— Пошел вон! — Граф махнул рукой, и Азазелло исчез. От гнева глаза графа стали совершенно желтыми, словно те вспышки золота, что иногда мелькали в них, взорвались светом.

Воцарилось молчание. Настя сосредоточенно перебирала крупицы информации, пытаясь собрать мозаику целиком. Кто же этот падший ангел, что сидит сейчас рядом с ней и смотрит в окна так спокойно и невозмутимо, словно поболтал с прохожим, а не с демоном?

Золотистый свет в его глазах медленно угасал. Граф Виттури встал, повернулся к ней и протянул руку. Обычный красивый мужчина. Снова земной, снова обольстительно прекрасный.

Он помог ей встать со скамьи. Только сейчас Настя поняла, как ослабли ноги. Ощущение зыбкости всего реального еще не растворилось вместе с Азазелло в воздухе. Реальным был только тот, кто удержал ее, прижал к себе, взял ее тяжелую пшеничную косу и задумчиво взвесил в руке. Ее пальцы крепко вцепились в мягкую кожу его куртки. Когда он заговорил, такая истома овладела ею, что, не держи демон девушку крепко, она бы не выдержала и упала.

— Запрет. Вот что притягивает. Так уж устроен человек: если хочешь, чтобы он всей душой желал чего-то, запрети ему. Не правда ли, сложнее не слушать мой голос, если тебе запрещают? Я знаю… Я знаю, что запрещают. Они боятся меня. Для них я все равно зло, какими бы благородными ни были мои намерения. Я лишь поддерживаю хрупкое равновесие, но они знают, что с тебя я могу все потребовать сполна. Слишком тесно переплелись наши пути, чтобы я не захотел твою душу. Не так ли? Ты знаешь, что происходит, когда уступаешь желанию заключить сделку? Ты получаешь то, чего алчешь. Так что же для тебя — самое страстное желание? — Он приподнял ее лицо за подбородок и вгляделся в зеленые глаза. — Горы золота ничто для тебя, ты их даже представить не можешь. Этим я тебя не соблазню. И власть тебе не нужна, ты не из этого теста слеплена. И знания великие, которыми я могу наградить тебя, не станут соблазном, ведь твой соблазн вещественен и осязаем. Не так ли? Ты желаешь меня. Я твой соблазн, и ты знаешь, что можешь погибнуть, знаешь, что это запрещено — желать демона, желать исчадие ада, сгорать желанием по такому, как я. Но потому с каждым разом ты слабее рядом со мной. Страх притупляется, а желание растет. Ты знаешь, что я могу дать тебе возможность почувствовать вечность, на мгновение стать бессмертной, познать то удовольствие, которое не дано человеку. Ни один наркотик, ни один грех, ни одно наслаждение не сравнится с тем, что дам тебе я. Ты дрожишь, но не можешь убежать, хочешь оттолкнуть, но твои руки ищут меня для объятий. Вот в чем твоя слабость. Вот в чем мое господство. Я говорю тебе: Анастасия, ты погибнешь. Если хочешь познать все это, ты отдашь мне душу. И погибнешь. Маленькая девочка пропадет в темном лесу, потому что доверится волку. Я тебя сожру. Моя черная тьма накроет твой дрожащий огонь. И ничего не останется. Я знаю, что не смогу не разрушить тебя. И не остановлюсь. Не смогу остановиться. И потому я запрещаю тебе приближаться. Запрещаю себе приближаться — и не могу не желать близости с тобой, потому что я хищник. Я создан, чтобы разрушать, я разрушу, уничтожу тебя. Слышишь?

Он говорил это ей на ухо, тихо, обнимая, прижимая к себе, и она умирала от желания, хотела его, жаждала быть поглощенной. Он требовательно и нежно прикусил мочку уха, и она задохнулась от адреналина, вырвавшегося в кровь. Ее тело не желало больше бороться, оно хотело добиться одного — подчинения зову, что звучал в каждом ударе сердца. Гибель казалась призрачной, а наслаждение было осязаемым. Его губы слегка касались ее виска, и дрожь, которой она отзывалась на ласки, казалась ему дрожью раненой антилопы в когтях льва. Кровь багряным заревом застила глаза, она слышала биение своего сердца, горячее желание тела, и преодолеть эту тягу было невозможно. Разорванная надвое душа и поделенное надвое сознание испуганно застыли: стремление слиться с ним и погибнуть одолело сопротивление и страх погибнуть. Она наслаждалась звуком его вкрадчивого голоса, вплетая пальцы в его кудри, запрокинув голову, подставив шею. Казалось, что связующая нить, тянувшая ее к нему, наконец-то достигла своего высшего натяжения. Ноги подкашивались от слабости, словно демон пеленал ее в кокон своего голоса, прежде чем напиться.

«Зачем же тогда эта связь, только для того, чтобы исчезнуть?» Ох, как резанули эти слова, болезненно ярко вспыхнули на краю сознания! И вслед за этим, несмотря на то что она пыталась не слышать, заговорило ее сознание: «Помни! Ты можешь, Настя! Вспомни!» Она отворачивалась, пыталась оттолкнуть прочь эти мысли-призраки, которые пытались удержать ее от гибели.

— Нет! — Девушка вдруг вырвалась из объятий, тяжело дыша, оттолкнула мужчину. Но ноги были слабы. Потеряв опору, она упала на скамью. Боль вспыхнула во всем теле. Оно противилось ее решению, не хотело отдаляться от графа. Белая болезненная вспышка ярко озарила сознание, словно голову раскололи надвое. Настя закрылась руками и застонала. Слезы боли, стыда и отчаяния полились из глаз. Она хотела его. Она желала его больше всего на свете. До боли. И до боли ясно понимала, что в любом случае не сможет выжить. Жизнь без него пуста. Жизнь с ним ярка, но слишком коротка.

«Помни, Настя!» Что за голос, непреклонный, холодный, равнодушный? А она хотела слышать другой: терпкий, горячий, соблазняющий. И девушка закрыла руками уши, зарычала, чтобы ничего больше не слышать. Тело болело, болела душа. Она была словно храбрый белый парусник, гонимый волнами в мятежном темном море.

Граф смотрел на нее, маленькую и плачущую, но не чувствовал сострадания. Сострадание ему было неизвестно. Настя должна усвоить урок. Слишком слаба, уступчива, мягка: она должна измениться. Но все же, даже слабенькая, выстояла! Он не ошибся.

Когда боль утихла, Настя подняла голову и поняла, что граф ушел. Стало обидно из-за того, что он не захотел ее утешить, и неловко из-за того, что она так бурно отреагировала. Растерянно поднялась и огляделась: недалеко отсюда находилось кафе Пепе. Словно пьяная, Настя неуверенным шагом отправилась в единственное место, которое до сих пор оставалось островком спокойствия. Она так и не придумала, что скажет: боль кольцом, как венцом, сжала голову, и каждый шаг болезненно в ней отдавался.

Пепе заканчивал уборку, до блеска натирал барную стойку. При виде Насти, бледной тенью вплывшей в кафе, он нахмурился.

— Садись, дочка.

Она послушно опустилась на отодвинутый стул. Когда Пепе поставил перед ней не кофе, а стеклянный бокал с коричневой жидкостью, она подняла на него удивленный взгляд.

— Это тебе, пей.

Она выпила настойку, поморщилась и заплакала. Начала рассказывать, но сбилась, понимая, что не может сказать правду. А придумывать, как объяснить все иначе, не было сил. Но Пепе и не нужно было рассказывать. Казалось, он многое понимал без слов: опущенные плечи, боль в глазах, следы слез на щеках, аура разочарования, отчаяния и страха. Хозяин кафе приготовил чай, сел напротив нее, снял очки. Настю удивило, каким пожилым он показался ей в тот момент, словно одним махом прибавил лет десять. Жилистые руки с выступившими венами, морщины, пересекающие лицо, уставшие глаза. Но голос, после того как он прочистил горло и начал говорить, был твердым:

— Кто бы ни был человек, что расстроил тебя, — не важно. Важно только одно: кто ты. Пока ты знаешь, кто ты, ты сильнее. Анастасия, твое имя — твой щит. Это имя означает «воскресшая», поэтому ты поднимешься вновь после любого поражения, обратишь его в свою победу, подобно тому как воскресшие боги оборачивали опыт смерти в свою пользу. Ты справишься. Не бойся ошибиться, бойся не совершить ничего из страха ошибки. Иди за своим сердцем. Низкие страсти вредны, но вредна и мораль, не всегда верная. Сердце не обманет. Интуиция не подведет. Слушай себя. Никто, кроме тебя, не властен над твоей волей. Что бы ни говорил тебе демон, что бы ни обещал ангел, думай о том, чего на самом деле хочешь ты. Не они, а ты, Настя, воскресшая. Помни о щите своего имени. Помни о том, кто ты такая. И никто, и ничто не сможет нанести тебе вред. Демон внешний не может причинить тебе вреда, а вот демон внутренний может тебя разрушить. Не страшен дьявол, что вьется вокруг, страшен тот, кому ты уступаешь внутри себя.

Они долго сидели в кафе, пили чай, молчали и говорили. Демон стоял на углу, смотрел на их силуэты в витрине и ждал. Он знал, что, набравшись сил, Настя выйдет из кафе и снова попадет к нему в руки. Он все же надеялся, что она усвоила урок, и дрожащее пламя ее души, такое неровное, что даже неловко его касаться, выровняется и станет сильнее. Ему нужна хорошая душа, сильная, смелая, яркая. Он знал, что работает над этим не один. Но пока Пепе ему не мешал. Даже помогал.



Цезарь вернулся из США и заметил, что Настя шарахается от графа Виттури, старается не находиться рядом, хотя раньше ее тянуло к нему, словно магнитом. Присутствие Риты даже обрадовало. А вот перемены в характере Джонни насторожили. Цезарь попытался обсудить этот вопрос с графом, но тот уклонился от разговора. Казалось, его мысли были заняты чем-то иным.

— Я все еще думаю о связи между «Обнаженной» и тем, что произошло. — Итсаску взяла слово после отчета Цезаря о безуспешных розысках похищенного из музея камня. — Словно эта картина не так проста, как кажется. Почему именно с нее начались все неприятности?

— Картина привела нас к книге, — заметил Диего.

— Нет, не картина, а Настя и призрак художника. Но сама картина в тот момент уже была найдена. — Лика поставила на стол чашки с горячим шоколадом.

— Я не особо понимаю в искусстве. — Серж поправил очки и взъерошил волосы. — Но результаты анализов красок, полотна, рамы и даже снимки скрытых слоев изображения ничего особенного не дали. Возможно, это просто красивое приглашение нашего соперника к игре.

— Я думаю, что настоящая цель не только в том, чтобы впутать нас в это дело, выяснить, насколько четко Настя видит призраков. Что-то еще связано непосредственно с картиной. Они не зря украли ее.

— Может, дело в том, что эта картина ближе всего художнику, поэтому говорящий с призраками надеялся либо сам выведать у него местонахождение книги, либо с моей помощью? — слабо возразила Настя. — И еще есть вторая картина…

Тут Джонни насмешливо хмыкнул, и она поспешила замолчать.

— Возможно, они искали что-то не на самой картине, а в раме или еще где-то, для чего нужно время. — Ильвир набил трубку какой-то душистой травой и закурил. Запахло благовониями, дым из трубки стелился загадочными загогулинами.

— Я предлагаю еще раз всем вместе взглянуть на результаты экспертиз картины. — Итсаску настойчиво кликнула мышкой по папке и открыла документы на большом экране. — Ильвир и граф лучше нас всех разбираются в искусстве. Возможно, вы заметите что-нибудь интересное.

Документы дела сменяли друг друга, Ильвир попыхивал трубкой, а граф Виттури прикрыл веки, откинувшись на спинку дивана.

Вокруг него было свободно: никто не сел рядом. Рита, обычно льнувшая к нему, на этот раз сидела рядом с Джонни, словно страж. И хоть она кокетничала с Локи, Настя ощущала, что ведьма держит скандинавского божка под своим контролем на случай, если тот вздумает еще раз наброситься на Настю. Но Джонни выбрал другую тактику: он делал вид, что Насти не существует. Он переехал из квартиры, видимо, под крыло к Рите. Настя была этому даже рада: после нападения она стала его бояться.

На экране мелькали фотографии фрагментов картины и результаты экспертиз. Цезарь задумчиво смотрел и думал о Другом.

— Что, если нам вызвать призрак художника? — спросил он.

— Предлагаешь заняться спиритизмом? — усмехнулся граф.

— Художник не раз помогал Насте, не исключено, что он охотно выйдет на связь. Если такое возможно… — Цезарь устало потер глаза.

— Это надо спросить у Насти, — насмешливо сказал, не открывая глаз, граф.

— Я в этом ничего не понимаю. — Девушка повела плечами, словно сбрасывая невидимые путы, которыми ее обволакивал голос графа.


— Я могу помочь. Я же все-таки ведьма. — Рита мягко поднялась. — В столовой больше места, и круглый стол придется кстати.

— Я в этом участвовать не могу. — Лика испуганно обвела всех голубыми глазами.

— Тебя никто и не приглашал, — зло ответил Джонни.

— Тебя тоже, — осадила его Итсаску.

— Прекратите! — Граф поднялся с места, и все разговоры умолкли. — Достаточно, если на сеансе будем Настя, я, Рита и еще один человек.

— Я. — Диего поднялся, словно ждал этого приглашения. Все эти дни он был молчалив и единственный не участвовал в спорах и ссорах, которые сеял вокруг себя Джонни.

Граф встретился с ним взглядом и кивнул.



— Ты точно знаешь, что это безопасно? — Настю била нервная дрожь, когда они вчетвером сели за стол.

Рита оказалась напротив, пальцы графа и Диего крепко сжимали ее руки. На столе горела свеча, в комнате царил приятный полумрак.

— Есть вещи, которые не могут быть точными по своей природе, — мягко возразила ей Рита. — Расслабься. Раз я справилась с Локи, то с призраком художника как-нибудь управлюсь. К тому же, возможно, он сам хочет поговорить с нами.

Диего пожал Насте руку: не бойся. Девушка глубоко вдохнула и расслабилась. Она с детства боялась призраков, спиритизма, фильмов ужасов. Рита сидела перед ней, мерцая красотой в свете свечи. Влево Настя старалась не смотреть. Там сидел граф Виттури. Она сосредоточила взгляд на ровном копье свечи. Рита произносила фразы, которые казались взятыми из книг заклинаний или из фильмов. Ведьма призывала дух художника, закрыв глаза, нахмурив высокий лоб. Словно сердце, что неровно билось от предчувствия беды, забилось пламя. Его агония напугала Настю. Бросив взгляд по сторонам, она поняла, что все, кроме нее, сидят с закрытыми глазами, и ощущение одиночества заставило содрогнуться. Только маленький язычок пламени, язычок жизни храбро сражался с темнотой вокруг. Она ощущала себя такой же маленькой и незначительной. Ее свет тоже мог погаснуть в любой момент. И поэтому, когда пламя свечи вдруг потухло, оставив после себя лишь клубящуюся тонкую струйку дыма, сердце от страха ухнуло вниз. В полумраке комнаты Настя ощутила, что их уже не четверо. Кто-то стоял позади нее. Осознание этого заставило содрогнуться.

— Они не здесь, — мягко произнес голос позади нее. Он был спокойным, четким, прохладным, как сладкая вода из родника. — Ты и я. Только мы двое, Анастасия.

Руки графа и Диего исчезли из ее ладоней, все трое растворились, как дым от свечи. Настя поняла, что она уже не в комнате, а в каком-то ином пространстве.

— Кто ты? — Страх продолжал сжимать сердце.

— Я Проводник. Не оборачивайся, — предупредил он ее. — И не бойся. Разве не учили тебя слушать интуицию?

Настя почти рассмеялась. Учили. Демон то и дело шпынял ее, напоминал о необходимости доверять внутреннему голосу. На этом уроки заканчивались.

— Твоя душа еще очень слаба. А сразу научиться сложно, — поддержал ее голос.

— Куда же ты меня поведешь?

— Туда, где все началось.

Она почувствовала, как на плечи легли его руки. И тут же сильно закружилась голова. Ее подхватило и завертело так, что, когда вращение прекратилось, она рывком вдохнула воздух. И открыла глаза. Вместе со зрением вернулся слух, звуки обрушились с такой силой, что Настя подалась назад.

— Стой тихо, нас не видят, — прозвучал голос за спиной.

Настя послушалась. Но как тяжело было ему поверить! Они оказались на деревянном помосте. Вокруг — ревущая гневная толпа, а по краям площади, словно вытесненные людьми и жмущиеся у края, — невысокие домики с треугольными крышами. Это была не Барселона, а какая-то северная страна с морозным прозрачным воздухом. Настя не понимала, что кричали люди в толпе, но было видно, что они требуют, наслаждаются, ликуют от удовольствия. Простые лица и одежда слились в одно коричневое блеклое пятно. Она перевела взгляд на помост и содрогнулась: справа от них палач сек белое, с багровыми от ударов плети полосами тело женщины. Настя схватилась за пояс: меча не было. Проводник остановил ее, положив руки на плечи.

— Стой. Смотри.

Ее мутило от этих полных ненависти воплей. Что бы ни сделала женщина, она не заслужила такого позорного наказания.

Словно отклик на ее мысли, раздались крики и топот копыт. Толпа отхлынула от эшафота, нехотя пропуская трех всадников. Один из них повелительным возгласом остановил палача, двое других поднялись на эшафот, прикрыли тело и отвязали женщину от столба. Несмотря на недовольство толпы, арестантку увезли. Настя вздохнула от облегчения. Невидимый спутник сжал ее плечи. Спустя мгновение Настя оказалась в спальне с высоким альковом. На кровати лежала та самая женщина. Две служанки смазывали следы от кнута дурно пахнущей мазью. Настя стояла совсем рядом и могла рассмотреть, что перед ней совсем юная девушка.

— Это девушка с картины. Ее высекли как блудницу, потому что она позировала художнику. Ее забрал к себе градоначальник. Он узнал, что девушка из состоятельной семьи.

— Он спас ее?

— Спас для себя. Он обесчестит ее, как только заживут раны. И тогда она возненавидит все вокруг.

Внезапно стемнело. Настя снова очутилась на улице. Мимо нее скользнула, завернувшись в плащ, та самая девушка. Проводник подтолкнул в спину, и Настя пошла следом.

Шмыгнув вслед за девушкой в маленькую дверь, Настя оказалась в потайной часовне, завернула за алтарь и долго спускалась в подземелье. Скрипнула дверь, пахнуло дымом трав, они оказались в каменном подвале. Девушка зажгла свечи, достала из сумки книгу в кожаном переплете.

Настя почувствовала, что ее ноги прирастают к холодному каменному полу. Это была та самая книга, в которой хранилась частица Ноктурны.

Девушка открыла страницу, заложенную шелковой лентой, начала рисовать мелом звезду и символы.

— Она решила продать свою душу. Чтобы взамен обрести силу для мести. Только она не подозревала, что эта книга — часть Ноктурны. Девушка не просто потеряла душу, но стала частью хранилища энергии Ноктурны. Первая дочь Люцифера, та самая, что искала книгу в Венеции, управляла ею.

Раздался скрип, словно что-то придвигалось к ним на колесах. Настя пересилила детский ужас, вспомнив некстати про страшилку с гробом на колесиках. Но на всякий случай отступила так, чтобы чувствовать спиной присутствие Проводника.

Навстречу девушке из темноты выехало большое зеркало в золоченой раме, прикрытое покрывалом. Сердце Насти забилось, как бешеное. Целый склад таких зеркал находился в палаццо у графа Виттури, в Венеции.

— Я не хочу это видеть, — прошептала она.

Проводник снова положил руку ей на плечо. Колени перестали предательски дрожать.