Он замолчал, рассматривая мою руку. Я слегка сжала его пальцы:
— Что произошло? Почему вы расстались?
— Она тайком встречалась с другим. Парень с ее работы. Забеременела — то ли от меня, то ли от него — и сделала аборт. Я узнал обо всем уже после того, как это случилось. Было… сложно.
— Вот ужас-то! — выпалила я, чувствуя, как его боль перетекает в мою руку.
Он большим пальцем нежно погладил мою ладонь, и по шее у меня побежали мурашки.
— То есть, наверное, ты сейчас не готов к новым отношениям? — тихо спросила я, смягчая прямоту вопроса улыбкой.
«Ну и сказанула!» — изумилась я самой себе. Одному Господу известно, что еще я выдам после очередного бокала…
К счастью, Стюарт не обиделся и улыбнулся мне в ответ:
— Наверное, пока не готов. — Он снова посмотрел на наши сплетенные пальцы. — Правда, что-то говорит мне, что ты тоже пока не готова к новым отношениям.
Я энергично покивала. Подумала, еще подумала и наконец с трудом выдавила:
— Не уверена, что вообще когда-нибудь буду готова.
— Что, так плохо все было? — спросил он.
Я кивнула. Я никому не рассказывала всей правды. Когда меня допрашивала полиция, я ограничивалась односложными ответами — говорить-то я почти не могла. А когда я лежала в больнице, мне тоже совсем не хотелось вдаваться в подробности того, что случилось. Врачи, следователи и психиатры пытались меня разговорить, но постепенно я поняла, что им нужно: выдавала им информацию по кусочку, чтобы они поняли, что я иду на поправку, и отстали наконец. После выписки я должна была пройти курс лечения у психотерапевта, но все как-то забыли об этом. А впрочем, я все равно не стала бы ходить к этому психотерапевту: тогда мне казалось, что самое главное — бежать как можно дальше, не оглядываясь назад.
Я не собиралась ничего рассказывать и сейчас, но слова вдруг сами сорвались с моих губ, как будто кто-то другой сказал их за меня:
— На меня напали.
Стюарт помолчал:
— А его нашли?
Я кивнула:
— Да. Он сейчас в тюрьме. Его посадили на три года.
— Всего на три года? Что-то недолго.
Я пожала плечами:
— Три года, тридцать лет… Какая, в сущности, разница? Они могли бы вообще не найти его. По крайней мере, это дало мне возможность бежать.
Четверг, 25 декабря 2003 года
Рождественским утром я проснулась оттого, что на моем лице играл солнечный зайчик. Ли рядом не оказалось, но снизу доносился стук кастрюль и сковородок. Голова раскалывалась от боли. Я взглянула на будильник — половина десятого.
Я сделала нечеловеческое усилие и села в кровати, полная решимости бодро и весело встретить Рождество, но тут же со стоном опустилась обратно на подушки.
Когда я в следующий раз открыла глаза, Ли сидел на постели рядом со мной, пристраивая на одеяле поднос с завтраком.
— Пора просыпаться, моя красавица, — сказал он.
Я села, стараясь не обращать внимания на боль в затылке.
— Ого! Тосты, сок да еще шампанское! Ты думаешь, я мало выпила за последние сутки?
— Может быть, и много, но не со мной! — Ли быстро стянул джинсы и футболку и улегся в постель, обняв меня одной рукой, а другой отламывая кусочек тоста. — Счастливого Рождества! — сказал он.
Я поцеловала его. Потом еще раз, да так, что чуть не свернула поднос, а потом выпила соку.
— Я вчера был не в форме, — сказал Ли.
Я с удивлением посмотрела на него:
— Не в форме? Но почему?
— Потому что я чуть не умер от ревности, — сказал он ровным голосом. — Ты гуляла в городе одна, в этом платье, без меня… прости, я был не прав.
Последовала пауза. Ли жевал тост, я нарушила затянувшееся молчание:
— А почему ты так реагируешь на красные платья?
— Не на все, только на твое. А если точнее — на тебя в красном платье.
— А я видела тебя вчера в городе, — сказала я. — Ты спорил с какими-то типами.
Он молча отодвинул поднос на край кровати и взял меня за руку.
— Ты что, торгуешь наркотиками?
— Зачем ты задаешь мне эти вопросы, Кэтрин? Сама знаешь, что я не могу на них ответить.
— Меня пугает твоя работа, — пробормотала я.
— Вот поэтому и не стоит говорить о ней.
— Но если тебя ранят или изобьют до полусмерти, как я узнаю об этом? Твои друзья позвонят мне?
— Меня не ранят.
— Ну а вдруг?
— Ничего «вдруг» не бывает. — Он забрал из моих рук пустой стакан, поставил на тумбочку, взял меня за плечи и уложил обратно в постель.
— Ох, Ли, у меня голова раскалывается!
— Ничего, у меня от этого припасено одно прекрасное лекарство.
Разумеется, лекарство не помогло, но я была рада, что мы его попробовали.
Суббота, 22 декабря 2007 года
Я отпустила его руку и отпила из бокала. Холодное белое вино — я всегда его любила, но сейчас желудок сводило, то ли от избытка алкоголя, то ли от неловкости.
— Похоже, я уже напилась, — призналась я с улыбкой.
Стюарт окинул меня оценивающим взглядом:
— Действительно, ты немного порозовела.
— Может быть, пойдем домой? — Внезапно мне расхотелось сидеть в баре. Всего пара бокалов — и больше не лезет. А когда-то я могла тусить почти всю ночь, а утром вставала свеженькая как огурец.
Мы вышли на воздух, и я почувствовала, что ноги у меня дрожат.
Стюарт обнял меня за плечи:
— Держись, старушка! Сама дойдешь?
От его прикосновения я слегка сжалась, но не думаю, что он заметил. Умом и сердцем я хотела… хотела его… однако тело сопротивлялось, не желало его подпускать.
— Я тут поразмышляла над тем, что ты говорил раньше, по поводу общения с другими людьми. Думала, что, если я пойду лечиться, это мне поможет… освободиться от своего синдрома.
— Правда?
— Ну да. Но теперь мне кажется, что общение с тобой, например, снимает стресс гораздо лучше, чем любые расслабляющие практики.
— Это что, такой витиеватый комплимент в мой адрес? — засмеялся Стюарт.
Я тоже засмеялась:
— Ага. Знаешь, я не всегда была такой, как сейчас. — Зубы у меня немного стучали.
Мы завернули на Толбот-стрит.
— Что произошло? Почему вы расстались?
— Она тайком встречалась с другим. Парень с ее работы. Забеременела — то ли от меня, то ли от него — и сделала аборт. Я узнал обо всем уже после того, как это случилось. Было… сложно.
— Вот ужас-то! — выпалила я, чувствуя, как его боль перетекает в мою руку.
Он большим пальцем нежно погладил мою ладонь, и по шее у меня побежали мурашки.
— То есть, наверное, ты сейчас не готов к новым отношениям? — тихо спросила я, смягчая прямоту вопроса улыбкой.
«Ну и сказанула!» — изумилась я самой себе. Одному Господу известно, что еще я выдам после очередного бокала…
К счастью, Стюарт не обиделся и улыбнулся мне в ответ:
— Наверное, пока не готов. — Он снова посмотрел на наши сплетенные пальцы. — Правда, что-то говорит мне, что ты тоже пока не готова к новым отношениям.
Я энергично покивала. Подумала, еще подумала и наконец с трудом выдавила:
— Не уверена, что вообще когда-нибудь буду готова.
— Что, так плохо все было? — спросил он.
Я кивнула. Я никому не рассказывала всей правды. Когда меня допрашивала полиция, я ограничивалась односложными ответами — говорить-то я почти не могла. А когда я лежала в больнице, мне тоже совсем не хотелось вдаваться в подробности того, что случилось. Врачи, следователи и психиатры пытались меня разговорить, но постепенно я поняла, что им нужно: выдавала им информацию по кусочку, чтобы они поняли, что я иду на поправку, и отстали наконец. После выписки я должна была пройти курс лечения у психотерапевта, но все как-то забыли об этом. А впрочем, я все равно не стала бы ходить к этому психотерапевту: тогда мне казалось, что самое главное — бежать как можно дальше, не оглядываясь назад.
Я не собиралась ничего рассказывать и сейчас, но слова вдруг сами сорвались с моих губ, как будто кто-то другой сказал их за меня:
— На меня напали.
Стюарт помолчал:
— А его нашли?
Я кивнула:
— Да. Он сейчас в тюрьме. Его посадили на три года.
— Всего на три года? Что-то недолго.
Я пожала плечами:
— Три года, тридцать лет… Какая, в сущности, разница? Они могли бы вообще не найти его. По крайней мере, это дало мне возможность бежать.
Четверг, 25 декабря 2003 года
Рождественским утром я проснулась оттого, что на моем лице играл солнечный зайчик. Ли рядом не оказалось, но снизу доносился стук кастрюль и сковородок. Голова раскалывалась от боли. Я взглянула на будильник — половина десятого.
Я сделала нечеловеческое усилие и села в кровати, полная решимости бодро и весело встретить Рождество, но тут же со стоном опустилась обратно на подушки.
Когда я в следующий раз открыла глаза, Ли сидел на постели рядом со мной, пристраивая на одеяле поднос с завтраком.
— Пора просыпаться, моя красавица, — сказал он.
Я села, стараясь не обращать внимания на боль в затылке.
— Ого! Тосты, сок да еще шампанское! Ты думаешь, я мало выпила за последние сутки?
— Может быть, и много, но не со мной! — Ли быстро стянул джинсы и футболку и улегся в постель, обняв меня одной рукой, а другой отламывая кусочек тоста. — Счастливого Рождества! — сказал он.
Я поцеловала его. Потом еще раз, да так, что чуть не свернула поднос, а потом выпила соку.
— Я вчера был не в форме, — сказал Ли.
Я с удивлением посмотрела на него:
— Не в форме? Но почему?
— Потому что я чуть не умер от ревности, — сказал он ровным голосом. — Ты гуляла в городе одна, в этом платье, без меня… прости, я был не прав.
Последовала пауза. Ли жевал тост, я нарушила затянувшееся молчание:
— А почему ты так реагируешь на красные платья?
— Не на все, только на твое. А если точнее — на тебя в красном платье.
— А я видела тебя вчера в городе, — сказала я. — Ты спорил с какими-то типами.
Он молча отодвинул поднос на край кровати и взял меня за руку.
— Ты что, торгуешь наркотиками?
— Зачем ты задаешь мне эти вопросы, Кэтрин? Сама знаешь, что я не могу на них ответить.
— Меня пугает твоя работа, — пробормотала я.
— Вот поэтому и не стоит говорить о ней.
— Но если тебя ранят или изобьют до полусмерти, как я узнаю об этом? Твои друзья позвонят мне?
— Меня не ранят.
— Ну а вдруг?
— Ничего «вдруг» не бывает. — Он забрал из моих рук пустой стакан, поставил на тумбочку, взял меня за плечи и уложил обратно в постель.
— Ох, Ли, у меня голова раскалывается!
— Ничего, у меня от этого припасено одно прекрасное лекарство.
Разумеется, лекарство не помогло, но я была рада, что мы его попробовали.
Суббота, 22 декабря 2007 года
Я отпустила его руку и отпила из бокала. Холодное белое вино — я всегда его любила, но сейчас желудок сводило, то ли от избытка алкоголя, то ли от неловкости.
— Похоже, я уже напилась, — призналась я с улыбкой.
Стюарт окинул меня оценивающим взглядом:
— Действительно, ты немного порозовела.
— Может быть, пойдем домой? — Внезапно мне расхотелось сидеть в баре. Всего пара бокалов — и больше не лезет. А когда-то я могла тусить почти всю ночь, а утром вставала свеженькая как огурец.
Мы вышли на воздух, и я почувствовала, что ноги у меня дрожат.
Стюарт обнял меня за плечи:
— Держись, старушка! Сама дойдешь?
От его прикосновения я слегка сжалась, но не думаю, что он заметил. Умом и сердцем я хотела… хотела его… однако тело сопротивлялось, не желало его подпускать.
— Я тут поразмышляла над тем, что ты говорил раньше, по поводу общения с другими людьми. Думала, что, если я пойду лечиться, это мне поможет… освободиться от своего синдрома.
— Правда?
— Ну да. Но теперь мне кажется, что общение с тобой, например, снимает стресс гораздо лучше, чем любые расслабляющие практики.
— Это что, такой витиеватый комплимент в мой адрес? — засмеялся Стюарт.
Я тоже засмеялась:
— Ага. Знаешь, я не всегда была такой, как сейчас. — Зубы у меня немного стучали.
Мы завернули на Толбот-стрит.