Стражник дернул Иммануэль за цепь на кандалах, увлекая вперед, и фигуры во тьме исчезли.

– Который час? – спросила она, и ночь словно проглотила ее слова.

– Недавно пробил полдень, – ответил апостол Айзек. – Ответь мне, что за ведьма научила тебя такому сильному проклятию? Или ты просто продалась тьме, чтобы обрести подобную силу?

Иммануэль споткнулась о рытвину на дороге, больно ударившись пальцем о камень.

– Я не накладывала никаких проклятий.

Во всяком случае, не намеренно. Колдовство как таковое было делом рук ее матери. А она – всего лишь сосудом.

Стражник снова поднес факел к ее спине.

– Прикуси свой лживый язык, ведьма. Прибереги эти признания для суда.

Она усвоила урок и больше не заговаривала.

Они шли дальше. Время в темноте текло странно, как будто секунды замедляли свой бег, но в конце концов Иммануэль заметила вдали огни. Только потом она обратила внимание на размер толпы. У собора собрались десятки людей с факелами в руках – они разжигали высокий костер, и их лица были озарены его пламенем.

Стражники шли впереди Иммануэль и апостола Айзека, прокладывая им путь через толпу. Когда она пробиралась через толпу, люди начали скандировать, и их голоса звучали как гимн, лишенный музыки: «Ведьма. Блудница. Грешница. Тварь. Исчадье Матери».

Иммануэль вошла в собор и прищурилась против света. На каждом столбе горели лампы и факелы, отгоняя тени, которые просачивались через двери и окна. Скамьи были переполнены зеваками, собравшимися посмотреть на суд. Были тут и жены пророка, и жители деревни, и даже несколько человек из Окраин.

За алтарем стояли семь апостолов, а в их тени, к ужасу Иммануэль – Муры, которым отвели весь первый ряд скамей. Анна была одета во все черное. Она прижимала к глазам мокрый платок, отказываясь смотреть на Иммануэль, когда ту проводили мимо. Рядом с Анной – Абрам с покрасневшими, безжизненными глазами. С ним рядом стояла Марта в том же черном плаще, в каком она навещала Иммануэль в подземелье. Онор и Глория отсутствовали, вероятно, еще до конца не оправившись после мора.

– Шевелись, – скомандовал стражник.

Иммануэль нетвердым шагом поднялась по каменным ступеням к алтарю, поскользнувшись мокрой от грязи ступней. Кто-то рассмеялся, когда она упала на ступеньке и ушибла колени. Стражник сунул факел ей в спину, совсем впритык, всего в нескольких дюймах от ее лопаток, и пламя обожгло ей шею.

– Да поживее ты. Выставляешь себя на посмешище.

Поднявшись на ноги, Иммануэль прошла остаток пути до алтаря, прихрамывая. Апостолы расступились, освобождая для нее место. Она стояла перед лицом всей паствы, опустив голову и сложив перед собой руки. Ей вспомнилось, как всего несколько месяцев назад, по совершенно иному поводу, но на этом же самом месте стояла Лия. Тогда в жизни Иммануэль иногда еще гостила радость.

Двери собора захлопнулись, и Иммануэль против ее воли начали душить слезы. Прихожане расплывались и двоились у нее перед глазами. Все смотрели на нее одинаковыми мертвыми взглядами, одинаково хмурясь и одинаково скалясь. Тогда-то она и поняла: они проголосуют за то, чтобы отправить ее на костер, что бы она ни сказала. Они уже все для себя решили. Суд был просто формальностью. Она так упорно боролась, чтобы спасти их всех от бедствий Лилит, а они хотели посмотреть, как она сгорает дотла. Вера была права – она никогда не сможет завоевать их благосклонности. И все равно Иммануэль обязана была их спасти. А для этого ей придется доказать свою невиновность. Потому что, если ее сочтут виновной и в наказание за ее грехи отправят на очистительный костер, она так и не успеет начертать обращающий сигил.

Ради спасения Вефиля и своего собственного, ей придется отстаивать свою невиновность.

Пророк вышел из задней комнаты собора и, еле держась на ногах, пошел вдоль центрального прохода, делая паузу каждые несколько шагов, чтобы опереться на спинку скамьи и перевести дыхание. После долгого, изнурительного пути к алтарю он повернулся и обратился к своей пастве.

– Мы собрались здесь для суда над Иммануэль Мур, которая обвиняется в колдовстве, убийствах, оккультизме, воровстве, блуде и измене церкви Доброго Отца.

Прихожане засвистели.

– Сегодня мы выслушаем ее исповедь. И будем судить ее, повинуясь не велению наших сердец, но законам нашего Отца и его Священного Писания. Только так она сумеет получить истинное прощение. Объявляю суд открытым.





Глава 34




Если в вас осталась хоть капля совести, хоть капля доброты и порядочности, пощадите ее. Умоляю вас, пощадите ее.

Из последней исповеди Дэниэла Уорда



Первым свидетелем, которого вызвали давать показания, стал Абрам Мур. Он вышел вперед, прихрамывая, грузно опираясь на трость, и когда доковылял до алтаря, его лицо было искажено болью.

Дед встретился с ней взглядом, чего Иммануэль никак от него не ожидала.

– Я пришел, чтобы свидетельствовать… от своего имени и… имени моей жены Марты Мур. Иммануэль – моя внучка… и дочь Мириам Мур, которая скончалась… в день рождения Иммануэль. Ее отец погиб, и я… взял на себя… ее воспитание… и воспитывал ее как родную дочь. Она носит… мое имя.

– Ты воспитал ее такой, какая она есть? – поинтересовался апостол Айзек, подходя к алтарю. Он был тем самым апостолом, который заменил Абрама после скандала с Мириам, и Иммануэль невольно задалась вопросом, насколько большое удовольствие он получал от возможности в очередной раз превзойти своего соперника.

– Я учил ее… бояться гнева Отца, – сказал Абрам. – И я… верю, что она боится. – Собравшиеся разом ахнули, но Абрам напирал: – Она всего лишь… дитя.

Апостол Айзек подошел к краю алтаря. Он взглянул на Абрама с таким неприкрытым презрением, что Иммануэль поморщилась.

Но Абрам не дрогнул.


– Я бы хотел напомнить тебе слова Священного Писания, – сказал апостол, растягивая слова, как будто говорил с дурачком. – «Кровь порождает кровь. Такова расплата за грех».

– Я знаю Священное… Писание. Также я знаю, что тем… кто не здоров умом, или душой… даруется помилование.

– Она здорова, – фыркнул апостол. – Мы с ней много беседовали.

– Девочка… унаследовала болезнь матери.

– Единственной болезнью ее матери было колдовство.

Эти слова были встречены аплодисментами. Зеваки в хвосте толпы вскидывали кулаки к потолку, требуя крови и огня.

– Грех тоже бывает болезнью… самой настоящей, – сказал Абрам. Он повернулся, чтобы обратиться непосредственно к пастве. – Грех обрушился на нас, приняв форму… этих бедствий, и все же… мы не наказываем себя. Не занимаемся… самобичеванием.

Апостол Айзек прервал его:

– Потому, что не мы в них виноваты. Мы – жертвы этого зла. Но эта девчонка, – дрожащим пальцем он указал на Иммануэль, – она его средоточие. Она ведьма. Она навлекла на нас проклятия, которые опустошили наши земли, и ты хочешь, чтобы она продолжала ходить среди нас? Ты предлагаешь отпустить ее на свободу?

– Отпустить… но не здесь, – сказал Абрам. – Я бы отпустил ее… в дикие земли. Изгнал бы ее… из Вефиля. Пусть… живет себе… где-нибудь за стеной.

Апостол Айзек уже открыл рот, чтобы поспорить, но пророк поднял руку, призывая к молчанию. Он прошел мимо апостола, ненароком задев его, словно тот был не более чем шторой на окне.

– Спасибо за твои показания, брат Абрам. Мы с благодарностью принимаем твою истину.

Когда Абрам, шаркая, вернулся на свое место, пророк снова повернулся к толпе, обводя взглядом скамьи.

– Есть ли еще желающие выступить свидетелями?

– Есть, – прозвучал тихий, тонкий голосок из дальней части собора.

Иммануэль даже не сразу узнала ковыляющую к ней девушку, закованную в цепи и сопровождаемую двумя стражниками пророка.

Покаяние не пощадило Джудит. Она была похожа на труп.

Ее каштановые кудри, прежде такие длинные, что свисали до самого пояса, теперь были подстрижены по-мальчишески коротко. Сама она мертвецки исхудала и выглядела неопрятно в изорванной сорочке и окровавленных юбках. Несмотря на холод, у нее не было ни обуви на ногах, ни шали на плечах. На обеих губах виднелись незажившие ссадины, которые лопнули и закровоточили, когда она начала говорить.

– Я хочу дать показания.

Пророк кивнул.

– Говори свою правду, дитя мое.

Джудит встала у края алтаря и не отрывала глаз от пола даже тогда, когда повернулась лицом к пастве. Она заломила руки, загремев кандалами, и бросила взгляд на пророка, словно ожидая от него указаний. Наконец она заговорила, безжизненным, монотонным голосом, словно зачитывая строки из катехизиса или Священного Писания.

– Иммануэль Мур нарушила Священные Предписания. Она использовала свои чары и расставляла злые сети против мужчин и женщин этой церкви.

Пророк смотрел на нее с бесстрастным выражением лица.

– На каком же основании ты обвиняешь подсудимую в этих преступлениях?

– На основании ее собственных слов, – сказала Джудит дрогнувшим голосом. Она замешкалась на мгновение, словно вспоминая, что ей полагалось говорить. – В одну из суббот, несколько месяцев назад, Иммануэль сказала, что гуляет по лесам с демонами и голая танцует с ведьмами при свете полной луны.

В толпе послышались удивленные возгласы. Схватившись за священные кинжалы, люди бормотали молитвы.

Джудит снова посмотрела на пророка, и Иммануэль увидела, как тот едва заметно кивнул ей. Она снова повернулась к собравшимся и затараторила, продолжая:

– Когда Иммануэль произнесла эти слова, Эзра Чемберс начал смеяться и не мог остановиться. Все его тело скрутило, как было с больными, зараженными той лихорадкой, что она на нас наслала. Она соблазнила Эзру, – сказала Джудит, поднимая глаза на пророка. – Она околдовала вашего сына с помощью магии Темной Матери. Так что он ни в чем не виноват. Это она заставила его согрешить.

– Я ничего такого не делала, – подала голос Иммануэль, впервые с начала суда. – Я бы никогда не причинила вреда Эзре. Я могу положить руку на Писание и повторить это. Я готова поклясться на костях моей матери.

– От твоей матери не осталось костей, чтобы на них поклясться, – сказал апостол Айзек тихим и угрожающим голосом. – Тело твоей матери сожгли на костре. От этой ведьмы не осталось ничего, кроме праха.

– Хвала Отцу, – в унисон произнесла паства.

Пророк снова поднял руку, призывая всех к тишине.

– Спасибо за твою исповедь.

Джудит приоткрыла рот, как будто хотела сказать что-то еще, но одного взгляда мужа оказалось достаточно, чтобы она передумала. Со склоненной головой она вернулась к охранникам. Те схватили ее под руки, и она тихонько заплакала, когда они поволокли ее прочь из церкви.

Пророк медлил. Его лицо казалось особенно серьезным в свете мерцающих факелов. Наконец он снова заговорил.

– Сейчас я хотел бы попросить моего сына, Эзру Чемберса, дать свои показания касательно обвинений нашего последнего свидетеля.