Иммануэль притянула к себе дневник Мириам и открыла его на последних страницах, исписанных словами: «Кровь. Мор. Тьма. Резня». Потом через стол вернула его Вере.

Женщина заглянула в дневник. Иммануэль не могла прочесть выражение ее лица, но одно она знала точно: ее бабушка не была удивлена.

– Вы знали, – ахнула Иммануэль так тихо, как будто и вовсе не произносила эти слова вслух. – Вы знали о хижине. Знали о бедствиях, ведьмах и сделке, которую моя мать заключила с ними в Темном Лесу. Вы знали, что она продала меня им.

Вера подняла на нее глаза, явно не понимая, о чем та говорит.

– Мириам не продавала тебя ведьмам. Твоя мать любила тебя. Она ценила тебя дороже всего остального. Дороже ее дома, ее семьи, ее жизни, даже самой ее души.

– Это неправда. Не знаю, что она вам наговорила, не знаю, что вам якобы известно о моей матери, но она не любила меня так, как вы любили Дэниэла. Она ничем не жертвовала ради меня. Она продала меня. Она повязала меня с силами тьмы еще до моего рождения. Через мою кровь она навлекла на нас эти бедствия. Ей была дорога только месть.

– Твоя мать хотела защитить тебя. Эта девочка отдала тебе все, что было в ее силах.

– Если это так, зачем она наложила проклятие? – спросила Иммануэль, закипая. – Я сама была в той хижине. Я знаю, что означают сигилы на стенах. Если она так сильно меня любила, почему она меня использовала?

– Как я и сказала, она пыталась защитить тебя.

– Сделав из меня оружие? Пешку в руках Лилит?

– Мириам хотела дать тебе силу, которой сама никогда не обладала. Но ей было всего шестнадцать, она была вне себя от горя, и страха, и куда более уязвима, чем ей казалось. Лилит это видела. Она извратила стремление Мириам защищать тебя, воспользовалась ее слабостью. Все это происходило у меня на глазах. Каждый раз, когда она отправлялась в лес, она по капельке лишалась рассудка. В конечном итоге, думаю, она стала больше похожа на них, чем на нас.

– В каком смысле?

Вера помолчала, прежде чем ответить, словно приводя в порядок свои мысли.

– В жизни большинство из нас наделены способностью видеть полутона. Мы можем злиться, но наш гнев уравновешивается милосердием. Мы можем быть полны радости, но это не мешает нам сопереживать тем, кто несчастен. Но после смерти все меняется, и от нас остаются только самые базовые побуждения. Одно желание, настолько сильное, что оно подавляет все остальные.

– Как получилось с Лилит и ее жаждой мести?

Вера кивнула.

– Под конец и твоя мать стала такой же. Она была одержима идеей защитить тебя, наделить тебя силой и свободой, которых сама так отчаянно желала, но никогда не имела. Словно у нее не осталось иного смысла в жизни, и она была уже почитай, что мертва.

Это могло бы объяснить безумие Мириам. Записи и рисунки в ее дневнике, ее фиксацию на Темном Лесу и ведьмах, в нем обитающих. Но кое-что по-прежнему не давало Иммануэль покоя, распаляло пламя ее гнева.

– Если вы все знали – знали, что Лилит манипулирует и использует мою мать, методично сводя ее с ума, то почему ничего не предприняли, чтобы помешать ей?

Вера с трудом подбирала слова для ответа.

– Потому что в то время… я была так же нездорова, как и она. Я потеряла сына, своими глазами видела, как он заживо сгорал на костре, и его крики… они сводили меня с ума не меньше, чем ведьмы – твою мать. Но я не знала, что Мириам навлечет все эти бедствия и принесет тебе столько горя.

Какое-то время Иммануэль молча обдумывала ее слова, пытаясь понять, верить ей или нет.

– Хижина, в которой она наложила проклятие, принадлежала вам?

Вера кивнула.

– В некотором роде. Но она принадлежит и тебе тоже. Женщины двенадцати поколений Уордов колдовали в этих стенах.

– Там вы и посвятили ее в ведьмовские секреты? Обучили темным практикам?

– Я никогда ничему не учила Мириам, – горячо возразила Вера. – То немногое, что она узнала, она узнала от Лилит и самого Темного Леса.

– Но откуда у Лилит такой интерес к моей матери? Она была простой дочерью фермера, почему ведьмы вообще откликнулись на ее зов?

– Они бы и не откликнулись, – тихо отозвалась Вера. – Ведьмы явились к ней только по той причине, что она носила тебя в своей утробе. Именно твоя кровь, текущая в жилах Мириам, дала ей силу наложить заклятия. Ты привлекла внимание ведьм.

Сердце Иммануэль замерло, пропустив несколько ударов.

– Я вас не понимаю.

Вера посмотрела на Иммануэль, и на какое-то мгновение во взгляде бабушки мелькнула такая же теплота, с которой она смотрела на портрет своего сына. Вера ответила очень мягко:

– Мириам была убитой горем дочерью фермера, с желанием мстить и взрывным характером. И да, она нанесла сигилы, она заложила фундамент для бедствий. Но все свои силы она черпала в тебе. В младенце, в чьих жилах текла ведьмовская кровь. Неиссякаемый родник силы, бери – не хочу. Ты оказалась идеальным сосудом.

Иммануэль ошеломленно сидела на стуле, не зная, что и сказать. В глубине души она знала, что Вера говорит правду, но одна деталь заставила ее задуматься.

– Если для ведьм я всего лишь сосуд, зачем они отдали мне дневник?

– Все ведьмы в первую очередь миссионерки. Как еще четыре девушки, иностранки, сумели бы собрать армию настолько большую, что она смогла противостоять силам Вефиля? Как еще посеяли бы семена раздора, если не завоевав сердца и души церковной паствы?

– То есть, они не хотели заманить меня в ловушку, они хотели завоевать мою душу?


Вера кивнула.

– Им нужна ты, Иммануэль: твоя сила, твой потенциал. Лилит только того и хочет, чтобы ты стала одной из них, сестрой и служительницей их ковена. Помяни мое слово: незадолго до того, как все будет кончено, они предложат тебе сделку. Предложат пополнить их ряды.

Иммануэль задумалась, пытаясь представить, как могла бы выглядеть ее жизнь в лесу вместе с Лилит. Больше никто не заставлял бы ее бороться с искушениями и пресмыкаться у ног пророка. Она смогла бы жить без оглядки на предписания и наказания, бродить, где вздумается, и делать, что вздумается.

– Что будет, если я откажусь от их предложения?

– Тогда ты разделишь участь остальных вефилян.

Руки Иммануэль перестали дрожать. Она выпрямилась в кресле. Расправила плечи. Впервые посмотрела Вере прямо в глаза.

– Есть ли какой-то способ их остановить?

Вера кивнула.

– Способ есть. Для этого потребуется мощный сигил, который перенаправит энергию бедствий в другое русло. Тебе нужно будет вырезать его на своей руке освященным лезвием.

– Например, священным кинжалом?

– Да, но непременно кинжалом пророка. Видишь ли, мощный сигил требует мощного орудия, чтобы нанести его. Клинок обязательно должен быть освящен – то есть, насыщен силой через прочтение над ним молитвы или заклинания. В Вефиле есть всего несколько подходящих предметов. Священный кинжал пророка; нож для жертвенного заклания; и меч первого поборника святости Дэвида Форда, который висит над соборным алтарем, – вот и все, что приходит на ум. Обломок рогов Лилит тоже мог бы подойти. Я даже подозреваю, что именно его использовала твоя мать, когда вырезала сигилы в хижине.

– Единственное, что мне нужно сделать, это вырезать сигил на своей руке освященным клинком, и все будет кончено? Бедствия закончатся, и все вернется на круги своя?

– Если бы, – ответила Вера с грустной улыбкой. – Нанесенный сигил перенаправит бедствие обратно к его истоку – к тебе. Как только ты пройдешь через это, если, конечно, выживешь после такого, ты сможешь повелевать энергией бедствий, как своей собственной.

Иммануэль попыталась вообразить это: мор, кровь, тьма и грядущая резня могли стать ее персональным оружием. Это был бы ее шанс приструнить церковников, добиться помилования Эзры, заставить пророка расплачиваться за свои грехи. Она могла бы править над всем Вефилем, если бы захотела. Под ее началом в городе забыли бы о кострах и чистках. Юных девушек больше не раскладывали бы на алтаре, как агнцев на заклании. Жители Окраин больше не прозябали бы в нищете. Имея такую власть, она могла бы разрушить церковь пророка до самого основания. Она могла бы построить Вефиль заново.

– Но какова цена? – спросила она, зная, что расплатиться придется сполна. Если она что-то и усвоила за это время, так это то, что власть никогда не дается даром.

– Невозможно предугадать, что и когда она возьмет взамен. Только знай, что цена за такую власть будет очень высока. Она может стоить тебе жизни, как было с твоей матерью, может изъесть твои кости и расползтись по всему телу, как рак. Или она решит поиграть с твоими чувствами и отнимет у тебя рассудок в качестве оплаты. А может, лишит жизни твоего первенца или сделает тебя бесплодной. С уверенностью можно сказать только то, что однажды тебе придется заплатить за власть, которую ты получила.

– Есть ли какое-то лекарство от этих… последствий?

– Возможно, но все целиком и полностью зависит от того, какими будут эти последствия.

Иммануэль кивнула, сначала себе, потом Вере.

– Научите меня, как это делать.

В ответ Вера рассмеялась; это был резкий и неприятный смех, почти пугающий. На другом конце кухни печка топила так жарко, что Иммануэль видела, как рябит вокруг горячий воздух. На плите засвистел чайник. Вода, пузырясь, выплеснулась из его носика, и угли под чайником зашипели.

– Что смешного?

Вера взяла себя в руки, вытерев уголки глаз.

– То, что ты думаешь, будто я обреку тебя на такую участь, – ее улыбка померкла, и она внезапно приняла очень серьезный, почти грозный вид. – Вефиль слишком долго перекладывал свои невзгоды на плечи юных девочек. Сына своего я уже потеряла. Я не хочу, чтобы моими стараниями тебя постигла такая же судьба. Уж точно не ради бессмысленной попытки спасти город, который спасения не заслуживает.

– Вефиль вовсе не безнадежен. Там живут и хорошие люди, и если им не помочь, они погибнут в грядущем бедствии.

– Хорошие люди не преклоняют головы и не прикусывают языки, в то время как страдают другие хорошие люди. Хорошие люди не становятся соучастниками преступлений.

– В городе есть дети, – сказала Иммануэль, пытаясь ее образумить. – Юные девочки, такие как мои сестры, которые ни в чем не виноваты.

– И я им сочувствую, правда. Но если они страдают, то не из-за ведьм, и не из-за бедствий, и не из-за тебя. Они страдают потому, что их отцы и отцы их отцов заварили эту кашу. Возможно, будет правильнее дать им за все ответить?

– И что? Сидеть здесь со связанными руками? Отвернуться от Вефиля, от моего дома?

– Если случится худшее…

– А оно случится.

– Если случится худшее, мы уйдем отсюда, – сказала Вера. – Есть миры за пределами этого, Иммануэль.

– Вы имеете в виду языческие города? Вальта, Хеврон, Галл?

– И не только они. Мир велик, и ты заслуживаешь шанса его повидать. Мы могли бы путешествовать вместе, втроем. Как семья, – Вера потянулась к ней через весь стол, поймала ее руку и стиснула. – Разреши мне сделать то, что я должна была сделать семнадцать лет назад. Разреши мне забрать тебя с собой.

Это было заманчивое предложение, и еще несколько недель назад она, возможно, приняла бы его. Но с тех пор Иммануэль поумнела.

– Я не могу отвернуться от своего города и от людей, которых люблю.

– То же самое твой отец сказал про твою мать много лет назад, и за это сгорел на костре. Если ты вернешься, то умрешь там, как умер он.

– Там мой дом. Если мне суждено где-то умереть, я бы предпочла умереть в Вефиле. Я часть этого города, и я не откажусь от него и от людей, которые мне дороги, – она выдернула свою руку из Вериной. – Я пришла сюда, чтобы найти способ все исправить, а не сбежать, как сделала ты.