– Ну так не стой столбом!
Полицейский выскочил из столовой, на ходу осенив себя крестом, когда пробегал мимо Лонгсдейла. Пес презрительно фыркнул.
– Она прикасалась к ребенку, и на ней была кровь матери, – сказал консультант Бреннону.
– Вот почему ваш пес учуял… Ладно. Хотя какая разница, двадцать шестое или тридцатое. Это уже непринципиально.
– Она родила двадцать шестого, а значит, могла утопить его двадцать восьмого. – Лонгсдейл угрюмо взглянул на комиссара. – Три дня до Самайна.
Бреннон побарабанил пальцами по папке.
– Итак, Маккарти не имеет отношения ни к абортам, ни к зачатию ребенка.
– Ну, она могла сначала обратиться к нему за абортивным средством…
– Доктор не дал бы ей такого, судя по отзывам его начальства и пациентов. Он двадцать восемь лет работал врачом в муниципальной больнице для бедных. В муниципальной больнице! Вы хоть знаете, что это значит?
– Нет.
– Там лечат нищих, бродяг и малоимущих. А ведь Маккарти после окончания университета получил приглашения в самые лучшие больницы. Вот они, все здесь – он хранил их у себя, на память, наверное. Но так и не ушел.
– Да, – сказал Лонгсдейл, разглядывая портрет девушки, который художник набросал со слов миссис Хьюз.
– Шесть лет назад наш доктор перенес тяжелую ангину и больше не мог практиковать. Незадолго до этого он получил небольшое наследство, купил дом и стал его сдавать. Соседи на него молились – не каждый наскребет денег на врача, а он никому не отказывал в совете. Так что он как раз способен броситься на помощь одинокой женщине, даже если увидит ее первый раз в жизни. Чего не скажешь о нашей жертве номер три. – Натан взял со стола листок бумаги и помахал. – Это наша последняя на данный момент жертва.
Лонгсдейл оторвался от изучения портрета.
– Уверены?
– Аптекарь. Джонас Кавана. Его опознали мать и брат. Риган продолжает обыскивать его аптеку. В тайнике под полом кладовки уже нашли гору средств для абортов.
Лонгсдейл рассеянно кивнул и отвернулся.
– Я не могу понять только одного. Ну ладно, Колин Мерфи – случайная жертва, тварь была голодна и сожрала первого встречного. Ладно Кавана – он продал матери абортивное средство, хоть оно и не подействовало. Но почему отец Тайн и Маккарти? Они были хорошими людьми… Неплохими, по крайней мере. Так какой смысл…
– Перечитали рождественских сказок? – вдруг процедил Лонгсдейл.
Бреннон аж вздрогнул. Консультант швырнул портрет девушки на стол и отвернулся к окну. Комиссар смотрел на хищный профиль на фоне темнеющего неба и поймал себя на том, что впервые видит консультанта раздраженным.
– Хорошие люди, плохие люди – какая к черту разница?
– Ну, если бы речь шла об обычном убийце, я бы с вами согласился. Но это же дух.
Лонгсдейл фыркнул:
– Вы что, всерьез считаете, будто неупокоенная душа невинного крохи пойдет мстить старым грешникам, которые довели дитя до могилы?
– Ну…
– Ну так выбросите этот бред из головы. – Лонгсдейл резко обернулся, и Натан не узнал его лица. – Этой твари плевать на плохих и хороших. Она ищет себе добычу, и первыми стали те, кого она помнит. Они всегда так делают. Это последний шаг от человека к нежити.
Бреннон не узнал консультанта. Его голос стал глуше, ниже и насмешливей; его взгляд, полный издевки и гнева, его осанка, даже скривленная влево усмешка…
«Другой», – подумал Натан. Пес не сводил с комиссара глаз.
– О да, – прошипел Лонгсдейл, – и добрый священник, и славный доктор – и множество других людей, до которых тварь доберется, когда убьет всех, кого знала. Нет доброй нежити, карающей злодеев. Есть твари, выползающие с той стороны кошмаров, и только.
– Так оно не остановится? – спросил Бреннон.
А он-то думал… он-то надеялся… Втайне у него была постыдная надежда, что, убив всех, кого знала, эта гадина утихомирится.
– Нет, – усмехнулся консультант, и угол его рта снова приподнялся в кривой улыбке. – Его сила будет расти и требовать новой пищи.
– Кто вы такой?
Он смотрел на комиссара исподлобья, как волк, недобро блестящими глазами, а потом вдруг привалился плечом к оконному откосу, словно внезапно обессилел. В полутьме комиссар заметил слабую дрожь, которая пробежала по телу консультанта. Он вдруг сполз вниз по стене, и пес сунулся ему под руку. Лонгсдейл оперся обеими руками на холку собаки.
– Теперь я знаю, кто это, – прошептал он-прежний.
«Даже голос, – подумал комиссар. – Но с чего он вдруг так переменился? Что за человек, черт возьми, только что тут был?!»
– И кто же?
– Утбурд, – пробормотал консультант.
– Что это? – озадачился комиссар.
Он выдвинул ящик, нашарил припрятанную в бумагах фляжку с виски, плеснул в рюмку и протянул ее Лонгсдейлу. Тот взял и рассеянно понюхал. Рюмка немного плясала в его руке.
– Нежить. Он появляется, если мать убивает своего младенца или оставляет его умирать. Утбурды сильны, опасны и чем старше, тем сильнее. Правда, я не думал, что они появляются так далеко на юге. Я встречал их в Стернборне.
– Что он будет делать?
– Утбурды всегда стараются добраться до своей матери, а потом принимаются за всех остальных. Одна такая тварь может выкосить небольшой город. Наш еще относительно слаб, а потому его надо прикончить сейчас, пока мне это по силам.
«Мне», – подумал Бреннон. Ему и его псу. Собака, услышав последние слова, подняла морду и блеснула угольками глаз.
– Но он же крещеный, разве…
Лонгсдейл покачал головой:
– Крещение помогает уберечь душу от той стороны, а не от материнского проклятия. Именно так появляется утбурд – не просто брошенный, а убитый в порыве ненависти или отчаяния.
Бреннон придвинул к себе портрет, который нарисовал художник со слов миссис Хьюз. Симпатичная белокурая девушка лет девятнадцати-двадцати. Такая славная на вид, такая милая… Кто же она? И почему совершила жестокость?
19 ноября
Пятый труп нашли утром. Комиссар мрачно стоял над телом, чувствуя себя до тошноты бессильным. Они уже узнали так много, но не смогли понять – кто следующий. Консультант, бледный, всклокоченный, с синими тенями вокруг глаз и густой черной щетиной, уже мало чем отличался от Бреннона и его полисменов, которые всю ночь прочесывали Блэкуит в поисках возможной жертвы. Ну вот под утро и отыскали…
Лонгсдейл присел на корточки и провел ладонями по слою льда, под которым виднелось тело. Пес методично обнюхивал труп. Бреннон наклонился ниже.
– На вид костюм из дорогих. Наверняка от портного, не из лавки готового платья. Рука деформирована. Смахивает на перелом при падении.
– Заморожен часа три назад, – заметил консультант.
Пес пофыркал на тело и ткнул комиссара лапой. Натан опустился на колено, чтобы разглядеть находку Здоровяка.
– Гляньте-ка!
Лонгсдейл придвинулся к комиссару.
– Что это такое?
Усопший лежал лицом вниз, как и прочие жертвы. Однако из-под живота змеей высовывалась оборванная алая лента, на которой что-то блестело. Бреннон склонил голову набок.
– Похоже на медаль или какой-то клубный значок. Кто это, по-вашему?
– Отец ребенка, – сказал Лонгсдейл.
Натан поднялся и отошел от тела. Дыхание вырывалось сквозь зубы облачками пара. Ему удалось справиться с приступом гнева как раз тогда, когда консультант осторожно коснулся его плеча.
– Ну? – процедил Бреннон.
– Простите, – тихо ответил консультант. – Я его упустил.
Натан смерил его тяжелым взглядом. Вид ему не понравился.
– Валите домой. Выспитесь, поешьте, примите ванну. Все равно, пока мы не выпилим тело, вам тут делать нечего.
– Нет, я в порядке, я смогу…
– Угу. Прям настоящий упырь, ничем не хуже этого… утбурда. Чем вы, черт возьми, занимались всю ночь?
– Выслеживал. – Лонгсдейл потер лицо руками и невнятно пробормотал из-под них: – Он знает, от кого надо прятаться.
Пес утешительно потыкался мордой ему в колено, и консультант машинально потрепал животное по загривку. Бреннон еще раз изучил открывшееся ему лицо Лонгсдейла и жестом подозвал полицейского:
– Коннел, загрузи этого жентмуна в экипаж и отправь по месту доставки. Дом восемьдесят шесть, Роксвилл-стрит. Дворецкому передай, чтоб не выпускал его из-под надзора, пока не отоспится.
– Слушаюсь, сэр! Прошу за мной, сэр.
Полицейский выскочил из столовой, на ходу осенив себя крестом, когда пробегал мимо Лонгсдейла. Пес презрительно фыркнул.
– Она прикасалась к ребенку, и на ней была кровь матери, – сказал консультант Бреннону.
– Вот почему ваш пес учуял… Ладно. Хотя какая разница, двадцать шестое или тридцатое. Это уже непринципиально.
– Она родила двадцать шестого, а значит, могла утопить его двадцать восьмого. – Лонгсдейл угрюмо взглянул на комиссара. – Три дня до Самайна.
Бреннон побарабанил пальцами по папке.
– Итак, Маккарти не имеет отношения ни к абортам, ни к зачатию ребенка.
– Ну, она могла сначала обратиться к нему за абортивным средством…
– Доктор не дал бы ей такого, судя по отзывам его начальства и пациентов. Он двадцать восемь лет работал врачом в муниципальной больнице для бедных. В муниципальной больнице! Вы хоть знаете, что это значит?
– Нет.
– Там лечат нищих, бродяг и малоимущих. А ведь Маккарти после окончания университета получил приглашения в самые лучшие больницы. Вот они, все здесь – он хранил их у себя, на память, наверное. Но так и не ушел.
– Да, – сказал Лонгсдейл, разглядывая портрет девушки, который художник набросал со слов миссис Хьюз.
– Шесть лет назад наш доктор перенес тяжелую ангину и больше не мог практиковать. Незадолго до этого он получил небольшое наследство, купил дом и стал его сдавать. Соседи на него молились – не каждый наскребет денег на врача, а он никому не отказывал в совете. Так что он как раз способен броситься на помощь одинокой женщине, даже если увидит ее первый раз в жизни. Чего не скажешь о нашей жертве номер три. – Натан взял со стола листок бумаги и помахал. – Это наша последняя на данный момент жертва.
Лонгсдейл оторвался от изучения портрета.
– Уверены?
– Аптекарь. Джонас Кавана. Его опознали мать и брат. Риган продолжает обыскивать его аптеку. В тайнике под полом кладовки уже нашли гору средств для абортов.
Лонгсдейл рассеянно кивнул и отвернулся.
– Я не могу понять только одного. Ну ладно, Колин Мерфи – случайная жертва, тварь была голодна и сожрала первого встречного. Ладно Кавана – он продал матери абортивное средство, хоть оно и не подействовало. Но почему отец Тайн и Маккарти? Они были хорошими людьми… Неплохими, по крайней мере. Так какой смысл…
– Перечитали рождественских сказок? – вдруг процедил Лонгсдейл.
Бреннон аж вздрогнул. Консультант швырнул портрет девушки на стол и отвернулся к окну. Комиссар смотрел на хищный профиль на фоне темнеющего неба и поймал себя на том, что впервые видит консультанта раздраженным.
– Хорошие люди, плохие люди – какая к черту разница?
– Ну, если бы речь шла об обычном убийце, я бы с вами согласился. Но это же дух.
Лонгсдейл фыркнул:
– Вы что, всерьез считаете, будто неупокоенная душа невинного крохи пойдет мстить старым грешникам, которые довели дитя до могилы?
– Ну…
– Ну так выбросите этот бред из головы. – Лонгсдейл резко обернулся, и Натан не узнал его лица. – Этой твари плевать на плохих и хороших. Она ищет себе добычу, и первыми стали те, кого она помнит. Они всегда так делают. Это последний шаг от человека к нежити.
Бреннон не узнал консультанта. Его голос стал глуше, ниже и насмешливей; его взгляд, полный издевки и гнева, его осанка, даже скривленная влево усмешка…
«Другой», – подумал Натан. Пес не сводил с комиссара глаз.
– О да, – прошипел Лонгсдейл, – и добрый священник, и славный доктор – и множество других людей, до которых тварь доберется, когда убьет всех, кого знала. Нет доброй нежити, карающей злодеев. Есть твари, выползающие с той стороны кошмаров, и только.
– Так оно не остановится? – спросил Бреннон.
А он-то думал… он-то надеялся… Втайне у него была постыдная надежда, что, убив всех, кого знала, эта гадина утихомирится.
– Нет, – усмехнулся консультант, и угол его рта снова приподнялся в кривой улыбке. – Его сила будет расти и требовать новой пищи.
– Кто вы такой?
Он смотрел на комиссара исподлобья, как волк, недобро блестящими глазами, а потом вдруг привалился плечом к оконному откосу, словно внезапно обессилел. В полутьме комиссар заметил слабую дрожь, которая пробежала по телу консультанта. Он вдруг сполз вниз по стене, и пес сунулся ему под руку. Лонгсдейл оперся обеими руками на холку собаки.
– Теперь я знаю, кто это, – прошептал он-прежний.
«Даже голос, – подумал комиссар. – Но с чего он вдруг так переменился? Что за человек, черт возьми, только что тут был?!»
– И кто же?
– Утбурд, – пробормотал консультант.
– Что это? – озадачился комиссар.
Он выдвинул ящик, нашарил припрятанную в бумагах фляжку с виски, плеснул в рюмку и протянул ее Лонгсдейлу. Тот взял и рассеянно понюхал. Рюмка немного плясала в его руке.
– Нежить. Он появляется, если мать убивает своего младенца или оставляет его умирать. Утбурды сильны, опасны и чем старше, тем сильнее. Правда, я не думал, что они появляются так далеко на юге. Я встречал их в Стернборне.
– Что он будет делать?
– Утбурды всегда стараются добраться до своей матери, а потом принимаются за всех остальных. Одна такая тварь может выкосить небольшой город. Наш еще относительно слаб, а потому его надо прикончить сейчас, пока мне это по силам.
«Мне», – подумал Бреннон. Ему и его псу. Собака, услышав последние слова, подняла морду и блеснула угольками глаз.
– Но он же крещеный, разве…
Лонгсдейл покачал головой:
– Крещение помогает уберечь душу от той стороны, а не от материнского проклятия. Именно так появляется утбурд – не просто брошенный, а убитый в порыве ненависти или отчаяния.
Бреннон придвинул к себе портрет, который нарисовал художник со слов миссис Хьюз. Симпатичная белокурая девушка лет девятнадцати-двадцати. Такая славная на вид, такая милая… Кто же она? И почему совершила жестокость?
19 ноября
Пятый труп нашли утром. Комиссар мрачно стоял над телом, чувствуя себя до тошноты бессильным. Они уже узнали так много, но не смогли понять – кто следующий. Консультант, бледный, всклокоченный, с синими тенями вокруг глаз и густой черной щетиной, уже мало чем отличался от Бреннона и его полисменов, которые всю ночь прочесывали Блэкуит в поисках возможной жертвы. Ну вот под утро и отыскали…
Лонгсдейл присел на корточки и провел ладонями по слою льда, под которым виднелось тело. Пес методично обнюхивал труп. Бреннон наклонился ниже.
– На вид костюм из дорогих. Наверняка от портного, не из лавки готового платья. Рука деформирована. Смахивает на перелом при падении.
– Заморожен часа три назад, – заметил консультант.
Пес пофыркал на тело и ткнул комиссара лапой. Натан опустился на колено, чтобы разглядеть находку Здоровяка.
– Гляньте-ка!
Лонгсдейл придвинулся к комиссару.
– Что это такое?
Усопший лежал лицом вниз, как и прочие жертвы. Однако из-под живота змеей высовывалась оборванная алая лента, на которой что-то блестело. Бреннон склонил голову набок.
– Похоже на медаль или какой-то клубный значок. Кто это, по-вашему?
– Отец ребенка, – сказал Лонгсдейл.
Натан поднялся и отошел от тела. Дыхание вырывалось сквозь зубы облачками пара. Ему удалось справиться с приступом гнева как раз тогда, когда консультант осторожно коснулся его плеча.
– Ну? – процедил Бреннон.
– Простите, – тихо ответил консультант. – Я его упустил.
Натан смерил его тяжелым взглядом. Вид ему не понравился.
– Валите домой. Выспитесь, поешьте, примите ванну. Все равно, пока мы не выпилим тело, вам тут делать нечего.
– Нет, я в порядке, я смогу…
– Угу. Прям настоящий упырь, ничем не хуже этого… утбурда. Чем вы, черт возьми, занимались всю ночь?
– Выслеживал. – Лонгсдейл потер лицо руками и невнятно пробормотал из-под них: – Он знает, от кого надо прятаться.
Пес утешительно потыкался мордой ему в колено, и консультант машинально потрепал животное по загривку. Бреннон еще раз изучил открывшееся ему лицо Лонгсдейла и жестом подозвал полицейского:
– Коннел, загрузи этого жентмуна в экипаж и отправь по месту доставки. Дом восемьдесят шесть, Роксвилл-стрит. Дворецкому передай, чтоб не выпускал его из-под надзора, пока не отоспится.
– Слушаюсь, сэр! Прошу за мной, сэр.