— Я прочитал вашу рукопись, — голос следователя, прозвучавший в полной тишине, вырвал его из оцепенения, в котором Анатолий пытался вспомнить детали страшного процесса. За этим процессом по мере возможности он старался следить.
— Разумеется, вам пришлось по долгу службы, — вздохнул он.
— Почему вы выбрали такую странную тему, как Моисей? Мало того, что вы пытались написать роман о библейском пророке, так вы еще пытались разжечь в нем межнациональную рознь и сионизм. Что это — фарс, пародия?
— Моисей — просто символ. Символ спасения из рабства, — пожал плечами Нун.
— Или трусости? Бежать, вместо того, чтобы вступить в бой?
— Я не знаю. Я вообще не задумывался о том, почему начал писать этот роман. Он просто пришел ко мне — и все. Моисей — это прежде всего человек, который очень долгое время жил чужой жизнью. И решение, которое он попытался принять, далось ему нелегко. Я хотел написать в первую очередь об этом.
— То есть о человеке, который был врагом своей страны?
— Он не был врагом. Моисей хотел спасти свой народ.
— Бегством? То есть вы прямо решили написать в этом своем романе, что всем евреям надо сбежать? Предать свою страну?
— Я не писал этого. Жаль, что вы все воспринимаете так неправильно. Я попытался написать не о предательстве, а о спасении. Знаете, иногда, чтобы спасти, необходимо отступить.
— Вы достаточно опасный человек. Вот уже долгое время я беседую с вами и сделал один очень интересный вывод. У вас психология врага.
— Это неправда. Я люблю свою страну. Я никогда не был врагом.
— Маскировка, — следователь иронично улыбнулся, — знаете, в нашем разговоре сегодня вы даже преувеличили все мои ожидания. Вы ступили на очень зыбкую почву. Отрицая все и вся, вы никогда не добьетесь того просветления, которым вы сможете принести пользу своему обществу, написать что-то стоящее. Вы всегда будете завистливым отщепенцем, который призывает только бежать.
— Не бежать, а сохранить себя. Это разные вещи. Сохранить себя там, где это сделать тебе не дадут. Где предпочтительнее тебя разрушить. А жизнь — ничего не стоит.
— Вот поэтому я и пригласил вас для беседы. Хотел услышать от вас правду, узнать вас.
— Зачем? — Нун устал. — Я никогда ничего не скрывал. Зачем же сразу так — узнать?
— Врагов надо знать по имени. И по убеждениям.
— И как? — усмехнулся он даже через усталость. — Узнали? Знаете уже имя врага?
Глава 7
— И долго ты сидишь тут в темноте, как сова? — Римма щелкнула выключателем, и ослепительный свет люстры залил комнату. Он причинил глазам резкую боль — так, что пришлось прикрыть их рукой.
В окне было уже темно, но Роза не заметила это. Бросив беглый взгляд на листок бумаги, лежащий перед ней на столе, она с ужасом убедилась, что он абсолютно чистый.
Сколько часов она просидела так, за столом, уставясь в пустоту? Она не могла это сказать. Время словно превратилось в колючую проволоку. И каждая секунда ранила ее и причиняла боль.
Роза помнила, что села к столу в обед. Только в полдень она проснулась, с трудом разлепив опухшие веки. Всю ночь она проходила по квартире, показавшейся ей огромной, как заколдованный замок или темница с наглухо забитыми дверями.
Роза так и не смогла заставить себя прилечь. Она все ходила и ходила по этой разом опустевшей квартире, не зная, рыдать от отчаяния или смеяться во весь голос. И эти переходы от безумного отчаяния к слепящей надежде были страшными.
Несколько раз она хотела умереть, но потом прогоняла эту мысль невероятным усилием воли. Если она умрет, Толик не вернется. Никогда не вернется. Незачем будет возвращаться. Кто будет бороться за него, кроме нее?
А между тем всю свою сознательную жизнь Роза всегда считала, что не особенно любит своего старшего брата. Нелюдимый, вечно непонятный Анатолий казался ей странным. Он был замкнутым и тихим, и несмотря на их кровное родство, Роза никогда не могла угадать, о чем он думает. А главное, какие поступки способен совершить и что сделать в ближайшие 10 минут. Он был из тех людей, кто способен выйти за хлебом в тапочках, а через неделю прислать письмо из города за десять тысяч километров от Одессы.
Непредсказуемость Анатолия, его жизнь, его друзья и бесконечные любовные увлечения страшно действовали ей на нервы. Роза не понимала его и не хотела понять. Часто они ссорились, и ссорились жестоко. Роза кричала на брата, сыпала бранными словами и ругательствами, как дешевая базарная торговка. Анатолий же платил ей тем, что говорил в ответ тихие, но очень обидные слова. Таких ссор было множество, и после каждой Роза чувствовала страшное опустошение. Она ненавидела скандалы и ссоры. Но не ссориться с братом, которого не понимала, уже не могла.
Однако именно Анатолий поддержал ее тогда, когда Роза больше всего нуждалась в помощи. И после смерти родителей, и когда в ее жизни случилась настоящая беда — может быть, самая ужасная из всех. И в любой момент, чуть происходила какая-то неприятность, Анатолий всегда был рядом. Ее единственный по-настоящему верный друг, который никогда не предаст. Роза понимала это, даже несмотря на их ссоры. Но именно арест брата открыл ей глаза.
Это стало для нее страшной, реальной катастрофой, просто выбило ее из колеи. Совершенно потерянная, опустошенная и дико растерянная, Роза ходила по огромным комнатам вмиг опустевшей трехкомнатной квартиры и нигде не могла найти себе места.
Страшен был не обыск, который произвели везде, и в ее комнате тоже. Разбросанные вещи все еще валялись в полном хаосе по всей квартире, и Роза не могла найти в себе силы, чтобы их собрать. Страшно было осознание того, что в ближайшее время Анатолий не вернется домой, не войдет в эту дверь, и в квартире останется страшная пустота, не заполняемая ничем, и плотная, как смертельно засасывающее болото.
Роза плакала, ходила по комнатам, смеялась над своими слезами и вновь плакала, а потом, чувствуя, что сходит с ума, пыталась кричать в эту безответную пустоту и не понимала, почему она только шевелит искусанными губами в припадке отчаяния, от которого страшно хочется умереть. Но умирать — нельзя.
Только под утро, когда комнату посеребрили первые, сизые лучи рассвета, она уговорила себя лечь на диван, прикрыть глаза, и погрузиться в легкое забытье. Конечно, это был не сон. Но все же лучше, чем то безумное марево горя и неизвестности, которое парализовало ее мозг.
К обеду, встав, немного успокоившись и умывшись холодной водой, Роза села к столу и положила перед собой листок бумаги. У нее было твердое намерение составить список тех, кто может прийти ей на помощь. Не спасти Анатолия — о таком думать было очень страшно, такая надежда могла убить, — а просто помочь.
Так она и просидела до вечера, до самой темноты — до тех пор, пока приход Риммы не вернул ее к жизни.
Римма была единственной подругой и единственным человеком, не побоявшимся войти в ее зачумленный дом. Когда КГБ производило арест, слухи об этом каким-то странным образом распространились прямо со скоростью света. И на двери квартиры появлялся невидимый, никем не начертанный, но очень различимый для всех знак. Такой знак наверняка ставили на дверях в средние века — на жилищах тех, кто болел бубонной чумой и к кому нельзя было приближаться даже под страхом смерти.
Роза знала, что после ареста Анатолия будет именно так. Она видела, как происходило со знакомыми, чьи родственники исчезали однажды в неизвестном направлении. Как избегали говорить о таких людях, как старательно отводили глаза. И теперь было ясно, что и с ней будет то же самое. Хорошо еще, если не выгонят с работы. Могут уволить. Может быть все что угодно. Конечно, негласно, неофициально, но может.
Поэтому приход Риммы был не просто глотком свежего воздуха и возвращения к жизни, он был подвигом. И от благодарности у Розы даже показались на глазах слезы.
— Сколько ты так сидишь? — Римма вихрем пролетела по комнате, по своему обыкновению трогая и переставляя различные предметы. — Ты убирать в комнатах собираешься после обыска?
— Я… не знаю, — голос Розы звучал тихо, у нее совершенно не было сил.
— Ты что-то ела сегодня? — Рима остановилась, нахмурилась.
— Я не помню.
— Ясно. А ну вставай! Вставай, кому говорю! Идем!
Римма почти насильно отвела ее на кухню. Безучастно Роза следила за тем, как бешеная энергия Риммы заставляет ее носиться по кухне, готовя еду.
На сковородке зашипела яичница, закипел чайник. На столе появились бутерброды с любительской колбасой. Но Роза не могла смотреть на них, тошнило при одном только виде… Безуспешно Римма пыталась уговорить ее проглотить хоть кусочек.
Римма метнулась в комнату Анатолия — за коньяком, запасы которого всегда были у него в избытке. И почти насильно влила в Розу рюмку. Та закашлялась.
— Если ты себя угробишь, твоему братцу никто не поможет! Ты меня слышишь? Никто!
И тут Роза заплакала, закрыв лицо руками. Римма, вздохнув, сама глотнула коньяк.
Они подружились еще в школе. Римма была самой красивой девочкой в классе, но почему-то в подруги она выбрала тихую, невзрачную Розу.
Окончив школу, Римма уехала в Москву, где поступила в театральное училище. К сожалению, ее актерская карьера сложилась не очень удачно. Отчасти виной была ее слишком бурная личная жизнь. На первом курсе училища она выскочила замуж за однокурсника, прожила с ним два месяца и развелась, затем, уже на последнем курсе, вышла замуж за подающего надежды режиссера.
Режиссера направили работать в Омск, Римма поехала с ним. Но скучная жизнь провинциальной актрисы страшно действовала ей на нервы. К тому же она была коренной одесситкой и, как истинная южанка, страшно мерзла в северном городе. Плюс… режиссер стал пить.
В общем, через год Римма его бросила, оформила развод и вернулась в Москву. Там она вышла за звукорежиссера с центрального радио, но ровно через полгода он, возвращаясь с какой-то вечеринки, попал под машину. После его смерти родственники режиссера вышвырнули Римму из его московской квартиры… Найти работу в Москве не удалось, и ей пришлось возвращаться в Одессу.
Там она вышла замуж в четвертый раз — за директора мясокомбината. И устроилась актрисой в русский драматический театр.
Но очень скоро Римме приелась ее богатая жизнь, существование с тупым заводчиком оказалось невыносимым. И когда он застукал ее в постели с молодым актером, естественно, последовал развод.
Надо отдать должное — четвертый муж поступил с ней лучше остальных. Правдами или неправдами, но выбил для Риммы две комнаты в коммунальной квартире на бывшей Тираспольской улице — ныне 1905 года. И для нее началась вольная жизнь.
Привыкнув к богатству заводчика, Римма быстро влезла в долги. Впрочем, с финансами она никогда не умела обращаться. Римма привыкла к роскошной жизни, привыкла холить и лелеять свою красоту, потому и не могла отказаться от контрабандной косметики и дорогих импортных шмоток. Все ее деньги уходили туда.
Впрочем, несмотря на все жизненные перипетии, Римма оставалась все такой же просто невероятной красавицей, однако многочисленные любовники не могла погасить ее долги.
Впрочем, она не особо переживала по этому поводу — привыкнув жить от ломбарда к ломбарду, Римма все еще была полна оптимизма. Она была твердо уверена, что долги украшают настоящую женщину — в отличие от мужчин. А потому сорила одолженными деньгами направо и налево. Роза никогда не понимала такого ее отношения к жизни. Но без подруги жить не могла. Их дружба сохранилась на долгие годы. Они в свое время обменивались трогательными письмами. И Римма была единственным человеком, способным расшевелить ее в этот печальный момент.
— Так что ешь, — Римма решительно сунула Розе под нос бутерброд. — Иначе кто его вытащит?
— Я не уверена, что кто-то его сможет вытащить, — подчиняясь упорству подруги, Роза стала машинально жевать. — И я боюсь, как он там выживет. У него не характер бойца, ты же знаешь Толика. Он мечтатель, живет в своем мире. Он там не выживет.
— Знаю, чего уж… — Римма зло прищурилась. — А ведь все беды оттого, что вы его избаловали! Родители что: Ах Толик, ах особенный, ах пишет стихи! Ни одного дня в своей жизни не работал…
— Зря ты так… — попыталась встрять Роза.
— Молчи! — прикрикнула Римма. — Он даже над стихами этими своими не работал, и над рассказами тоже! Как начинает получать хоть что-нибудь, так сразу — коньяк и бабы! Ах, творческая личность! И все вы шли у него на поводу! И родители, пока живы были, и ты тоже! И вот на тебе — получите результат!
— Что уж тут… — Роза закусила губу. Она понимала, что в жестоких и злых словах Риммы была доля правды. Для родителей Анатолий всегда был на первом месте, а она — на втором. Почему-то автоматически он считался самым талантливым и умным. И ему с рук сходило практически все.
— А где ж эта его шалава? — Римма злобно покосилась на дверь. — Сбежала небось?
— Она еще до ареста сбежала. За несколько дней до этого, — Роза горько вздохнула. — Как чувствовала. И не ругались они вроде. Просто так… взяла и ушла.
— Та ну, все понятно! Сучка, чего там! Сама небось на него донос капнула и знала, что за ним придут! — Римма уперлась руками в бока. — Правильно говорят: нет дурака больше, чем старый дурак!
И это тоже было правдой. Последней пассией Анатолия была медсестра моложе его почти на 15 лет. Хитрая и расчетливая девица приехала в Одессу из Татарбунар. Закончив медучилище, она жила в общежитии и работала в районной поликлинике. Именно там и подцепил ее брат.
Роза и сама знала, что Анатолий был страшным бабником, женщин у него было просто немеренное количество, но, несмотря на это, можно сказать, что он абсолютно ничего в них не понимал и не умел с ними обращаться.
Увидев впервые наглую мордочку этой ушлой деревенской медсестры, Роза едва не взвыла! Хитрость, алчность, подлость, точный расчет — все это горело алым пламенем в бегающих черных глазах. К тому же у девицы был абсолютно неразвитый мозг, и было понятно, что она никак не собиралась его развивать…
Но… Было такое «но», о которое разбивались все доводы — у нее были длинные черные волосы, стройная фигурка, как потом выяснилось, житейская хватка и полное отсутствие совести, что позволяло ей извлечь выгоду из любых обстоятельств. Так что девица быстро въехала в их квартиру и стала жить с Анатолием. Несколько раз она вела себя так нагло, что Розе приходилось ставить ее на место. При этом Анатолий всегда принимал сторону девицы, поэтому между братом и сестрой все чаще и чаще возникали жестокие ссоры, доводящие Розу просто до исступления.
Она в лицо называла эту медсестру деревенской босячкой и хитрой прошмандовкой. Собственно, так оно и было на самом деле… В ответ девица подстрекала Анатолия к тому, чтобы тот выкинул сестру из квартиры, называла ее чокнутой старой девой и убеждала его в том, что она мешает им жить… В общем, битва не затихала.
— Разумеется, вам пришлось по долгу службы, — вздохнул он.
— Почему вы выбрали такую странную тему, как Моисей? Мало того, что вы пытались написать роман о библейском пророке, так вы еще пытались разжечь в нем межнациональную рознь и сионизм. Что это — фарс, пародия?
— Моисей — просто символ. Символ спасения из рабства, — пожал плечами Нун.
— Или трусости? Бежать, вместо того, чтобы вступить в бой?
— Я не знаю. Я вообще не задумывался о том, почему начал писать этот роман. Он просто пришел ко мне — и все. Моисей — это прежде всего человек, который очень долгое время жил чужой жизнью. И решение, которое он попытался принять, далось ему нелегко. Я хотел написать в первую очередь об этом.
— То есть о человеке, который был врагом своей страны?
— Он не был врагом. Моисей хотел спасти свой народ.
— Бегством? То есть вы прямо решили написать в этом своем романе, что всем евреям надо сбежать? Предать свою страну?
— Я не писал этого. Жаль, что вы все воспринимаете так неправильно. Я попытался написать не о предательстве, а о спасении. Знаете, иногда, чтобы спасти, необходимо отступить.
— Вы достаточно опасный человек. Вот уже долгое время я беседую с вами и сделал один очень интересный вывод. У вас психология врага.
— Это неправда. Я люблю свою страну. Я никогда не был врагом.
— Маскировка, — следователь иронично улыбнулся, — знаете, в нашем разговоре сегодня вы даже преувеличили все мои ожидания. Вы ступили на очень зыбкую почву. Отрицая все и вся, вы никогда не добьетесь того просветления, которым вы сможете принести пользу своему обществу, написать что-то стоящее. Вы всегда будете завистливым отщепенцем, который призывает только бежать.
— Не бежать, а сохранить себя. Это разные вещи. Сохранить себя там, где это сделать тебе не дадут. Где предпочтительнее тебя разрушить. А жизнь — ничего не стоит.
— Вот поэтому я и пригласил вас для беседы. Хотел услышать от вас правду, узнать вас.
— Зачем? — Нун устал. — Я никогда ничего не скрывал. Зачем же сразу так — узнать?
— Врагов надо знать по имени. И по убеждениям.
— И как? — усмехнулся он даже через усталость. — Узнали? Знаете уже имя врага?
Глава 7
— И долго ты сидишь тут в темноте, как сова? — Римма щелкнула выключателем, и ослепительный свет люстры залил комнату. Он причинил глазам резкую боль — так, что пришлось прикрыть их рукой.
В окне было уже темно, но Роза не заметила это. Бросив беглый взгляд на листок бумаги, лежащий перед ней на столе, она с ужасом убедилась, что он абсолютно чистый.
Сколько часов она просидела так, за столом, уставясь в пустоту? Она не могла это сказать. Время словно превратилось в колючую проволоку. И каждая секунда ранила ее и причиняла боль.
Роза помнила, что села к столу в обед. Только в полдень она проснулась, с трудом разлепив опухшие веки. Всю ночь она проходила по квартире, показавшейся ей огромной, как заколдованный замок или темница с наглухо забитыми дверями.
Роза так и не смогла заставить себя прилечь. Она все ходила и ходила по этой разом опустевшей квартире, не зная, рыдать от отчаяния или смеяться во весь голос. И эти переходы от безумного отчаяния к слепящей надежде были страшными.
Несколько раз она хотела умереть, но потом прогоняла эту мысль невероятным усилием воли. Если она умрет, Толик не вернется. Никогда не вернется. Незачем будет возвращаться. Кто будет бороться за него, кроме нее?
А между тем всю свою сознательную жизнь Роза всегда считала, что не особенно любит своего старшего брата. Нелюдимый, вечно непонятный Анатолий казался ей странным. Он был замкнутым и тихим, и несмотря на их кровное родство, Роза никогда не могла угадать, о чем он думает. А главное, какие поступки способен совершить и что сделать в ближайшие 10 минут. Он был из тех людей, кто способен выйти за хлебом в тапочках, а через неделю прислать письмо из города за десять тысяч километров от Одессы.
Непредсказуемость Анатолия, его жизнь, его друзья и бесконечные любовные увлечения страшно действовали ей на нервы. Роза не понимала его и не хотела понять. Часто они ссорились, и ссорились жестоко. Роза кричала на брата, сыпала бранными словами и ругательствами, как дешевая базарная торговка. Анатолий же платил ей тем, что говорил в ответ тихие, но очень обидные слова. Таких ссор было множество, и после каждой Роза чувствовала страшное опустошение. Она ненавидела скандалы и ссоры. Но не ссориться с братом, которого не понимала, уже не могла.
Однако именно Анатолий поддержал ее тогда, когда Роза больше всего нуждалась в помощи. И после смерти родителей, и когда в ее жизни случилась настоящая беда — может быть, самая ужасная из всех. И в любой момент, чуть происходила какая-то неприятность, Анатолий всегда был рядом. Ее единственный по-настоящему верный друг, который никогда не предаст. Роза понимала это, даже несмотря на их ссоры. Но именно арест брата открыл ей глаза.
Это стало для нее страшной, реальной катастрофой, просто выбило ее из колеи. Совершенно потерянная, опустошенная и дико растерянная, Роза ходила по огромным комнатам вмиг опустевшей трехкомнатной квартиры и нигде не могла найти себе места.
Страшен был не обыск, который произвели везде, и в ее комнате тоже. Разбросанные вещи все еще валялись в полном хаосе по всей квартире, и Роза не могла найти в себе силы, чтобы их собрать. Страшно было осознание того, что в ближайшее время Анатолий не вернется домой, не войдет в эту дверь, и в квартире останется страшная пустота, не заполняемая ничем, и плотная, как смертельно засасывающее болото.
Роза плакала, ходила по комнатам, смеялась над своими слезами и вновь плакала, а потом, чувствуя, что сходит с ума, пыталась кричать в эту безответную пустоту и не понимала, почему она только шевелит искусанными губами в припадке отчаяния, от которого страшно хочется умереть. Но умирать — нельзя.
Только под утро, когда комнату посеребрили первые, сизые лучи рассвета, она уговорила себя лечь на диван, прикрыть глаза, и погрузиться в легкое забытье. Конечно, это был не сон. Но все же лучше, чем то безумное марево горя и неизвестности, которое парализовало ее мозг.
К обеду, встав, немного успокоившись и умывшись холодной водой, Роза села к столу и положила перед собой листок бумаги. У нее было твердое намерение составить список тех, кто может прийти ей на помощь. Не спасти Анатолия — о таком думать было очень страшно, такая надежда могла убить, — а просто помочь.
Так она и просидела до вечера, до самой темноты — до тех пор, пока приход Риммы не вернул ее к жизни.
Римма была единственной подругой и единственным человеком, не побоявшимся войти в ее зачумленный дом. Когда КГБ производило арест, слухи об этом каким-то странным образом распространились прямо со скоростью света. И на двери квартиры появлялся невидимый, никем не начертанный, но очень различимый для всех знак. Такой знак наверняка ставили на дверях в средние века — на жилищах тех, кто болел бубонной чумой и к кому нельзя было приближаться даже под страхом смерти.
Роза знала, что после ареста Анатолия будет именно так. Она видела, как происходило со знакомыми, чьи родственники исчезали однажды в неизвестном направлении. Как избегали говорить о таких людях, как старательно отводили глаза. И теперь было ясно, что и с ней будет то же самое. Хорошо еще, если не выгонят с работы. Могут уволить. Может быть все что угодно. Конечно, негласно, неофициально, но может.
Поэтому приход Риммы был не просто глотком свежего воздуха и возвращения к жизни, он был подвигом. И от благодарности у Розы даже показались на глазах слезы.
— Сколько ты так сидишь? — Римма вихрем пролетела по комнате, по своему обыкновению трогая и переставляя различные предметы. — Ты убирать в комнатах собираешься после обыска?
— Я… не знаю, — голос Розы звучал тихо, у нее совершенно не было сил.
— Ты что-то ела сегодня? — Рима остановилась, нахмурилась.
— Я не помню.
— Ясно. А ну вставай! Вставай, кому говорю! Идем!
Римма почти насильно отвела ее на кухню. Безучастно Роза следила за тем, как бешеная энергия Риммы заставляет ее носиться по кухне, готовя еду.
На сковородке зашипела яичница, закипел чайник. На столе появились бутерброды с любительской колбасой. Но Роза не могла смотреть на них, тошнило при одном только виде… Безуспешно Римма пыталась уговорить ее проглотить хоть кусочек.
Римма метнулась в комнату Анатолия — за коньяком, запасы которого всегда были у него в избытке. И почти насильно влила в Розу рюмку. Та закашлялась.
— Если ты себя угробишь, твоему братцу никто не поможет! Ты меня слышишь? Никто!
И тут Роза заплакала, закрыв лицо руками. Римма, вздохнув, сама глотнула коньяк.
Они подружились еще в школе. Римма была самой красивой девочкой в классе, но почему-то в подруги она выбрала тихую, невзрачную Розу.
Окончив школу, Римма уехала в Москву, где поступила в театральное училище. К сожалению, ее актерская карьера сложилась не очень удачно. Отчасти виной была ее слишком бурная личная жизнь. На первом курсе училища она выскочила замуж за однокурсника, прожила с ним два месяца и развелась, затем, уже на последнем курсе, вышла замуж за подающего надежды режиссера.
Режиссера направили работать в Омск, Римма поехала с ним. Но скучная жизнь провинциальной актрисы страшно действовала ей на нервы. К тому же она была коренной одесситкой и, как истинная южанка, страшно мерзла в северном городе. Плюс… режиссер стал пить.
В общем, через год Римма его бросила, оформила развод и вернулась в Москву. Там она вышла за звукорежиссера с центрального радио, но ровно через полгода он, возвращаясь с какой-то вечеринки, попал под машину. После его смерти родственники режиссера вышвырнули Римму из его московской квартиры… Найти работу в Москве не удалось, и ей пришлось возвращаться в Одессу.
Там она вышла замуж в четвертый раз — за директора мясокомбината. И устроилась актрисой в русский драматический театр.
Но очень скоро Римме приелась ее богатая жизнь, существование с тупым заводчиком оказалось невыносимым. И когда он застукал ее в постели с молодым актером, естественно, последовал развод.
Надо отдать должное — четвертый муж поступил с ней лучше остальных. Правдами или неправдами, но выбил для Риммы две комнаты в коммунальной квартире на бывшей Тираспольской улице — ныне 1905 года. И для нее началась вольная жизнь.
Привыкнув к богатству заводчика, Римма быстро влезла в долги. Впрочем, с финансами она никогда не умела обращаться. Римма привыкла к роскошной жизни, привыкла холить и лелеять свою красоту, потому и не могла отказаться от контрабандной косметики и дорогих импортных шмоток. Все ее деньги уходили туда.
Впрочем, несмотря на все жизненные перипетии, Римма оставалась все такой же просто невероятной красавицей, однако многочисленные любовники не могла погасить ее долги.
Впрочем, она не особо переживала по этому поводу — привыкнув жить от ломбарда к ломбарду, Римма все еще была полна оптимизма. Она была твердо уверена, что долги украшают настоящую женщину — в отличие от мужчин. А потому сорила одолженными деньгами направо и налево. Роза никогда не понимала такого ее отношения к жизни. Но без подруги жить не могла. Их дружба сохранилась на долгие годы. Они в свое время обменивались трогательными письмами. И Римма была единственным человеком, способным расшевелить ее в этот печальный момент.
— Так что ешь, — Римма решительно сунула Розе под нос бутерброд. — Иначе кто его вытащит?
— Я не уверена, что кто-то его сможет вытащить, — подчиняясь упорству подруги, Роза стала машинально жевать. — И я боюсь, как он там выживет. У него не характер бойца, ты же знаешь Толика. Он мечтатель, живет в своем мире. Он там не выживет.
— Знаю, чего уж… — Римма зло прищурилась. — А ведь все беды оттого, что вы его избаловали! Родители что: Ах Толик, ах особенный, ах пишет стихи! Ни одного дня в своей жизни не работал…
— Зря ты так… — попыталась встрять Роза.
— Молчи! — прикрикнула Римма. — Он даже над стихами этими своими не работал, и над рассказами тоже! Как начинает получать хоть что-нибудь, так сразу — коньяк и бабы! Ах, творческая личность! И все вы шли у него на поводу! И родители, пока живы были, и ты тоже! И вот на тебе — получите результат!
— Что уж тут… — Роза закусила губу. Она понимала, что в жестоких и злых словах Риммы была доля правды. Для родителей Анатолий всегда был на первом месте, а она — на втором. Почему-то автоматически он считался самым талантливым и умным. И ему с рук сходило практически все.
— А где ж эта его шалава? — Римма злобно покосилась на дверь. — Сбежала небось?
— Она еще до ареста сбежала. За несколько дней до этого, — Роза горько вздохнула. — Как чувствовала. И не ругались они вроде. Просто так… взяла и ушла.
— Та ну, все понятно! Сучка, чего там! Сама небось на него донос капнула и знала, что за ним придут! — Римма уперлась руками в бока. — Правильно говорят: нет дурака больше, чем старый дурак!
И это тоже было правдой. Последней пассией Анатолия была медсестра моложе его почти на 15 лет. Хитрая и расчетливая девица приехала в Одессу из Татарбунар. Закончив медучилище, она жила в общежитии и работала в районной поликлинике. Именно там и подцепил ее брат.
Роза и сама знала, что Анатолий был страшным бабником, женщин у него было просто немеренное количество, но, несмотря на это, можно сказать, что он абсолютно ничего в них не понимал и не умел с ними обращаться.
Увидев впервые наглую мордочку этой ушлой деревенской медсестры, Роза едва не взвыла! Хитрость, алчность, подлость, точный расчет — все это горело алым пламенем в бегающих черных глазах. К тому же у девицы был абсолютно неразвитый мозг, и было понятно, что она никак не собиралась его развивать…
Но… Было такое «но», о которое разбивались все доводы — у нее были длинные черные волосы, стройная фигурка, как потом выяснилось, житейская хватка и полное отсутствие совести, что позволяло ей извлечь выгоду из любых обстоятельств. Так что девица быстро въехала в их квартиру и стала жить с Анатолием. Несколько раз она вела себя так нагло, что Розе приходилось ставить ее на место. При этом Анатолий всегда принимал сторону девицы, поэтому между братом и сестрой все чаще и чаще возникали жестокие ссоры, доводящие Розу просто до исступления.
Она в лицо называла эту медсестру деревенской босячкой и хитрой прошмандовкой. Собственно, так оно и было на самом деле… В ответ девица подстрекала Анатолия к тому, чтобы тот выкинул сестру из квартиры, называла ее чокнутой старой девой и убеждала его в том, что она мешает им жить… В общем, битва не затихала.