Плохо дело. Еще полчаса — и господа юнкера просто-напросто сожрут княгиню. Или она их… Второе, пожалуй, куда более вероятно.

За каких-то несколько минут Гижицкая очаровала всех моих однокашников. Они окружали ее плотной стеной, но графиня все-равно каким-то непостижимым образом смогла оказаться рядом. Совсем близко — так, что ее плечо на мгновение прижалось к моему.

— Если бы я захотела, — вдруг прошептала она — тихо-тихо, так, что никто, кроме меня, не услышал, — пришла бы первая!

От неожиданности я чуть не споткнулся, а ее сиятельство уже скрылась за дверью, напоследок успев не только подмигнуть мне, но даже высунуть кончик языка. Причем так хитро и незаметно, что не увидел никто — даже шагавший с ней рядом Подольский.

Благородный подпоручик и так был изрядно навеселе — а после гонки успел выхлебать бутылку шампанского в одиночку и, видимо, окончательно уверовал в собственную неотразимость. Графиня вежливо кивала, улыбалась шуткам Подольского — но прочих “проявлений” избегала с немыслимым изяществом: стоило Богданову “дядьке” взять ее под локоток — она тут же ловко вывернулась, скользнула к ближайшему столику — и уселась.

Через мгновение вокруг нее собралась такая толпа, что я не стал и пытаться пробиться… Да не очень-то и хотелось! Не то, чтобы ее самонадеянное и наглое заявление выбило меня из колеи — и все-таки думать, что мне вот так, просто, подарили победу, оказалась неожиданно неприятно. Я…

Злился? Да, пожалуй, я еще как злился. Гижицкая в очередной раз появилась неведомо откуда, и все пошло кувырком. Чертовка больше не пользовалась Даром в попытках вскрыть мне голову, не лезла в мои сны — но и наяву приносила достаточно бессмысленного хаоса.

Или все-таки — не бессмысленного? Зачем ей все это?

— Не грусти, молодой. — Иван легонько хлопнул меня по плечу. — Не нужна тебе она. От таких одна головная боль, ты уж мне поверь.

“Дядька” — хоть и успел изрядно принять на грудь — все-таки присматривал за мной. И от его внимания не ускользнуло, что я буквально пожираю Гижицкую взглядом.

Правда, истолковал он все по-своему.

— Помню, была у меня одна… — Иван придвинулся чуть поближе. — Вот также вокруг нее вечно мужики вились. А она — вроде рядом, а на дается! Играет, дразнит, хвостом вертит — одно мучение… Может, я от нее в полк и сбежал. Как от болезни, Сашка, ей-богу! Так что ты послушай меня, я плохого…

Слушать я не стал — только молча кивал в ответ, постепенно погружаясь в свои собственные мысли. В которых приятного было даже меньше, чем казалось поначалу. Гижицкая умела задеть за живое — и даже присущая будущему пехотному офицеру броня выдержки понемногу шла трещинами. И не только потому, что ее сиятельство пустила все кувырком ради собственного развлечения, мгновенно превратив мою победу над Куракиным в пустышку.

Я вдруг с неожиданностью для самого себя обнаружил, что мне совсем не нравится смотреть на Гижицкую в окружении своих же товарищей… И не только товарищей. Ее сиятельство одаривала вниманием даже того, кто каких-то полчаса назад чуть не столкнул ее с дороги. И когда она задержала свой взгляд на Куракине чуть дольше нескольких мгновений, я вдруг почувствовал острое желание подняться со стула, взять початую бутылку с шампанским и проломить князю голову.

А потом свернуть челюсть сначала Подольскому, а потом его “племяннику”. Богдан уж слишком настойчиво лез к Гижицкой со своими шутками. И, что куда хуже, ей это, похоже, даже нравилось.

Спокойно, Горчаков! Не хватало еще наделать глупостей из-за девчонки. Даже такой сногсшибательной, как ее сиятельство графиня Наталья Гижицкая.

— Князь… — вдруг произнесла она, поворачиваясь ко мне. — Александр Петрович.

Все голоса тут же смолкли. Разумеется, господа юнкера галдели наперебой, пытаясь угодить графине, и она не оставляла их без ответа — но сама ни к кому не обращалась первая… до этого момента. И всех явно заинтересовало, что же будет дальше.

— Время уже позднее, — продолжила Гижицкая. — А я, кажется, уже слишком пьяна, чтобы садиться за руль… Могу ли я попросить вас… проводить меня домой?

Обычная тишина в зале заведения сменилась гробовой. Десятка пар глаз устремились на меня. И каждый здесь наверняка без раздумий отдал бы годовое жалование и пару пальцев на левой руке, чтобы оказаться на моем месте.

И я вдруг с отчетливой ясностью понял, что если откажусь, то буду выглядеть в глазах однокашников не только человеком с дурными манерами, трусом и болваном, но и трусливым болваном с дурными манерами, упустившим шанс, который простым смертным редко выпадает хотя бы раз в жизни.

Вот так графиня.

— Оставь ключи. — Богдан вдруг магическим образом оказался подле меня. — С машиной разберемся… как-нибудь.

Вот именно, что как-нибудь… Но в самом-то деле — не отказывать же даме в любезности.

Даже если она самая вредная и хитрая вертихвостка во всей Империи!

— Как вам будет угодно, графиня. — Я поднялся из-за стола. — Вы желаете идти сейчас, или…

— Сейчас, непременно сейчас, князь. — Гижицкая отодвинула стул, встала и крутанула на пальце брелок с ключами от “Астон Мартина”. — Сядете за руль? Надеюсь, вы сможете… не слишком спешить?

От последних слов графини тишина в зале сгустилась настолько что ее, пожалуй, можно было бы резать штыком от трехлинейки. Я краем глаза увидел, как Богдан обеими руками зажимает себе рот, чтобы хоть как-то удержать рвущийся наружу комментарий.

Спасибо, Богдан.

Я счел за благо отмолчаться и просто направился к Гижицкой, чтобы сопроводить ее к выходу. Когда я открыл перед ней дверь, графиня обернулась, изобразила легкий поклон и проговорила:

— Доброй ночи, милостивые судари… Было приятно разделить с вами праздник.

В ответ ей раздались нестройные выкрики, о содержании которых мне не хотелось даже думать. Не дожидаясь, пока завершится обмен любезностями, я взял Гижицкую под локоть и настойчиво потянул к машине. Она не сопротивлялась — скорее наоборот, с явной охотой оперлась на меня. Шагала графиня не слишком твердо — то ли сказывался хмель, то ли усталость после гонки…

То ли ей зачем-то оказалось нужно изображать беспомощность, чтобы иметь уважительный повод буквально повиснуть на мне, прижимаясь боком. На улице было холодно, но тело Гижицкой — теплым, почти горячим под тонкой тканью платью.

— Князь… — графиня, не сбавляя шага, пристроила голову мне на плечо. — Чудесная ночь, разве не так?

— Не могу поспорить.

Я осторожно отстранился и открыл для Гижицкой дверцу “Астон Мартина”. Не с первой попытки — во весь правый бок авто проходила глубокая замятая царапина от столкновения с “Мустангом”, и механизм работал нехотя. Ее сиятельство плюхнулась на пассажирское сиденье, каким-то чудом при этом не растеряв и крупицы изящества — и тут же принялась стаскивать с себя туфли.

— Не так просто ходить на этом… Красота, увы, требует, жертв, — пожаловалась она. — Но, может быть, легкий массаж…


Дослушивать я не стал — просто захлопнул дверь и обошел машину, по пути собирая в кулак остатки терпения и самообладания. Гижицкая вызывала самые противоречивые эмоции и желания — но не меньше половины из них упорно сводились к тому, чтобы как следует врезать ей… по попе. Больше всего на свете мне не хотелось поддаваться на ее бессовестные, вульгарные и совершенно неуместные провокации.

Нет. На самом деле, конечно, хотелось — чего уж там.

— Мой дом на Екатерининском канале, князь… Не так уж далеко от вашего, не находите?

Как только я обошел машину и уселся за руль, Гижицкая тут же обрушила на меня чуть ли не весь свой арсенал разом. Чуть отодвинулась, закинув руку за голову, и развалилась в роскошном кожаном кресле. Нет, никакой дешевой демонстрации, вроде задравшегося выше резинки чулков платья или будто бы случайно оголившегося плеча, она себе не позволила. Но это было и не нужно — и без подобных крайностей ее сиятельство выглядела так, что любой юнкер на моем месте захлебнулся бы слюной.

Глаза Гижицкой чуть поблескивали в полумраке салона — одновременно пьяно и маняще.

— Пристегнитесь, графиня, — вздохнул я, запуская двигатель.

— И не подумаю! — Гижицкая тряхнула головой, роняя на лицо светлые пряди. — Не хочу чувствовать себя… связанной, понимаете?

— Как вам будет угодно. — Я пожал плечами и тронулся, осторожно объезжая криво припаркованный “Мустанг” Куракина. — Но я имею намерение доставить ваше сиятельство домой целой и невредимой, так что…

— Почему ты такой зануда?

От неожиданности я едва не въехал в столб. Но нет, мне не почудилось — Гижицкая действительно сказала то, что сказала, и теперь ни в ее позе, ни в движениях не осталось и следа томной и одурманенной возлияниями женщины, которую я наблюдал последние несколько минут. Прежними остались только глаза — такие же сияющие и чуть безумные.

— Думаешь, мне так важно, что ты прячешь? — выпалила она.

— Именно так я и думаю. — Я свернул на проспект. — Ваше сиятельство.

— Прекрати! — Гижицкая потянулась ко мне и обняла руками за шею. — Да мне вообще плевать кто ты такой! Я просто хочу понять — человек или ледяная глыба?

— Что вы…

— Да хватит уже! — выдохнула Гижицкая мне прямо в ухо, едва не прижимаясь губами. — У тебя вообще чувства есть? Любой другой на твоем месте уже слюнями бы изошел, а ты…

Когда ее сиятельство запрыгнула мне на колени, я едва удержал руль — и потом кое-как свернул к тротуару и ткнулся колесами в поребрик. От неожиданности Гижицкая едва не свалилась — но тут же снова набросилась на меня, вцепившись обеими руками в волосы на затылке.

— Да что такое, дурак ты несчастный? — прошипела она. — Мы оба чуть не убились, и я просто хочу почувствовать себя живой. На всю катушку, понимаешь?

Гижицкая чуть откинулась назад, схватила мои руки и положила себе на бедра. Повинуясь уже почти бесконтрольному желанию, я чуть сжал пальцы, и графиня глухо застонала, запрокидывая голову.

План вести себя прилично явно летел ко всем чертям.

— Ты вообще живой?

Гижицкая схватила ворот моей рубашки, разом отрывая несколько пуговиц. Обожгла мое лицо горячим дыханием. Он нее еще немного пахло шампанским, табаком, совсем немного — бензином… И чем-то еще. И с этим чем-то я уже никак не мог — да и не хотел — бороться.

К черту.

— Живой, — ответил я, запуская пальцы в податливые светлые волосы. — А ты — сумасшедшая… Нас могут увидеть.

— Не увидят. — Гижицкая щелкнула пальцами, и стекла в “Астон Мартине” начали стремительно темнеть, наполняя машину густой непроглядной темнотой. — И теперь ты никуда не убежишь.

— Если честно — я и не собираюсь.

— Ну и славно, — прошептала Гижицкая.

И жадно накрыла мои губы своими.





Глава 24




Эта ночь определенно стоило того, чтобы запомнить ее надолго. До дома Гижицкой мы все-таки добрались… примерно через час. По дороге я успел немного остыть, но ее сиятельство еще не в достаточной степени почувствовала себя живой — и потребовала, чтобы я проводил ее сначала до дверей, потом внутрь, потом в будуар, оттуда в ванную комнату…

И только под жаркими струями душа я расслабился окончательно. Нет, какая-то часть до сих пор не до конца верила в происходящее. В смысле — не верила, что хитрющая, вредная и умеющая с легкостью виртуоза крутить мужиками графиня вот так запросто бросится в омут страсти только потому, что какой-то водитель грузовика выехал на дорогу, толком не посмотрев по сторонам.

Потеряла голову, предало собственное тело — это уж точно не про Гижицкую.

И все же. Я не сомневался, что и гонка, и спектакль в кабаке, устроенный для одного-единственного зрителя, для чего-то ей нужны.

Но банальной подставы ожидать не приходилось. В случае огласки или даже обычных сплетен ее сиятельство попадала на прицел пера борзописцев или обладателей чересчур длинных и острых языков ничуть не меньше меня. Да и оставалось ли у нас то, что еще можно было потерять? Репутация у нас обоих и без того выглядела сомнительно: роковая красотка, владелица скандально-известных клубов — и уличный гонщик, за бедлам в центре столицы высочайшей волей отправленный в третьесортное военное училище.

По пути наверх к будуару Гижицкой — через прихожую, гостиную, по лестнице — мы не встретили ни одного из слуг ее сиятельства. То ли просто повезло… то ли графиня уже давно вымуштровала домашних так, что они умели не попадаться на глаза — и перемещаться по коридорам так, чтобы внезапные ночные гости не попадались на глаза им.