный порыв поднять и выбросить зараженные вещи в бак для мусора. Она быстро кидает свои сумки на заднее сиденье, по ходу дела замечая на полу за пассажирским местом такую же дежурную сумку Натали. Рамола хватает с крыши второе полотенце, подбегает к дверце водителя и распахивает ее. Наскоро протирает рулевое колесо, водительское кресло и внутреннюю обшивку двери. Бросив полотенце на асфальт, садится в машину. Очистить руль как следует не получилось — рулевое колесо до сих пор влажное. С риском собственного заражения она разберется потом, когда они доедут до больницы. Рамола ругает себя за то, что не додумалась надеть две пары перчаток. Опасность подхватить инфекцию минимальна — вирус бешенства не передается через кровь и обычно гибнет, как только зараженная слюна высыхает, и все же не следует хлопать ушами.
Сиденье слишком далеко от педалей. Рамола вслепую шарит в поисках рычага под сиденьем, чтобы передвинуть его вперед. Натали шепчет: «Надо ехать, надо ехать», еще больше взвинчивая уровень нервозности.
Рамола почти отчаивается и готова уже примоститься на краешке сиденья, лишь бы доставать ногами до педалей, как вдруг рычаг опускается вниз и кресло мягко подается вперед. «Хорошо, хорошо, едем», — говорит она. Рамола поворачивает ключ в замке зажигания, раздается жуткий скрежет — двигатель и так уже работает. Рамола отдергивает руки от руля, как от удара электрическим током.
— Может, лучше я сама поеду? — говорит Натали.
— Ч-черт. Извини. — Рамола включает передачу, внедорожник дергается с места.
По сравнению с ее маленьким, шустрым «компактом» машина Натали грузна и неуклюжа, но Рамоле удается без происшествий вырулить со стоянки и Непонсет-стрит. На обычно оживленной улице нет ни одной машины. Пончиковая «Нектар», ряды магазинчиков, повернутые к дороге боком или фасадом жилые дома стоят без света, словно покинутые людьми.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как ягодка. — Натали держит замотанную левую руку поверх живота.
Рамола накидывает на себя ремень безопасности и пристегивается.
— Ага. Угу. Я хотела сказать…
— Прости. Мне так страшно. Спасибо тебе, что ты со мной, везешь меня в больницу, спасибо… — Натали умолкает, смотрит в окно, качает головой, правой рукой размазывает слезы по лицу.
Рамоле хочется потянуться и похлопать Натали по плечу, но она боится отрывать руки от руля.
— Разумеется, я с тобой. И я буду с тобой весь день. — Фраза вызывает ощущение странной неловкости.
Светофор на Чапмен-стрит меняет цвет на красный. Рамола снимает ногу с педали газа. Натали спрашивает: «Ты что, хочешь остановиться?»
— Не хочу. Просто проверяю, свободен ли проезд.
Убедившись, что справа нет машин, она снова поддает газу и проскакивает перекресток трех улиц на скорости. Рамола отваживается бросить взгляд искоса на свою пассажирку, надеясь на одобрение, если не шутку.
Спрашивает: «Голова не болит? Или еще что-нибудь помимо руки? Гриппозные симптомы есть?»
— Болит голова и горло, но я кричала и плакала без перерыва.
— Не тошнит? Температура?
— Не-а. Чувствую себя дерьмово, но… не знаю… дерьмово не так, как во время гриппа. Я вся словно побитая, и пить хочется. — Натали поправляет сиденье, поворачивает колени в сторону Рамолы, потирает живот правой рукой.
— Когда мы приедем в больницу, что они со мной будут делать?
— Проведут осмотр и вколют вакцину от бешенства.
— У них уже есть новая вакцина от этой дряни?
— Вакцина от бешенства у них есть, правда, она не новая.
— А ребенок не пострадает?
— Думаю, ему ничего не грозит, но признаться, я не в курсе, бывают ли какие-либо побочные эмбриональные эффекты.
— Мне охренеть как хочется жить, так что без разницы. Нет, неправда. Разница, конечно, есть. Но я не хочу сдохнуть ради… Господи, какой ужас. Что я несу? — Натали гладит здоровой рукой живот.
— Ты, разумеется, права. Я постараюсь, чтобы они сделали все возможное для вас обоих.
Внедорожник проезжает над развязкой с шоссе I-93. На шести полосах внизу ни одной машины. Рамола вытягивает шею в обоих направлениях, надеясь увидеть хоть какой-нибудь транспорт, но шоссе словно вымерло. Как будто все люди разом исчезли. Мимолетная мысль является в образе заданного шепотом вопроса, вопроса, на который не обязательно искать ответ, он задается, чтобы выразить неверие в свалившуюся на голову неопровержимую истину: неужели это конец?
После колледжа Натали и Рамола два года снимали одну на двоих квартиру в Провиденсе. В это время Натали подрабатывала барменшей и прочитывала (точнее будет сказать «проглатывала») любой молодежный триллер с описанием очередного варианта апокалипсиса. По вечерам, когда Рамола навещала Натали на работе, они ради шутки затевали оживленные и, судя по вниманию посетителей бара, занимательные перепалки о конце всего сущего. Натали уверяла, что цивилизация — карточный домик, вытащи одну карту, и она развалится. В любой системе есть дефекты. С уверенным видом, присущим заслуженному профессору или бармену, она рассуждала о некой теореме, названной именем знаменитого математика (заставляя Рамолу прыскать с полным ртом, мимоходом роняя имя Яна Малкольма, вымышленного математика из «Парка Юрского периода») и доказывающей, что большое количество встроенных в систему защитных преград не только увеличивает вероятность системного отказа, но делает отказ по сути неизбежным. Доказательством ей служил причудливый винегрет из аварий американских систем ядерного оружия, президентского ядерного чемоданчика и ложной ядерной тревоги 1983 года в СССР. Рамола крыла тем, что по отдельности люди — слабые существа, но сама цивилизация вынослива и живуча. За исключением удара астероида или всеобщей ядерной войны, говорила она, человеческое общество успешно преодолевало и еще не раз преодолеет любые напасти. Рамола приводила в пример множество стран и социумов (как современных, так и древних), в которых происходили жуткие природные катастрофы и опустошительные войны, рушилась экономика, распадалось государство, в то время как их граждане приспосабливались и выживали. Свои реплики Рамола разбавляла периодическим поднятием бокала и тостом: «Жизнь сама найдет дорогу».
Распластавшийся внизу пустынный хайвей пока еще не признак и не знамение конца света. Рамола одергивает себя, негодуя, что поддалась парализующей безбрежности и безнадеге апокалипсиса. Человеку, конечно, свойственно бояться, однако нельзя позволять страху помыкать тобой, страх — источник безрассудных поступков и ошибочных решений.
— Ты помнишь, в какое время тебя укусили? — спрашивает Рамола.
Натали делает протяжный выдох. Видимо, проглотила язвительный ответ «мне некогда было смотреть на часы». Вместо этого она говорит: «Бог его знает, полчаса назад или около того?» Прежде чем Рамола успевает ответить, Натали наклоняется вперед и что-то достает из подстаканника на центральной консоли. Это ее сотовый телефон, он подсоединен зарядным шнуром к прикуривателю.