– Рада за вас, – говорю я, стараясь не выказывать свое растущее нетерпение. – Что именно это значит для моей сестры?
– Узнав о печальных событиях, связанных с неким Императорским Высочеством, я немедленно распрощался и провел день и ночь в пути, чтобы проконсультироваться с баронессой фон Хёк. К моей неудержимой радости, она поддержала меня в намерении броситься на помощь обожаемой Этцисанде и смиренно умолять ее стать моей.
– О! – восклицаю я. Не знаю, что еще сказать. Этци наверняка горит желанием выйти замуж за вид, имитирующий человеческий облик.
– Разумеется, – продолжает барон, – я буду честен с ней и не стану скрывать правду. Могу я рассчитывать на ваше благословение, леди Клэри? – Он спрашивает это с тревогой, как будто я мать Этци, а не ее сводная сестра.
– Попытайте счастья, дорогой барон, – великодушно говорю я. – Моя фея впустит вас в дом и объявит Этцисанде о вашем визите. А меня прошу извинить, мне нужно кое-что здесь закончить.
Барон понимающе кивает и еще раз бросает взгляд на валяющуюся в снегу кабанью голову.
– Вижу, – сообщает он мне и моей фее, – этот заколдованный объект оказался очень упрямым. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам с этим неудобством! Это меньшее, что я могу сделать, чтобы отблагодарить за ваше чрезмерное гостеприимство!
Я подыскиваю слова, которые помогут мне убедить барона наконец оставить нас в покое, но моя фея, уже не в силах себя контролировать, лезет из кожи вон:
– Вы хотите отплатить нам этой услугой! Что ж, вперед, добрый человек! Поднимите этот чурбан в виде кабаньей головы на снежный бук туда, где заканчивается лестница. Сделайте это, и тогда – клянусь вам призраком моей бабушки – я больше никогда в жизни не сяду ни на одну из ваших уродливых шляп!
Заверение феи для барона стало, должно быть, чем-то вроде удара под дых, потому что его лицо внезапно бледнеет, сереет и как-то неестественно вытягивается. Пока я продолжаю удивляться тому, как у него это получается, очертания барона размываются и он сам растворяется вместе со своей одеждой в какой-то дымке, пока не становится не чем иным, как тонким, постоянно растущим столбом дыма, который словно лиана обвивается вокруг снежного бука. Ответвление этой дымчатой лианы захватывает голову кабана целиком и растет вместе с ней в высоту. Когда кабанья голова достигает первой ветки снежного бука, моя добрая фея пихает меня в бок.
– Давай же! – говорит она. – Лезь на лестницу.
Я немедленно подчиняюсь. В мыслях перебираю всех существ, о которых когда-либо слышала, чтобы хоть немного понять то, что сейчас наблюдаю. Добравшись до вершины лестницы, я прихожу к выводу, что барон фон Хёк, видимо, что-то вроде джинна – одного из тех существ, которые, к своему огорчению, часто заперты в бутылках или лампах.
Найдя такое правдоподобное объяснение, я слегка успокаиваюсь и пробираюсь через лазейку на границу с призрачным Царством. Это удается мне чуть легче, нежели утром, вероятно, из-за того, что своим последним переходом я увеличила эту дыру.
Из домика на дереве я через лазейку высовываюсь по пояс к голове кабана, которая висит на одной с ней высоте – спасибо барону-джинну. Я осторожно хватаю веревку, которая обматывает презент Випа. Мне хочется со всей силы потянуть голову к себе, однако я подозреваю, что это вызовет новое энергичное сопротивление. Вместо этого я, осторожно взяв голову обеими руками, начинаю петь песню, которую напевала раньше мама. Колыбельную, которая всегда усыпляла, но в то же время заставляла меня ощущать себя счастливой. Даже не знаю, как много раз я погружалась в сон под эту песню в ее объятиях. Теперь с ее помощью собираюсь усыпить коварное заклинание, окутавшее голову кабана, дабы перехитрить его.
Барон терпеливо переносит свой дымчатый облик и держит голову кабана на моем уровне, пока я ласкаю щетинистую шерсть, ранее принадлежавшую свирепому дикому зверю, и напеваю свою колыбельную бесконечное множество раз, пока не чувствую, что могу тихонько, очень осторожно, пододвинуть голову. Медленно, сантиметр за сантиметром, я притягиваю ее к себе, пока голова не оказывается целиком в призрачном времени, и тогда барон-джинн отпускает ее. Внезапный вес головы кабана в моих руках отбрасывает меня назад. Я опрокидываюсь на спину, и проблемный подарок, который я больше не в состоянии удерживать, скатывается с моей груди и с глухим стуком приземляется на деревянный пол домика на дереве.
Я так измучена, что в первый миг даже не могу пошевелиться. Но когда облачко крошечных зеленых точек света окутывает мою голову, чувствую новый прилив сил и с любопытством выпрямляюсь. Весь дом на дереве освещен зеленым светом, а крошечные огоньки один за другим проплывают сквозь лазейку в буковое дерево. Голова кабана, меж тем, теряет весь цвет и на моих глазах рассыпается в пыль.
Мне требуется какое-то время, чтобы осознать: я сделала это! Совершила этот тяжкий подвиг – освободила заколдованного Бога природы и тем самым уничтожила коварное заклинание, которое тогда преследовало бы меня безжалостно и беспощадно. Чувствую огромное облегчение, которое даже заставляет меня на мгновение забыть обо всех заботах и даже о тоске по любимому. Я невероятно горжусь собой и своей доброй феей, а также бароном-джинном. В этот миг он возрос в моих глазах до небес.
Без понятия, как мне удается вернуться на свою сторону и спуститься по лестнице, не разбившись. Кажется, еще никогда в жизни я не была такой измученной и уставшей. Барон, стоя у подножия дерева в своем привычном облике, протягивает мне руку. Его внешность безупречна, на лбу нет ни единой капли пота, а кричаще-яркий костюм идеально сидит на фигуре.
– Возможно ли, – спрашивает он, – что теперь дамы оповестят прекрасную Этцисанду о моем визите?
Фея-крестная, похоже, как и я, находится на пределе своих сил. Шатаясь, мы плетемся к дому. Подняться на второй этаж, чтобы сообщить Этци о визите, невероятно трудно, но я – шаг за шагом – делаю это. Она уже одета и причесана, щеки ее пылают. В невероятном наплыве чувств она кладет мне руку на плечо, и мы вместе спускаемся по лестнице в салон, где нас ждут Каникла, барон и моя добрая фея.
Я падаю в первое попавшееся кресло и опустошаю кружку с грогом, которую мне протягивает фея. Затуманенным взглядом наблюдаю, как барон снова превращается перед Этци в серый вихрь, а потом возвращается в привычный нам облик. Затем падает перед ней на колено и просит стать его женой.
Я так доподлинно и не узнаю, как она реагирует. Открывает ли беззвучно рот или в недоумении борется со слезами. Я чувствую, что мои глаза закрываются, а щека прижимается к подлокотнику кресла. Ненадолго засыпаю, но громкая декламация Этци Ба́ндита Боргера Шелли очень скоро будит меня.
– Без лишней гордости, свободна духом, – возглашает она, – я больше не хочу принять ту жизнь, в которой сердце самого родного отдельно бьется от моей души!
Наступает торжественная тишина, не прерываемая ни единым вздохом, и сквозь нее я отчетливо слышу, как моя добрая фея украдкой откупоривает свою фляжку с ромом. Но проходит несколько секунд – и вспыхивает настоящий гвалт, вызванный тем, что Этци пытается рыдать громче и растроганнее, чем визжит, пищит и ликует Каникла, что, в свою очередь, заставляет барона еще громче выкрикивать искусно сформулированные излияния о своем невероятном счастье.
Успокоившись, я отпускаю ситуацию – в это мгновение все отлично, и я рада. Где-то в глубине своего разума слышу, как мама напевает свою колыбельную. Тихо и спокойно я погружаюсь в сон.
* * *
Ранним утром, когда за окном еще темным-темно, меня будит пыхтящий, хрюкающий звук. Я сбрасываю с себя десяток одеял, которыми меня вчера заботливо накрыли, и поднимаюсь с кресла, что, надо сказать, дается мне с большим трудом, потому что конечности болят так, будто вчера я перекопала весь сад. Сделав первый неуверенный шаг, я едва не падаю, споткнувшись о хвост Львиного Сердца, который ночью прокрался в салон и уснул беспросыпным сном, заняв большую часть пола.
Едва мне удается восстановить равновесие, хрюканье где-то вдалеке переходит в резкий визг, который будит Львиное Сердце. Тот в шоке набрасывается на меня, посчитав меня тем нападающим. Я уклоняюсь от атаки, перепрыгивая через его хвост, однако цепляюсь за гору одеял, которую до этого швырнула на ковер. Падая, я приземляюсь на живот, и тут Львиное Сердце осознает свое заблуждение. Он мягко толкается в меня своей чешуйчатой мордой, выдувая мне в лицо облачко дыма.
– И тебе доброе утро, – говорю я, медленно, как старуха, поднимаясь на ноги. Видимо, снимать злые чары и освобождать Богов природы куда тяжелее, чем кажется.
Я зажигаю лампу и осторожно подхожу к потрескиванию, скрипу и сопению, доносящимся из холла. Едва свет моей лампы освещает большую комнату с лестницей, я вижу, что мое лучшее пальто – единственное пальто, которое у меня осталось, – лежит на полу. Мшисто-зеленый поросенок с темными полосками на шкуре яростно раздирает ткань. В этот самый момент он отрывает пуговицу, выплевывает на пол, где уже валяется кучка таких же, и засовывает свою маленькую поросячью морду в карман пальто. Пытаясь проникнуть туда как можно глубже, он делает это с такой силой, что я слышу треск разрывающихся швов.
– Стоп! – кричу я. – Прекрати!
Поросенок не обращает на меня никакого внимания, поэтому я падаю на колени рядом со своим испорченным пальто и обнаруживаю на полу пережеванные остатки ветки лесного ореха, которую вчера принесла мне моя фея. Вокруг на полу валяется несколько осколков скорлупы, но орехи, которые должны были исполнить мои желания и связать меня с моими предками, судя по всему, уже исчезли в желудке кабана.
Я решительно хватаю свое пальто и трясу его до тех пор, пока морда поросенка не выскальзывает из кармана. Затем старательно нащупываю в подоле золотую монету, проверяя, надежно ли она спрятана, что, к счастью, оказывается именно так. Прежде чем маленькое чудовище успевает снова взяться за мое пальто, я сворачиваю его и зажимаю под мышкой. Поросенок тут же начинает визжать. Душераздирающе! Львиное Сердце в изумлении стоит у двери, недоверчиво покачивая своей драконьей головой перед лицом такой незрелости. Хотя он и сам едва ли был лучше, когда мой отец привез его малышом из очередного путешествия.
Стараясь заставить поросенка замолчать, я бегу на кухню и возвращаюсь с несколькими сырыми картофелинами, сморщенным яблоком и мисочкой грецких орехов. Голодное животное, которое, по-видимому, вовсе не животное, а противоестественно обновленный Бог природы, не ждет, пока я поднесу ему еду – он подскакивает ко мне одним гигантским прыжком и выбивает миску из моих рук. Содержимое плошки разлетается по всему полу, и зеленый поросенок, похрюкивая, носится зигзагами по комнате, сметая на своем пути все, что кажется ему более-менее съедобным.
А филин ведь предупреждал. «Если освободишь Бога природы, – говорил он, – больше никогда не сможешь от него избавиться». Я начинаю догадываться, что это могло значить, но мне кажется, что проблема с поросенком безобидна по сравнению с тем, кто еще мне может угрожать. Заколдованная голова кабана была опасной атакой. Каждой ноющей от боли клеточкой своего тела я чувствую, что это злобное заклинание жестоко подчинило бы меня, окажись я настолько глупа и позволив повесить кабанью голову в своем доме, вместо того чтобы избавиться от нее, перенеся ее в Царство призраков.
Не думаю, что Вип был посвящен в планы моих врагов. Да и в то, что эта кампания с головой кабана была придумана исключительно дряхлым, прикованным к постели двоюродным дедушкой Випа, как-то слабо верится. Кто-то повлиял на него, чтобы он приказал Випу принести голову заколдованного кабана в мой дом. Из чего следует, что мне нужно поговорить с Випом и его двоюродным дедушкой и выяснить, кто на самом деле стоит за этим подарком.
Если найду виновного, то постараюсь известить солдат Испе́ра. Я знаю, что они патрулируют Запретный Лес. Хватит и того, чтобы они просто передали Испе́ру имя этого волшебника, с которого я сниму маску. Поскольку мой враг в то же время является врагом императора, Испе́р арестует и уничтожит его, как до этого старика Вайдфарбера.
Да, такой план звучит выполнимо. Я надеваю свое изрядно потрепанное пальто и смотрю в зеркало гардероба. Отражение отрезвляет: под глазами глубокие круги, волосы сильно взлохмачены, а пальто выглядит так, будто я отобрала его в жестокой драке у какой-нибудь богатой леди. Отрезвляет и то, как быстро невеста принца снова превратилась в потрепанную, грязную Золушку. Боюсь, такова моя истинная натура.
– Из-за тебя у меня много неприятностей, дорогая мама, – говорю я зеркалу так, как обычно делаю перед сном. – Я, конечно, постараюсь из них выбраться. И твоя мысленная поддержка была бы очень кстати. Помоги мне, пожалуйста. Это было бы так мило с твоей стороны.
Пока я произношу эти слова, мои руки скользят в карманы пальто. В правом кармане большая дыра, но пальцы все же нащупывают единственный лесной орех, который поросенок своим рыльцем засунул под разорванную подкладку. Я увеличиваю пальцем дырочку в слоях ткани, вытаскиваю орех и кладу его в левый карман пальто.
– Спасибо, – говорю я своему отражению в зеркале. – Я оставлю его себе на случай чрезвычайной ситуации. Наверняка это какое-то супероружие против моих врагов.
Когда я открываю входную дверь и выглядываю в темноту, кабанчик кружит вокруг меня, как маленький щенок, который просится на прогулку. Думаю, мне не помешает иметь рядом с собой Бога природы в качестве подкрепления, даже если я боюсь, что он находится здесь на довольно безосновательной стадии своего божественного цикла. Львиное Сердце тоже хочет отправиться со мной, но я хочу добраться до замка незаметно, поэтому считаю, что разумнее идти пешком, а не лететь.
– Оставайся здесь и жди меня! – шепчу я ему на ухо. – Ты мне понадобишься позже для поездки в Запретный Лес.
Не знаю, понимает он мои слова или нет, но мой шепот звучит достаточно многообещающе, чтобы он успокоился. Линдворм грустно провожает взглядом меня и поросенка, когда мы выходим на улицу в предрассветный час. Я закрываю входную дверь и с бешено колотящимся сердцем спускаюсь по заснеженным ступеням.
Никогда еще я не испытывала такого страха, как сегодня, и никогда не чувствовала себя насколько сильной. Одно и другое, скорее всего, взаимосвязано. Вчерашний день стал моим пробуждением.
Глава 17
Едва я выхожу из садовых ворот на улицу, как ощущаю, что за мной наблюдают – и не одна пара глаз, а несколько. Держу пари, у нашего дома расставлены разведчики, которые будут преследовать меня, когда я направлюсь в сторону города. Тем не менее, все равно продолжаю идти, обдумывая комбинацию секретных путей, которые смогут запутать моих наблюдателей.
Дорога тускло поблескивает, а снег тихо хрустит под моими ногами. Если не ошибаюсь, таинственные призрачные временные проходы, о которых мне рассказывал филин, могут сделать бесполезными любой скрытный маневр. Ни один волшебник не может последовать за мной в Царство призраков – там я смогла бы перемещаться совершенно незамеченной. К тому же, если я пойму, как работают эти коридоры, смогу существенно сократить себе путь. Остается только один вопрос: где начинается этот мифический коридор?
Я ищу на улице место, где тем вечером вернулась из призрачного прохода в реальность. Сани были недалеко от дома: я видела свет фонаря. Я брожу взад-вперед в поисках, которые ни к чему не приводят, разве что мои наблюдатели начинают думать, что я с раннего утра опрокинула в себя стаканчик-другой. Наконец поворачиваюсь к поросенку, который трусит рядом со мной. Должно быть, он вырос с тех пор как испортил мое пальто, потому что теперь кажется мне таким же крупным, как одна из охотничьих собак Випа.
– Я ищу проход в Царство призраков, – шепчу я. – Ты знаешь, где его найти?
Поросенок тотчас галопом устремляется по улице, а я бегу следом, чтобы не потерять его из виду. И дико разочаровываюсь, когда подхожу к бесполезному животному и вижу, что кабанчик обнаружил на дороге кучу мерзлого конского помета и радостно поглощает его.
– Ты разочаровываешь меня, божественный утилизатор мусора, – бормочу я, но в этот момент чувствую легкий ветерок, касающийся моего лица. В нем – нотки ароматов, которые не вписываются в окружающую действительность. Это подсказка: потому что, если призрачный коридор времени ведет в далекие края, то ароматы, возможно, исходят оттуда. Я с надеждой обнюхиваю окрестности, чтобы понять происхождение запахов, и постепенно двигаюсь по улице, пока не натыкаюсь в центре проезжей части на что-то, что кажется невидимым ходом в иные миры.
В отличие от лазейки в снежном буке, в этом проходе есть что-то заманчивое, волнующее. В прошлый раз это притяжение, должно быть, и заставило меня ускользнуть в призрачный коридор времени, даже не осознавая этого. На этот раз я совершенно сознательно шагаю через щель в неизвестность, рассчитывая на все что угодно – только не на то, чтобы оказаться в темноте. Но вместо того чтобы, как в прошлый раз, попасть в заснеженный еловый лес, я внезапно понимаю, что застряла в черной комнате.
Мой зеленый поросенок остался в реальном мире вместе с кучей конского навоза: я могу разглядеть его очертания, когда бросаю взгляд через плечо. Некоторое время я стою там, с одной стороны – радуясь, что смогла найти проход, а с другой – напуганная тем, что не могу сдвинуться с места. И только когда мой нос ощущает соблазнительный аромат свежеиспеченных кренделей, заклятие рассеивается. Моим ногам хочется нестись туда, откуда исходит этот аромат, и я делаю три шага в том направлении. Как только начинаю двигаться, непроницаемая чернота коридора меняется: я внезапно чувствую окружившие меня самые разнообразные запахи, шумы и температуры, и едва направляю свою волю на одно из этих явлений, как возникает выход.
Я задумываюсь: там, откуда тянется запах свежих кренделей и исходит аромат булочек с корицей и с изюмом, находится пекарня. В городе их несколько, и если этот коридор ведет в одну из них, я окажусь вблизи королевского замка.
Я хочу сначала осторожно осмотреть проход, который источает лакомый аромат кренделей, прежде чем использовать его, но – когда делаю в этом направлении еще один шаг, – внезапно возвращаюсь в реальность и оказываюсь посреди торгового зала пекарни. Трое покупателей уже ждут своей очереди в столь ранний час: горничные и слуги, которые пришли сюда задолго до рассвета, чтобы потом добавить на поднос с завтраком своих господ ароматную свежую выпечку.
– Становись в конец очереди! – кричит мне та, что стоит первой, очевидно полагая, что я хочу влезть в очередь перед ней. – Не понимаю, Фарнфли, с чего это ты решила, что заслуживаешь особого отношения!
Я озадаченно перемещаюсь в конец очереди, одновременно с этим отмечая про себя три вещи.
Во-первых, я оказываюсь в пекарне, в которую обычно никогда не захожу, потому что мой отец поссорился с женщиной, которая печет здесь хлеб. Они поругались на почве благотворительной акции «Хлеб вместо пирогов», которую всегда публично высмеивал мой отец.
Во-вторых, понимаю, что никто в очереди не удивляется моему внезапному появлению. Значит, у всех присутствующих есть правдоподобное объяснение моему появлению, как оно было у возницы, когда мы прошли сквозь призрачный временной коридор. Только женщина-пекарь настороженно смотрит на меня, словно подозревая неладное.
В-третьих, вспоминаю, что пекарня, которую я годами обходила стороной, находится в Кривом переулке, на полпути к Замковой горе. Выйдя из магазина, я могла бы уже минут через десять быть у Випа. Но вместо этого начинаю рыться в уцелевших карманах пальто, пытаясь найти завалявшиеся там монеты. Знаю, сейчас не самое подходящее для этого время, но я готова заложить свое обручальное кольцо за один кусок плетенки, половину которой пекарша как раз в этот момент упаковывает для очередной покупательницы. Выпечка соблазнительно пахнет миндалем и ванильным заварным кремом, а я голодна. Сказочно голодна.
Кроме того, я вижу смысл в том, чтобы установить дружеские отношения с пекаршей, поскольку, вероятно, буду чаще заходить в ее магазин, – теперь когда знаю, что здесь находится вход в Царство призраков. Мои пальцы натыкаются на несколько монет в нагрудном кармане. Поэтому, когда спустя недолгое время подходит моя очередь, я кладу свои медяки на прилавок и спрашиваю:
– Этого хватит на половину плетенки?
– Нет, – говорит пекарша. – Но остальное я тебе подарю. Тебе сейчас нелегко, да?
При этом она с жалостью разглядывает мои спутанные волосы и поношенное пальто. Я никогда не задумывалась об этом, но у нее, вероятно, была веская причина разорвать дружбу с моим отцом. Я помню, как он устроил пышную вечеринку той ужасной зимой, когда люди умирали от гриппа. Я до сих пор вижу горы разноцветных кубиков желе, доставленных из Тайтулпана, которые подавались в качестве десерта. Мне было всего пять лет, и я думала, как это здорово. Сейчас я знаю, что в то же время в Амберлинге множество людей погибали от голода и холода.
– Спасибо, – отвечаю я. – Но я пока еще могу платить за еду. Я занесу остальное, когда в следующий раз буду в городе. Просто сегодня утром я немного спешила.
– Это видно, – говорит она, испытующе оглядывая магазин, в котором сейчас нет других клиентов, кроме меня. После этого она строго смотрит мне в глаза и продолжает: – Я знаю, что мой магазин граничит с древними путями. Я удивлена, что ты можешь их использовать.
– О… это… я…
– Все в порядке, – говорит пекарша. – Делай что хочешь. Только уясни одно: я не хочу иметь ничего общего с колдовством давних времен. Этот вид магии очень опасен, будет тебе известно. Так что не втягивай меня в это!
– Узнав о печальных событиях, связанных с неким Императорским Высочеством, я немедленно распрощался и провел день и ночь в пути, чтобы проконсультироваться с баронессой фон Хёк. К моей неудержимой радости, она поддержала меня в намерении броситься на помощь обожаемой Этцисанде и смиренно умолять ее стать моей.
– О! – восклицаю я. Не знаю, что еще сказать. Этци наверняка горит желанием выйти замуж за вид, имитирующий человеческий облик.
– Разумеется, – продолжает барон, – я буду честен с ней и не стану скрывать правду. Могу я рассчитывать на ваше благословение, леди Клэри? – Он спрашивает это с тревогой, как будто я мать Этци, а не ее сводная сестра.
– Попытайте счастья, дорогой барон, – великодушно говорю я. – Моя фея впустит вас в дом и объявит Этцисанде о вашем визите. А меня прошу извинить, мне нужно кое-что здесь закончить.
Барон понимающе кивает и еще раз бросает взгляд на валяющуюся в снегу кабанью голову.
– Вижу, – сообщает он мне и моей фее, – этот заколдованный объект оказался очень упрямым. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам с этим неудобством! Это меньшее, что я могу сделать, чтобы отблагодарить за ваше чрезмерное гостеприимство!
Я подыскиваю слова, которые помогут мне убедить барона наконец оставить нас в покое, но моя фея, уже не в силах себя контролировать, лезет из кожи вон:
– Вы хотите отплатить нам этой услугой! Что ж, вперед, добрый человек! Поднимите этот чурбан в виде кабаньей головы на снежный бук туда, где заканчивается лестница. Сделайте это, и тогда – клянусь вам призраком моей бабушки – я больше никогда в жизни не сяду ни на одну из ваших уродливых шляп!
Заверение феи для барона стало, должно быть, чем-то вроде удара под дых, потому что его лицо внезапно бледнеет, сереет и как-то неестественно вытягивается. Пока я продолжаю удивляться тому, как у него это получается, очертания барона размываются и он сам растворяется вместе со своей одеждой в какой-то дымке, пока не становится не чем иным, как тонким, постоянно растущим столбом дыма, который словно лиана обвивается вокруг снежного бука. Ответвление этой дымчатой лианы захватывает голову кабана целиком и растет вместе с ней в высоту. Когда кабанья голова достигает первой ветки снежного бука, моя добрая фея пихает меня в бок.
– Давай же! – говорит она. – Лезь на лестницу.
Я немедленно подчиняюсь. В мыслях перебираю всех существ, о которых когда-либо слышала, чтобы хоть немного понять то, что сейчас наблюдаю. Добравшись до вершины лестницы, я прихожу к выводу, что барон фон Хёк, видимо, что-то вроде джинна – одного из тех существ, которые, к своему огорчению, часто заперты в бутылках или лампах.
Найдя такое правдоподобное объяснение, я слегка успокаиваюсь и пробираюсь через лазейку на границу с призрачным Царством. Это удается мне чуть легче, нежели утром, вероятно, из-за того, что своим последним переходом я увеличила эту дыру.
Из домика на дереве я через лазейку высовываюсь по пояс к голове кабана, которая висит на одной с ней высоте – спасибо барону-джинну. Я осторожно хватаю веревку, которая обматывает презент Випа. Мне хочется со всей силы потянуть голову к себе, однако я подозреваю, что это вызовет новое энергичное сопротивление. Вместо этого я, осторожно взяв голову обеими руками, начинаю петь песню, которую напевала раньше мама. Колыбельную, которая всегда усыпляла, но в то же время заставляла меня ощущать себя счастливой. Даже не знаю, как много раз я погружалась в сон под эту песню в ее объятиях. Теперь с ее помощью собираюсь усыпить коварное заклинание, окутавшее голову кабана, дабы перехитрить его.
Барон терпеливо переносит свой дымчатый облик и держит голову кабана на моем уровне, пока я ласкаю щетинистую шерсть, ранее принадлежавшую свирепому дикому зверю, и напеваю свою колыбельную бесконечное множество раз, пока не чувствую, что могу тихонько, очень осторожно, пододвинуть голову. Медленно, сантиметр за сантиметром, я притягиваю ее к себе, пока голова не оказывается целиком в призрачном времени, и тогда барон-джинн отпускает ее. Внезапный вес головы кабана в моих руках отбрасывает меня назад. Я опрокидываюсь на спину, и проблемный подарок, который я больше не в состоянии удерживать, скатывается с моей груди и с глухим стуком приземляется на деревянный пол домика на дереве.
Я так измучена, что в первый миг даже не могу пошевелиться. Но когда облачко крошечных зеленых точек света окутывает мою голову, чувствую новый прилив сил и с любопытством выпрямляюсь. Весь дом на дереве освещен зеленым светом, а крошечные огоньки один за другим проплывают сквозь лазейку в буковое дерево. Голова кабана, меж тем, теряет весь цвет и на моих глазах рассыпается в пыль.
Мне требуется какое-то время, чтобы осознать: я сделала это! Совершила этот тяжкий подвиг – освободила заколдованного Бога природы и тем самым уничтожила коварное заклинание, которое тогда преследовало бы меня безжалостно и беспощадно. Чувствую огромное облегчение, которое даже заставляет меня на мгновение забыть обо всех заботах и даже о тоске по любимому. Я невероятно горжусь собой и своей доброй феей, а также бароном-джинном. В этот миг он возрос в моих глазах до небес.
Без понятия, как мне удается вернуться на свою сторону и спуститься по лестнице, не разбившись. Кажется, еще никогда в жизни я не была такой измученной и уставшей. Барон, стоя у подножия дерева в своем привычном облике, протягивает мне руку. Его внешность безупречна, на лбу нет ни единой капли пота, а кричаще-яркий костюм идеально сидит на фигуре.
– Возможно ли, – спрашивает он, – что теперь дамы оповестят прекрасную Этцисанду о моем визите?
Фея-крестная, похоже, как и я, находится на пределе своих сил. Шатаясь, мы плетемся к дому. Подняться на второй этаж, чтобы сообщить Этци о визите, невероятно трудно, но я – шаг за шагом – делаю это. Она уже одета и причесана, щеки ее пылают. В невероятном наплыве чувств она кладет мне руку на плечо, и мы вместе спускаемся по лестнице в салон, где нас ждут Каникла, барон и моя добрая фея.
Я падаю в первое попавшееся кресло и опустошаю кружку с грогом, которую мне протягивает фея. Затуманенным взглядом наблюдаю, как барон снова превращается перед Этци в серый вихрь, а потом возвращается в привычный нам облик. Затем падает перед ней на колено и просит стать его женой.
Я так доподлинно и не узнаю, как она реагирует. Открывает ли беззвучно рот или в недоумении борется со слезами. Я чувствую, что мои глаза закрываются, а щека прижимается к подлокотнику кресла. Ненадолго засыпаю, но громкая декламация Этци Ба́ндита Боргера Шелли очень скоро будит меня.
– Без лишней гордости, свободна духом, – возглашает она, – я больше не хочу принять ту жизнь, в которой сердце самого родного отдельно бьется от моей души!
Наступает торжественная тишина, не прерываемая ни единым вздохом, и сквозь нее я отчетливо слышу, как моя добрая фея украдкой откупоривает свою фляжку с ромом. Но проходит несколько секунд – и вспыхивает настоящий гвалт, вызванный тем, что Этци пытается рыдать громче и растроганнее, чем визжит, пищит и ликует Каникла, что, в свою очередь, заставляет барона еще громче выкрикивать искусно сформулированные излияния о своем невероятном счастье.
Успокоившись, я отпускаю ситуацию – в это мгновение все отлично, и я рада. Где-то в глубине своего разума слышу, как мама напевает свою колыбельную. Тихо и спокойно я погружаюсь в сон.
* * *
Ранним утром, когда за окном еще темным-темно, меня будит пыхтящий, хрюкающий звук. Я сбрасываю с себя десяток одеял, которыми меня вчера заботливо накрыли, и поднимаюсь с кресла, что, надо сказать, дается мне с большим трудом, потому что конечности болят так, будто вчера я перекопала весь сад. Сделав первый неуверенный шаг, я едва не падаю, споткнувшись о хвост Львиного Сердца, который ночью прокрался в салон и уснул беспросыпным сном, заняв большую часть пола.
Едва мне удается восстановить равновесие, хрюканье где-то вдалеке переходит в резкий визг, который будит Львиное Сердце. Тот в шоке набрасывается на меня, посчитав меня тем нападающим. Я уклоняюсь от атаки, перепрыгивая через его хвост, однако цепляюсь за гору одеял, которую до этого швырнула на ковер. Падая, я приземляюсь на живот, и тут Львиное Сердце осознает свое заблуждение. Он мягко толкается в меня своей чешуйчатой мордой, выдувая мне в лицо облачко дыма.
– И тебе доброе утро, – говорю я, медленно, как старуха, поднимаясь на ноги. Видимо, снимать злые чары и освобождать Богов природы куда тяжелее, чем кажется.
Я зажигаю лампу и осторожно подхожу к потрескиванию, скрипу и сопению, доносящимся из холла. Едва свет моей лампы освещает большую комнату с лестницей, я вижу, что мое лучшее пальто – единственное пальто, которое у меня осталось, – лежит на полу. Мшисто-зеленый поросенок с темными полосками на шкуре яростно раздирает ткань. В этот самый момент он отрывает пуговицу, выплевывает на пол, где уже валяется кучка таких же, и засовывает свою маленькую поросячью морду в карман пальто. Пытаясь проникнуть туда как можно глубже, он делает это с такой силой, что я слышу треск разрывающихся швов.
– Стоп! – кричу я. – Прекрати!
Поросенок не обращает на меня никакого внимания, поэтому я падаю на колени рядом со своим испорченным пальто и обнаруживаю на полу пережеванные остатки ветки лесного ореха, которую вчера принесла мне моя фея. Вокруг на полу валяется несколько осколков скорлупы, но орехи, которые должны были исполнить мои желания и связать меня с моими предками, судя по всему, уже исчезли в желудке кабана.
Я решительно хватаю свое пальто и трясу его до тех пор, пока морда поросенка не выскальзывает из кармана. Затем старательно нащупываю в подоле золотую монету, проверяя, надежно ли она спрятана, что, к счастью, оказывается именно так. Прежде чем маленькое чудовище успевает снова взяться за мое пальто, я сворачиваю его и зажимаю под мышкой. Поросенок тут же начинает визжать. Душераздирающе! Львиное Сердце в изумлении стоит у двери, недоверчиво покачивая своей драконьей головой перед лицом такой незрелости. Хотя он и сам едва ли был лучше, когда мой отец привез его малышом из очередного путешествия.
Стараясь заставить поросенка замолчать, я бегу на кухню и возвращаюсь с несколькими сырыми картофелинами, сморщенным яблоком и мисочкой грецких орехов. Голодное животное, которое, по-видимому, вовсе не животное, а противоестественно обновленный Бог природы, не ждет, пока я поднесу ему еду – он подскакивает ко мне одним гигантским прыжком и выбивает миску из моих рук. Содержимое плошки разлетается по всему полу, и зеленый поросенок, похрюкивая, носится зигзагами по комнате, сметая на своем пути все, что кажется ему более-менее съедобным.
А филин ведь предупреждал. «Если освободишь Бога природы, – говорил он, – больше никогда не сможешь от него избавиться». Я начинаю догадываться, что это могло значить, но мне кажется, что проблема с поросенком безобидна по сравнению с тем, кто еще мне может угрожать. Заколдованная голова кабана была опасной атакой. Каждой ноющей от боли клеточкой своего тела я чувствую, что это злобное заклинание жестоко подчинило бы меня, окажись я настолько глупа и позволив повесить кабанью голову в своем доме, вместо того чтобы избавиться от нее, перенеся ее в Царство призраков.
Не думаю, что Вип был посвящен в планы моих врагов. Да и в то, что эта кампания с головой кабана была придумана исключительно дряхлым, прикованным к постели двоюродным дедушкой Випа, как-то слабо верится. Кто-то повлиял на него, чтобы он приказал Випу принести голову заколдованного кабана в мой дом. Из чего следует, что мне нужно поговорить с Випом и его двоюродным дедушкой и выяснить, кто на самом деле стоит за этим подарком.
Если найду виновного, то постараюсь известить солдат Испе́ра. Я знаю, что они патрулируют Запретный Лес. Хватит и того, чтобы они просто передали Испе́ру имя этого волшебника, с которого я сниму маску. Поскольку мой враг в то же время является врагом императора, Испе́р арестует и уничтожит его, как до этого старика Вайдфарбера.
Да, такой план звучит выполнимо. Я надеваю свое изрядно потрепанное пальто и смотрю в зеркало гардероба. Отражение отрезвляет: под глазами глубокие круги, волосы сильно взлохмачены, а пальто выглядит так, будто я отобрала его в жестокой драке у какой-нибудь богатой леди. Отрезвляет и то, как быстро невеста принца снова превратилась в потрепанную, грязную Золушку. Боюсь, такова моя истинная натура.
– Из-за тебя у меня много неприятностей, дорогая мама, – говорю я зеркалу так, как обычно делаю перед сном. – Я, конечно, постараюсь из них выбраться. И твоя мысленная поддержка была бы очень кстати. Помоги мне, пожалуйста. Это было бы так мило с твоей стороны.
Пока я произношу эти слова, мои руки скользят в карманы пальто. В правом кармане большая дыра, но пальцы все же нащупывают единственный лесной орех, который поросенок своим рыльцем засунул под разорванную подкладку. Я увеличиваю пальцем дырочку в слоях ткани, вытаскиваю орех и кладу его в левый карман пальто.
– Спасибо, – говорю я своему отражению в зеркале. – Я оставлю его себе на случай чрезвычайной ситуации. Наверняка это какое-то супероружие против моих врагов.
Когда я открываю входную дверь и выглядываю в темноту, кабанчик кружит вокруг меня, как маленький щенок, который просится на прогулку. Думаю, мне не помешает иметь рядом с собой Бога природы в качестве подкрепления, даже если я боюсь, что он находится здесь на довольно безосновательной стадии своего божественного цикла. Львиное Сердце тоже хочет отправиться со мной, но я хочу добраться до замка незаметно, поэтому считаю, что разумнее идти пешком, а не лететь.
– Оставайся здесь и жди меня! – шепчу я ему на ухо. – Ты мне понадобишься позже для поездки в Запретный Лес.
Не знаю, понимает он мои слова или нет, но мой шепот звучит достаточно многообещающе, чтобы он успокоился. Линдворм грустно провожает взглядом меня и поросенка, когда мы выходим на улицу в предрассветный час. Я закрываю входную дверь и с бешено колотящимся сердцем спускаюсь по заснеженным ступеням.
Никогда еще я не испытывала такого страха, как сегодня, и никогда не чувствовала себя насколько сильной. Одно и другое, скорее всего, взаимосвязано. Вчерашний день стал моим пробуждением.
Глава 17
Едва я выхожу из садовых ворот на улицу, как ощущаю, что за мной наблюдают – и не одна пара глаз, а несколько. Держу пари, у нашего дома расставлены разведчики, которые будут преследовать меня, когда я направлюсь в сторону города. Тем не менее, все равно продолжаю идти, обдумывая комбинацию секретных путей, которые смогут запутать моих наблюдателей.
Дорога тускло поблескивает, а снег тихо хрустит под моими ногами. Если не ошибаюсь, таинственные призрачные временные проходы, о которых мне рассказывал филин, могут сделать бесполезными любой скрытный маневр. Ни один волшебник не может последовать за мной в Царство призраков – там я смогла бы перемещаться совершенно незамеченной. К тому же, если я пойму, как работают эти коридоры, смогу существенно сократить себе путь. Остается только один вопрос: где начинается этот мифический коридор?
Я ищу на улице место, где тем вечером вернулась из призрачного прохода в реальность. Сани были недалеко от дома: я видела свет фонаря. Я брожу взад-вперед в поисках, которые ни к чему не приводят, разве что мои наблюдатели начинают думать, что я с раннего утра опрокинула в себя стаканчик-другой. Наконец поворачиваюсь к поросенку, который трусит рядом со мной. Должно быть, он вырос с тех пор как испортил мое пальто, потому что теперь кажется мне таким же крупным, как одна из охотничьих собак Випа.
– Я ищу проход в Царство призраков, – шепчу я. – Ты знаешь, где его найти?
Поросенок тотчас галопом устремляется по улице, а я бегу следом, чтобы не потерять его из виду. И дико разочаровываюсь, когда подхожу к бесполезному животному и вижу, что кабанчик обнаружил на дороге кучу мерзлого конского помета и радостно поглощает его.
– Ты разочаровываешь меня, божественный утилизатор мусора, – бормочу я, но в этот момент чувствую легкий ветерок, касающийся моего лица. В нем – нотки ароматов, которые не вписываются в окружающую действительность. Это подсказка: потому что, если призрачный коридор времени ведет в далекие края, то ароматы, возможно, исходят оттуда. Я с надеждой обнюхиваю окрестности, чтобы понять происхождение запахов, и постепенно двигаюсь по улице, пока не натыкаюсь в центре проезжей части на что-то, что кажется невидимым ходом в иные миры.
В отличие от лазейки в снежном буке, в этом проходе есть что-то заманчивое, волнующее. В прошлый раз это притяжение, должно быть, и заставило меня ускользнуть в призрачный коридор времени, даже не осознавая этого. На этот раз я совершенно сознательно шагаю через щель в неизвестность, рассчитывая на все что угодно – только не на то, чтобы оказаться в темноте. Но вместо того чтобы, как в прошлый раз, попасть в заснеженный еловый лес, я внезапно понимаю, что застряла в черной комнате.
Мой зеленый поросенок остался в реальном мире вместе с кучей конского навоза: я могу разглядеть его очертания, когда бросаю взгляд через плечо. Некоторое время я стою там, с одной стороны – радуясь, что смогла найти проход, а с другой – напуганная тем, что не могу сдвинуться с места. И только когда мой нос ощущает соблазнительный аромат свежеиспеченных кренделей, заклятие рассеивается. Моим ногам хочется нестись туда, откуда исходит этот аромат, и я делаю три шага в том направлении. Как только начинаю двигаться, непроницаемая чернота коридора меняется: я внезапно чувствую окружившие меня самые разнообразные запахи, шумы и температуры, и едва направляю свою волю на одно из этих явлений, как возникает выход.
Я задумываюсь: там, откуда тянется запах свежих кренделей и исходит аромат булочек с корицей и с изюмом, находится пекарня. В городе их несколько, и если этот коридор ведет в одну из них, я окажусь вблизи королевского замка.
Я хочу сначала осторожно осмотреть проход, который источает лакомый аромат кренделей, прежде чем использовать его, но – когда делаю в этом направлении еще один шаг, – внезапно возвращаюсь в реальность и оказываюсь посреди торгового зала пекарни. Трое покупателей уже ждут своей очереди в столь ранний час: горничные и слуги, которые пришли сюда задолго до рассвета, чтобы потом добавить на поднос с завтраком своих господ ароматную свежую выпечку.
– Становись в конец очереди! – кричит мне та, что стоит первой, очевидно полагая, что я хочу влезть в очередь перед ней. – Не понимаю, Фарнфли, с чего это ты решила, что заслуживаешь особого отношения!
Я озадаченно перемещаюсь в конец очереди, одновременно с этим отмечая про себя три вещи.
Во-первых, я оказываюсь в пекарне, в которую обычно никогда не захожу, потому что мой отец поссорился с женщиной, которая печет здесь хлеб. Они поругались на почве благотворительной акции «Хлеб вместо пирогов», которую всегда публично высмеивал мой отец.
Во-вторых, понимаю, что никто в очереди не удивляется моему внезапному появлению. Значит, у всех присутствующих есть правдоподобное объяснение моему появлению, как оно было у возницы, когда мы прошли сквозь призрачный временной коридор. Только женщина-пекарь настороженно смотрит на меня, словно подозревая неладное.
В-третьих, вспоминаю, что пекарня, которую я годами обходила стороной, находится в Кривом переулке, на полпути к Замковой горе. Выйдя из магазина, я могла бы уже минут через десять быть у Випа. Но вместо этого начинаю рыться в уцелевших карманах пальто, пытаясь найти завалявшиеся там монеты. Знаю, сейчас не самое подходящее для этого время, но я готова заложить свое обручальное кольцо за один кусок плетенки, половину которой пекарша как раз в этот момент упаковывает для очередной покупательницы. Выпечка соблазнительно пахнет миндалем и ванильным заварным кремом, а я голодна. Сказочно голодна.
Кроме того, я вижу смысл в том, чтобы установить дружеские отношения с пекаршей, поскольку, вероятно, буду чаще заходить в ее магазин, – теперь когда знаю, что здесь находится вход в Царство призраков. Мои пальцы натыкаются на несколько монет в нагрудном кармане. Поэтому, когда спустя недолгое время подходит моя очередь, я кладу свои медяки на прилавок и спрашиваю:
– Этого хватит на половину плетенки?
– Нет, – говорит пекарша. – Но остальное я тебе подарю. Тебе сейчас нелегко, да?
При этом она с жалостью разглядывает мои спутанные волосы и поношенное пальто. Я никогда не задумывалась об этом, но у нее, вероятно, была веская причина разорвать дружбу с моим отцом. Я помню, как он устроил пышную вечеринку той ужасной зимой, когда люди умирали от гриппа. Я до сих пор вижу горы разноцветных кубиков желе, доставленных из Тайтулпана, которые подавались в качестве десерта. Мне было всего пять лет, и я думала, как это здорово. Сейчас я знаю, что в то же время в Амберлинге множество людей погибали от голода и холода.
– Спасибо, – отвечаю я. – Но я пока еще могу платить за еду. Я занесу остальное, когда в следующий раз буду в городе. Просто сегодня утром я немного спешила.
– Это видно, – говорит она, испытующе оглядывая магазин, в котором сейчас нет других клиентов, кроме меня. После этого она строго смотрит мне в глаза и продолжает: – Я знаю, что мой магазин граничит с древними путями. Я удивлена, что ты можешь их использовать.
– О… это… я…
– Все в порядке, – говорит пекарша. – Делай что хочешь. Только уясни одно: я не хочу иметь ничего общего с колдовством давних времен. Этот вид магии очень опасен, будет тебе известно. Так что не втягивай меня в это!