Они уже проехали Ратушу по пути к штаб-квартире полиции, а никто по-прежнему не вымолвил ни слова. Она помотала головой. Что это такое? Демонстрация власти? Или обычный мужской прием подавления воли?
Эрик наконец не выдержал и повернулся. Линн с удивлением посмотрела на его улыбающуюся физиономию.
– Извини за вопрос. Просто любопытно. Почему такой человек, которого осудили за подслушивание и создание помех полиции, вдруг соглашается нам помогать? Тебя обратили в тюрьме в новую веру или что?
Он не ждал ответа.
– Или просто стало скучно и захотелось обратно, к приключениям подросткового возраста? Правда, уже на другой, на нашей, так сказать, стороне баррикад?
Линн не отрываясь смотрела на него. Ее серо-голубые глаза потемнели и почти слились с чернотой зрачков, став угрожающими. И ответ прозвучал не слишком сердечно.
– Наше сотрудничество может оказаться весьма непродолжительным. Особенно если мне придется сотрудничать с кем-то, кто вполне подходит под шаблонное мнение о полицейских: глупые шутки, непродуманные утверждения и обобщения. «Слова летят, мысль остается тут»[24].
«М-да, день будет длинным и трудным», – подумал Рикард. Ему пришлось вмешаться и прервать словесную перепалку между Эриком и Линн. Тон становился тем враждебнее, чем ближе они подъезжали к Управлению полиции. Когда Эрик назвал ее «избалованным демонстрантом-профессионалом», она ответила обвинением полиции в том, что они вели себя точно так же, как в Одалене в 1931 году[25] и когда пару лет назад направляли лошадей на беззащитных демонстрантов, протестовавших во время выступления на площади «Партии шведов»[26].
Приехали. Рикард въехал в подземный гараж и поставил машину. Пора было начинать работать.
Когда Эрик шел за ними в лифт из гаража, он начал понимать, что вел себя не слишком дипломатично. Наверняка даже слишком грубо. Но он не мог молчать и безропотно соглашаться сотрудничать с человеком, осужденным за преступление против безопасности страны, какие бы гарантии ни давала его начальница.
На самом деле его скорее развлекало ее внезапное участие в расследовании. Ни он, ни Рикард не участвовали в разгоне демонстраций в Салеме, поэтому его лично это не касалось, хотя он и был доволен тем, что такие манифестации «подлинных шведов» и их столкновения с противниками национализма, кажется, прекратились.
Преступление, за которое осудили Линн, «подслушивание», казалось абстрактным и стояло крайне далеко от определения терроризма. Он знал, что Союз юристов критиковал многие из приговоров, которые после беспорядков в Гетеборге в 2001 году[27] использовались в качестве прецедентов, поскольку наказания были не пропорциональны преступлениям. И в случае Линн так, несомненно, и было. Подслушивать радиопереговоры полицейских и ориентировать протестующих против правоэкстремистских митингов – разве за это следовало дать три года тюрьмы? Даже если ее и освободили условно до истечения срока. Ясное дело, что она недолюбливает полицию. А теперь они вдруг должны сотрудничать. «Флаг в руки, и вперед», – подумал он.
Глава 11
Линн шла за Эриком и Рикардом по душным коридорам, которые прямо-таки источали аромат бюрократии: сочетание пыли, застоявшегося воздуха и трудноопределимого оттенка желто-коричневой краски на стенах. Вдоль коридоров монотонно тянулись ряды комнат с одинаковыми интерьерами. Кое-где на письменном столе можно было заметить фото членов семьи, но чаще не было и их. Ничего личного. Только папки с делами да картонные коробки с вещественными доказательствами по текущим расследованиям. Мелющие жернова правосудия[28]. Преступность, которая постоянно повторялась, в худшем случае росла и модифицировалась, захватывая ранее неизвестные области: криминальные мотоклубы, ассирийская мафия, мошенничество в интернете или еще какой-нибудь новый синтетический наркотик.
Разница с ее собственным миром была колоссальной. Она находилась очень далеко от того ощущения свободы, которое ей давала езда на доске, когда она парила над асфальтом, и еще дальше от анархической и насыщенной фантазиями атмосферы ателье на острове Лонгхольмен. Вместо этого чувства свободы и полета она испытывала клаустрофобию. И не потому, что в доме полиции было тесно, а потому, что Линн не могла стряхнуть с себя ощущение, что она сама себя загнала в угол, из которого нет выхода. Кроме всего прочего, эти коридоры были ужасно похожи на те, по которым ей пришлось ходить два года и два месяца, когда она сидела в Хинсеберге[29].
Ей было не по себе. Правильно ли она поступила? С одной стороны, трудно себе представить более отвратительное преступление, чем убийство молодой женщины. И понятно, что она, Линн, хочет помочь близкому другу и родственнице, своей тете, маминой сестре. Но с другой стороны, эта ее тетя, Луиса, работала в полиции. Той самой полиции, которая стреляла в демонстрантов в Гетеборге, избивала до бессознательного состояния девушек возле порномагазинов и чьи служащие в некоторых случаях не только оправдывали правых экстремистов, но, как можно было подозревать, и сами симпатизировали подобным идеям.
Когда она выходила из ворот тюрьмы Хинсеберг, ей и в голову не могло бы прийти, что она будет сотрудничать с ними, с полицией. Легко было себе представить, как удивились и возмутились бы ее товарищи, если бы увидели ее сейчас. Даже те, кого она хорошо знала и с кем все еще встречалась, не нашли бы оправдания ее поразительной наивности. А другие, самые догматичные и негибкие, с кем она давно порвала всякие контакты, они бы просто решили, что она стала предательницей и «продалась врагам». И вот теперь она становится частью той самой системы, которой она сопротивлялась всю свою жизнь. И ей за это будут еще и платить.
Она смотрела в спины идущих впереди полицейских, о которых она толком ничего не знала, и вошла вслед за ними в кабинет Луисы.
Луиса ей весело кивнула. В комнате сидели еще несколько человек.
– Привет, хорошо, что ты смогла приехать так быстро. Я собрала тех, кто связан с расследованием, чтобы всех познакомить. Мы не так уж часто привлекаем к работе… э-э-э… консультантов.
Линн сдержанно кивнула присутствующим, соглашаясь с кратким описанием самой себя, как ее описала им Луиса. Линн обвела взглядом сидящих за столом. Мария, эксперт-криминалист, примерно лет тридцати. Красивая. Судя по виду, умница. Юнгберг показался ей приятным. Последний, Стен Хофман, мужчина в форме, старше других, видимо, шеф. Но начальник не Луисы, а группы профилирования преступников. Будто из американского детективного фильма.
– Больше всего ты будешь связана с Рикардом и Эриком. Я буду заниматься со Стеном профилированием убийцы. Каждый занимается своим делом и своим участком работы.
Она кивнула в сторону Стена, посмотрела на остальных.
– Учитывая характер убийства, есть риск, что преступник может совершить еще несколько убийств такого же типа. Поэтому нужно работать быстро.
Она посмотрела на Линн, колеблясь.
– Все тут присутствующие согласны с тем, что тебе надо знать только самое основное в расследовании: молодая женщина, Анна, которая заявлена пропавшей, была убита в субботу в своей квартире на Седермальме. И нашим лучшим следом, вероятно, окажется именно компьютер, которым тебе предстоит заняться.
Эрик молча шел по коридору рядом с Рикардом и Линн. Головная боль наконец-то отпустила. Он подозревал, что Рикард идет и составляет в уме схему действий на оставшуюся часть рабочего дня. Сам он удивлялся тому, что ему не удается засунуть Линн ни на одну из полочек своей личной системы классификации людей. Обычно он без труда и быстро составлял представление о людях. Очень важное качество в его профессии. Иногда даже решающее. Особенно когда нужно было быстро принимать решение на не слишком ясных основаниях. Но с Линн это не получалось. Да, аргументы, которые она приводила, были типичны для левых активистов. Но в остальном никаких привычных атрибутов, с которыми ассоциируются люди, выходящие на улицы, чтобы протестовать. Волосы. Платье. Ничто не совпадало с типичным образом сторонницы ультралевых.
Рикард покосился на Линн. Он успел переброситься с ней всего несколькими фразами, но уже пришел к выводу, что она производит приятное впечатление. Ему приходилось встречаться с людьми из так называемого «черного блока», то есть протестантов, которые носят черную одежду, шарфы, маски, темные очки и прочее, чтобы скрыть лицо. Они были по-настоящему неприятными. Именно такие могли участвовать в беспорядках, спровоцированных футбольными болельщиками, или учинить самосуд, но Линн была совершенно не такой, как они.
Сам он не слишком интересовался политикой, разве что только в некоторых, важных, как он считал, вопросах. Но он всегда считал шведских правых экстремистов намного более серьезной угрозой для безопасности страны, чем их противники левые. В особенности это касалось сотрудничества правых с организованной преступностью. И по работе ему приходилось расследовать намного больше преступлений с применением насилия, связанных с нацистами и ультраправыми экстремистами, чем с активистами на левом фланге.
Что касается Линн, то он полагался на рассудительность Луисы. Раз она ручалась за ее личность и компетентность, то для него этого было достаточно.
Повисшая тишина начинала тяготить. Эрик повернулся к Линн. Может быть, он был чересчур жестким с ней. Захотелось это исправить.
– Ты, значит, занимаешься исследовательской работой в КТИ. И что там делают?
Линн не стала отвечать, что это слишком сложно для его понимания, ведь этим вопросом он как бы протягивает ей руку дружбы.
– Это не так-то просто объяснить. Таблицы логарифмов. Шифры. Компьютерное программирование. Совсем не так интересно, как то, чем вы занимаетесь. Больше подсчеты, цифры.
Он улыбнулся и положил руку ей на плечо:
– Хорошо, что ты решила нам помочь. Несмотря ни на что.
Она посмотрела на него вопросительно. Что он хочет сказать? Намекает на ее сотрудничество с антифашистскими активистами?
– Мы можем отвезти тебя домой, когда тебе дадут компьютер, чтоб ты могла сразу начать с ним работать. Рикард все равно подбросит меня до университета. Ты живешь на Седере, да?
Она кивнула:
– Станция метро «Хурнстулль» подойдет. Дальше я поеду на своей доске.
Забрав компьютер в техническом отделе двумя этажами ниже, они сели в лифт, чтобы попасть в гараж. Линн сидела на заднем сиденье. Порывшись в рюкзаке, она выудила оттуда большой iPad последней модели и начала что-то нажимать.
«Вот тебе и анархический протест против материализма с вещизмом», – подумал Эрик.
– Что ты думаешь о шансах справиться с паролем?
Она слегка улыбнулась:
– Учитывая, что последние шесть лет я только тем и занималась, что программированием и шифрами, то шансы у меня довольно приличные.
«У нее, по крайней мере, все в порядке с самооценкой», – подумал Рикард. А Эрик повернулся к ней и добавил:
– Хорошо. Чем быстрее ты начнешь с этим компом «беседовать», тем лучше.
Рикард выехал из подземного гаража и свернул налево. Несмотря на хмурящееся небо, предвещавшее дождь, на зеленой травке в парке Роламбсховспаркен было полно народа. Он отметил, что Линн следит за скейтбордистами, собравшимися прокатиться.
Они выехали на мост Вестербрун и молча проехали мимо самой красивой панорамы Стокгольма. Но не это занимало мысли Линн. Это стало ясно, когда она нарушила тишину:
– Могу я задать три вопроса?
Никто не ответил. Она продолжила:
– Есть ли у вас подозреваемый? Намекнул ли человек, заявивший об исчезновении Анны, что ей кто-то угрожал? Сталкивались ли вы с подобными типами убийства раньше?
Оба, и Эрик, и Рикард, с удивлением посмотрели на нее в зеркало заднего вида. Кто там у них сидит на заднем сиденье? Анархистка, мечтающая стать следователем? Рикард еще не успел ответить, как Эрик произнес довольно жестким тоном:
– Этого мы, черт побери, не можем тебе сказать. – Он сразу пожалел о своем резком тоне и попытался как-то смягчить впечатление: – Расследование же только началось, мы не имеем права ничего разглашать. Ты же слышала, что сказала Луиса. Только базовые факты, не больше.
Он покосился на Линн, которая, как ребенок, надув от обиды губы, смотрела в окно.
Рикард свернул с улицы Лонгхольмсгатан и подъехал поближе к метро «Хурнстулль», чтобы выпустить ее.
– Тогда созвонимся, после того как ты разберешься с компьютером.
Линн коротко кивнула и быстро вышла из полицейской машины. Ей хотелось на свежий воздух. И на доску. На душе было тяжело. Не только потому, что речь шла об убийстве. Но еще и потому, что она проявила интерес к ходу расследования, а получила по носу от того, с кем совсем не просила сотрудничать. Впрочем, хоть она и согласилась помогать, ей совсем не обязательно проводить с ними много времени. Рикард вполне приличный, да и Эрик сделал попытку показать себя с лучшей стороны. У него есть хоть какие-то взгляды. Это уже хорошо. Даже лучше, чем люди, у которых вообще нет никаких взглядов ни на что. И пока что они не проявили себя неонацистами. Но даже если оба они кажутся вполне нормальными – для полицейских, – это не значит, что они обязаны стать друзьями на всю жизнь. Она согласилась только потому, что ее попросила тетя. А не для того, чтобы заводить друзей со взглядами, которые ей не близки.
Рикард и Эрик смотрели ей вслед, когда она сделала широкий разворот на доске и скрылась за углом. А они поехали дальше, направляясь в сторону университета.
Глава 12
Линн была довольна. Гораздо приятнее катиться на доске через район Танто, чем ехать на метро от станции «Хурнстулль» до станции «Цинкенсдамм», хотя путь и шел вверх всю дорогу до ее дома. Она предпочитала парить над асфальтом, чем вдыхать асбест под землей.
Да и в мыслях надо бы навести порядок.
Этот день стал поворотным в ее жизни. Ни в какой самой необузданной фантазии она не могла предвидеть ничего подобного.
Теперь она не только работает в стокгольмской полиции как фрилансер, что само по себе уже оксюморон. Мало того, ей поручено влезть в компьютер как хакеру, чтобы помочь полиции в охоте за убийцей женщины. Все это, мягко говоря, находится довольно далеко от того, что обычно занимало ее будни, – как от тестирования компьютерных программ, так и от преподавания сонным студентам в Королевском техническом институте. Даже если очень напрячься, невозможно было утверждать, что сотрудничество с полицией напоминало о тех задачах, которые она выполняла для антифашистов. Разве что только в том смысле – это если принять ее собственное определение, – что в обоих случаях она охотилась за преступниками.
Тем не менее ей пришлось признаться самой себе, что ее предубеждение и подозрительность по отношению к полиции слегка поколебались. Невозможно было закрывать глаза на то, что и Рикард, и Эрик производили впечатление нормальных, даже хороших людей. Особенно Рикард. Он обладал спокойствием, которое вызывало доверие, и она сумела это оценить. С другой стороны, она не собиралась подчиняться им во всем. Она сделает то, что обещала. Ни больше ни меньше. Ни в каких новых друзьях она не нуждалась.
Она осмотрелась в своей тесной однокомнатной квартире, контракт на которую ей помог получить КТИ. До этого она годами снимала жилье из вторых рук. В объявлении на сдачу комнаты в аренду ее описали бы как хорошо спланированную. На самом деле квартирка была крошечной и была похожа на классическую студенческую комнату. Что в общем-то совпадало с ее представлением о самой себе. Конечно, аспирантскую должность вполне можно было бы считать в какой-то степени работой. Но эта работа была очень близка тем исследованиям, которые она начала еще студенткой. А помимо этого, она вела примерно такой же образ жизни, как и большинство студентов, которым она преподавала, хотя они были намного моложе: никакой обязанности приходить в 9:00 и уходить в 17:00, никакого постоянного мужчины-сожителя и никаких детей. Она ценила свободу в той жизни, которую вела. Она была сама себе начальником – это было сознательным выбором, совпадавшим с ее взглядами на жизнь. Эти взгляды мало изменились после подросткового возраста. Но теперь она сидела за обшарпанным кухонным столом с компьютером Анны и собственным ноутбуком перед собой. И с задачей, поставленной полицией. Она выпила глоток чая из корней солодки и сформулировала задание самой себе: сделать все, чтобы с другими женщинами не случилось того, что произошло с Анной.
Эрик наконец не выдержал и повернулся. Линн с удивлением посмотрела на его улыбающуюся физиономию.
– Извини за вопрос. Просто любопытно. Почему такой человек, которого осудили за подслушивание и создание помех полиции, вдруг соглашается нам помогать? Тебя обратили в тюрьме в новую веру или что?
Он не ждал ответа.
– Или просто стало скучно и захотелось обратно, к приключениям подросткового возраста? Правда, уже на другой, на нашей, так сказать, стороне баррикад?
Линн не отрываясь смотрела на него. Ее серо-голубые глаза потемнели и почти слились с чернотой зрачков, став угрожающими. И ответ прозвучал не слишком сердечно.
– Наше сотрудничество может оказаться весьма непродолжительным. Особенно если мне придется сотрудничать с кем-то, кто вполне подходит под шаблонное мнение о полицейских: глупые шутки, непродуманные утверждения и обобщения. «Слова летят, мысль остается тут»[24].
«М-да, день будет длинным и трудным», – подумал Рикард. Ему пришлось вмешаться и прервать словесную перепалку между Эриком и Линн. Тон становился тем враждебнее, чем ближе они подъезжали к Управлению полиции. Когда Эрик назвал ее «избалованным демонстрантом-профессионалом», она ответила обвинением полиции в том, что они вели себя точно так же, как в Одалене в 1931 году[25] и когда пару лет назад направляли лошадей на беззащитных демонстрантов, протестовавших во время выступления на площади «Партии шведов»[26].
Приехали. Рикард въехал в подземный гараж и поставил машину. Пора было начинать работать.
Когда Эрик шел за ними в лифт из гаража, он начал понимать, что вел себя не слишком дипломатично. Наверняка даже слишком грубо. Но он не мог молчать и безропотно соглашаться сотрудничать с человеком, осужденным за преступление против безопасности страны, какие бы гарантии ни давала его начальница.
На самом деле его скорее развлекало ее внезапное участие в расследовании. Ни он, ни Рикард не участвовали в разгоне демонстраций в Салеме, поэтому его лично это не касалось, хотя он и был доволен тем, что такие манифестации «подлинных шведов» и их столкновения с противниками национализма, кажется, прекратились.
Преступление, за которое осудили Линн, «подслушивание», казалось абстрактным и стояло крайне далеко от определения терроризма. Он знал, что Союз юристов критиковал многие из приговоров, которые после беспорядков в Гетеборге в 2001 году[27] использовались в качестве прецедентов, поскольку наказания были не пропорциональны преступлениям. И в случае Линн так, несомненно, и было. Подслушивать радиопереговоры полицейских и ориентировать протестующих против правоэкстремистских митингов – разве за это следовало дать три года тюрьмы? Даже если ее и освободили условно до истечения срока. Ясное дело, что она недолюбливает полицию. А теперь они вдруг должны сотрудничать. «Флаг в руки, и вперед», – подумал он.
Глава 11
Линн шла за Эриком и Рикардом по душным коридорам, которые прямо-таки источали аромат бюрократии: сочетание пыли, застоявшегося воздуха и трудноопределимого оттенка желто-коричневой краски на стенах. Вдоль коридоров монотонно тянулись ряды комнат с одинаковыми интерьерами. Кое-где на письменном столе можно было заметить фото членов семьи, но чаще не было и их. Ничего личного. Только папки с делами да картонные коробки с вещественными доказательствами по текущим расследованиям. Мелющие жернова правосудия[28]. Преступность, которая постоянно повторялась, в худшем случае росла и модифицировалась, захватывая ранее неизвестные области: криминальные мотоклубы, ассирийская мафия, мошенничество в интернете или еще какой-нибудь новый синтетический наркотик.
Разница с ее собственным миром была колоссальной. Она находилась очень далеко от того ощущения свободы, которое ей давала езда на доске, когда она парила над асфальтом, и еще дальше от анархической и насыщенной фантазиями атмосферы ателье на острове Лонгхольмен. Вместо этого чувства свободы и полета она испытывала клаустрофобию. И не потому, что в доме полиции было тесно, а потому, что Линн не могла стряхнуть с себя ощущение, что она сама себя загнала в угол, из которого нет выхода. Кроме всего прочего, эти коридоры были ужасно похожи на те, по которым ей пришлось ходить два года и два месяца, когда она сидела в Хинсеберге[29].
Ей было не по себе. Правильно ли она поступила? С одной стороны, трудно себе представить более отвратительное преступление, чем убийство молодой женщины. И понятно, что она, Линн, хочет помочь близкому другу и родственнице, своей тете, маминой сестре. Но с другой стороны, эта ее тетя, Луиса, работала в полиции. Той самой полиции, которая стреляла в демонстрантов в Гетеборге, избивала до бессознательного состояния девушек возле порномагазинов и чьи служащие в некоторых случаях не только оправдывали правых экстремистов, но, как можно было подозревать, и сами симпатизировали подобным идеям.
Когда она выходила из ворот тюрьмы Хинсеберг, ей и в голову не могло бы прийти, что она будет сотрудничать с ними, с полицией. Легко было себе представить, как удивились и возмутились бы ее товарищи, если бы увидели ее сейчас. Даже те, кого она хорошо знала и с кем все еще встречалась, не нашли бы оправдания ее поразительной наивности. А другие, самые догматичные и негибкие, с кем она давно порвала всякие контакты, они бы просто решили, что она стала предательницей и «продалась врагам». И вот теперь она становится частью той самой системы, которой она сопротивлялась всю свою жизнь. И ей за это будут еще и платить.
Она смотрела в спины идущих впереди полицейских, о которых она толком ничего не знала, и вошла вслед за ними в кабинет Луисы.
Луиса ей весело кивнула. В комнате сидели еще несколько человек.
– Привет, хорошо, что ты смогла приехать так быстро. Я собрала тех, кто связан с расследованием, чтобы всех познакомить. Мы не так уж часто привлекаем к работе… э-э-э… консультантов.
Линн сдержанно кивнула присутствующим, соглашаясь с кратким описанием самой себя, как ее описала им Луиса. Линн обвела взглядом сидящих за столом. Мария, эксперт-криминалист, примерно лет тридцати. Красивая. Судя по виду, умница. Юнгберг показался ей приятным. Последний, Стен Хофман, мужчина в форме, старше других, видимо, шеф. Но начальник не Луисы, а группы профилирования преступников. Будто из американского детективного фильма.
– Больше всего ты будешь связана с Рикардом и Эриком. Я буду заниматься со Стеном профилированием убийцы. Каждый занимается своим делом и своим участком работы.
Она кивнула в сторону Стена, посмотрела на остальных.
– Учитывая характер убийства, есть риск, что преступник может совершить еще несколько убийств такого же типа. Поэтому нужно работать быстро.
Она посмотрела на Линн, колеблясь.
– Все тут присутствующие согласны с тем, что тебе надо знать только самое основное в расследовании: молодая женщина, Анна, которая заявлена пропавшей, была убита в субботу в своей квартире на Седермальме. И нашим лучшим следом, вероятно, окажется именно компьютер, которым тебе предстоит заняться.
Эрик молча шел по коридору рядом с Рикардом и Линн. Головная боль наконец-то отпустила. Он подозревал, что Рикард идет и составляет в уме схему действий на оставшуюся часть рабочего дня. Сам он удивлялся тому, что ему не удается засунуть Линн ни на одну из полочек своей личной системы классификации людей. Обычно он без труда и быстро составлял представление о людях. Очень важное качество в его профессии. Иногда даже решающее. Особенно когда нужно было быстро принимать решение на не слишком ясных основаниях. Но с Линн это не получалось. Да, аргументы, которые она приводила, были типичны для левых активистов. Но в остальном никаких привычных атрибутов, с которыми ассоциируются люди, выходящие на улицы, чтобы протестовать. Волосы. Платье. Ничто не совпадало с типичным образом сторонницы ультралевых.
Рикард покосился на Линн. Он успел переброситься с ней всего несколькими фразами, но уже пришел к выводу, что она производит приятное впечатление. Ему приходилось встречаться с людьми из так называемого «черного блока», то есть протестантов, которые носят черную одежду, шарфы, маски, темные очки и прочее, чтобы скрыть лицо. Они были по-настоящему неприятными. Именно такие могли участвовать в беспорядках, спровоцированных футбольными болельщиками, или учинить самосуд, но Линн была совершенно не такой, как они.
Сам он не слишком интересовался политикой, разве что только в некоторых, важных, как он считал, вопросах. Но он всегда считал шведских правых экстремистов намного более серьезной угрозой для безопасности страны, чем их противники левые. В особенности это касалось сотрудничества правых с организованной преступностью. И по работе ему приходилось расследовать намного больше преступлений с применением насилия, связанных с нацистами и ультраправыми экстремистами, чем с активистами на левом фланге.
Что касается Линн, то он полагался на рассудительность Луисы. Раз она ручалась за ее личность и компетентность, то для него этого было достаточно.
Повисшая тишина начинала тяготить. Эрик повернулся к Линн. Может быть, он был чересчур жестким с ней. Захотелось это исправить.
– Ты, значит, занимаешься исследовательской работой в КТИ. И что там делают?
Линн не стала отвечать, что это слишком сложно для его понимания, ведь этим вопросом он как бы протягивает ей руку дружбы.
– Это не так-то просто объяснить. Таблицы логарифмов. Шифры. Компьютерное программирование. Совсем не так интересно, как то, чем вы занимаетесь. Больше подсчеты, цифры.
Он улыбнулся и положил руку ей на плечо:
– Хорошо, что ты решила нам помочь. Несмотря ни на что.
Она посмотрела на него вопросительно. Что он хочет сказать? Намекает на ее сотрудничество с антифашистскими активистами?
– Мы можем отвезти тебя домой, когда тебе дадут компьютер, чтоб ты могла сразу начать с ним работать. Рикард все равно подбросит меня до университета. Ты живешь на Седере, да?
Она кивнула:
– Станция метро «Хурнстулль» подойдет. Дальше я поеду на своей доске.
Забрав компьютер в техническом отделе двумя этажами ниже, они сели в лифт, чтобы попасть в гараж. Линн сидела на заднем сиденье. Порывшись в рюкзаке, она выудила оттуда большой iPad последней модели и начала что-то нажимать.
«Вот тебе и анархический протест против материализма с вещизмом», – подумал Эрик.
– Что ты думаешь о шансах справиться с паролем?
Она слегка улыбнулась:
– Учитывая, что последние шесть лет я только тем и занималась, что программированием и шифрами, то шансы у меня довольно приличные.
«У нее, по крайней мере, все в порядке с самооценкой», – подумал Рикард. А Эрик повернулся к ней и добавил:
– Хорошо. Чем быстрее ты начнешь с этим компом «беседовать», тем лучше.
Рикард выехал из подземного гаража и свернул налево. Несмотря на хмурящееся небо, предвещавшее дождь, на зеленой травке в парке Роламбсховспаркен было полно народа. Он отметил, что Линн следит за скейтбордистами, собравшимися прокатиться.
Они выехали на мост Вестербрун и молча проехали мимо самой красивой панорамы Стокгольма. Но не это занимало мысли Линн. Это стало ясно, когда она нарушила тишину:
– Могу я задать три вопроса?
Никто не ответил. Она продолжила:
– Есть ли у вас подозреваемый? Намекнул ли человек, заявивший об исчезновении Анны, что ей кто-то угрожал? Сталкивались ли вы с подобными типами убийства раньше?
Оба, и Эрик, и Рикард, с удивлением посмотрели на нее в зеркало заднего вида. Кто там у них сидит на заднем сиденье? Анархистка, мечтающая стать следователем? Рикард еще не успел ответить, как Эрик произнес довольно жестким тоном:
– Этого мы, черт побери, не можем тебе сказать. – Он сразу пожалел о своем резком тоне и попытался как-то смягчить впечатление: – Расследование же только началось, мы не имеем права ничего разглашать. Ты же слышала, что сказала Луиса. Только базовые факты, не больше.
Он покосился на Линн, которая, как ребенок, надув от обиды губы, смотрела в окно.
Рикард свернул с улицы Лонгхольмсгатан и подъехал поближе к метро «Хурнстулль», чтобы выпустить ее.
– Тогда созвонимся, после того как ты разберешься с компьютером.
Линн коротко кивнула и быстро вышла из полицейской машины. Ей хотелось на свежий воздух. И на доску. На душе было тяжело. Не только потому, что речь шла об убийстве. Но еще и потому, что она проявила интерес к ходу расследования, а получила по носу от того, с кем совсем не просила сотрудничать. Впрочем, хоть она и согласилась помогать, ей совсем не обязательно проводить с ними много времени. Рикард вполне приличный, да и Эрик сделал попытку показать себя с лучшей стороны. У него есть хоть какие-то взгляды. Это уже хорошо. Даже лучше, чем люди, у которых вообще нет никаких взглядов ни на что. И пока что они не проявили себя неонацистами. Но даже если оба они кажутся вполне нормальными – для полицейских, – это не значит, что они обязаны стать друзьями на всю жизнь. Она согласилась только потому, что ее попросила тетя. А не для того, чтобы заводить друзей со взглядами, которые ей не близки.
Рикард и Эрик смотрели ей вслед, когда она сделала широкий разворот на доске и скрылась за углом. А они поехали дальше, направляясь в сторону университета.
Глава 12
Линн была довольна. Гораздо приятнее катиться на доске через район Танто, чем ехать на метро от станции «Хурнстулль» до станции «Цинкенсдамм», хотя путь и шел вверх всю дорогу до ее дома. Она предпочитала парить над асфальтом, чем вдыхать асбест под землей.
Да и в мыслях надо бы навести порядок.
Этот день стал поворотным в ее жизни. Ни в какой самой необузданной фантазии она не могла предвидеть ничего подобного.
Теперь она не только работает в стокгольмской полиции как фрилансер, что само по себе уже оксюморон. Мало того, ей поручено влезть в компьютер как хакеру, чтобы помочь полиции в охоте за убийцей женщины. Все это, мягко говоря, находится довольно далеко от того, что обычно занимало ее будни, – как от тестирования компьютерных программ, так и от преподавания сонным студентам в Королевском техническом институте. Даже если очень напрячься, невозможно было утверждать, что сотрудничество с полицией напоминало о тех задачах, которые она выполняла для антифашистов. Разве что только в том смысле – это если принять ее собственное определение, – что в обоих случаях она охотилась за преступниками.
Тем не менее ей пришлось признаться самой себе, что ее предубеждение и подозрительность по отношению к полиции слегка поколебались. Невозможно было закрывать глаза на то, что и Рикард, и Эрик производили впечатление нормальных, даже хороших людей. Особенно Рикард. Он обладал спокойствием, которое вызывало доверие, и она сумела это оценить. С другой стороны, она не собиралась подчиняться им во всем. Она сделает то, что обещала. Ни больше ни меньше. Ни в каких новых друзьях она не нуждалась.
Она осмотрелась в своей тесной однокомнатной квартире, контракт на которую ей помог получить КТИ. До этого она годами снимала жилье из вторых рук. В объявлении на сдачу комнаты в аренду ее описали бы как хорошо спланированную. На самом деле квартирка была крошечной и была похожа на классическую студенческую комнату. Что в общем-то совпадало с ее представлением о самой себе. Конечно, аспирантскую должность вполне можно было бы считать в какой-то степени работой. Но эта работа была очень близка тем исследованиям, которые она начала еще студенткой. А помимо этого, она вела примерно такой же образ жизни, как и большинство студентов, которым она преподавала, хотя они были намного моложе: никакой обязанности приходить в 9:00 и уходить в 17:00, никакого постоянного мужчины-сожителя и никаких детей. Она ценила свободу в той жизни, которую вела. Она была сама себе начальником – это было сознательным выбором, совпадавшим с ее взглядами на жизнь. Эти взгляды мало изменились после подросткового возраста. Но теперь она сидела за обшарпанным кухонным столом с компьютером Анны и собственным ноутбуком перед собой. И с задачей, поставленной полицией. Она выпила глоток чая из корней солодки и сформулировала задание самой себе: сделать все, чтобы с другими женщинами не случилось того, что произошло с Анной.