– Не уберегли… поздно…
– Что не уберегли? Почему поздно?
– Чай в стакане… вестовой… тело только что обнаружили…
* * *
Императорский поезд уходил с вокзала Тифлиса тихо и без лишней помпы, под покровом стремительно спустившейся на город зимней ночи. Ротмистр 44-го Нижегородского драгунского полка, князь Ратиев стоял на подножке персонального вагона и провожал взглядом уходящие в прошлое до боли знакомые очертания родного города. Крутое изменение траектории своей карьеры как человек военный он воспринимал спокойно и с изрядной долей фатализма. На удивление отсутствовала эйфория от неожиданного приближения к государю, хотя здоровый карьеризм князю был абсолютно не чужд. Зато где-то в районе желудка свербил червячок предчувствия грандиозных приключений, которые обещали непременно последовать сразу за новым, таким неожиданным, назначением.
Среди провожающих мелькнуло знакомое лицо… Неужто тот самый «адъютант»? Да нет, показалось. Тот был моряк, а этот в форме мингрельских гренадеров. Всё, перрон закончился, поехали!
* * *
Статный, высокий, с чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами, поручик 16-го гренадерского Мингрельского полка проводил горящим взглядом уходящий поезд, огляделся вокруг, убедился, что на него никто не смотрит, и зло сплюнул.
Затем он быстрым шагом добрался до стоящей плотной стеной привокзальной застройки и нырнул в едва заметный проход между домами, такой узкий, что приходилось идти боком, чтобы не цеплять плечами стены. Полсотни шагов, кособокая деревянная калитка, ещё десять шагов по еле заметной в полутьме дорожке. Ещё одна дверь, на этот раз массивная и основательная. Стукнуть два раза кольцом. Досчитать до трех и стукнуть еще три раза.
Дверь неслышно открылась на хорошо смазанных петлях и тут же захлопнулась, когда поручик вошёл внутрь.
– Ну, как? – коротко спросил хозяин дома. Его лицо было невозможно разглядеть из-за тени от стоящего на дубовом столе огромного саквояжа.
Поручик молча покачал головой, подвинул стул и с размаху упал на него, бросив на стол форменную фуражку и расстегнув китель.
– Виктор, вы понимаете, в какое положение вы нас ставите? – проскрипел хозяин дома, ещё глубже проваливаясь в кресло. – Что мне теперь писать в отчёте? Мы не готовили никакого запасного варианта, всецело полагаясь на вас! И вы нас уверяли, что у вас всё продумано!
Поручик пожал плечами и подвинул к себе стоящий на столе кувшин.
– Непредвиденное стечение обстоятельств, несчастный случай, – лениво через губу переплюнул он, наливая до верха приличного размера стакан. – Кстати, насчёт «писать» – можете присовокупить к своему отчёту вот это, – он достал из-за обшлага и бросил на стол несколько сложенных вместе листков. – Это копии утренней почты, отправленной ротмистром. За сохранность самих писем не переживайте. Мой человек на почте – опытный, знает, что и как делать…
Обладатель скрипучего голоса зашелестел бумагой, кряхтя и время от времени поднося ее ближе к чадящей свече.
– Но это же скандал! – медленно проговорил он, не отрывая глаз от писем.
– Ну что вы, милейший, – презрительно усмехнулся поручик. – Какой же это скандал? Это пока только увертюра к скандалу, который обязательно разразится, если сидеть сложа руки.
– Ну, это я могу вам обещать со всей решительностью, – передразнил тон поручика хозяин дома. – Сидеть сложа руки мы точно не собираемся. А вам, Виктор, придётся схорониться.
– Надолго? – поинтересовался поручик, опять потянувшись за кувшином.
– Боюсь, что навсегда, – уже без всякой иронии ответил хозяин дома и чуть сдвинул саквояж, после чего еле слышно тренькнула тетива, встроенный в сумку арбалет выплюнул железный болт, легко разорвавший обшивку и с хрустом впечатавшийся прямо в рот поручика, превратив в крошево зубы и пробив свод гортани.
Хозяин дома посидел ещё несколько минут в кресле, слушая, как постепенно затихает агония. Неторопливо встал, брезгливо перевернул ногой тело, аккуратно подобрал арбалетный болт, опрокинул свечку в разлитую по деревянному столу чачу, подождал, пока огонь займётся и начнёт нежно потрескивать. Пробормотал, выходя на улицу и кинув последний взгляд на распростёртый на полу труп: «Все мы, конечно, твари божьи. Но некоторые – совсем уж твари…»
Декабрь 1900-го.
Баку. Красин
Леонид Борисович Красин, талантливый инженер-электрик, руководитель строительства электростанции на Баиловом мысу, успешно сочетающий официальную службу с нелегальной революционной работой, зябко передёрнул плечами и в очередной раз надолго задумался. Что-то его неуловимо смущало в этом госте, хотя все конспиративные формальности были скрупулёзно соблюдены и все меры предосторожности активированы.
Никитич – это была не единственная партийная кличка Красина – только что объединил разрозненные социал-демократические группы Баку в единую организацию, наладил постоянную связь между ними, достал и доставил в город оборудование для типографии и теперь нетерпеливо ждал начала серьёзной работы – распространения первой революционной газеты «Искра», гранки которой должны были прийти из-за границы от Ленина.
Днями инженер Красин управлял строительством электростанции, а по ночам там же происходили встречи с подпольщиками. Пользуясь своим служебным положением, он добывал паспорта, столь необходимые для революционеров. На складах стройки в тайниках уже хранились кое-какая нелегальная литература и совсем уж законспирированные оружие и взрывчатка.
Действовал Леонид Борисович крайне осторожно. Даже тень подозрения не пала на него ни разу с того дня, когда он приехал в Баку по приглашению своего старого друга, энергетика с мировым именем Роберта Эдуардовича Классона. И гость, прибывший сегодня на стройку Биби-Эйбатской электростанции с соблюдением всех конспиративных правил, не должен был вызывать никаких подозрений и не провоцировать беспокойства. Но это произошло.
Слушая новости про условия, в которых сейчас живут и работают политические эмигранты, про их междусобойчики и бытовые казусы с такими подробностями и деталями, о которых могли знать очень немногие, и отдавая дань поразительной осведомлённости, Красин смотрел на гостя своими пронзительными глазами строго и непроницаемо, из-за чего был похож на сфинкса. Леонид Борисович привык, что его непоколебимо прямой взгляд, чувственно раздувающиеся ноздри, решительная жёсткая складка губ, тронутая ироничной улыбкой, действуют на собеседников как удав на кролика, заставляют сбиваться, смущаться и менять тему разговора. Всегда, но только не в этот раз. Гость будто не замечал гипнотической мимики руководителя бакинского подполья, рассказывая про очередную свару Ленина с Плехановым, про хозяйку немку, у которой Ильич вынужден столоваться, экономя пфенниги, про мучительное рождение первого номера «Искры»…
– «Старик» подписывает свои записки как Тулин?[18] – вроде как рассеянно переспросил Красин.
– Вы отстали от жизни, – ещё шире расплылся в улыбке гость, – сейчас он подписывается как Петров, иногда даже с двумя «ff» на конце… Но, думаю, в следующем году он придумает что-то пооригинальнее.
– Ваша осведомлённость вызывает восхищение, – кончиками губ улыбнулся Красин, не спуская с гостя пронзительного взгляда.
– Отнюдь, уважаемый Леонид Борисович, – картинно развёл руками гость, – отнюдь. Например, я так и не смог узнать в Тифлисе, кто готовил покушение на царя и из-за чего оно сорвалось. Не поделитесь информацией?
Красин также развёл руками, явно передразнивая гостя.
– Увы, товарищ. Вы первый, от кого мы услышали эту новость, и сами весьма заинтересованы в дополнительной информации. Врагов у нашего монарха, конечно, хватает, но чтобы в такой глуши… весьма диковинно…
– Да? Жаль, очень жаль… Ну, тогда предлагаю договориться. Первый, кто узнает что-то новое, сразу даёт знать другому. Я ваш адрес знаю. Мне можете писать – Herrn Georg Rittmeyer, Кайзерштрассе, 53, Мюнхен, для Мейера[19]. Да-да, не удивляйтесь, у нас со «Стариком» адреса совпадают, так что смело можете ставить в адресаты и его – поверьте, он будет крайне заинтересован…
Дверь неслышно открылась, и в помещение аппаратной, служащее также гостиной, проскользнул ещё один подпольщик – Авель Енукидзе, командированный Красиным следить, не притащил ли гость за собой «хвост». Авель отрицательно покачал головой и тихо присел в углу, старательно демонстрируя полное отсутствие интереса к происходящему, а Леонид Борисович обратил внимание, с каким интересом посмотрел на Авеля гость… Так смотрят на давно и хорошо знакомого человека… И эта полуулыбка и чуть заметное движение глаз, в которых вспыхнул и сразу же погас дьявольский огонёк… Очень любопытно…
– В любом случае, – уже вслух произнёс Красин, – оборудование для…
– Для Нины, – перебил его гость, – всё оборудование, предназначенное для подпольной печати, предлагаю называть «Нина» – так будет проще. «Заказ для Нины», «Работа Нины», «Нине требуется обновка».
– Хорошо, – согласился Красин, – пусть будет Нина… Итак, всё оборудование смонтировано, проверено и готово к работе.
– Прекрасно, – обрадовался гость. – Старик будет доволен. Думаю, – он перешёл на полушёпот, – уже в следующем году вы будете кооптированы в ЦК, так что готовьтесь для более масштабных дел…
Красин в очередной раз удивлённо вскинул брови – такой информацией точно могли владеть только три человека, и всех он знал лично. Но поскольку правила конспирации не предполагали праздного любопытства, назревший вопрос так и застрял на устах, не вырвавшись наружу.
– Где остановились?
– Пока нигде. А что посоветуете? Хотя нет, давайте я лучше не буду вас обременять. Найду сам. Люблю, знаете ли, нестандартные решения. И не ищите меня. Я сам вас найду. Если к вам придёт человек и попросит передать записку или посылку «Нине от Кобы», то знайте – это от меня.
– И кто такой Коба?
– Простой крестьянин… охотник. Герой повести Александра Казбеги. Не читали? Рекомендую! – и, закрыв глаза, гость нараспев продекламировал: – «Коба слыл хорошим охотником, и немало оленей пало от его мажары, но не было случая, чтобы он не жалел убитого зверя или убил бы его просто ради скуки. И теперь он угрюмо чистил свое ружьё, в то время как его товарищ, весело напевая, свежевал оленя. Бывало и так, что Коба целыми часами сидел с нацеленным ружьём и, забывшись, любовался резвящимся перед ним зверем».
– Странный охотник…
– Да, странный… но один из немногих, кто хотя бы старается быть объективным и справедливым… Проводите?
Красин повёл бровью:
– Ладо!
Грузин с совсем не грузинской окладистой бородой вскочил на ноги и жестом указал гостю путь на выход, располагавшийся совсем не там, где вход. Как только они оба покинули помещение станции, Красин подозвал Авеля:
– Проследишь. Обратишь внимание на багаж. Узнаешь, где остановился, организуешь постоянное наблюдение. Записывать всех, с кем перемолвился хотя бы парой слов… Отчёт мне ежедневно. Выполнять!
– Да тут у вас ноги можно переломать, – чертыхнулся гость, перебираясь через залежи строительных материалов.
«Ладо», или как было написано в его паспорте – Владимир Захарьевич Кецховели, не отвечал, напряжённо думая, как ему правильно вести себя с этим загадочным посетителем. Он заметил настороженность Никитича и, полностью доверяя своему шефу, тоже сделал охотничью стойку на незваного гостя.
– В центре обеспокоены неудачным покушением на царя? – с деланым равнодушием спросил он.
Гость остановился, обернулся, внимательно посмотрел на провожатого, улыбнулся, причём совсем не так, как улыбался только что на станции, и вдруг на чистом грузинском ответил:
– Обеспокоен я, батоно Ладо, и этого вполне достаточно… И не только этим. Поэтому дам тебе всего один маленький, но очень полезный совет, который поможет сохранить тебе жизнь. Как только в Баку появится английский предприниматель Джон Лесли Уркарт и Никитич встретится с ним – беги, генацвале. Беги подальше от Баку, а если сможешь, то и вообще от Кавказа… Хотя… как минимум месяц у тебя есть, так что пока можно не торопиться… Всё, дальше провожать меня не надо. Тем более что мне дополнительно выделили такой почётный конвой…
– Где? – удивлённо обернулся Кецховели, внимательно оглядев придорожные кусты и штабели строительного бруса. Не увидев ни единой души, он пожал плечами и уже открыл рот, желая уточнить, с чем связан столь необычный совет, как заметил, что он стоит посреди строительной площадки абсолютно один, и рядом с ним нет никого и ничего, что бы хоть как-то намекало на присутствие человека всего несколько секунд назад.
Запыхавшийся Авель появился, когда Ладо уже надоело озираться и прислушиваться.
– Ну? Куда он пошёл?
Ладо неопределённо махнул рукой в сторону города и медленно побрёл назад, отчётливо ощущая, как по животу разливается судорогами волна непривычного страха.
Декабрь 1900-го. Баку. Вилла Петролеа
Окраины Баку производили впечатление обыкновенного провинциального города. Те же одноэтажные и двухэтажные дома, отвратительно мощённые улицы и тротуары, редкое керосиновое освещение, из-за которого ночью по пригороду страшно ходить.
Ещё непригляднее смотрелся так называемый Чёрный город, лежащий на пути к промыслам, в котором сосредотачивалась вся обрабатывающая нефтепромышленность. Вдоль широких пустынных улиц тянулись высокие каменные заборы, огораживающие многочисленные керосиновые, масляные, химические заводы, резервуары, мастерские. На улицах не было ни мостовых, ни тротуаров, зато по разным направлениям их прорезали глубокие узкие канавы, по которым текла зеленоватая вонючая жидкость, составляющая отбросы разных производств, спускаемые по этим канавам в море.
Но чем ближе к центру, тем чаще рядом с невысокими домами возвышались грандиозные дворцы и пассажи, устроенные со всем комфортом и роскошью новейшей архитектуры, а рядом с жалкими керосиновыми лампами – большие электрические фонари, освещающие магазины и фешенебельные кварталы.
Центральные улицы города нефти удивляли архитектурными странностями. Здесь были перемешаны все стили. По соседству с мавританскими дворцами возвышались готические здания. Над одним из них была сооружена башня в венецианском стиле, а над другим – в стиле рококо. Строительство дворцов было слабостью нефтяных королей.
К примеру, один из них, Иса-бей, любящий всякого рода декоративность, построил свой трёхэтажный особняк в виде карточного домика. На фасаде золотистыми буквами было начертано: «Здесь живу я, Иса-бей из Гянджи!» Зависть к славе Иса-бея лишила сна его соседа. Взяв за основу изображение, увиденное в одной из книг, он построил себе дворец в виде дракона. Вход в дом напоминал пасть сказочного существа. В неё и входили гости владельца. Из ноздрей дракона свисали два фонаря. Они освещали весь экстерьер со стороны фасада, являя в ночное время страшное зрелище.
При этом в Баку ни один из нефтяных магнатов не разорился ввиду расточительства. Зарабатываемое владельцами скважин просто невозможно было израсходовать полностью. Жидкого чёрного золота хватало с лихвой на любые причуды. К сожалению, в их число редко входило обеспечение нормальных условий для тех, чьими руками создавались несметные состояния. Из византийских и готических башен не были видны жилища-казармы, в которых ютилось до восьмидесяти человек, и не слышен ропот из-за произвола администрации, двенадцатичасового рабочего дня и нищенских – 60 копеек в день – зарплат.
Но была среди бакинских обитателей своя «белая ворона», и звали её «Товарищество Нобелей», построившее невиданную не только в «нефтянке», но и крайне редкую вообще в России в начале ХХ века, социальную империю. Рабочий день – восемь-девять часов, жилые посёлки с квартирами для семейных рабочих и холостяков, бесплатные школы, детсады, больница, благоустроенный городок «Вилла Петролеа» для служащих компании, в домах горели электрические лампочки, вечерние курсы для рабочих-нефтяников, «Общество нравственного, умственного и физического развития молодых людей» и многое, многое другое.
– Что не уберегли? Почему поздно?
– Чай в стакане… вестовой… тело только что обнаружили…
* * *
Императорский поезд уходил с вокзала Тифлиса тихо и без лишней помпы, под покровом стремительно спустившейся на город зимней ночи. Ротмистр 44-го Нижегородского драгунского полка, князь Ратиев стоял на подножке персонального вагона и провожал взглядом уходящие в прошлое до боли знакомые очертания родного города. Крутое изменение траектории своей карьеры как человек военный он воспринимал спокойно и с изрядной долей фатализма. На удивление отсутствовала эйфория от неожиданного приближения к государю, хотя здоровый карьеризм князю был абсолютно не чужд. Зато где-то в районе желудка свербил червячок предчувствия грандиозных приключений, которые обещали непременно последовать сразу за новым, таким неожиданным, назначением.
Среди провожающих мелькнуло знакомое лицо… Неужто тот самый «адъютант»? Да нет, показалось. Тот был моряк, а этот в форме мингрельских гренадеров. Всё, перрон закончился, поехали!
* * *
Статный, высокий, с чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами, поручик 16-го гренадерского Мингрельского полка проводил горящим взглядом уходящий поезд, огляделся вокруг, убедился, что на него никто не смотрит, и зло сплюнул.
Затем он быстрым шагом добрался до стоящей плотной стеной привокзальной застройки и нырнул в едва заметный проход между домами, такой узкий, что приходилось идти боком, чтобы не цеплять плечами стены. Полсотни шагов, кособокая деревянная калитка, ещё десять шагов по еле заметной в полутьме дорожке. Ещё одна дверь, на этот раз массивная и основательная. Стукнуть два раза кольцом. Досчитать до трех и стукнуть еще три раза.
Дверь неслышно открылась на хорошо смазанных петлях и тут же захлопнулась, когда поручик вошёл внутрь.
– Ну, как? – коротко спросил хозяин дома. Его лицо было невозможно разглядеть из-за тени от стоящего на дубовом столе огромного саквояжа.
Поручик молча покачал головой, подвинул стул и с размаху упал на него, бросив на стол форменную фуражку и расстегнув китель.
– Виктор, вы понимаете, в какое положение вы нас ставите? – проскрипел хозяин дома, ещё глубже проваливаясь в кресло. – Что мне теперь писать в отчёте? Мы не готовили никакого запасного варианта, всецело полагаясь на вас! И вы нас уверяли, что у вас всё продумано!
Поручик пожал плечами и подвинул к себе стоящий на столе кувшин.
– Непредвиденное стечение обстоятельств, несчастный случай, – лениво через губу переплюнул он, наливая до верха приличного размера стакан. – Кстати, насчёт «писать» – можете присовокупить к своему отчёту вот это, – он достал из-за обшлага и бросил на стол несколько сложенных вместе листков. – Это копии утренней почты, отправленной ротмистром. За сохранность самих писем не переживайте. Мой человек на почте – опытный, знает, что и как делать…
Обладатель скрипучего голоса зашелестел бумагой, кряхтя и время от времени поднося ее ближе к чадящей свече.
– Но это же скандал! – медленно проговорил он, не отрывая глаз от писем.
– Ну что вы, милейший, – презрительно усмехнулся поручик. – Какой же это скандал? Это пока только увертюра к скандалу, который обязательно разразится, если сидеть сложа руки.
– Ну, это я могу вам обещать со всей решительностью, – передразнил тон поручика хозяин дома. – Сидеть сложа руки мы точно не собираемся. А вам, Виктор, придётся схорониться.
– Надолго? – поинтересовался поручик, опять потянувшись за кувшином.
– Боюсь, что навсегда, – уже без всякой иронии ответил хозяин дома и чуть сдвинул саквояж, после чего еле слышно тренькнула тетива, встроенный в сумку арбалет выплюнул железный болт, легко разорвавший обшивку и с хрустом впечатавшийся прямо в рот поручика, превратив в крошево зубы и пробив свод гортани.
Хозяин дома посидел ещё несколько минут в кресле, слушая, как постепенно затихает агония. Неторопливо встал, брезгливо перевернул ногой тело, аккуратно подобрал арбалетный болт, опрокинул свечку в разлитую по деревянному столу чачу, подождал, пока огонь займётся и начнёт нежно потрескивать. Пробормотал, выходя на улицу и кинув последний взгляд на распростёртый на полу труп: «Все мы, конечно, твари божьи. Но некоторые – совсем уж твари…»
Декабрь 1900-го.
Баку. Красин
Леонид Борисович Красин, талантливый инженер-электрик, руководитель строительства электростанции на Баиловом мысу, успешно сочетающий официальную службу с нелегальной революционной работой, зябко передёрнул плечами и в очередной раз надолго задумался. Что-то его неуловимо смущало в этом госте, хотя все конспиративные формальности были скрупулёзно соблюдены и все меры предосторожности активированы.
Никитич – это была не единственная партийная кличка Красина – только что объединил разрозненные социал-демократические группы Баку в единую организацию, наладил постоянную связь между ними, достал и доставил в город оборудование для типографии и теперь нетерпеливо ждал начала серьёзной работы – распространения первой революционной газеты «Искра», гранки которой должны были прийти из-за границы от Ленина.
Днями инженер Красин управлял строительством электростанции, а по ночам там же происходили встречи с подпольщиками. Пользуясь своим служебным положением, он добывал паспорта, столь необходимые для революционеров. На складах стройки в тайниках уже хранились кое-какая нелегальная литература и совсем уж законспирированные оружие и взрывчатка.
Действовал Леонид Борисович крайне осторожно. Даже тень подозрения не пала на него ни разу с того дня, когда он приехал в Баку по приглашению своего старого друга, энергетика с мировым именем Роберта Эдуардовича Классона. И гость, прибывший сегодня на стройку Биби-Эйбатской электростанции с соблюдением всех конспиративных правил, не должен был вызывать никаких подозрений и не провоцировать беспокойства. Но это произошло.
Слушая новости про условия, в которых сейчас живут и работают политические эмигранты, про их междусобойчики и бытовые казусы с такими подробностями и деталями, о которых могли знать очень немногие, и отдавая дань поразительной осведомлённости, Красин смотрел на гостя своими пронзительными глазами строго и непроницаемо, из-за чего был похож на сфинкса. Леонид Борисович привык, что его непоколебимо прямой взгляд, чувственно раздувающиеся ноздри, решительная жёсткая складка губ, тронутая ироничной улыбкой, действуют на собеседников как удав на кролика, заставляют сбиваться, смущаться и менять тему разговора. Всегда, но только не в этот раз. Гость будто не замечал гипнотической мимики руководителя бакинского подполья, рассказывая про очередную свару Ленина с Плехановым, про хозяйку немку, у которой Ильич вынужден столоваться, экономя пфенниги, про мучительное рождение первого номера «Искры»…
– «Старик» подписывает свои записки как Тулин?[18] – вроде как рассеянно переспросил Красин.
– Вы отстали от жизни, – ещё шире расплылся в улыбке гость, – сейчас он подписывается как Петров, иногда даже с двумя «ff» на конце… Но, думаю, в следующем году он придумает что-то пооригинальнее.
– Ваша осведомлённость вызывает восхищение, – кончиками губ улыбнулся Красин, не спуская с гостя пронзительного взгляда.
– Отнюдь, уважаемый Леонид Борисович, – картинно развёл руками гость, – отнюдь. Например, я так и не смог узнать в Тифлисе, кто готовил покушение на царя и из-за чего оно сорвалось. Не поделитесь информацией?
Красин также развёл руками, явно передразнивая гостя.
– Увы, товарищ. Вы первый, от кого мы услышали эту новость, и сами весьма заинтересованы в дополнительной информации. Врагов у нашего монарха, конечно, хватает, но чтобы в такой глуши… весьма диковинно…
– Да? Жаль, очень жаль… Ну, тогда предлагаю договориться. Первый, кто узнает что-то новое, сразу даёт знать другому. Я ваш адрес знаю. Мне можете писать – Herrn Georg Rittmeyer, Кайзерштрассе, 53, Мюнхен, для Мейера[19]. Да-да, не удивляйтесь, у нас со «Стариком» адреса совпадают, так что смело можете ставить в адресаты и его – поверьте, он будет крайне заинтересован…
Дверь неслышно открылась, и в помещение аппаратной, служащее также гостиной, проскользнул ещё один подпольщик – Авель Енукидзе, командированный Красиным следить, не притащил ли гость за собой «хвост». Авель отрицательно покачал головой и тихо присел в углу, старательно демонстрируя полное отсутствие интереса к происходящему, а Леонид Борисович обратил внимание, с каким интересом посмотрел на Авеля гость… Так смотрят на давно и хорошо знакомого человека… И эта полуулыбка и чуть заметное движение глаз, в которых вспыхнул и сразу же погас дьявольский огонёк… Очень любопытно…
– В любом случае, – уже вслух произнёс Красин, – оборудование для…
– Для Нины, – перебил его гость, – всё оборудование, предназначенное для подпольной печати, предлагаю называть «Нина» – так будет проще. «Заказ для Нины», «Работа Нины», «Нине требуется обновка».
– Хорошо, – согласился Красин, – пусть будет Нина… Итак, всё оборудование смонтировано, проверено и готово к работе.
– Прекрасно, – обрадовался гость. – Старик будет доволен. Думаю, – он перешёл на полушёпот, – уже в следующем году вы будете кооптированы в ЦК, так что готовьтесь для более масштабных дел…
Красин в очередной раз удивлённо вскинул брови – такой информацией точно могли владеть только три человека, и всех он знал лично. Но поскольку правила конспирации не предполагали праздного любопытства, назревший вопрос так и застрял на устах, не вырвавшись наружу.
– Где остановились?
– Пока нигде. А что посоветуете? Хотя нет, давайте я лучше не буду вас обременять. Найду сам. Люблю, знаете ли, нестандартные решения. И не ищите меня. Я сам вас найду. Если к вам придёт человек и попросит передать записку или посылку «Нине от Кобы», то знайте – это от меня.
– И кто такой Коба?
– Простой крестьянин… охотник. Герой повести Александра Казбеги. Не читали? Рекомендую! – и, закрыв глаза, гость нараспев продекламировал: – «Коба слыл хорошим охотником, и немало оленей пало от его мажары, но не было случая, чтобы он не жалел убитого зверя или убил бы его просто ради скуки. И теперь он угрюмо чистил свое ружьё, в то время как его товарищ, весело напевая, свежевал оленя. Бывало и так, что Коба целыми часами сидел с нацеленным ружьём и, забывшись, любовался резвящимся перед ним зверем».
– Странный охотник…
– Да, странный… но один из немногих, кто хотя бы старается быть объективным и справедливым… Проводите?
Красин повёл бровью:
– Ладо!
Грузин с совсем не грузинской окладистой бородой вскочил на ноги и жестом указал гостю путь на выход, располагавшийся совсем не там, где вход. Как только они оба покинули помещение станции, Красин подозвал Авеля:
– Проследишь. Обратишь внимание на багаж. Узнаешь, где остановился, организуешь постоянное наблюдение. Записывать всех, с кем перемолвился хотя бы парой слов… Отчёт мне ежедневно. Выполнять!
– Да тут у вас ноги можно переломать, – чертыхнулся гость, перебираясь через залежи строительных материалов.
«Ладо», или как было написано в его паспорте – Владимир Захарьевич Кецховели, не отвечал, напряжённо думая, как ему правильно вести себя с этим загадочным посетителем. Он заметил настороженность Никитича и, полностью доверяя своему шефу, тоже сделал охотничью стойку на незваного гостя.
– В центре обеспокоены неудачным покушением на царя? – с деланым равнодушием спросил он.
Гость остановился, обернулся, внимательно посмотрел на провожатого, улыбнулся, причём совсем не так, как улыбался только что на станции, и вдруг на чистом грузинском ответил:
– Обеспокоен я, батоно Ладо, и этого вполне достаточно… И не только этим. Поэтому дам тебе всего один маленький, но очень полезный совет, который поможет сохранить тебе жизнь. Как только в Баку появится английский предприниматель Джон Лесли Уркарт и Никитич встретится с ним – беги, генацвале. Беги подальше от Баку, а если сможешь, то и вообще от Кавказа… Хотя… как минимум месяц у тебя есть, так что пока можно не торопиться… Всё, дальше провожать меня не надо. Тем более что мне дополнительно выделили такой почётный конвой…
– Где? – удивлённо обернулся Кецховели, внимательно оглядев придорожные кусты и штабели строительного бруса. Не увидев ни единой души, он пожал плечами и уже открыл рот, желая уточнить, с чем связан столь необычный совет, как заметил, что он стоит посреди строительной площадки абсолютно один, и рядом с ним нет никого и ничего, что бы хоть как-то намекало на присутствие человека всего несколько секунд назад.
Запыхавшийся Авель появился, когда Ладо уже надоело озираться и прислушиваться.
– Ну? Куда он пошёл?
Ладо неопределённо махнул рукой в сторону города и медленно побрёл назад, отчётливо ощущая, как по животу разливается судорогами волна непривычного страха.
Декабрь 1900-го. Баку. Вилла Петролеа
Окраины Баку производили впечатление обыкновенного провинциального города. Те же одноэтажные и двухэтажные дома, отвратительно мощённые улицы и тротуары, редкое керосиновое освещение, из-за которого ночью по пригороду страшно ходить.
Ещё непригляднее смотрелся так называемый Чёрный город, лежащий на пути к промыслам, в котором сосредотачивалась вся обрабатывающая нефтепромышленность. Вдоль широких пустынных улиц тянулись высокие каменные заборы, огораживающие многочисленные керосиновые, масляные, химические заводы, резервуары, мастерские. На улицах не было ни мостовых, ни тротуаров, зато по разным направлениям их прорезали глубокие узкие канавы, по которым текла зеленоватая вонючая жидкость, составляющая отбросы разных производств, спускаемые по этим канавам в море.
Но чем ближе к центру, тем чаще рядом с невысокими домами возвышались грандиозные дворцы и пассажи, устроенные со всем комфортом и роскошью новейшей архитектуры, а рядом с жалкими керосиновыми лампами – большие электрические фонари, освещающие магазины и фешенебельные кварталы.
Центральные улицы города нефти удивляли архитектурными странностями. Здесь были перемешаны все стили. По соседству с мавританскими дворцами возвышались готические здания. Над одним из них была сооружена башня в венецианском стиле, а над другим – в стиле рококо. Строительство дворцов было слабостью нефтяных королей.
К примеру, один из них, Иса-бей, любящий всякого рода декоративность, построил свой трёхэтажный особняк в виде карточного домика. На фасаде золотистыми буквами было начертано: «Здесь живу я, Иса-бей из Гянджи!» Зависть к славе Иса-бея лишила сна его соседа. Взяв за основу изображение, увиденное в одной из книг, он построил себе дворец в виде дракона. Вход в дом напоминал пасть сказочного существа. В неё и входили гости владельца. Из ноздрей дракона свисали два фонаря. Они освещали весь экстерьер со стороны фасада, являя в ночное время страшное зрелище.
При этом в Баку ни один из нефтяных магнатов не разорился ввиду расточительства. Зарабатываемое владельцами скважин просто невозможно было израсходовать полностью. Жидкого чёрного золота хватало с лихвой на любые причуды. К сожалению, в их число редко входило обеспечение нормальных условий для тех, чьими руками создавались несметные состояния. Из византийских и готических башен не были видны жилища-казармы, в которых ютилось до восьмидесяти человек, и не слышен ропот из-за произвола администрации, двенадцатичасового рабочего дня и нищенских – 60 копеек в день – зарплат.
Но была среди бакинских обитателей своя «белая ворона», и звали её «Товарищество Нобелей», построившее невиданную не только в «нефтянке», но и крайне редкую вообще в России в начале ХХ века, социальную империю. Рабочий день – восемь-девять часов, жилые посёлки с квартирами для семейных рабочих и холостяков, бесплатные школы, детсады, больница, благоустроенный городок «Вилла Петролеа» для служащих компании, в домах горели электрические лампочки, вечерние курсы для рабочих-нефтяников, «Общество нравственного, умственного и физического развития молодых людей» и многое, многое другое.