— Почему берсерки не живут с племенами медведей? — спросил я. — Почему вам нравится убивать монстров?
Орх снова чиркнул по полу пещеры когтями. Быстро чиркнул. Сноп искр устремился к костру. Не долетев, искры потухли.
— Мы не способны жить в обществе себе подобных, — ответил берсерк. — Короткое пребывание возможно. Долгое нет… Всему виной наши характеры. Мы одиночки до невозможности. Мы эгоисты. Злые эгоисты… И нам нужно постоянно выплёскивать злобу, что копится в наших сердцах. Два сердца — вдвое больше злобы и ненависти. Любить берсерки не способны. Сострадать тем более. Нам чужда радость… А вот ненавидеть мы можем с легкостью! Отшельничество — единственно возможный способ существования. Так было всегда. Берсерки нужны во время войны. Они приходят, побеждают, и уходят. Если войны нет — берсеркам приходится убивать монстров, чтобы злость не сожгла их. Войн не было с тех времён, когда я стал слепым и падшим…
Я заслушался и не сразу понял, что Угрх злобно рычит. Орх это тоже не сразу понял. А когда понял — мгновенно заткнулся. Медведи начали перерыкиваться друг с другом. Пусть рычат. Орх уже проговорился. Я снова получил кусочек информации. Не большой, но такой ценный…
Фрагмент 12
Первым новую одежду примерил Андрюха. Штаны немного великоваты по ширине в районе ног, но в талии сели отлично. Даже поверх имеющейся одежды. Шуба тоже великовата. Шапка-ушанка лучше не придумаешь. На ноги бутсы из всё той же шкуры. На острых камнях они могут быстро прохудится. Вся одежда, которую надел Андрюха, сшита из одной огромной шкуры. В ней он стал походить то ли на лешего, то ли на медведя. Сразу и не поймёшь. Плохо, что цвет меха коричневый. Белый был бы лучше. Маскировка — важный момент.
— Я и десяти километров в этом не пройду, — пожаловался Андрюха, пытаясь привыкнуть к новой одежде. — Одна шапка чего стоит! Шея того и гляди сломается.
— Одевайтесь, — спокойно сказал Угрх, показав на две другие стопки одежды, лежащие у костра. — И побыстрее. Мы потеряли много времени.
— Шкуры с собой возьми, Вождь, — посоветовал лежащий на топчане Орх. — Уверен, что люди выдохнутся ещё до полудня и потребуют привал. Три сосульки тебе ведь не нужны? Пещер до косого перевала вам точно не встретится. Две ночи — столько вы будете идти к перевалу. Возьми шкуры, Вождь!
Угрх что-то прорычал и пошёл за шкурами. Притащив увесистый тюк, привязал его к своему рюкзаку. Забросив тяжёлую ношу на спину, снова что-то прорычал берсерку и побрёл к выходу из пещеры.
Пришлось помочь одеться Стенли, потом одеться самому, придумать как закрепить рюкзаки на лямках и только после этого отправится в путь следом за медведем. Андрюха не соврал — свыше десяти километров в такой одежде мы вряд ли пройдём…
* * *
Андрюха ошибся. И я тоже. Даже Стенли ошибся, хоть он ничего не говорил, и вряд ли думал о чём-то подобном. Десять километров — это далеко не придел. Мы прошли двадцать километров с лишним. Двадцать долгих, изнурительных, полных боли и усталости километров. Ветер уничтожил кожу на наших лицах, а снег довёл мышцы ног и всего тела до безумия. Глубокий, выше колена, плотный снег. Угрх как мог топтал дорогу, но легче нам от этого не становилось. Порой медведь вытаскивал нас из ям, в которые мы скатывались, будто колобки. Мы психовали, материли медведя и горы, но продолжали идти. Неуклюжие — самое подходящее слово, которое характеризует нас в полной мере.
— Я так больше не могу! — крикнул Андрюха и плюхнулся задницей в снег.
Даже Стенли, молчание которого давно стало привычно, ругается на английском, постоянно используя слова «fuck». Сложно ему, наверное. То ли дело русский мат и его производные. Любую ситуацию можно объяснить одним, несоизмеримо ёмким, словом. Одних вариантов всем известного слова из трёх букв не один десяток наберётся.
Угрх остановился, развернулся, подошёл к сидящему в снегу Андрюхе и одним ленивым движением вернул его на тропу, которую сам натоптал. Тихо прорычал:
— Нам нужно спуститься к плато. Там устроим привал. Я ищу вам еду. Продолжаем…
Я несильно толкнул Стенли в спину, и он побрёл за Андрюхой. Угрх не говорит, сколько километров нам осталось до привала. Снег и ветер создали нулевую видимость. Придётся терпеть…
* * *
Сложность возникла на узкой тропе, огибающей похожую на клык скалу. Тропку рубили без энтузиазма и получилась она не шире половины метра. Слева обледенелый, лишённый выступов, камень. Справа пустота. Пропасть, как заверил Угрх, не глубокая. Даже испугаться не успеешь, пока будешь лететь. Нам от этого не легче.
Двести с небольшим метров по тропе мы прошли паровозиком. Я вцепился в рюкзак медведя мёртвой хваткой и не отпускал его, пока мы не вышли на безопасный участок. На замершие пальцы было плевать. Не чернеют и слава Богу.
Следующим препятствием стал крутой спуск. Уклон более сорока пяти градусов. В отсутствии снега на спуске имеется вырубленная в камне лестница, но сейчас она стала похожа на самую настоящую ледяную горку. Угрх достал из своего рюкзака верёвку, позаимствованную у берсерка, и привязал её к одному из наспех откопанных камней. Сам он спустился без особого труда. Задом и на корточках. Втыкал в лёд когти, тем самым не давая себе скатится. У нас когтей нет, а бутсы из шкуры, которые мы натянули поверх ботинок, давно покрылись толстой ледяной коркой.
Тридцать метров горки не так страшны, если бы в её конце не имелся обрыв. Стоит верёвке порваться, и ты покатишься. Недолгое скольжение и улетишь в пропасть. Перспектива так себе.
Андрюха спустился первым. Выл от боли в руках, но верёвку не отпустил. Стенли смог спустится две третьих расстояния и зачем-то отпустил верёвку. Если бы не Угрх, стоящий на страже в конце спуска, то улетел бы. Медведь поймал его, но при этом получил сильную инерцию и чуть не свалился в пропасть вместе со Стенли. Пришёл мой черёд.
Стоило спуститься пару метров, и я понял — обратной дороги нет. Веса во мне вместе с одеждой набирается прилично, а сил в руках почти не осталось. Кисти страшно болят. Половину пальцев не чувствую. Половина испытывает страшное жжение. По мизинцу левой руки разливается подозрительное тепло. Как бы насовсем не отморозить.
Спустившись ещё на три метра, я почувствовал подозрительный рывок. Попытался не шевелится, но камню, к которому привязана верёвка, было плевать. Он уже отклеился от льда и спешит ко мне. Я полетел вниз, понимая, что скоро умру и видя, как тащу за собой каменюгу, болтающуюся на конце веревки.
Готовый в пропасть в любую секунду, я закричал и закрыл глаза. Рёв и меня схватил кто-то сильный. Оказавшись в железных объятьях медведя, лишился воздуха в лёгких и орать прекратил. Через пару секунд понял, что мы больше не падаем.
Угрх среагировал в нужный момент и спас меня. Когда я начал падать, он рванул навстречу, не жалея когтей и втыкая их в камень и лёд. Медведь поймал меня левой рукой почти в конце спуска, а при помощи правой смог остановить скольжение, которое я ему устроил, передав инерцию. Ноги медведя висели над пропастью. Глубокая борозда длинною почти в три метра — последствия торможения.
— Почему ты привязал верёвку к такому маленькому камню? — почти заикаясь спросил я, пытаясь унять адскую дрожь, вызванную как холодом, так и страхом.
Угрх, сидящий рядом со мной в снегу, тихо ответил:
— Камень был больше. Я не знал, что верхушка отколется. Проверял. Он был крепким.
Медведь тяжело дышит. Это единственное, что выдаёт его страх. Он тоже способен боятся.
Угрх дал нам десятиминутную передышку и повёл дальше. Верёвки у нас больше нет. Улетела в ущелье вместе с камнем…
* * *
Горы разошлись и уступили место небольшому плато. Идти стало легче. Даже не взирая на то, что с гор надуло приличное количество снега и порой он доходит до пояса. Когда Угрх остановился и зарычал — мы занервничали.
Медведь развернулся и показал на висящую у Андрюхи на плече винтовку. Сказал:
— Мне нужно твоё оружие.
Андрюха без лишних слов отдал винтовку и тут же упал в снег. Угрх, в лапах которого «HK416» смотрится игрушечной, снова зарычал и рванул с места, показав, что снег и холод его ничуть не заботят. Секунду силуэт медведя виднелся в снежной буре, а затем пропал.
Я подошёл к Андрюхе и сел рядом. Стенли последовал моему примеру. Мы прижались к друг другу спинами и попытались хоть как-то согреться. Я засунул руки рукав в рукав, а лицо спрятал в шубу. Захотелось уснуть.
Сколько отсутствовал медведь я не знаю. Всё-таки задремал. Очнулся от того, что он поставил меня на ноги. Порычав, Угрх сказал:
— Я нашёл место для привала и добыл еду. Осталось потерпеть совсем немного.
Последний километр был самым тяжёлым. Мы дошли. Место для привала — четыре небольших скалы, стоящие квадратом. За одной из скал укрылись от ветра. Медведь расчистил от снега место под лагерь и ушёл. Минут через десять он вернулся с едой, о которой говорил. Припер зверя, один в один похожего на земного зайца, но размером с упитанного телёнка. Затем медведь отправился на поиски дров для костра. Никогда в жизни я не мечтал о костре настолько сильно…
Фрагмент 13
От мяса, которое медведь жарит на разогретых камнях, исходит столь дурманящий аромат, что в животе бушует самая настоящая буря. За один час Угрх сумел создать добротный лагерь, находиться в котором мне нравится всё больше с каждой минутой. Он принёс сухой толстый ствол дерева, похожего на земной дубок, и превратил его в дрова при помощи силы и когтей. Разгоревшийся костёр дал тепло и жить стало проще. Скала укрывает от ветра. Не хватает только навеса. Или пещеры, но о ней можно даже не мечтать.
— Когда уже? — спросил Андрюха, выглянув из шкуры, в которую он завернулся. Одежду, сшитую медведем, мы сняли. Если грамотно завернутся в шкуру, то она потеплее самого навороченного спальника будет. Нужно только привыкнуть к запаху. Во всём есть минусы.
— Почти готово, — ответил Угрх и снова перевернул пластинки мяса. Зверь, которого медведь добыл, зовётся горным прыгуном. Заяц он, если по-нашему, земному, судить. Заяц-переросток! Правда, не травоядный. Всеядный, как объяснил Угрх. Местное зверьё почти всё всеядное.
Я первый получил кусок жареного мяса. Посолив, быстро съел и захотел добавки. Угрх никуда не торопится. Лениво отделяет от туши зайца новые пластинки и кладёт их на разогретый костром камень. Ещё два камня лежат в огне и скоро будут готовы. Процесс только начат. Заяц по вкусу напоминает сильно жирную баранину.
— Угрх, а почему ты не ешь сырое мясо? — спросил Андрюха, снова высунув голову из шкуры. — Или всё-таки ешь?
Медведь отделил от туши зайца ещё одну пластинку мяса и забросил её в пасть. Немного пожевав, проглотил и поморщился. Недовольно ответил:
— Сырое мясо мне не может навредить. Ем я его в крайнем случае. Приготовленное намного вкуснее. Вы, как и я, всеядны. Есть желающие попробовать сырого мяса?
Ответа не последовало. Угрх вытащил из костра два успевших нагреться камня, и новые пластинки мяса зашипели и начали жарится.
— Андрюха, — я сел и завернулся в шкуру, оставив открытой только голову. — Когда ты говорил, что мы пойдём через Черногорье, ты не врал?
Боков кивнул:
— Я понимал, что нас ждёт, но другого выхода просто не видел. Теперь я понимаю, что, если бы не Угрх, мы бы не протянули в горах и дня. Это ты хотел услышать, Никита?
Угрх опередил меня и сказал:
— Мы всё ещё в горах и говорить о том, что опасности миновали, пока рано. Самое сложное впереди. Я пока не определился, каким путём мы пройдём хребет. По поверхности вам пройти будет сложно и, скорее всего, невозможно. Хребет находится слишком высоко. Там намного холоднее и ветренее. Вы не выдержите перехода. Второй путь лежит через пещеры, и он для вас намного легче физически. Увы, но в пещерах водятся большие и злые твари, а я, если не забыли, не берсерк. Эти твари могут убить меня. Затем они убьют вас.
— Так себе перспектива… — пробормотал я.
— А если нам обойти хребет? — предложил Андрюха.
Угрх посмотрел на него как на идиота и ответил:
— Вы не выдержите столь долгого перехода. Это первая причина. Вторая — если эти места относительно безопасны, то другие такими не являются. Мы можем случайно попасть на территорию, которую контролируют племена живущих в облаках. Твари, что водятся в пещерах, покажутся пустяком. Вы знаете, кто такие живущие в облаках?