— Оказавшись в изгнании, я видел в дотракийцах полуобнаженных варваров, диких, как их кони. И если бы меня спросили тогда, принцесса, ответил бы, что тысяча добрых рыцарей без хлопот управится со стотысячной ордой дотракийцев.
— Ну а если я спрошу сейчас?
— А сейчас, — отвечал рыцарь, — я не столь уж в этом уверен. Дотракийцы сидят на коне лучше любого рыцаря, они полностью лишены страха, и луки их бьют дальше наших. В Семи Королевствах лучник стреляет стоя, из-за щитов или частокола. Дотракийцы же целятся с коня — нападая и отступая, они в равной степени смертоносны… Потом, их так много, миледи. Один ваш благородный муж насчитывает сорок тысяч конных воинов в своем кхаласаре.
— А это действительно очень много?
— Ваш брат Рейегар вывел столько людей к Трезубцу, — заметил сир Джорах. — Но среди них было в десять раз меньше рыцарей. Остальные были стрелки, вольные всадники, пехота, вооруженная копьями и пиками. Когда Рейегар пал, многие побросали оружие и бежали с поля битвы. Как долго продержится такой сброд против сорока тысяч крикунов, жаждущих крови? Неужели куртки из вареной кожи способны защитить их от настоящего ливня стрел?
— Да, долго они не устоят, — проговорила Дейенерис.
Мормонт кивнул:
— Но учтите, принцесса, если у лорда Семи Королевств будет больше разума, чем у гуся, все кончится иначе. Всадники не умеют брать крепости. Едва ли они смогут покорить самый слабый замок в Семи Королевствах, но если у Роберта Баратеона хватит глупости дать сражение…
— А он действительно глуп? — спросила Дени.
Сир Джорах думал недолго.
— Роберту следовало бы родиться дотракийцем. Ваш кхал скажет, что только трус прячется за каменной стеной, вместо того чтобы встретить врага с клинком в руке. Король не станет оспаривать эту мысль. Он силен и отважен… и достаточно опрометчив, чтобы встретить дотракийскую орду в открытом поле. Но окружающие его люди играют на своих волынках собственную мелодию. Брат короля Станнис, лорд Тайвин Ланнистер, Эддард Старк… — Он плюнул.
— Вы ненавидите этого лорда Старка? — спросила Дени.
— Он забрал у меня все, что я любил, из-за нескольких заеденных блохами браконьеров и своей драгоценной чести, — с горечью ответил сир Джорах. По его тону она поняла, что потеря оказалась болезненной. Он быстро переменил тему. — А вот, — показал он вперед, — Вейес Дотрак, город табунщиков.
Кхал Дрого и его кровные уже вели их по западному базару, по широким дорогам за ним. Дени со спины Серебрянки разглядывала непривычные окрестности. Вейес Дотрак оказался сразу и самым большим, и самым маленьким городом из тех, которые она видела. Она решила, что он, наверное, раз в десять больше Пентоса, широкие, продутые ветром улицы его заросли травой, дикими цветами. В Вольных Городах запада башни, дома и лачуги, мосты, лавки и залы теснились друг к другу, но Вейес Дотрак разлегся, не стесняя себя под теплым солнцем, — древний, пустой и надменный.
Даже строения казались ей странными. Она заметила павильоны из резного камня, сплетенные из травы дворцы размером в целый замок, шаткие деревянные башни, облицованные мрамором ступенчатые пирамиды, бревенчатые дворы, открытые небу. Некоторые дворцы вместо стен были окружены терновыми изгородями.
— Они не похожи друг на друга, — сказала она.
— Отчасти ваш брат сказал правду, — признал Джорах. — Дотракиец не умеет строить. Тысячу лет назад, чтобы сделать дом, он вырыл бы себе яму в земле и соорудил бы над ней плетеную травяную крышу. Здания, которые вы видите, возвели рабы или были доставлены сюда из земель, ограбленных дотракийцами.
Большинство из дворцов, даже самые огромные, казались заброшенными.
— А где люди, которые здесь живут? — спросила Дени. На базаре было полно снующих и крикливых мужчин, однако она заметила, что это лишь евнухи.
— Только старухи из дош кхалина постоянно обитают в священном городе вместе со своими рабами и слугами, — ответил сир Джорах. — И все же Вейес Дотрак достаточно велик, чтобы предоставить кров каждому дотракийцу из каждого кхаласара, если все кхалы вдруг одновременно возвратятся к Матери гор. Старухи предсказывали, что такой день придет. И Вейес Дотрак должен быть готов принять всех своих детей.
Кхал Дрого наконец остановился возле восточного рынка, где торговали караванщики, пришедшие из Йи Ти, Асшая и Сумеречных земель; Матерь гор высилась над головой. Дени улыбнулась, вспомнив рабыню магистра Иллирио, рассказывавшую ей о дворце в две сотни комнат с дверями из чистого серебра. Деревянный дворец кхала представлял собой зал для пиршества, грубо срубленные стены поднимались футов на сорок, крыша была изготовлена из расшитого шелка, огромный вздувающийся тент можно было поднять, чтобы оградиться от дождя, или спустить, чтобы открыть над собой беспредельное небо. Вокруг зала располагались конские загоны, огражденные высокими зарослями, очаги, сотни грубых землянок, выраставших из земли подобно миниатюрным холмам, поросшим травой.
Небольшая армия рабов отправилась вперед, чтобы подготовиться к прибытию кхала Дрого. Каждый всадник, выпрыгивая из седла, снимал с пояса свой аракх и вручал его ожидавшему рабу вместе со всем прочим оружием. Кхал Дрого не был здесь исключением. Сир Джорах объяснил ей, что в Вейес Дотрак запрещается носить оружие и проливать кровь свободного человека. Даже ссорящиеся кхаласары забывали здесь про вражду и делились мясом и медом. Пред ликом Матери гор все дотракийцы были родней, одним кхаласаром, одним стадом.
Кохолло явился к Дени, когда Ирри и Чхику помогали ей спуститься с Серебрянки. Старейший из троих кровных всадников Дрого, коренастый, лысый и кривоносый, потерял зубы лет двадцать назад, когда получил удар булавой, спасая молодого кхалакку от наемников, надеявшихся продать его врагам отца. Кохолло связал свою жизнь с Дрого в тот самый день, когда благородный муж Дени появился на свет.
У каждого кхала были свои кровные всадники. Поначалу Дени видела в них нечто вроде королевских гвардейцев, поклявшихся защищать своего господина, но здесь связь уходила глубже. Чхику объяснила ей, что кровный всадник — это не просто телохранитель, что все они братья кхала, его тени, самые преданные друзья.
Кровь моей крови, как звал их Дрого, так оно и было. Они жили единой жизнью. Древние традиции табунщиков требовали, чтобы в день смерти кхала вместе с ним умерли бы и его кровные всадники, готовые сопровождать его в Сумеречных землях. Если кхал погибал от руки врага, они жили, пока не свершали месть за убитого, а потом с радостью следовали за ним в могилу. В некоторых кхаласарах, говорила Чхику, кровные всадники разделяли с кхалом и вино, и даже жен, но только не лошадей. Конь мужчины принадлежит лишь ему самому…
Дейенерис была рада, что кхал Дрого не придерживался этих древних обычаев. Ей бы не понравилось принадлежать кому-то еще. Но если старый Кохолло обращался с ней достаточно ласково, остальные пугали ее; Хагго, огромный и молчаливый, часто смотрел на нее с яростью, словно бы забывая о том, кто она, а Квото, обладатель жестоких глаз и быстрых рук, любил причинять ей боль. Его прикосновения оставляли синяки на ее мягкой белой коже, Дореа и Ирри иногда рыдали из-за него по ночам. Даже лошади как будто боялись Квото.
И все же они были связаны с кхалом Дрого и в жизни, и в смерти, поэтому Дейенерис оставалось только смириться и принять их. Иногда она даже жалела, что у ее отца не было таких защитников. В песнях белые рыцари Королевской гвардии всегда были благородными, доблестными и верными, и тем не менее король Эйерис погиб от рук одного из них, красивого юноши, которого теперь все звали Цареубийцей, а второй, сир Барристан Отважный, перешел на службу к узурпатору. Дени уже начала было подумывать о том, что Семь Королевств населяют лживые люди. Вот когда ее сын сядет на Железный трон, она позаботится о том, чтобы у него были свои собственные кровные всадники, готовые защитить его от любого посягательства Королевской гвардии.
— Кхалиси, — сказал Кохолло по-дотракийски, — Дрого, кровь моей крови, приказал мне сказать тебе, что этой ночью он должен подняться на Матерь-гору, чтобы принести жертву богам в честь благополучного возвращения.
Лишь мужчины могли ступить на Матерь, Дени знала это. Кровные всадники кхала отправятся вместе с ним и возвратятся на рассвете.
— Скажи моему солнцу и звездам, что я мечтаю о нем и буду с нетерпением ждать его возвращения, — отвечала она с благодарностью. Дитя внутри ее подросло, теперь Дени легко уставала, а потому бывала рада отдыху. Беременность словно бы заново воспламенила страсть Дрого, и его объятия оставляли Дени в изнеможении.
Дореа повела ее к пологому холму, приготовленному для них с кхалом. Внутри было холодно и сумрачно, словно в шатре, сделанном из земли.
— Чхику, пожалуйста, ванну, — приказала она, желая смыть дорожную пыль со своей кожи и прогреть усталые кости. Было приятно сознавать, что они задержатся на какое-то время на месте и ей не придется завтра подниматься на Серебрянку.
Вода оказалась обжигающей, как она и любила.
— Сегодня я сделаю подарки своему брату, — рассудила она, пока Чхику мыла ее волосы. — В священном городе он должен выглядеть королем. Дореа, сбегай отыщи его и пригласи поужинать со мной. — Визерис лучше относился к лисенийке, чем к ее дотракийским служанкам, быть может, потому, что магистр Иллирио позволил ему переспать с ней в Пентосе.
— Ирри, сходи на базар и купи фруктов и мяса. Чего угодно, кроме конины.
— Лошадь лучше всего, — заметила Ирри. — Лошадь делает мужчину сильным.
— Визерис не любит конины.
— Сделаю, как ты хочешь, кхалиси.
Она вернулась назад с козьей ногой и корзиной фруктов и овощей. Чхику зажарила мясо со сладкими травами и огненными стручками, облила его медом; кроме того, были дыни, гранаты, сливы и какие-то странные восточные фрукты, названий которых Дени не знала. Пока служанки готовили еду, Дени разложила одежду, которую приготовила для брата. Тунику и штаны из хрустящего белого полотна, кожаные сандалии, шнуровавшиеся до колена, бронзовый пояс из медальонов, кожаный жилет, расшитый огнедышащими драконами, — все она проверила своими руками.
Дотракийцы начнут уважать его, если Визерис перестанет быть похожим на бродягу, думала она. Быть может, теперь он простит ее за позор, случившийся посреди степи. Все-таки Визерис еще оставался ее королем и братом. Оба они от крови дракона.
Дени как раз разглаживала последний из подарков, плащ из песчаного шелка, зеленый словно трава, с бледно-серой каймой, которая подчеркнет серебро его волос, когда появился Визерис, увлекая за собой Дореа. Подбитый глаз ее покраснел от удара.
— Как ты смеешь присылать ко мне эту шлюху со своими приказами! — начал он, грубо бросив служанку на ковер.
Гнев его застал Дени врасплох.
— Я лишь хотела… Дореа, что ты сказала ему?
— Кхалиси, прости меня. Я отправилась к нему, как ты сказала, и передала, что ты велишь ему присоединиться к тебе за ужином.
— Никто не приказывает дракону, — огрызнулся Визерис. — Я твой король! Мне следовало прислать тебе назад ее голову!
Лисенийка застонала, но Дени успокоила ее прикосновением.
— Не бойся, он тебя не ударит. Милый брат, прошу, прости ее, девушка ошиблась; я велела ей попросить тебя отужинать со мной, если так будет приятно твоей светлости. — Она взяла его за руку и повела через комнату. — Погляди. Это я приготовила для тебя.
Визерис подозрительно нахмурился:
— Что это такое?
— Новое одеяние, я приказала сделать его специально для тебя, — застенчиво улыбнулась Дени.
Он поглядел на нее и пренебрежительно усмехнулся:
— Дотракийские тряпки. Значит, решила переодеть меня?
— Прошу тебя… тебе будет прохладнее и удобнее, я подумала… что если ты оденешься подобно дотракийцам… — Дени не знала, как сказать так, чтобы не пробудить дракона.
— В следующий раз ты потребуешь, чтобы я заплел косу?
— Я никогда… — Ну почему он всегда так жесток? Она ведь только хотела помочь ему. — У тебя нет права на косу, ты еще не одержал ни одной победы…
Этого не следовало говорить. Ярость блеснула в сиреневых глазах Визериса, но он не посмел ударить ее на глазах служанок, посреди воинов ее кхаса. Подобрав плащ, Визерис обнюхал его.
— Пахнет мочой. Быть может, я воспользуюсь им как попоной для коня.
— Я велела Дореа вышить его специально для тебя, — с обидой сказала Дени. — Эти одеяния достойны любого кхала.
— Я владыка Семи Королевств, а не какой-нибудь перепачканный травой дикарь с колокольчиками в волосах! — Визерис плюнул и схватил ее за руку. — Ты забываешься, девка! Ты думаешь, что этот большой живот защитит тебя, если ты разбудишь дракона?
Пальцы его болезненно впились в руку Дени, и на мгновение Дени вновь ощутила себя девчонкой, съежившейся перед лицом его гнева. Она протянула другую руку и ухватилась за тот предмет, который оказался под ней: пояс, который она хотела подарить ему, тяжелую цепь из причудливых бронзовых медальонов. Размахнувшись, она ударила изо всех сил.
Удар пришелся в лицо, и Визерис выпустил ее. Кровь побежала по щеке, там, где край одного из медальонов рассек кожу.
— Это ты вечно забываешься, — сказала Дени. — Неужели ты ничего не понял тогда в степи? А теперь убирайся, прежде чем я велю моему кхасу выволочь тебя наружу. И молись, чтобы кхал Дрого не услышал об этом, или он вспорет тебе живот и накормит тебя твоими собственными внутренностями!
Визерис поднялся на ноги.
— Когда я вернусь в свое королевство, ты с горечью вспомнишь об этом дне, девка! — Он направился прочь, зажимая раненое лицо и оставив подарки.
Капли его крови забрызгали прекрасный шелковый плащ. Дени прижала мягкую ткань к щеке и села, скрестив ноги, на спальных матрасах.
— Твой ужин готов, кхалиси, — объявила Чхику.
— Я не голодна, — печально проговорила Дени. Она внезапно почувствовала усталость. — Разделите пищу между собой, пошлите сиру Джораху, если хотите. — И через мгновение добавила: — Пожалуйста, принеси мне одно из драконьих яиц.
Ирри принесла яйцо с густо-зеленой скорлупой, бронзовые пятнышки искрились на его чешуйках, пока Дени поворачивала его маленькими руками. Потом она легла на бок, набросила на себя шелковый плащ и прижала яйцо к животу и маленьким нежным грудям. Она любила эти чудесные камни. Яйца дракона были настолько прекрасны, что иногда одно прикосновение к ним заставляло ее почувствовать себя сильнее, отважнее, словно бы она извлекла силы из замкнутых внутри них каменных драконов.
Так она лежала, обнимая яйцо, и вдруг ощутила, что дитя впервые шевельнулось в ней, словно бы ребенок стремился дотронуться до брата, кровь до крови.
— Это ты дракон, — шепнула Дени. — Ты и есть истинный дракон! Я знаю это. Знаю. — Она улыбнулась, а потом уснула, увидев во сне дом.
Бран
— Ну а если я спрошу сейчас?
— А сейчас, — отвечал рыцарь, — я не столь уж в этом уверен. Дотракийцы сидят на коне лучше любого рыцаря, они полностью лишены страха, и луки их бьют дальше наших. В Семи Королевствах лучник стреляет стоя, из-за щитов или частокола. Дотракийцы же целятся с коня — нападая и отступая, они в равной степени смертоносны… Потом, их так много, миледи. Один ваш благородный муж насчитывает сорок тысяч конных воинов в своем кхаласаре.
— А это действительно очень много?
— Ваш брат Рейегар вывел столько людей к Трезубцу, — заметил сир Джорах. — Но среди них было в десять раз меньше рыцарей. Остальные были стрелки, вольные всадники, пехота, вооруженная копьями и пиками. Когда Рейегар пал, многие побросали оружие и бежали с поля битвы. Как долго продержится такой сброд против сорока тысяч крикунов, жаждущих крови? Неужели куртки из вареной кожи способны защитить их от настоящего ливня стрел?
— Да, долго они не устоят, — проговорила Дейенерис.
Мормонт кивнул:
— Но учтите, принцесса, если у лорда Семи Королевств будет больше разума, чем у гуся, все кончится иначе. Всадники не умеют брать крепости. Едва ли они смогут покорить самый слабый замок в Семи Королевствах, но если у Роберта Баратеона хватит глупости дать сражение…
— А он действительно глуп? — спросила Дени.
Сир Джорах думал недолго.
— Роберту следовало бы родиться дотракийцем. Ваш кхал скажет, что только трус прячется за каменной стеной, вместо того чтобы встретить врага с клинком в руке. Король не станет оспаривать эту мысль. Он силен и отважен… и достаточно опрометчив, чтобы встретить дотракийскую орду в открытом поле. Но окружающие его люди играют на своих волынках собственную мелодию. Брат короля Станнис, лорд Тайвин Ланнистер, Эддард Старк… — Он плюнул.
— Вы ненавидите этого лорда Старка? — спросила Дени.
— Он забрал у меня все, что я любил, из-за нескольких заеденных блохами браконьеров и своей драгоценной чести, — с горечью ответил сир Джорах. По его тону она поняла, что потеря оказалась болезненной. Он быстро переменил тему. — А вот, — показал он вперед, — Вейес Дотрак, город табунщиков.
Кхал Дрого и его кровные уже вели их по западному базару, по широким дорогам за ним. Дени со спины Серебрянки разглядывала непривычные окрестности. Вейес Дотрак оказался сразу и самым большим, и самым маленьким городом из тех, которые она видела. Она решила, что он, наверное, раз в десять больше Пентоса, широкие, продутые ветром улицы его заросли травой, дикими цветами. В Вольных Городах запада башни, дома и лачуги, мосты, лавки и залы теснились друг к другу, но Вейес Дотрак разлегся, не стесняя себя под теплым солнцем, — древний, пустой и надменный.
Даже строения казались ей странными. Она заметила павильоны из резного камня, сплетенные из травы дворцы размером в целый замок, шаткие деревянные башни, облицованные мрамором ступенчатые пирамиды, бревенчатые дворы, открытые небу. Некоторые дворцы вместо стен были окружены терновыми изгородями.
— Они не похожи друг на друга, — сказала она.
— Отчасти ваш брат сказал правду, — признал Джорах. — Дотракиец не умеет строить. Тысячу лет назад, чтобы сделать дом, он вырыл бы себе яму в земле и соорудил бы над ней плетеную травяную крышу. Здания, которые вы видите, возвели рабы или были доставлены сюда из земель, ограбленных дотракийцами.
Большинство из дворцов, даже самые огромные, казались заброшенными.
— А где люди, которые здесь живут? — спросила Дени. На базаре было полно снующих и крикливых мужчин, однако она заметила, что это лишь евнухи.
— Только старухи из дош кхалина постоянно обитают в священном городе вместе со своими рабами и слугами, — ответил сир Джорах. — И все же Вейес Дотрак достаточно велик, чтобы предоставить кров каждому дотракийцу из каждого кхаласара, если все кхалы вдруг одновременно возвратятся к Матери гор. Старухи предсказывали, что такой день придет. И Вейес Дотрак должен быть готов принять всех своих детей.
Кхал Дрого наконец остановился возле восточного рынка, где торговали караванщики, пришедшие из Йи Ти, Асшая и Сумеречных земель; Матерь гор высилась над головой. Дени улыбнулась, вспомнив рабыню магистра Иллирио, рассказывавшую ей о дворце в две сотни комнат с дверями из чистого серебра. Деревянный дворец кхала представлял собой зал для пиршества, грубо срубленные стены поднимались футов на сорок, крыша была изготовлена из расшитого шелка, огромный вздувающийся тент можно было поднять, чтобы оградиться от дождя, или спустить, чтобы открыть над собой беспредельное небо. Вокруг зала располагались конские загоны, огражденные высокими зарослями, очаги, сотни грубых землянок, выраставших из земли подобно миниатюрным холмам, поросшим травой.
Небольшая армия рабов отправилась вперед, чтобы подготовиться к прибытию кхала Дрого. Каждый всадник, выпрыгивая из седла, снимал с пояса свой аракх и вручал его ожидавшему рабу вместе со всем прочим оружием. Кхал Дрого не был здесь исключением. Сир Джорах объяснил ей, что в Вейес Дотрак запрещается носить оружие и проливать кровь свободного человека. Даже ссорящиеся кхаласары забывали здесь про вражду и делились мясом и медом. Пред ликом Матери гор все дотракийцы были родней, одним кхаласаром, одним стадом.
Кохолло явился к Дени, когда Ирри и Чхику помогали ей спуститься с Серебрянки. Старейший из троих кровных всадников Дрого, коренастый, лысый и кривоносый, потерял зубы лет двадцать назад, когда получил удар булавой, спасая молодого кхалакку от наемников, надеявшихся продать его врагам отца. Кохолло связал свою жизнь с Дрого в тот самый день, когда благородный муж Дени появился на свет.
У каждого кхала были свои кровные всадники. Поначалу Дени видела в них нечто вроде королевских гвардейцев, поклявшихся защищать своего господина, но здесь связь уходила глубже. Чхику объяснила ей, что кровный всадник — это не просто телохранитель, что все они братья кхала, его тени, самые преданные друзья.
Кровь моей крови, как звал их Дрого, так оно и было. Они жили единой жизнью. Древние традиции табунщиков требовали, чтобы в день смерти кхала вместе с ним умерли бы и его кровные всадники, готовые сопровождать его в Сумеречных землях. Если кхал погибал от руки врага, они жили, пока не свершали месть за убитого, а потом с радостью следовали за ним в могилу. В некоторых кхаласарах, говорила Чхику, кровные всадники разделяли с кхалом и вино, и даже жен, но только не лошадей. Конь мужчины принадлежит лишь ему самому…
Дейенерис была рада, что кхал Дрого не придерживался этих древних обычаев. Ей бы не понравилось принадлежать кому-то еще. Но если старый Кохолло обращался с ней достаточно ласково, остальные пугали ее; Хагго, огромный и молчаливый, часто смотрел на нее с яростью, словно бы забывая о том, кто она, а Квото, обладатель жестоких глаз и быстрых рук, любил причинять ей боль. Его прикосновения оставляли синяки на ее мягкой белой коже, Дореа и Ирри иногда рыдали из-за него по ночам. Даже лошади как будто боялись Квото.
И все же они были связаны с кхалом Дрого и в жизни, и в смерти, поэтому Дейенерис оставалось только смириться и принять их. Иногда она даже жалела, что у ее отца не было таких защитников. В песнях белые рыцари Королевской гвардии всегда были благородными, доблестными и верными, и тем не менее король Эйерис погиб от рук одного из них, красивого юноши, которого теперь все звали Цареубийцей, а второй, сир Барристан Отважный, перешел на службу к узурпатору. Дени уже начала было подумывать о том, что Семь Королевств населяют лживые люди. Вот когда ее сын сядет на Железный трон, она позаботится о том, чтобы у него были свои собственные кровные всадники, готовые защитить его от любого посягательства Королевской гвардии.
— Кхалиси, — сказал Кохолло по-дотракийски, — Дрого, кровь моей крови, приказал мне сказать тебе, что этой ночью он должен подняться на Матерь-гору, чтобы принести жертву богам в честь благополучного возвращения.
Лишь мужчины могли ступить на Матерь, Дени знала это. Кровные всадники кхала отправятся вместе с ним и возвратятся на рассвете.
— Скажи моему солнцу и звездам, что я мечтаю о нем и буду с нетерпением ждать его возвращения, — отвечала она с благодарностью. Дитя внутри ее подросло, теперь Дени легко уставала, а потому бывала рада отдыху. Беременность словно бы заново воспламенила страсть Дрого, и его объятия оставляли Дени в изнеможении.
Дореа повела ее к пологому холму, приготовленному для них с кхалом. Внутри было холодно и сумрачно, словно в шатре, сделанном из земли.
— Чхику, пожалуйста, ванну, — приказала она, желая смыть дорожную пыль со своей кожи и прогреть усталые кости. Было приятно сознавать, что они задержатся на какое-то время на месте и ей не придется завтра подниматься на Серебрянку.
Вода оказалась обжигающей, как она и любила.
— Сегодня я сделаю подарки своему брату, — рассудила она, пока Чхику мыла ее волосы. — В священном городе он должен выглядеть королем. Дореа, сбегай отыщи его и пригласи поужинать со мной. — Визерис лучше относился к лисенийке, чем к ее дотракийским служанкам, быть может, потому, что магистр Иллирио позволил ему переспать с ней в Пентосе.
— Ирри, сходи на базар и купи фруктов и мяса. Чего угодно, кроме конины.
— Лошадь лучше всего, — заметила Ирри. — Лошадь делает мужчину сильным.
— Визерис не любит конины.
— Сделаю, как ты хочешь, кхалиси.
Она вернулась назад с козьей ногой и корзиной фруктов и овощей. Чхику зажарила мясо со сладкими травами и огненными стручками, облила его медом; кроме того, были дыни, гранаты, сливы и какие-то странные восточные фрукты, названий которых Дени не знала. Пока служанки готовили еду, Дени разложила одежду, которую приготовила для брата. Тунику и штаны из хрустящего белого полотна, кожаные сандалии, шнуровавшиеся до колена, бронзовый пояс из медальонов, кожаный жилет, расшитый огнедышащими драконами, — все она проверила своими руками.
Дотракийцы начнут уважать его, если Визерис перестанет быть похожим на бродягу, думала она. Быть может, теперь он простит ее за позор, случившийся посреди степи. Все-таки Визерис еще оставался ее королем и братом. Оба они от крови дракона.
Дени как раз разглаживала последний из подарков, плащ из песчаного шелка, зеленый словно трава, с бледно-серой каймой, которая подчеркнет серебро его волос, когда появился Визерис, увлекая за собой Дореа. Подбитый глаз ее покраснел от удара.
— Как ты смеешь присылать ко мне эту шлюху со своими приказами! — начал он, грубо бросив служанку на ковер.
Гнев его застал Дени врасплох.
— Я лишь хотела… Дореа, что ты сказала ему?
— Кхалиси, прости меня. Я отправилась к нему, как ты сказала, и передала, что ты велишь ему присоединиться к тебе за ужином.
— Никто не приказывает дракону, — огрызнулся Визерис. — Я твой король! Мне следовало прислать тебе назад ее голову!
Лисенийка застонала, но Дени успокоила ее прикосновением.
— Не бойся, он тебя не ударит. Милый брат, прошу, прости ее, девушка ошиблась; я велела ей попросить тебя отужинать со мной, если так будет приятно твоей светлости. — Она взяла его за руку и повела через комнату. — Погляди. Это я приготовила для тебя.
Визерис подозрительно нахмурился:
— Что это такое?
— Новое одеяние, я приказала сделать его специально для тебя, — застенчиво улыбнулась Дени.
Он поглядел на нее и пренебрежительно усмехнулся:
— Дотракийские тряпки. Значит, решила переодеть меня?
— Прошу тебя… тебе будет прохладнее и удобнее, я подумала… что если ты оденешься подобно дотракийцам… — Дени не знала, как сказать так, чтобы не пробудить дракона.
— В следующий раз ты потребуешь, чтобы я заплел косу?
— Я никогда… — Ну почему он всегда так жесток? Она ведь только хотела помочь ему. — У тебя нет права на косу, ты еще не одержал ни одной победы…
Этого не следовало говорить. Ярость блеснула в сиреневых глазах Визериса, но он не посмел ударить ее на глазах служанок, посреди воинов ее кхаса. Подобрав плащ, Визерис обнюхал его.
— Пахнет мочой. Быть может, я воспользуюсь им как попоной для коня.
— Я велела Дореа вышить его специально для тебя, — с обидой сказала Дени. — Эти одеяния достойны любого кхала.
— Я владыка Семи Королевств, а не какой-нибудь перепачканный травой дикарь с колокольчиками в волосах! — Визерис плюнул и схватил ее за руку. — Ты забываешься, девка! Ты думаешь, что этот большой живот защитит тебя, если ты разбудишь дракона?
Пальцы его болезненно впились в руку Дени, и на мгновение Дени вновь ощутила себя девчонкой, съежившейся перед лицом его гнева. Она протянула другую руку и ухватилась за тот предмет, который оказался под ней: пояс, который она хотела подарить ему, тяжелую цепь из причудливых бронзовых медальонов. Размахнувшись, она ударила изо всех сил.
Удар пришелся в лицо, и Визерис выпустил ее. Кровь побежала по щеке, там, где край одного из медальонов рассек кожу.
— Это ты вечно забываешься, — сказала Дени. — Неужели ты ничего не понял тогда в степи? А теперь убирайся, прежде чем я велю моему кхасу выволочь тебя наружу. И молись, чтобы кхал Дрого не услышал об этом, или он вспорет тебе живот и накормит тебя твоими собственными внутренностями!
Визерис поднялся на ноги.
— Когда я вернусь в свое королевство, ты с горечью вспомнишь об этом дне, девка! — Он направился прочь, зажимая раненое лицо и оставив подарки.
Капли его крови забрызгали прекрасный шелковый плащ. Дени прижала мягкую ткань к щеке и села, скрестив ноги, на спальных матрасах.
— Твой ужин готов, кхалиси, — объявила Чхику.
— Я не голодна, — печально проговорила Дени. Она внезапно почувствовала усталость. — Разделите пищу между собой, пошлите сиру Джораху, если хотите. — И через мгновение добавила: — Пожалуйста, принеси мне одно из драконьих яиц.
Ирри принесла яйцо с густо-зеленой скорлупой, бронзовые пятнышки искрились на его чешуйках, пока Дени поворачивала его маленькими руками. Потом она легла на бок, набросила на себя шелковый плащ и прижала яйцо к животу и маленьким нежным грудям. Она любила эти чудесные камни. Яйца дракона были настолько прекрасны, что иногда одно прикосновение к ним заставляло ее почувствовать себя сильнее, отважнее, словно бы она извлекла силы из замкнутых внутри них каменных драконов.
Так она лежала, обнимая яйцо, и вдруг ощутила, что дитя впервые шевельнулось в ней, словно бы ребенок стремился дотронуться до брата, кровь до крови.
— Это ты дракон, — шепнула Дени. — Ты и есть истинный дракон! Я знаю это. Знаю. — Она улыбнулась, а потом уснула, увидев во сне дом.
Бран