Директор инвестиционной компании, расслабленный, улыбчивый американец лет сорока со светлыми волосами, говорил на французском с приятным заморским акцентом. На нем был костюм песочного цвета и белая рубашка.
Его помощник-француз, низенький коренастый человечек, был облачен в серый костюм и слишком туго затянутый иссиня-черный галстук. Темные волосы его росли так густо, что, видимо, ему пришлось попотеть, чтобы усмирить их. Лицо не выражало ни малейшей эмоции, глаза смотрели абсолютно бесстрастно — казалось, чувствам было не пробиться через плотину, созданную галстуком-удушителем.
— Итак, давайте подытожим, — сказал американец. — Вам нужно восемьсот тысяч франков, чтобы отремонтировать производственную базу и нанять еще четырех сотрудников, я правильно понимаю?
— Да, все так.
— Отлично. Если я выделю эти средства, какой процент чистой прибыли до вычета налогов вы предполагаете получать на второй год эксплуатации?
Процент чистой прибыли?.. Шарль даже не задумывался об этом. Он подсчитал, сколько нужно было вложить, чтобы корабль снова стал приносить доход, и не сомневался, что финансирование окупит себя. Но пообещать конкретную сумму?..
Что ответить?
Он чувствовал, что его веры в успех здесь будет недостаточно. Эти люди хотят знать точные цифры. Процент прибыли.
Американец смотрел на Шарля все с той же ослепительной улыбкой.
Французский приспешник тоже не сводил с него безжизненного взгляда.
Быстро, процент. Достаточно высокий, но не чересчур.
Так, инфляция у нас около четырех процентов. Раз они вкладывают деньги, значит хотят получить в два или три раза больше. Но просто умножить и выдать круглую цифру нельзя. Чем конкретнее она будет, тем больше вероятность, что они поверят.
— По моим подсчетам, к концу второго года мы выйдем на одиннадцать и сорок две сотые процента.
— Одиннадцать и сорок две сотые?
Американец бросил радостный взгляд на своего партнера.
Шарль выдохнул. Он угадал.
— Да, одиннадцать и сорок две сотые, — повторил он уверенным тоном.
— Хорошо, мы поступим так. Иван Раффо, — тут он кивнул на коренастого, — проведет неделю на вашем предприятии, чтобы провести аудит.
— Аудит?
— Да, он тщательно изучит документацию и напишет подробный отчет о сотрудниках. Нам нужна ясная картина, чтобы понять, каким потенциалом обладают судно и команда. После этого я дам окончательный ответ. Если он будет положительным, мы подпишем контракт и зафиксируем тот процент, который вы назвали. Будете держаться на этом уровне — я даже носа не суну в ваши дела.
Шарль кивнул.
— Договорились. Когда вы хотите начать? — спросил он аудитора.
Вместо него ответил американец:
— Он прибудет в Лион завтра во второй половине дня.
* * *
Утром после бессонной ночи я позвонила Оскару Фирмену. Он предложил приехать незамедлительно. Мы снова встретились в его жилище под крышей мрачного здания на улице де ла Лож.
— Вы выбрали характер, который делает вас хорошим человеком с высокими идеалами, — ответил он на мои упреки. — Безупречная честность и железная воля, отличная самодисциплина и огромное количество энергии, которую вы сразу пускаете в дело. О чем еще можно мечтать?
Я уже не знала, что ответить. Последние двадцать минут он убеждал меня, что новый характер полностью отвечает моему изначальному желанию и обладает множеством сильных сторон. Это напоминало разговор слепого с глухим.
Фирмен сидел напротив меня в коричневом кожаном кресле, как всегда, в белой рубашке и внимательно смотрел своими ярко-голубыми глазами.
— Мне хочется исправить и улучшить все вокруг. Я из кожи вон лезу — и никакого результата. А ведь саму себя я тоже считаю недостаточно хорошей и ужасно страдаю от этого.
— Вы судите себя и судите других. Ваша задача — перестать все контролировать. Сохранить свое стремление сделать мир лучше, но не претендовать на абсолютную истину. И еще, научитесь ценить жизнь в ее несовершенстве, поймите, что никто не идеален, и будьте терпимее к себе и к другим.
— Но я умею быть терпимой! И не переношу людей, которые не понимают, что это такое!
— Хм… Знаете, что такое настоящая терпимость? Это когда принимаешь даже тех, кто живет по другим правилам, а значит, и людей… которых вы сейчас осуждаете.
Я чуть не задохнулась от ярости.
— Знаете, почему я так нетерпима? Да потому, что вы сами дали мне характер, который заставляет непроизвольно делить все на хорошее и плохое.
— Спиноза писал: «Ничто само по себе не хорошо и не плохо». А главной добродетелью он считал поиск радости.
— Поиск радости… Легко сказать! Вот влезли бы в мою шкуру и поискали! Несколько дней назад я бы легко это сделала, но теперь, когда я стала другим человеком, это невозможно. Радости как будто вообще не существует, поэтому…
Он молчал. После недолгих колебаний я призналась, зачем пришла.
— Я бы хотела другой характер.
Старик строго посмотрел на меня:
— Я предупреждал, что назад дороги нет.
— А я и не хочу возвращаться назад. Я хочу новый характер.
Не давая ему времени возразить, я затараторила:
— Я бы хотела быть менее требовательной и более оптимистичной, относиться к людям великодушно, принимать их недостатки. А еще научиться общаться с другими, быть открытой новым знакомствам. Это поможет строить отношения с клиентами, убеждать их, делать так, чтобы к моим словам прислушивались… Я знаю, что это возможно! Есть куча людей, у которых это получается само собой.
Он испытующе смотрел на меня. Я чувствовала себя букашкой под лупой ученого. И все же я выдержала этот взгляд.
Прошло довольно много времени, прежде чем его низкий голос прорезал тишину:
— Сядьте удобно и расслабьтесь.
Я незаметно сунула руку в карман пиджака и нажала кнопку диктофона.
12
— Нет, я не говорила, что страх — главная проблема Сибиллы. Думаю, мы не поняли друг друга. Или вы меня совсем не слушали, Шарль?
Катель еле заметно наклонилась к нему и улыбнулась той особенной улыбкой, которая могла убедить ни в чем не повинного человека подписать себе смертный приговор.
Шарль запнулся и отвел взгляд. Катель наслаждалась эффектом.
Однако он не отступал:
— Но ведь собрание она провела, хотя вы уверяли, что не осмелится.
Нужно было срочно сменить тему.
— Шарль, дело не в этом. После нашего разговора я внимательно наблюдала за ней. То, что выглядело как страх, на самом деле оказалось проявлением навязчивого характера.
— Навязчивого характера?
— Именно. Она одержима какой-то ерундой, вечно зацикливается на никому не нужных мелочах. Поэтому все застыло на месте и нет развития.
— Возможно, тут вы правы.
— Я постоянно задаюсь вопросом… но решать, конечно, вам… Возможно ли вообще руководить командой и заниматься финансовыми вопросами с таким ограниченным кругозором?
* * *
Натан только что пообедал. На десерт он решил съесть кусок миндальной булки. Пока он поджаривался в тостере, наполняя кухню сладко-пряным ароматом, Натан вспомнил про вчерашнюю запись.
Он никак не мог взять в толк, что это было.
Спросить Сибиллу он бы не осмелился. Она ему полностью доверяла, и, если бы узнала, что он рылся в ее вещах, получилось бы, что он ее предал… Неизвестно, как бы она отреагировала.
Тостер щелкнул — из него выскочила подрумяненная булочка.
Натан сел за стол. Масло таяло, впитывалось в миндальное тесто, и запах становился просто одуряющим. Он откусил сразу половину.
Божественно!
Его помощник-француз, низенький коренастый человечек, был облачен в серый костюм и слишком туго затянутый иссиня-черный галстук. Темные волосы его росли так густо, что, видимо, ему пришлось попотеть, чтобы усмирить их. Лицо не выражало ни малейшей эмоции, глаза смотрели абсолютно бесстрастно — казалось, чувствам было не пробиться через плотину, созданную галстуком-удушителем.
— Итак, давайте подытожим, — сказал американец. — Вам нужно восемьсот тысяч франков, чтобы отремонтировать производственную базу и нанять еще четырех сотрудников, я правильно понимаю?
— Да, все так.
— Отлично. Если я выделю эти средства, какой процент чистой прибыли до вычета налогов вы предполагаете получать на второй год эксплуатации?
Процент чистой прибыли?.. Шарль даже не задумывался об этом. Он подсчитал, сколько нужно было вложить, чтобы корабль снова стал приносить доход, и не сомневался, что финансирование окупит себя. Но пообещать конкретную сумму?..
Что ответить?
Он чувствовал, что его веры в успех здесь будет недостаточно. Эти люди хотят знать точные цифры. Процент прибыли.
Американец смотрел на Шарля все с той же ослепительной улыбкой.
Французский приспешник тоже не сводил с него безжизненного взгляда.
Быстро, процент. Достаточно высокий, но не чересчур.
Так, инфляция у нас около четырех процентов. Раз они вкладывают деньги, значит хотят получить в два или три раза больше. Но просто умножить и выдать круглую цифру нельзя. Чем конкретнее она будет, тем больше вероятность, что они поверят.
— По моим подсчетам, к концу второго года мы выйдем на одиннадцать и сорок две сотые процента.
— Одиннадцать и сорок две сотые?
Американец бросил радостный взгляд на своего партнера.
Шарль выдохнул. Он угадал.
— Да, одиннадцать и сорок две сотые, — повторил он уверенным тоном.
— Хорошо, мы поступим так. Иван Раффо, — тут он кивнул на коренастого, — проведет неделю на вашем предприятии, чтобы провести аудит.
— Аудит?
— Да, он тщательно изучит документацию и напишет подробный отчет о сотрудниках. Нам нужна ясная картина, чтобы понять, каким потенциалом обладают судно и команда. После этого я дам окончательный ответ. Если он будет положительным, мы подпишем контракт и зафиксируем тот процент, который вы назвали. Будете держаться на этом уровне — я даже носа не суну в ваши дела.
Шарль кивнул.
— Договорились. Когда вы хотите начать? — спросил он аудитора.
Вместо него ответил американец:
— Он прибудет в Лион завтра во второй половине дня.
* * *
Утром после бессонной ночи я позвонила Оскару Фирмену. Он предложил приехать незамедлительно. Мы снова встретились в его жилище под крышей мрачного здания на улице де ла Лож.
— Вы выбрали характер, который делает вас хорошим человеком с высокими идеалами, — ответил он на мои упреки. — Безупречная честность и железная воля, отличная самодисциплина и огромное количество энергии, которую вы сразу пускаете в дело. О чем еще можно мечтать?
Я уже не знала, что ответить. Последние двадцать минут он убеждал меня, что новый характер полностью отвечает моему изначальному желанию и обладает множеством сильных сторон. Это напоминало разговор слепого с глухим.
Фирмен сидел напротив меня в коричневом кожаном кресле, как всегда, в белой рубашке и внимательно смотрел своими ярко-голубыми глазами.
— Мне хочется исправить и улучшить все вокруг. Я из кожи вон лезу — и никакого результата. А ведь саму себя я тоже считаю недостаточно хорошей и ужасно страдаю от этого.
— Вы судите себя и судите других. Ваша задача — перестать все контролировать. Сохранить свое стремление сделать мир лучше, но не претендовать на абсолютную истину. И еще, научитесь ценить жизнь в ее несовершенстве, поймите, что никто не идеален, и будьте терпимее к себе и к другим.
— Но я умею быть терпимой! И не переношу людей, которые не понимают, что это такое!
— Хм… Знаете, что такое настоящая терпимость? Это когда принимаешь даже тех, кто живет по другим правилам, а значит, и людей… которых вы сейчас осуждаете.
Я чуть не задохнулась от ярости.
— Знаете, почему я так нетерпима? Да потому, что вы сами дали мне характер, который заставляет непроизвольно делить все на хорошее и плохое.
— Спиноза писал: «Ничто само по себе не хорошо и не плохо». А главной добродетелью он считал поиск радости.
— Поиск радости… Легко сказать! Вот влезли бы в мою шкуру и поискали! Несколько дней назад я бы легко это сделала, но теперь, когда я стала другим человеком, это невозможно. Радости как будто вообще не существует, поэтому…
Он молчал. После недолгих колебаний я призналась, зачем пришла.
— Я бы хотела другой характер.
Старик строго посмотрел на меня:
— Я предупреждал, что назад дороги нет.
— А я и не хочу возвращаться назад. Я хочу новый характер.
Не давая ему времени возразить, я затараторила:
— Я бы хотела быть менее требовательной и более оптимистичной, относиться к людям великодушно, принимать их недостатки. А еще научиться общаться с другими, быть открытой новым знакомствам. Это поможет строить отношения с клиентами, убеждать их, делать так, чтобы к моим словам прислушивались… Я знаю, что это возможно! Есть куча людей, у которых это получается само собой.
Он испытующе смотрел на меня. Я чувствовала себя букашкой под лупой ученого. И все же я выдержала этот взгляд.
Прошло довольно много времени, прежде чем его низкий голос прорезал тишину:
— Сядьте удобно и расслабьтесь.
Я незаметно сунула руку в карман пиджака и нажала кнопку диктофона.
12
— Нет, я не говорила, что страх — главная проблема Сибиллы. Думаю, мы не поняли друг друга. Или вы меня совсем не слушали, Шарль?
Катель еле заметно наклонилась к нему и улыбнулась той особенной улыбкой, которая могла убедить ни в чем не повинного человека подписать себе смертный приговор.
Шарль запнулся и отвел взгляд. Катель наслаждалась эффектом.
Однако он не отступал:
— Но ведь собрание она провела, хотя вы уверяли, что не осмелится.
Нужно было срочно сменить тему.
— Шарль, дело не в этом. После нашего разговора я внимательно наблюдала за ней. То, что выглядело как страх, на самом деле оказалось проявлением навязчивого характера.
— Навязчивого характера?
— Именно. Она одержима какой-то ерундой, вечно зацикливается на никому не нужных мелочах. Поэтому все застыло на месте и нет развития.
— Возможно, тут вы правы.
— Я постоянно задаюсь вопросом… но решать, конечно, вам… Возможно ли вообще руководить командой и заниматься финансовыми вопросами с таким ограниченным кругозором?
* * *
Натан только что пообедал. На десерт он решил съесть кусок миндальной булки. Пока он поджаривался в тостере, наполняя кухню сладко-пряным ароматом, Натан вспомнил про вчерашнюю запись.
Он никак не мог взять в толк, что это было.
Спросить Сибиллу он бы не осмелился. Она ему полностью доверяла, и, если бы узнала, что он рылся в ее вещах, получилось бы, что он ее предал… Неизвестно, как бы она отреагировала.
Тостер щелкнул — из него выскочила подрумяненная булочка.
Натан сел за стол. Масло таяло, впитывалось в миндальное тесто, и запах становился просто одуряющим. Он откусил сразу половину.
Божественно!