– Вот и молодец. Но все равно не лезь.
– Хочу делать чё-та.
– Ты меня для этого привлек. Чтоб делать. Вот и дай мне делать.
Малой открывает рот, чтобы продолжить спор. Кел говорит:
– Хочешь пользу принести – добудь нам ужин. – Кладет ружье в руки Трею и кивает на кромку леса. Кролики вышли кормиться.
Секунду помедлив, Трей оставляет спор. Вдумчиво выбирает позицию, пристраивает ружье к плечу и щурится в прицел.
– Не спеши, – приговаривает Кел. – Мы не торопимся.
Ждут, смотрят. Кролики ведут себя игриво: несколько молоденьких, высоко скача, гоняют друг дружку по траве в длинных косых лучах золотого света, выскальзывающего из-под облаков. Пи-Джей поет своим овцам, озирая их, – плывут над полями обрывки какой-то старой жалобной баллады, слишком дробно, не разобрать.
– Вон тот здоровяк, – тихонько говорит Кел. Кролик, повернувшись к ним широким боком, жует пучок травы с белыми цветочками. Трей самую малость сдвигает ружье, прицеливается. Кел слышит долгий шепот его дыхания, а затем грохот выстрела.
Кролики полошатся и улепетывают в укрытие, доносится высокий визг. Будто пытают ребенка.
Трей резко оборачивается к Келу, рот открыт, но слов не возникает.
– Попал, – говорит Кел, вставая и забирая ружье у Трея. – Придется его прикончить.
Шагая через поле, достает из кармана охотничий нож. Трей едва не бежит, чтобы не отставать. Глаза горят чистым животным страхом непоправимости того, чему он только что стал причиной. Говорит:
– Может, получится его вылечить.
– У него все плохо, – говорит Кел тихо. – Надо прекратить его страдания. Я сейчас.
– Нет, – говорит Трей. Весь белый. – Мой был выстрел.
Передняя лапа у кролика наполовину отстрелена, кровь выходит быстрыми ярко-красными толчками. Животное лежит на боку, подергивается, спина выгнута, в глазах белая кайма, рот открыт, губы задраны, видно сильные зубы в кровавой пене. Все заглушает крик кролика.
– Уверен? – спрашивает Кел.
– Ага, – напряженно отвечает Трей и протягивает руку за ножом.
– Сзади по шее, – говорит Кел. – Вот тут. Надо перерезать позвоночник.
Трей пристраивает нож. Губы сжаты так, словно малой крепится, чтоб его не стошнило. Вдыхает и выдыхает долго, будто собирается выстрелить. Дрожь в руке унимается. Малой с силой проводит ножом, налегает всем весом, и крик затихает. Кроличья голова повисает.
– Лады, – говорит Кел. Копается в кармане, извлекает пластиковый мешок, чтобы убрать кролика с глаз малого. – Готово. Ты молодец. – Берет кролика за уши и укладывает в пакет.
Трей вытирает нож о траву и возвращает его Келу. Дышит все еще тяжело, однако паники в глазах не осталось, на лице вновь появляется цвет. Невыносимым было именно страдание.
– Давай сюда руки, – командует Кел, берясь за бутылку с водой.
Трей смотрит на свои ладони. Они в узких красных полосках от капель крови – брызг из артерии.
– Иди сюда, – говорит Кел. Льет воду Трею на руки, тот оттирает кровь, розовая вода льется в траву. – Так сойдет. Хорошенечко отмоешь, когда со всей грязной работой разберемся.
Трей вытирает руки о джинсы. Смотрит на Кела, все еще слегка потрясенный, будто ждет указаний, что делать дальше.
– На. Твоя добыча, – говорит Кел, вручая малому пакет.
Трей смотрит на пакет, и до него наконец доходит.
– Ха! – выдает он нечто среднее между зычным выдохом и торжествующим смешком. – Получилось!
– Получилось, верно, – широко улыбаясь, подтверждает Кел. Ощущает порыв похлопать малого по плечу. – Пошли, – говорит он вместо этого и направляется к дому. Низкое солнце озаряет его бледным золотом, яркий сияющий прямоугольник против серого неба. – Отнесем домой.
Кролика они разделывают на кухонной стойке. Кел показывает Трею, как отре́зать лапы, рассечь кролику спину и подцепить пальцами так, чтобы снять шкурку, открутив вместе с ней и голову, как затем вскрыть брюхо и вынуть потроха наружу. Кел рад обнаружить, что навык этот восстанавливается так запросто, после стольких лет. Памяти об этом в голове не осталось почти никакой, зато руки по-прежнему знают, что делают.
Трей смотрит внимательно и следует указаниям Кела – с той же сосредоточенностью, с какой возился с бюро и с ружьем; Кел показывает, как аккуратно извлечь мочевой пузырь и проверить, нет ли в печени следов болезни. Они вместе убирают пленки и жилы, отделяют изувеченную переднюю лапу, затем срезают три остальные лапы, брюхо и филе.
– Вот это мясо годится в еду, – поясняет Кел. – В следующий раз из остального сварю бульон, но сегодня вернем часть добычи туда, откуда взяли. – Так они с дедушкой поступили с первой белкой Кела давным-давно – те части тушки, которые им были не нужны, вернули в природу. С первой добычей, похоже, так правильнее всего.
Потроха они выносят в сад и оставляют на пне грачам или лисам – кто доберется первым. Кел свистит грачам, но те обустраиваются у себя на дереве и не обращают на Кела внимания, если не считать пары вялых хамских реплик.
– Ну, мы предложили, – говорит он. И Трею: – Есть хочешь? Или все это притупило тебе аппетит?
– Жуть как хочу, – поспешно отвечает Трей.
– Хорошо, – говорит Кел и поглядывает на небо. Полоска бледно-желтого погасла до отчетливого зеленого. – Я собирался рагу делать, но на это нужно время. Просто обжарим тогда. – Надо, чтоб Трей оказался дома не чересчур поздно. – Чеснок любишь?
– Наверное.
Судя по отсутствию выражения у малого на лице, он, может, и не знает.
– Сейчас выясним. Готовишь?
Трей жмет плечами.
– Бывает. Типа.
– Лады. Сегодня будешь готовить.
Хорошенько моют руки. Кел ставит им в помощь что-то из Уэйлона Дженнингза[49], Трей лыбится.
– Что?
– Стариковское музло.
– Лады, диджей Круть. Сам-то что слушаешь?
– Вы такое не знаете.
– Умник, – говорит Кел, добывая ингредиенты из маленького буфета со сломанной петлей. – Угадаю. Оперу. – Трей фыркает. – “Одно направление”[50]. – За это предположение Кел получает возмущенный взгляд, от которого расплывается в улыбке. – Ну и на том спасибо. Хорош ныть, лучше послушай. Может, научишься ценить годную музыку.
Трей закатывает глаза. Кел делает еще громче. Показывает Трею, как трясти куски мяса в пакете вместе с мукой, солью и перцем, а затем жарить в масле с полосками сладкого перца, лука и чеснока – это Кел закупил в городе.
– Будь у меня помидоры и грибы, – говорит, – можно было б и их добавить, но помидоры у Норин на неделе смотрелись не шибко бодро. Так тоже сойдет. С рисом.
Он варит в микроволновке фасованный рис, пока Трей, напряженно хмурясь, переворачивает мясо на сковородке. В кухне тепло, окна запотели от конденсата, попахивает вкусным. На миг Кел подумывает, что сумерки за окном густеют, вспоминает о страхе в глазах у Шилы и у Каролайн, но выбрасывает это из головы.
Кел ждет, что Трей опять заговорит о Брендане или о заброшенном доме, но нет. Некоторое время это его настораживает: похоже, малой строит планы, но делиться ими не намерен. Однако затем, проверяя, как там кролик, вскидывает взгляд и видит, что малой возится со сковородкой, кивает в такт “Я так долго не живу”[51], подсвистывает, потешно сложив губы, щеки розовеют от жара плиты. Смотрится он на несколько лет младше своего возраста и чувствует себя совершенно непринужденно. До Кела доходит, что вот сейчас мысли у пацана не заняты беспокойством о Брендане. Он вознаграждает себя за кролика, позволяя себе не думать ни о чем – хоть недолго.
Когда они усаживаются за стол, Трей смотрит к себе в тарелку искоса, но после первого же съеденного куска все сомнения исчезают. Набрасывается на еду так, будто голодал не одну неделю. Едва ли не утыкается носом в тарелку.
– Похоже, чеснок тебе нравится, а? – замечает довольный Кел.
Малой кивает, держа на весу очередную вилку с горкой.
– Весь ужин целиком на твоем счету, – говорит Кел. – От начала и до конца. Никаких фермеров, никаких мясников, фабрик или Норин – всё сам. Как оно тебе?
Трей улыбается особо, сокровенно, и это, как Кел уже успел понять, означает, что малой необычайно счастлив.
– Неплохо, – говорит.
– Будь по-моему, – говорит Кел, – так было бы с каждым куском мяса, какой я ем. Оно труднее и хлопотнее, чем купить гамбургер, зато честнее. Поедание живого существа не должно даваться легко.
Трей кивает. Некоторое время едят молча. За окном крепнут сумерки, тучи потихоньку расседаются и показывают клочки неба светозарной лавандовой синевы, окаймленного кружевными черными силуэтами древесных крон. Где-то вдали резко взлаивает лиса.
– Могли б жить в горках, – говорит Трей. Он явно размышлял об этом. – Если у вас получается вот это. И никогда оттуда больше не спускаться.
– Джинсы на охоте не подстрелишь, – возражает Кел. – Или обувь. Если только не шить себе одежду из шкур, иногда спускаться все же придется.
– Раз в год. Запасаться.
– Можно, наверное, – соглашается Кел. – Но одиноко же станет. Мне надо иногда с кем-нибудь разговаривать.
Малой, зачищая тарелку, бросает на него взгляд, означающий, что в этом они расходятся радикально.
– Не, – говорит.
Кел встает, чтоб положить Трею добавки. От плиты говорит:
– Хочешь – приводи с собой друзей, когда в следующий раз охотиться пойдем.
Меньше всего ему надо, чтоб у него дома болтались какие-то непонятные дети, но он почти не сомневается в ответе, просто хочет подтвердить одно подозрение. И действительно, Трей вперяется в него так, словно Кел предложил позвать к ужину бизона, и качает головой.
– Сам решай, – говорит Кел. – У тебя же есть друзья, так?
– А?
– Друзья. Приятели. Компаньерос. Люди, с которыми ты тусуешься.
– Хочу делать чё-та.
– Ты меня для этого привлек. Чтоб делать. Вот и дай мне делать.
Малой открывает рот, чтобы продолжить спор. Кел говорит:
– Хочешь пользу принести – добудь нам ужин. – Кладет ружье в руки Трею и кивает на кромку леса. Кролики вышли кормиться.
Секунду помедлив, Трей оставляет спор. Вдумчиво выбирает позицию, пристраивает ружье к плечу и щурится в прицел.
– Не спеши, – приговаривает Кел. – Мы не торопимся.
Ждут, смотрят. Кролики ведут себя игриво: несколько молоденьких, высоко скача, гоняют друг дружку по траве в длинных косых лучах золотого света, выскальзывающего из-под облаков. Пи-Джей поет своим овцам, озирая их, – плывут над полями обрывки какой-то старой жалобной баллады, слишком дробно, не разобрать.
– Вон тот здоровяк, – тихонько говорит Кел. Кролик, повернувшись к ним широким боком, жует пучок травы с белыми цветочками. Трей самую малость сдвигает ружье, прицеливается. Кел слышит долгий шепот его дыхания, а затем грохот выстрела.
Кролики полошатся и улепетывают в укрытие, доносится высокий визг. Будто пытают ребенка.
Трей резко оборачивается к Келу, рот открыт, но слов не возникает.
– Попал, – говорит Кел, вставая и забирая ружье у Трея. – Придется его прикончить.
Шагая через поле, достает из кармана охотничий нож. Трей едва не бежит, чтобы не отставать. Глаза горят чистым животным страхом непоправимости того, чему он только что стал причиной. Говорит:
– Может, получится его вылечить.
– У него все плохо, – говорит Кел тихо. – Надо прекратить его страдания. Я сейчас.
– Нет, – говорит Трей. Весь белый. – Мой был выстрел.
Передняя лапа у кролика наполовину отстрелена, кровь выходит быстрыми ярко-красными толчками. Животное лежит на боку, подергивается, спина выгнута, в глазах белая кайма, рот открыт, губы задраны, видно сильные зубы в кровавой пене. Все заглушает крик кролика.
– Уверен? – спрашивает Кел.
– Ага, – напряженно отвечает Трей и протягивает руку за ножом.
– Сзади по шее, – говорит Кел. – Вот тут. Надо перерезать позвоночник.
Трей пристраивает нож. Губы сжаты так, словно малой крепится, чтоб его не стошнило. Вдыхает и выдыхает долго, будто собирается выстрелить. Дрожь в руке унимается. Малой с силой проводит ножом, налегает всем весом, и крик затихает. Кроличья голова повисает.
– Лады, – говорит Кел. Копается в кармане, извлекает пластиковый мешок, чтобы убрать кролика с глаз малого. – Готово. Ты молодец. – Берет кролика за уши и укладывает в пакет.
Трей вытирает нож о траву и возвращает его Келу. Дышит все еще тяжело, однако паники в глазах не осталось, на лице вновь появляется цвет. Невыносимым было именно страдание.
– Давай сюда руки, – командует Кел, берясь за бутылку с водой.
Трей смотрит на свои ладони. Они в узких красных полосках от капель крови – брызг из артерии.
– Иди сюда, – говорит Кел. Льет воду Трею на руки, тот оттирает кровь, розовая вода льется в траву. – Так сойдет. Хорошенечко отмоешь, когда со всей грязной работой разберемся.
Трей вытирает руки о джинсы. Смотрит на Кела, все еще слегка потрясенный, будто ждет указаний, что делать дальше.
– На. Твоя добыча, – говорит Кел, вручая малому пакет.
Трей смотрит на пакет, и до него наконец доходит.
– Ха! – выдает он нечто среднее между зычным выдохом и торжествующим смешком. – Получилось!
– Получилось, верно, – широко улыбаясь, подтверждает Кел. Ощущает порыв похлопать малого по плечу. – Пошли, – говорит он вместо этого и направляется к дому. Низкое солнце озаряет его бледным золотом, яркий сияющий прямоугольник против серого неба. – Отнесем домой.
Кролика они разделывают на кухонной стойке. Кел показывает Трею, как отре́зать лапы, рассечь кролику спину и подцепить пальцами так, чтобы снять шкурку, открутив вместе с ней и голову, как затем вскрыть брюхо и вынуть потроха наружу. Кел рад обнаружить, что навык этот восстанавливается так запросто, после стольких лет. Памяти об этом в голове не осталось почти никакой, зато руки по-прежнему знают, что делают.
Трей смотрит внимательно и следует указаниям Кела – с той же сосредоточенностью, с какой возился с бюро и с ружьем; Кел показывает, как аккуратно извлечь мочевой пузырь и проверить, нет ли в печени следов болезни. Они вместе убирают пленки и жилы, отделяют изувеченную переднюю лапу, затем срезают три остальные лапы, брюхо и филе.
– Вот это мясо годится в еду, – поясняет Кел. – В следующий раз из остального сварю бульон, но сегодня вернем часть добычи туда, откуда взяли. – Так они с дедушкой поступили с первой белкой Кела давным-давно – те части тушки, которые им были не нужны, вернули в природу. С первой добычей, похоже, так правильнее всего.
Потроха они выносят в сад и оставляют на пне грачам или лисам – кто доберется первым. Кел свистит грачам, но те обустраиваются у себя на дереве и не обращают на Кела внимания, если не считать пары вялых хамских реплик.
– Ну, мы предложили, – говорит он. И Трею: – Есть хочешь? Или все это притупило тебе аппетит?
– Жуть как хочу, – поспешно отвечает Трей.
– Хорошо, – говорит Кел и поглядывает на небо. Полоска бледно-желтого погасла до отчетливого зеленого. – Я собирался рагу делать, но на это нужно время. Просто обжарим тогда. – Надо, чтоб Трей оказался дома не чересчур поздно. – Чеснок любишь?
– Наверное.
Судя по отсутствию выражения у малого на лице, он, может, и не знает.
– Сейчас выясним. Готовишь?
Трей жмет плечами.
– Бывает. Типа.
– Лады. Сегодня будешь готовить.
Хорошенько моют руки. Кел ставит им в помощь что-то из Уэйлона Дженнингза[49], Трей лыбится.
– Что?
– Стариковское музло.
– Лады, диджей Круть. Сам-то что слушаешь?
– Вы такое не знаете.
– Умник, – говорит Кел, добывая ингредиенты из маленького буфета со сломанной петлей. – Угадаю. Оперу. – Трей фыркает. – “Одно направление”[50]. – За это предположение Кел получает возмущенный взгляд, от которого расплывается в улыбке. – Ну и на том спасибо. Хорош ныть, лучше послушай. Может, научишься ценить годную музыку.
Трей закатывает глаза. Кел делает еще громче. Показывает Трею, как трясти куски мяса в пакете вместе с мукой, солью и перцем, а затем жарить в масле с полосками сладкого перца, лука и чеснока – это Кел закупил в городе.
– Будь у меня помидоры и грибы, – говорит, – можно было б и их добавить, но помидоры у Норин на неделе смотрелись не шибко бодро. Так тоже сойдет. С рисом.
Он варит в микроволновке фасованный рис, пока Трей, напряженно хмурясь, переворачивает мясо на сковородке. В кухне тепло, окна запотели от конденсата, попахивает вкусным. На миг Кел подумывает, что сумерки за окном густеют, вспоминает о страхе в глазах у Шилы и у Каролайн, но выбрасывает это из головы.
Кел ждет, что Трей опять заговорит о Брендане или о заброшенном доме, но нет. Некоторое время это его настораживает: похоже, малой строит планы, но делиться ими не намерен. Однако затем, проверяя, как там кролик, вскидывает взгляд и видит, что малой возится со сковородкой, кивает в такт “Я так долго не живу”[51], подсвистывает, потешно сложив губы, щеки розовеют от жара плиты. Смотрится он на несколько лет младше своего возраста и чувствует себя совершенно непринужденно. До Кела доходит, что вот сейчас мысли у пацана не заняты беспокойством о Брендане. Он вознаграждает себя за кролика, позволяя себе не думать ни о чем – хоть недолго.
Когда они усаживаются за стол, Трей смотрит к себе в тарелку искоса, но после первого же съеденного куска все сомнения исчезают. Набрасывается на еду так, будто голодал не одну неделю. Едва ли не утыкается носом в тарелку.
– Похоже, чеснок тебе нравится, а? – замечает довольный Кел.
Малой кивает, держа на весу очередную вилку с горкой.
– Весь ужин целиком на твоем счету, – говорит Кел. – От начала и до конца. Никаких фермеров, никаких мясников, фабрик или Норин – всё сам. Как оно тебе?
Трей улыбается особо, сокровенно, и это, как Кел уже успел понять, означает, что малой необычайно счастлив.
– Неплохо, – говорит.
– Будь по-моему, – говорит Кел, – так было бы с каждым куском мяса, какой я ем. Оно труднее и хлопотнее, чем купить гамбургер, зато честнее. Поедание живого существа не должно даваться легко.
Трей кивает. Некоторое время едят молча. За окном крепнут сумерки, тучи потихоньку расседаются и показывают клочки неба светозарной лавандовой синевы, окаймленного кружевными черными силуэтами древесных крон. Где-то вдали резко взлаивает лиса.
– Могли б жить в горках, – говорит Трей. Он явно размышлял об этом. – Если у вас получается вот это. И никогда оттуда больше не спускаться.
– Джинсы на охоте не подстрелишь, – возражает Кел. – Или обувь. Если только не шить себе одежду из шкур, иногда спускаться все же придется.
– Раз в год. Запасаться.
– Можно, наверное, – соглашается Кел. – Но одиноко же станет. Мне надо иногда с кем-нибудь разговаривать.
Малой, зачищая тарелку, бросает на него взгляд, означающий, что в этом они расходятся радикально.
– Не, – говорит.
Кел встает, чтоб положить Трею добавки. От плиты говорит:
– Хочешь – приводи с собой друзей, когда в следующий раз охотиться пойдем.
Меньше всего ему надо, чтоб у него дома болтались какие-то непонятные дети, но он почти не сомневается в ответе, просто хочет подтвердить одно подозрение. И действительно, Трей вперяется в него так, словно Кел предложил позвать к ужину бизона, и качает головой.
– Сам решай, – говорит Кел. – У тебя же есть друзья, так?
– А?
– Друзья. Приятели. Компаньерос. Люди, с которыми ты тусуешься.