Глаза Скутера выпучились, готовые вот-вот выскочить из орбит.
— Она не рассказала.
— Ты что, не спрашивала?
— Конечно, спрашивала, болван этакий. Но она… — Марджи развела руками. — Не стала рассказывать — и все тут!
Скутер нахмурился и презрительно фыркнул.
— Ох уж эта курица Филлис Гейтс, — насмешливо произнес он.
— Не думаю, что она могла бы рассказать, Скутер.
— В смысле?
— В коромысле. Если хочешь знать, что происходит на ночном показе, ты должен туда прийти, и все. А проход только по приглашению. Как ты не понимаешь? Это всё — большой-большой секрет!
— Секрет, — повторил он шепотом.
— Ну да! Теперь понял? Разве не любопытно?
— Хм, — сказал он и потер подбородок. Да, он понял. Да, ему было любопытно. Но он сознавал тот факт, что его интересовали очень многие вещи, которые у него хватало здравого смысла не исследовать слишком тщательно. Ему было любопытно, каково это — летать, но он не собирался прыгать со скалы, чтобы испытать подобное.
— Думаю, это может быть что угодно, — сказал он.
— Она говорит, это того стоит.
— Кто говорит? А, курица Филлис…
— Следи за мыслью, балбес!
— Извини.
— Сначала я подумала, что это просто мерзкий фильм-мальчишник — ну, ты знаешь о таких фильмах?
Скутер отрицательно покачал головой.
— Ладно. — Марджи огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не стоит слишком близко и не слышит. — Я имею в виду фильмы о сексе.
— «Преждевременное материнство» — как раз такое кино.
— Я не совсем это имею в виду. Ты что, серьезно не понимаешь?
Он снова покачал головой, еще более озадаченный, чем прежде.
— Боже мой, неужели ты такой тупой? В фильмах, о которых я говорю, секс тебе показывают, болван. Актеры там натурально им занимаются.
Он на мгновение нахмурился, обдумывая услышанное, и, когда это произошло, вся кровь мгновенно отхлынула от его лица.
— Ч-что?..
— Знаешь Билла Лотта? Мистер Лотт — коротышка, у него еще большого пальца нет на руке.
— Это мужик-заправщик?
— Он самый. Старший брат Билла переехал в Сент-Луис и торгует там страховками. Так вот, Ларри — его брат — рассказал Биллу все об этих фильмах. Сказал, что у них все время бывают этакие безумные сходки, повсюду, в разных городах. Приходят только страховщики, напиваются до чертиков и громят все подряд, и очень часто — вот что Ларри сказал Биллу, — очень часто смотрят грязные киношки. Ставят проектор в какой-нибудь темной комнате и крутят. Надевают смешные шапки, повязывают себе галстуки на лоб, как повязки у индейцев, и улюлюкают на картинку на стене, где актеры без одежды.
— И они это… делают?
— Ага, прям как кролики.
— Господи.
— Кстати, именно поэтому я никогда не выйду замуж.
— А? Почему? Я не улавливаю…
— Конечно, не улавливаешь — ты мужик, а мужики просто отвратительны. Разве ты не слышал, что я тебе только что рассказала?
— А…
— Но все равно я не думаю, что там такое показывают.
— Где?
— На ночном показе, идиот. Что-то ты совсем меня не слушаешь.
— Да слушаю я. — Скутер надулся.
— Думаю, если бы это был такой вонючий фильм для парней, Филлис не осталась бы на нем и уж точно не сказала, что мне нужно сходить.
— Она сказала, тебе нужно сходить?
— Ага, точно так и сказала.
Скутер прищурился, покривил губы.
— Может, она тебя разыгрывает.
Теперь уже Марджи нахмурилась.
— А зачем ей это?
— Тут сама думай. Может, она хочет тебя дурой выставить. Вдруг на ночном показе происходит что-то такое, что тебе никак не придется по душе. Не знаю, Марджи. Как по мне, все это подозрительно.
Поджав губы, как разочарованная мать, Марджи откинулась назад и посмотрела на него с чем-то вроде презрения. Этот взгляд заставил его замереть, пальцы примерзли к соломинке в стакане с содовой.
— Ну и зачем Филлис Гейтс вытворять такое?
— Люди постоянно совершают плохие поступки. Иногда — очень плохие.
— Да-да, — сказала она с сомнением, немного отчужденно. — Такова жизнь.
— В газетах именно так и пишут.
— Порой ты такой зануда, Скутер Кэрью.
Он пососал свою соломинку и громко вздохнул.
— Я знаю, — сказал он.
— Настоящий придурок.
— Да понятное дело.
Яркие пластмассовые часы на стене за стойкой (ПЕЙТЕ «НИХАЙ»[12] тянулись буквы по ободку) показывали ровно без четверти семь. Кто-то сунул пятак в музыкальный автомат и выбрал пластинку Руди Валли. Жизнь — просто вазочка с вишнями… При этих словах Скутер ухмыльнулся.
По правде говоря, он был глубоко, глупо, безнадежно влюблен в Марджи Шеннон, и так было почти всегда, сколько он себя помнил. Природа любви менялась и развивалась с годами, менялось то, как он смотрел на нее и о чем мечтал по ночам, и, конечно же, то, что чувствовал к нему преподобный Шеннон. Она тоже менялась — не только физически, но и духовно. Исчезла застенчивая Дочь священника с косичками и опущенными глазами, давно сменившись девушкой с ястребиной хваткой и острым точно бритва язычком, с пристальным взглядом, способным растопить его будто свечной воск. Скутер не думал, что сам сильно изменился, если не считать того, что с тех безмятежных дней на игровой площадке церковно-приходской школы он набрал рост, точно дикий тростник, до своих нынешних шести футов. В школьную пору, пока он и другие, более непоседливые дети, точно обезьянки, карабкались по джунглям спортзала, малютка Марджи уединялась в тени внушительного дуба на солидном от них удалении, жуя бутерброд с бужениной и избегая зрительного контакта любой ценой. Время от времени отец подходил к ней и что-то спрашивал, активно жестикулируя в сторону остальных детей, получая в ответ строго-отрицательное покачивание головой. Иногда он приносил ей Библию для изучения, пока она дулась в своем одиночестве. Скутер никогда не спускал с нее глаз, даже когда висел на ободранных металлических прутьях вниз головой, зацепившись худыми ногами.
С тех пор он научился благоразумно отводить взгляд в сторону, время от времени. Однако теперь он снова обратил глаза к ней и выдавил нечто похожее на улыбку.
— Думаю, лучше поторопиться, если мы надумали туда пролезть, — сказал он.
— Задние двери никогда не запирают, — ответила она так, будто точно знала, о чем говорит. Скутер понял, что так оно и есть.
Он встал из-за стола и бросил на столешницу три четвертака. Оптимизм Руди Валли пронизывал аптеку насквозь, и часть его, казалось, передалась Скутеру. С усмешкой и шутливым салютом он попрощался с толстым старым Финном и проводил Марджи до двери. Финн широко улыбнулся, наполняя большой стакан содовой.
— Славные ребята, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вывеска немного потрепалась и обтерлась по краям, но слова все еще читались и имели непосредственное отношение к предстоящему действу. НЕ ДОПУСТИМ СКВЕРНУ В ЛИТЧФИЛД. Довольно расплывчатый, а потому универсальный лозунг. Сто поводов в одном. Джим Шеннон вздохнул.
По другую сторону двери его кабинета находилась часовня, в ней — с десяток человек, по большей части женщины, и все старше пятидесяти, пришедшие, чтобы привести себя в порядок, прежде чем отправиться к кинотеатру «Дворец» Раса Кевинью и потребовать изъять растлевающую дьявольщину, рекламируемую на его вывеске как «Преждевременное материнство». Среди них была миссис Хатчинс, гораздо более взволнованная, чем в первый свой визит к Джиму, и несколько членов-учредителей Ассоциации назойливых активистов Литчфилда — так Шеннон за глаза прозвал кружок шитья. Две из этих старых ворон сумели уговорить своих мужей вступить в добрую борьбу мужчин, которые целую вечность назад перестали спорить и просто сидели на скамьях с сонными, сдавшимися глазами, ожидая, когда им скажут, что делать. Когда преподобный вышел из своего кабинета и увидел поверженных стариков, он понял, как много общего у него с ними. Бразды правления жизнью вывалились из рук. Стезя, избранная им, во многом зависела от постоянной поддержки паствы и, как он с горечью подозревал, ее доверчивости. Он мог спросить себя, кто кого контролирует в этих отношениях, но у него просто не хватало энергии, чтобы позаботиться об улучшении ситуации. Пусть все течет, как течет. Благоразумнее не раскачивать лодочку.
— Агата и Мерси Дюфри не пришли, — бросила миссис Хатчинс, грозно насупившись. — Сказали, что придут, и поглядите-ка — их тут нет! Получат у меня по заслугам эти вещие сестрички…
Шеннон был уверен, что так и будет. Сестрам Дюфри он не завидовал.
— Значит, у нас двенадцать человек, — сочувственно промолвил он. — Со мной будет все тринадцать.
— Господня дюжина, — с печальным видом пропищал Дон Мартин со своей скамьи.
— Я выбрала гимн, — объявила миссис Хатчинс. — Мы споем его, когда будем идти вверх по кварталу. «Когда достигну я конца пути».
— Отличный выбор, — сказал Шеннон.
— И вы одобряете. — Это было скорее утверждение, чем вопрос, что-то вроде вызова, — так решил про себя преподобный.
— Она не рассказала.
— Ты что, не спрашивала?
— Конечно, спрашивала, болван этакий. Но она… — Марджи развела руками. — Не стала рассказывать — и все тут!
Скутер нахмурился и презрительно фыркнул.
— Ох уж эта курица Филлис Гейтс, — насмешливо произнес он.
— Не думаю, что она могла бы рассказать, Скутер.
— В смысле?
— В коромысле. Если хочешь знать, что происходит на ночном показе, ты должен туда прийти, и все. А проход только по приглашению. Как ты не понимаешь? Это всё — большой-большой секрет!
— Секрет, — повторил он шепотом.
— Ну да! Теперь понял? Разве не любопытно?
— Хм, — сказал он и потер подбородок. Да, он понял. Да, ему было любопытно. Но он сознавал тот факт, что его интересовали очень многие вещи, которые у него хватало здравого смысла не исследовать слишком тщательно. Ему было любопытно, каково это — летать, но он не собирался прыгать со скалы, чтобы испытать подобное.
— Думаю, это может быть что угодно, — сказал он.
— Она говорит, это того стоит.
— Кто говорит? А, курица Филлис…
— Следи за мыслью, балбес!
— Извини.
— Сначала я подумала, что это просто мерзкий фильм-мальчишник — ну, ты знаешь о таких фильмах?
Скутер отрицательно покачал головой.
— Ладно. — Марджи огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не стоит слишком близко и не слышит. — Я имею в виду фильмы о сексе.
— «Преждевременное материнство» — как раз такое кино.
— Я не совсем это имею в виду. Ты что, серьезно не понимаешь?
Он снова покачал головой, еще более озадаченный, чем прежде.
— Боже мой, неужели ты такой тупой? В фильмах, о которых я говорю, секс тебе показывают, болван. Актеры там натурально им занимаются.
Он на мгновение нахмурился, обдумывая услышанное, и, когда это произошло, вся кровь мгновенно отхлынула от его лица.
— Ч-что?..
— Знаешь Билла Лотта? Мистер Лотт — коротышка, у него еще большого пальца нет на руке.
— Это мужик-заправщик?
— Он самый. Старший брат Билла переехал в Сент-Луис и торгует там страховками. Так вот, Ларри — его брат — рассказал Биллу все об этих фильмах. Сказал, что у них все время бывают этакие безумные сходки, повсюду, в разных городах. Приходят только страховщики, напиваются до чертиков и громят все подряд, и очень часто — вот что Ларри сказал Биллу, — очень часто смотрят грязные киношки. Ставят проектор в какой-нибудь темной комнате и крутят. Надевают смешные шапки, повязывают себе галстуки на лоб, как повязки у индейцев, и улюлюкают на картинку на стене, где актеры без одежды.
— И они это… делают?
— Ага, прям как кролики.
— Господи.
— Кстати, именно поэтому я никогда не выйду замуж.
— А? Почему? Я не улавливаю…
— Конечно, не улавливаешь — ты мужик, а мужики просто отвратительны. Разве ты не слышал, что я тебе только что рассказала?
— А…
— Но все равно я не думаю, что там такое показывают.
— Где?
— На ночном показе, идиот. Что-то ты совсем меня не слушаешь.
— Да слушаю я. — Скутер надулся.
— Думаю, если бы это был такой вонючий фильм для парней, Филлис не осталась бы на нем и уж точно не сказала, что мне нужно сходить.
— Она сказала, тебе нужно сходить?
— Ага, точно так и сказала.
Скутер прищурился, покривил губы.
— Может, она тебя разыгрывает.
Теперь уже Марджи нахмурилась.
— А зачем ей это?
— Тут сама думай. Может, она хочет тебя дурой выставить. Вдруг на ночном показе происходит что-то такое, что тебе никак не придется по душе. Не знаю, Марджи. Как по мне, все это подозрительно.
Поджав губы, как разочарованная мать, Марджи откинулась назад и посмотрела на него с чем-то вроде презрения. Этот взгляд заставил его замереть, пальцы примерзли к соломинке в стакане с содовой.
— Ну и зачем Филлис Гейтс вытворять такое?
— Люди постоянно совершают плохие поступки. Иногда — очень плохие.
— Да-да, — сказала она с сомнением, немного отчужденно. — Такова жизнь.
— В газетах именно так и пишут.
— Порой ты такой зануда, Скутер Кэрью.
Он пососал свою соломинку и громко вздохнул.
— Я знаю, — сказал он.
— Настоящий придурок.
— Да понятное дело.
Яркие пластмассовые часы на стене за стойкой (ПЕЙТЕ «НИХАЙ»[12] тянулись буквы по ободку) показывали ровно без четверти семь. Кто-то сунул пятак в музыкальный автомат и выбрал пластинку Руди Валли. Жизнь — просто вазочка с вишнями… При этих словах Скутер ухмыльнулся.
По правде говоря, он был глубоко, глупо, безнадежно влюблен в Марджи Шеннон, и так было почти всегда, сколько он себя помнил. Природа любви менялась и развивалась с годами, менялось то, как он смотрел на нее и о чем мечтал по ночам, и, конечно же, то, что чувствовал к нему преподобный Шеннон. Она тоже менялась — не только физически, но и духовно. Исчезла застенчивая Дочь священника с косичками и опущенными глазами, давно сменившись девушкой с ястребиной хваткой и острым точно бритва язычком, с пристальным взглядом, способным растопить его будто свечной воск. Скутер не думал, что сам сильно изменился, если не считать того, что с тех безмятежных дней на игровой площадке церковно-приходской школы он набрал рост, точно дикий тростник, до своих нынешних шести футов. В школьную пору, пока он и другие, более непоседливые дети, точно обезьянки, карабкались по джунглям спортзала, малютка Марджи уединялась в тени внушительного дуба на солидном от них удалении, жуя бутерброд с бужениной и избегая зрительного контакта любой ценой. Время от времени отец подходил к ней и что-то спрашивал, активно жестикулируя в сторону остальных детей, получая в ответ строго-отрицательное покачивание головой. Иногда он приносил ей Библию для изучения, пока она дулась в своем одиночестве. Скутер никогда не спускал с нее глаз, даже когда висел на ободранных металлических прутьях вниз головой, зацепившись худыми ногами.
С тех пор он научился благоразумно отводить взгляд в сторону, время от времени. Однако теперь он снова обратил глаза к ней и выдавил нечто похожее на улыбку.
— Думаю, лучше поторопиться, если мы надумали туда пролезть, — сказал он.
— Задние двери никогда не запирают, — ответила она так, будто точно знала, о чем говорит. Скутер понял, что так оно и есть.
Он встал из-за стола и бросил на столешницу три четвертака. Оптимизм Руди Валли пронизывал аптеку насквозь, и часть его, казалось, передалась Скутеру. С усмешкой и шутливым салютом он попрощался с толстым старым Финном и проводил Марджи до двери. Финн широко улыбнулся, наполняя большой стакан содовой.
— Славные ребята, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вывеска немного потрепалась и обтерлась по краям, но слова все еще читались и имели непосредственное отношение к предстоящему действу. НЕ ДОПУСТИМ СКВЕРНУ В ЛИТЧФИЛД. Довольно расплывчатый, а потому универсальный лозунг. Сто поводов в одном. Джим Шеннон вздохнул.
По другую сторону двери его кабинета находилась часовня, в ней — с десяток человек, по большей части женщины, и все старше пятидесяти, пришедшие, чтобы привести себя в порядок, прежде чем отправиться к кинотеатру «Дворец» Раса Кевинью и потребовать изъять растлевающую дьявольщину, рекламируемую на его вывеске как «Преждевременное материнство». Среди них была миссис Хатчинс, гораздо более взволнованная, чем в первый свой визит к Джиму, и несколько членов-учредителей Ассоциации назойливых активистов Литчфилда — так Шеннон за глаза прозвал кружок шитья. Две из этих старых ворон сумели уговорить своих мужей вступить в добрую борьбу мужчин, которые целую вечность назад перестали спорить и просто сидели на скамьях с сонными, сдавшимися глазами, ожидая, когда им скажут, что делать. Когда преподобный вышел из своего кабинета и увидел поверженных стариков, он понял, как много общего у него с ними. Бразды правления жизнью вывалились из рук. Стезя, избранная им, во многом зависела от постоянной поддержки паствы и, как он с горечью подозревал, ее доверчивости. Он мог спросить себя, кто кого контролирует в этих отношениях, но у него просто не хватало энергии, чтобы позаботиться об улучшении ситуации. Пусть все течет, как течет. Благоразумнее не раскачивать лодочку.
— Агата и Мерси Дюфри не пришли, — бросила миссис Хатчинс, грозно насупившись. — Сказали, что придут, и поглядите-ка — их тут нет! Получат у меня по заслугам эти вещие сестрички…
Шеннон был уверен, что так и будет. Сестрам Дюфри он не завидовал.
— Значит, у нас двенадцать человек, — сочувственно промолвил он. — Со мной будет все тринадцать.
— Господня дюжина, — с печальным видом пропищал Дон Мартин со своей скамьи.
— Я выбрала гимн, — объявила миссис Хатчинс. — Мы споем его, когда будем идти вверх по кварталу. «Когда достигну я конца пути».
— Отличный выбор, — сказал Шеннон.
— И вы одобряете. — Это было скорее утверждение, чем вопрос, что-то вроде вызова, — так решил про себя преподобный.