– Ы-лю-чи! Ы-лю-чи!

– Хочешь, чтобы я выключил?

– М-м-м-м!

Линус неохотно взял пульт и выключил телевизор. В комнате стало тихо и темно. Линус сидел, зажав ладони между ногами, и слушал биение собственного сердца, шипящее дыхание отца, его мысли, которые, подобно статическому электричеству, погружали комнату в тревогу.

Может, мне дадут… попробовать.

Что же могло заставить столь непреклонного чувака, как Алекс, так благоговеть и чуть ли не биться головой об пол? Нечто, что ему дадут попробовать, нечто…

– И-ину…?

Папа, как мог, прохлюпал его имя, и Линус повернулся к нему.

– Что? Хочешь воды?

Папа помотал головой.

– Нет? А что ты хочешь?

– М-отри.

Линус скорчил недоверчивую гримасу и уставился на правое плечо отца.

– Если я правильно тебя понял, тут я ничем не могу помочь.

Папа забурчал и напрягся так, что губы задрожали:

– С-ш-мотри.

– Смотри?

– М-м-м!

– На что я должен смотреть?

– М-м-ме-е-е-ня-я.

– Смотреть на тебя?

– М-м-м-м-м!

Линус вздохнул, сглотнул и отвел взгляд. Он не знал, когда в последний раз смотрел в глаза отцу. Возможно, с тех пор прошли годы. Поначалу неосознанно, а потом сознательно он старался не заглядывать в эти колодцы, полные горя, которые грозили его утопить. Но сейчас все же заглянул и обнаружил там спокойное созерцание, встретиться с которым было совсем не так сложно.

Папино лицо было искажено застывшим страхом, но в центре этой маски ужаса сейчас покоились спокойные ясные глаза, и они смотрели на Линуса. Уголки губ отца слегка приподнялись, и он произнес:

– И-ину… И-ину.

В горле у Линуса встал ком, и он ответил:

– Что, папа?

Не отрывая глаз от Линуса, папа издал лишь длинное, полное наслаждения «М-м-м-м-м…».

Линус чуть не разрыдался, но этого он себе позволить не мог, поэтому попытался разобраться, что ему все это напоминает. Что-то, что произошло раньше или что он видел раньше.

Дарт Вейдер.

Вот оно. Когда Дарт Вейдер должен умереть, Люк Скайуокер снимает с него шлем и маску и впервые видит лицо своего отца. Дыхательный аппарат, который закрывает его рот, жесткое, потрепанное лицо и доброжелательные ясные глаза. Линусу удалось убедить себя, что его тронуло именно сходство с этой сценой, и таким образом сдержать слезы. Папа направил взгляд в сторону комода. «М-м-м-м-м-та».

Линус посмотрел туда, и, кажется, понял, что отец просит принести. На комоде стояли фотографии в рамках. Линус в разные годы, свадебное фото родителей и несколько других. Посередине – самая большая фотография, сделанная в день, когда папа выиграл заезд, а Линус и Бетти наблюдали за его победой с трибуны. В центре папа в костюме наездника обнимает Бетти и восьмилетнего Линуса. Они стоят, прижавшись друг к другу, и сияют от счастья в лучах солнца. Счастливая сплоченная семья.

Ком в горле у Линуса увеличивался в размерах. Он больше не мог сидеть здесь с отцом и смотреть на эту фотографию, ведь тогда все развалится, поэтому он сглотнул слюну, чтобы избавиться от кома, поднялся и сказал:

– У меня дела. В другой раз.

Он погладил папу по руке. Затем вспомнил и погладил по голове. Папа продолжал смотреть на него тем же чистым взглядом. Линус покосился на подушки на диване.

Две минуты, и все будет кончено.

Ни разу за шесть лет он так не хотел, чтобы отец жил. Ни разу за шесть лет он не был так близок к тому, чтобы его убить. Он ушел к себе в комнату и запер дверь.






Томми




1




У Томми была привычка, от которой он, несмотря на тридцать лет в журналистике, никак не мог избавиться. Как только печатали его текст, он покупал газету, чтобы посмотреть, как материал выглядит на бумаге. Когда он однажды чисто теоретически обсуждал это с коллегами, все в один голос заявили, что никогда не вспоминают о своих текстах после сдачи в печать. Одно из двух: или Томми необычайно эгоцентричен, или они врут.

Мрачный октябрьский день. Пышная разноветная осенняя листва опала, и, когда Томми с Хагге на поводке пошел за газетой, воздух пронизывала сырость. Хагге выбрался из депрессии и время от времени отходил от ноги Томми, чтобы обнюхать столбы и распределительные щиты. Томми всегда казалось, что Хагге делает свои собачьи дела с отсутствующим видом, скорее из чувства долга, нежели желания, словно поддерживает видимость и выполняет порученную ему работу. Да, да, столб. Понюхать, пописать. Да, да.

Единственными, кто знал секрет Томми, были две женщины, посменно работающие в киоске. Открыв дверь, Томми увидел, что сегодня там, к счастью, Карин, менее задиристая. Томми вошел, она улыбнулась ему и вышла из-за прилавка.

– Привет, Томми, привет, Хагге.

Она присела на корточки, Хагге потрусил вперед и облизал ей руку. Бросил взгляд на Томми, как бы говоря: смотри, вот что от меня ожидается. Карин погладила его по голове и сказала:

– Я читала. Страх какой.

Томми взял экземпляр «Стокхольмснютт» и улыбнулся, увидев, что Уве поместил его статью на первой полосе. Полстраницы здесь и дальше страницы «четыре» и «пять». Улыбка застыла на лице Томми, когда он прочитал, что придумал автор заголовка. «КРИМИНАЛЬНЫЙ АНГЕЛ СМЕРТИ». Видимо, это дело рук Буссе, который питал излишнюю слабость к ассонансам и слову «смерть».

Но сверстано красиво, текст проиллюстрирован: география самоубийств и фотография… остатки улыбки исчезли с лица Томми, когда за накрытым телом, которое помещали в карету скорой помощи, он узнал дом Ханса-Оке.

– Да, – сказал Томми. – Ужасно страшно.

Ханс-Оке упоминался в тексте, но, поскольку Томми читал его прощальное письмо, он написал, что смерть Ханса-Оке, вероятно, не связана с волной самоубийств. Похоже, Буссе придерживался другого мнения.

– Ты знаешь больше, чем написал? – спросила Карин.

– О чем?

– Об этом… Экисе.

Текст Томми по большей части был пережевыванием старых фактов. Что по-настоящему нового он мог бы добавить: с одной стороны, то, что причиной самоубийств стали разговоры жертв с одним или несколькими собеседниками, а также самое важное: имя. Экис. Даже если не знать, что оно означает «Х», звучит все равно зловеще.

– Да, – сказал Томми. – Пожалуй, знаю.

– Можешь рассказать?

– Тогда потом придется тебя убить.

Томми был почти уверен, что груз кокаина имеет отношение к этой истории, но чтобы писать об этом, недоставало информации. Он встретится с Мехди после обеда – хотел дождаться, когда сдаст статью в печать и продемонстрирует, что снова в деле. Поэтому было приятно, что материал поместили на первую полосу. Карин как будто прочитала его мысли, улыбнулась последней реплике и сказала:

– Надо бы сделать что-то с подписью под материалом. Как у того Мехди.

Томми пролистал и нашел текст Мехди, да и самого Мехди: одетый в черную футболку, он играл бицепсами на фотографии в два раза больше, чем фотография Томми, но красный пиджак и халтура в фотошопе, к сожалению, превращали его в потрепанного директора цирка.

– Придет время, и ты тоже состаришься, Карин, – сказал Томми и положил на прилавок газету и вафлю в шоколаде.





2




Томми медленно шел домой. Когда-то он был центром внимания в «Кафе Опера» и направо и налево угощал всех шампанским «Боланже» после какой-нибудь особенно удачной работенки, книги, рецензии или программы на телевидении. Теперь он отмечал успех вафлей в шоколаде, которую жевал по дороге домой. В каком-то смысле этот вариант ему нравился больше, и, если уж на то пошло, Хагге тоже мог участвовать в празднестве. Среди нетипичных для пса качеств у Хагге было и пристрастие к шоколаду, особенно вафлям в шоколаде. Последний кусочек предназначался ему.

На полпути домой телефон Томми издал звук, который он не узнал, – словно капля упала в эхо-камеру. Иконка «Снэпчата» показывала, что пришло сообщение. Он сел на крышку ящика с песком и нажал на маленькое привидение.

Увиденное настолько выбило его из колеи, что он чуть не забыл сделать скриншот. Изображение доступно лишь пять секунд, после чего исчезает навсегда, если не успеть нажать на нужные кнопки. Томми сделал глубокий вдох и достал скриншот из архива.

На фотографии Ханс-Оке сидел в своей постели с пластиковым пакетом на голове. Сидел. Еще живой. В окне за ним было темно, то есть снимок, вероятно, сделан вечером. Через минуту или две он задохнется, упадет и примет позу, в которой Томми его нашел. Экис прочел его статью и хочет исправить фактическую ошибку. Ханс-Оке, конечно, один из них.

Минуточку…