Обхватив ствол маленькими, но сильными ногами, Джеп начал подтягиваться дюйм за дюймом. Один раз, взобравшись фута на два, съехал вниз, а возобновив попытку, все время смотрел вверх, выискивая ближайшую ветку, за которую можно было бы ухватиться. Добравшись до первой такой ветки, он вцепился в нее руками и отпустил ноги, они повисли над землей. Он проболтался так с минуту, думая, что вот-вот упадет. Потом закинул ногу на соседний сук и оседлал его, тяжело дыша. Немного отдохнув, он полез выше, перебираясь с ветки на ветку. Земля становилась все дальше и дальше. Добравшись до вершины, Джеп просунул голову вверх сквозь листву и огляделся, но не увидел ничего, кроме деревьев – кругом одни деревья.
Он спустился на самый широкий и крепкий сук, земля была далеко внизу. Здесь, наверху, его никто не увидит. Он мог бы просидеть тут всю ночь, если бы только удалось не заснуть. Но он так устал, что ему казалось, будто все вокруг ходит ходуном. Закрыв глаза всего на минуту, он чуть не потерял равновесие, от страха очнулся и стал бить себя по щекам.
Здесь стояла мертвая тишина, сюда не доносились даже трескотня сверчков и ночные серенады лягушек-быков. Было тихо, страшно и таинственно. Но что это? Он даже подпрыгнул от испуга: голоса, где-то совсем рядом, приближаются, они уже здесь! Он посмотрел вниз, на землю, и увидел две фигуры, продиравшиеся через подлесок. Они шли прямо к полянке. О, о, слава богу! Наверное, это поисковики.
Однако в следующий момент он услышал голос – тоненький, испуганный, визгливый:
– Подождите! Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня! Я хочу домой!
Где же Джеп слышал этот голос? Ну конечно, это же голос Лемми!!!
Но что Лемми делает там, в лесу? Он ведь ушел домой. И с кем это он? Все эти вопросы вихрем пронеслись в голове Джепа, а потом вдруг его осенило, он понял, что происходит: беглый каторжник и Лемми!
Низкий, угрожающий голос сотряс воздух:
– Заткнись, сопляк!
Джеп услышал судорожные всхлипывания Лемми. Теперь голоса звучали совсем близко, почти прямо под деревом. От страха он затаил дыхание, ему стало слышно, как колотится его сердце, и в животе что-то больно сжалось.
– Сядь здесь, парень, – скомандовал каторжник, – и кончай хныкать, черт тебя дери!
Джеп видел, как Лемми беспомощно плюхнулся на землю и, перекатившись на живот, уткнулся лицом в мягкий мох, отчаянно пытаясь заглушить рыдания.
Каторжник остался стоять. Он был огромный, с мощными мускулами. Его волос Джеп не видел, их скрывала широкополая соломенная шляпа – такие шляпы носили каторжники, когда работали, скованные цепью.
– А теперь скажи мне, парень, – потребовал каторжник, толкая Лемми ногой, – сколько там этих, которые ищут меня?
Лемми молчал.
– Отвечай!
– Я не знаю, – еле слышно произнес Лемми.
– Ладно. Хорошо. Тогда скажи, какие части леса они уже прошерстили?
– Я не знаю.
– Черт бы тебя побрал! – Каторжник ударил Лемми по лицу, и тот снова зашелся в истерике.
«О нет! Нет! Не может быть, чтобы это происходило на самом деле, – подумал Джеп. – Это все сон, страшный сон. Я проснусь – и ничего этого не будет».
Он закрыл глаза и снова открыл их, пытаясь доказать самому себе, что все это лишь кошмарный сон. Но они остались на месте: каторжник и Лемми – и он, торчащий на дереве и не смеющий даже дышать от страха. Если бы у него было что-нибудь тяжелое, он бы сбросил это каторжнику на голову и вырубил бы его. Но у него ничего нет. Он оборвал свои размышления, так как каторжник заговорил снова:
– Ну, давай, вставай, парень, мы не можем торчать здесь всю ночь. Вон луна за тучи заходит – видно, дождь собирается.
Он стал смотреть на небо сквозь кроны деревьев.
У Джепа от страха кровь в жилах застыла; казалось, каторжник смотрит прямо на ту ветку, где он сидит. В любой момент он мог заметить его. Джеп закрыл глаза. Минуты тянулись долго, словно часы. Когда же наконец он набрался храбрости снова посмотреть вниз, то увидел, что каторжник пытается поднять Лемми. Значит, он его не увидел – слава богу!
– Давай, парень, пошел, пока я не задал тебе трепку! – Оторвав Лемми от земли, он держал его на весу, как мешок с картошкой. А потом неожиданно выронил. – А ну заткнись, сейчас же! – завопил он, и голос его был таким взвинченным, что Лемми замер на месте. Что-то происходило. Каторжник стоял под деревом, внимательно вслушиваясь в лес.
А потом Джеп тоже услышал. Что-то надвигалось сквозь подлесок: потрескивали ветки, шуршали потревоженные кусты. Оттуда, где он сидел, ему было видно: десять человек, окружив поляну, стягивали кольцо. Но каторжник лишь слышал шум, он не мог знать, что это, и запаниковал.
– Сюда, мы здесь! Сюда… сюда!.. – завопил Лемми. Но каторжник схватил его за затылок и вжал лицом в землю. Мальчик извивался и лягал его ногами, а потом вдруг обмяк и сделался неподвижен. Джеп увидел, как каторжник отнял руку от его затылка. Что-то случилось с Лемми. В голове у Джепа как будто произошел взрыв: он понял – Лемми мертв! Каторжник удушил его до смерти!
Люди больше не таились, они бешено вырвались из подлеска. Каторжник понял, что попался, он попятился к дереву, на котором сидел Джеп, прислонился к нему спиной и завыл.
Все было кончено. Джеп заорал, мужчины увидели его, подставили руки, чтобы поймать, он прыгнул и без единой царапины оказался на руках у одного из них.
На каторжника надели наручники, а он продолжал кричать:
– Чертов сопляк! Это все из-за него!
Джеп взглянул на Лемми. Один из поисковиков склонился над ним, и Джеп услышал, как, повернувшись к стоявшему рядом товарищу, тот сказал:
– Всё, мертвее мертвого.
И тут Джеп начал хохотать, он хохотал истерически, и горячие соленые слезы катились по его щекам.
Если я забуду тебя
Вот уже почти час Грейс стояла на крыльце, ожидая его. Когда они встретились сегодня днем в городе, он сказал, что придет в восемь. Было уже десять минут девятого. Она села на стоявшие на крыльце качели и постаралась не думать о его приходе и даже не смотреть в ту сторону дороги, где находился его дом, потому что знала: если о чем-то думать, это никогда не случится. Он просто не придет.
– Грейс, ты все еще там? Он еще не пришел?
– Нет, мама.
– Ну не можешь же ты просидеть там всю ночь, иди в дом.
Она не хотела идти в дом, сидеть в старой душной гостиной и смотреть, как отец читает новости, а мать разгадывает кроссворд. Она хотела оставаться здесь, в ночи, которую можно было вдохнуть, почувствовать ее запах и даже потрогать. Ночь казалась настолько осязаемой, что она словно ощущала ее прикосновение, подобно прикосновению нежного синего атласа.
– Вон он идет, мама, – солгала она, – идет сюда по дороге, я побегу ему навстречу.
– Ничего подобного ты не сделаешь, Грейс Ли, – ответила мать зычным голосом.
– Нет, мама, нет, я побегу! Скоро вернусь, только попрощаюсь.
Она сбежала по ступенькам крыльца и припустила по дороге, прежде чем мать успела сказать что-нибудь еще, – решила, что просто будет идти вперед, пока не встретится с ним, даже если придется дойти до самого его дома. Это была очень важная для нее ночь, не то чтобы счастливая, но в любом случае прекрасная.
Спустя все эти годы он уезжал из города. После его отъезда все станет таким странным. Она знала: ничто не будет больше таким, каким было. Однажды в школе, когда мисс Саарон задала им написать стихотворение, Грейс сочинила стихи о нем, они оказались такими хорошими, что их напечатали в городской газете. Назвала она свое стихотворение «В сердце ночи», и сейчас, неспешно идя по освещенной луной дороге, вспомнила две первые строки:
Моя любовь – как яркий солнца свет,
Что без следа разгонит ночи тьму.
Однажды он спросил ее, действительно ли она его любит. Она ответила: «Сейчас я тебя люблю, но мы ведь еще дети, и это детская любовь». Однако теперь она понимала, что солгала, солгала самой себе, потому что в этот краткий миг не сомневалась: она по-настоящему любит его, а тогда, всего месяц назад, была совершенно уверена, что все это ребячество и глупость. Теперь, когда он уезжал, она точно знала, что это не так. Как-то после эпизода со стихотворением он сказал ей, что не следует принимать свои чувства всерьез, в конце концов, ей всего шестнадцать. «К тому времени, когда нам будет по двадцать лет, если кто-нибудь упомянет при тебе мое или при мне твое имя, мы, может быть, даже не вспомним, о ком речь». Ей это показалось ужасным. Да, он ее, вероятно, забудет. Вот уедет сейчас, и, возможно, она его больше никогда не увидит. Он станет выдающимся инженером, как мечтает, а она будет по-прежнему прозябать в этом маленьком южном городишке, о существовании которого никто никогда и не слышал. «А может, он не забудет меня? – сказала она себе. – Может, он вернется за мной и увезет отсюда в какой-нибудь большой город вроде Нового Орлеана, или Чикаго, или даже Нью-Йорка?» От одной мысли об этом глаза ее засверкали безумным счастьем.
Запах сосен, с обеих сторон окружавших дорогу, пробудил в ней воспоминания о радостных временах, когда они вместе участвовали в пикниках, совершали прогулки верхом и ходили на танцы.
Она вспомнила, как он попросил ее пойти с ним на школьный бал. Это было сразу после того как они познакомились. Он был очень хорош собой, и она страшно гордилась: ведь никто и подумать не мог, что малышка Грейс Ли со своими зелеными глазами и веснушками получит такой приз. Она была так горда и взволнованна, что почти забыла все танцевальные па и очень смутилась, пойдя не с той ноги, из-за чего он невольно наступил ей на ногу и порвал шелковый чулок.
И как раз когда она убедила себя, что это настоящая любовь, вмешалась ее мать и заявила, что они еще дети, а дети просто не в состоянии понять, что такое настоящая «привязанность», как она выразилась.
Потом девчонки, которые зеленели от зависти, начали кампанию «Нам не нравится Грейс Ли». «Вы только посмотрите на эту дурочку, – шептались они. – Она же прямо вешается ему на шею». «Она ничуть не лучше, чем какая-нибудь… какая-нибудь… шлюшка». «Чего бы я ни отдала, чтобы узнать, что там между ними происходит, но, боюсь, это было бы слишком скандально для моих ушей».
При воспоминании об этих маленьких самодовольных лицемерках Грейс невольно ускорила шаг. Ей никогда не забыть драку, которая случилась между ней и Луизой Биверс, когда она застала ту за чтением ее письма куче хохочущих девчонок в туалете. Луиза выкрала это письмо из книги Грейс и читала его им вслух, сопровождая чтение преувеличенными издевательскими жестами и потешаясь над тем, что вовсе не было смешным.
«Да ладно, все это ничего не стоящая чепуха», – подумала она.
Луна ярко сияла в небе, окутанная бледными тусклыми облаками, словно тонкой кружевной шалью. Грейс засмотрелась на нее. Скоро она дойдет до его дома. Осталось лишь подняться на этот пригорок, потом спуститься – и вот она уже там. Это был славный маленький дом, крепкий и основательный – идеальное место для него, подумала она.
Иногда ей казалось, что это просто сентиментальность, детская любовь, но сейчас она была уверена, что это не так. Он уезжает. Будет жить у своей тети в Новом Орлеане. Его тетя актриса, Грейс это не очень нравилось, она слышала, что актеры – народ сомнительный.
О своем отъезде он сообщил ей только вчера. «Должно быть, побаивался, – подумала она, – теперь настала моя очередь бояться». О, как все будут злорадствовать, что он уехал и она осталась одна, Грейс так и видела их смеющиеся физиономии.
Она откинула со лба светлую прядь. В вершинах деревьев гулял прохладный ветерок. Уже почти поднявшись на пригорок, она вдруг почувствовала, что он поднимается с другой стороны и что они сойдутся как раз на вершине. Ее даже бросило в жар, таким отчетливым было предчувствие. Она не хотела плакать, она хотела улыбаться. Грейс нащупала в кармане свою фотографию, которую он просил принести. Это был плохой любительский снимок, который сделал какой-то мужчина во время карнавала, проходившего через их город. На снимке она даже была мало на себя похожа.
Дойдя почти до вершины, она не захотела идти дальше. До тех пор пока она не сказала ему «до свидания», он все еще словно бы оставался с ней. Грейс села в мягкую вечернюю траву у обочины дороги и стала ждать его.
«Все, чего я хочу и на что надеюсь, – мысленно сказала она, уставившись в темное, заполненное луной небо, – это чтобы он не забыл меня. Наверное, это все, на что я имею право надеяться».
Мисс Белл Ранкин
Мне было восемь, когда я впервые увидел мисс Белл Ранкин. Стоял жаркий августовский день. На расчерченном багровыми полосами небе солнце клонилось к закату, и сухой раскаленный воздух, дрожа, поднимался от земли.
Я сидел на ступеньках парадного крыльца, наблюдая за приближающейся негритянкой и недоумевая, как ей удается тащить такой огромный тюк выстиранного белья на голове. Она остановилась и, ответив на мое приветствие, рассмеялась характерным негритянским смехом – протяжным и темным. Именно в тот момент на противоположной стороне улицы появилась медленно идущая мисс Белл. Увидев ее, прачка словно вдруг испугалась и, оборвав фразу на середине, заспешила восвояси.
Я долго и пристально смотрел на проходившую мимо незнакомку, которая стала причиной столь странного поведения прачки. Незнакомка была маленькой, одетой во все черное с какой-то полоской и пыльное, она выглядела неправдоподобно старой и морщинистой. Пряди жидких седых мокрых от пота волос прилипли ко лбу. Она шла, опустив голову и уставившись в немощеный тротуар, словно искала что-то. Старая черно-рыжая собака брела за ней, отрешенно ступая по следам хозяйки.
После этого я видел ее много раз, но то первое впечатление, почти видение, навсегда осталось самым запомнившимся – мисс Белл, бесшумно идущая по улице, маленькие облачка красной пыли вьются вокруг ее ног, и она постепенно исчезает в сумерках.
Он спустился на самый широкий и крепкий сук, земля была далеко внизу. Здесь, наверху, его никто не увидит. Он мог бы просидеть тут всю ночь, если бы только удалось не заснуть. Но он так устал, что ему казалось, будто все вокруг ходит ходуном. Закрыв глаза всего на минуту, он чуть не потерял равновесие, от страха очнулся и стал бить себя по щекам.
Здесь стояла мертвая тишина, сюда не доносились даже трескотня сверчков и ночные серенады лягушек-быков. Было тихо, страшно и таинственно. Но что это? Он даже подпрыгнул от испуга: голоса, где-то совсем рядом, приближаются, они уже здесь! Он посмотрел вниз, на землю, и увидел две фигуры, продиравшиеся через подлесок. Они шли прямо к полянке. О, о, слава богу! Наверное, это поисковики.
Однако в следующий момент он услышал голос – тоненький, испуганный, визгливый:
– Подождите! Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня! Я хочу домой!
Где же Джеп слышал этот голос? Ну конечно, это же голос Лемми!!!
Но что Лемми делает там, в лесу? Он ведь ушел домой. И с кем это он? Все эти вопросы вихрем пронеслись в голове Джепа, а потом вдруг его осенило, он понял, что происходит: беглый каторжник и Лемми!
Низкий, угрожающий голос сотряс воздух:
– Заткнись, сопляк!
Джеп услышал судорожные всхлипывания Лемми. Теперь голоса звучали совсем близко, почти прямо под деревом. От страха он затаил дыхание, ему стало слышно, как колотится его сердце, и в животе что-то больно сжалось.
– Сядь здесь, парень, – скомандовал каторжник, – и кончай хныкать, черт тебя дери!
Джеп видел, как Лемми беспомощно плюхнулся на землю и, перекатившись на живот, уткнулся лицом в мягкий мох, отчаянно пытаясь заглушить рыдания.
Каторжник остался стоять. Он был огромный, с мощными мускулами. Его волос Джеп не видел, их скрывала широкополая соломенная шляпа – такие шляпы носили каторжники, когда работали, скованные цепью.
– А теперь скажи мне, парень, – потребовал каторжник, толкая Лемми ногой, – сколько там этих, которые ищут меня?
Лемми молчал.
– Отвечай!
– Я не знаю, – еле слышно произнес Лемми.
– Ладно. Хорошо. Тогда скажи, какие части леса они уже прошерстили?
– Я не знаю.
– Черт бы тебя побрал! – Каторжник ударил Лемми по лицу, и тот снова зашелся в истерике.
«О нет! Нет! Не может быть, чтобы это происходило на самом деле, – подумал Джеп. – Это все сон, страшный сон. Я проснусь – и ничего этого не будет».
Он закрыл глаза и снова открыл их, пытаясь доказать самому себе, что все это лишь кошмарный сон. Но они остались на месте: каторжник и Лемми – и он, торчащий на дереве и не смеющий даже дышать от страха. Если бы у него было что-нибудь тяжелое, он бы сбросил это каторжнику на голову и вырубил бы его. Но у него ничего нет. Он оборвал свои размышления, так как каторжник заговорил снова:
– Ну, давай, вставай, парень, мы не можем торчать здесь всю ночь. Вон луна за тучи заходит – видно, дождь собирается.
Он стал смотреть на небо сквозь кроны деревьев.
У Джепа от страха кровь в жилах застыла; казалось, каторжник смотрит прямо на ту ветку, где он сидит. В любой момент он мог заметить его. Джеп закрыл глаза. Минуты тянулись долго, словно часы. Когда же наконец он набрался храбрости снова посмотреть вниз, то увидел, что каторжник пытается поднять Лемми. Значит, он его не увидел – слава богу!
– Давай, парень, пошел, пока я не задал тебе трепку! – Оторвав Лемми от земли, он держал его на весу, как мешок с картошкой. А потом неожиданно выронил. – А ну заткнись, сейчас же! – завопил он, и голос его был таким взвинченным, что Лемми замер на месте. Что-то происходило. Каторжник стоял под деревом, внимательно вслушиваясь в лес.
А потом Джеп тоже услышал. Что-то надвигалось сквозь подлесок: потрескивали ветки, шуршали потревоженные кусты. Оттуда, где он сидел, ему было видно: десять человек, окружив поляну, стягивали кольцо. Но каторжник лишь слышал шум, он не мог знать, что это, и запаниковал.
– Сюда, мы здесь! Сюда… сюда!.. – завопил Лемми. Но каторжник схватил его за затылок и вжал лицом в землю. Мальчик извивался и лягал его ногами, а потом вдруг обмяк и сделался неподвижен. Джеп увидел, как каторжник отнял руку от его затылка. Что-то случилось с Лемми. В голове у Джепа как будто произошел взрыв: он понял – Лемми мертв! Каторжник удушил его до смерти!
Люди больше не таились, они бешено вырвались из подлеска. Каторжник понял, что попался, он попятился к дереву, на котором сидел Джеп, прислонился к нему спиной и завыл.
Все было кончено. Джеп заорал, мужчины увидели его, подставили руки, чтобы поймать, он прыгнул и без единой царапины оказался на руках у одного из них.
На каторжника надели наручники, а он продолжал кричать:
– Чертов сопляк! Это все из-за него!
Джеп взглянул на Лемми. Один из поисковиков склонился над ним, и Джеп услышал, как, повернувшись к стоявшему рядом товарищу, тот сказал:
– Всё, мертвее мертвого.
И тут Джеп начал хохотать, он хохотал истерически, и горячие соленые слезы катились по его щекам.
Если я забуду тебя
Вот уже почти час Грейс стояла на крыльце, ожидая его. Когда они встретились сегодня днем в городе, он сказал, что придет в восемь. Было уже десять минут девятого. Она села на стоявшие на крыльце качели и постаралась не думать о его приходе и даже не смотреть в ту сторону дороги, где находился его дом, потому что знала: если о чем-то думать, это никогда не случится. Он просто не придет.
– Грейс, ты все еще там? Он еще не пришел?
– Нет, мама.
– Ну не можешь же ты просидеть там всю ночь, иди в дом.
Она не хотела идти в дом, сидеть в старой душной гостиной и смотреть, как отец читает новости, а мать разгадывает кроссворд. Она хотела оставаться здесь, в ночи, которую можно было вдохнуть, почувствовать ее запах и даже потрогать. Ночь казалась настолько осязаемой, что она словно ощущала ее прикосновение, подобно прикосновению нежного синего атласа.
– Вон он идет, мама, – солгала она, – идет сюда по дороге, я побегу ему навстречу.
– Ничего подобного ты не сделаешь, Грейс Ли, – ответила мать зычным голосом.
– Нет, мама, нет, я побегу! Скоро вернусь, только попрощаюсь.
Она сбежала по ступенькам крыльца и припустила по дороге, прежде чем мать успела сказать что-нибудь еще, – решила, что просто будет идти вперед, пока не встретится с ним, даже если придется дойти до самого его дома. Это была очень важная для нее ночь, не то чтобы счастливая, но в любом случае прекрасная.
Спустя все эти годы он уезжал из города. После его отъезда все станет таким странным. Она знала: ничто не будет больше таким, каким было. Однажды в школе, когда мисс Саарон задала им написать стихотворение, Грейс сочинила стихи о нем, они оказались такими хорошими, что их напечатали в городской газете. Назвала она свое стихотворение «В сердце ночи», и сейчас, неспешно идя по освещенной луной дороге, вспомнила две первые строки:
Моя любовь – как яркий солнца свет,
Что без следа разгонит ночи тьму.
Однажды он спросил ее, действительно ли она его любит. Она ответила: «Сейчас я тебя люблю, но мы ведь еще дети, и это детская любовь». Однако теперь она понимала, что солгала, солгала самой себе, потому что в этот краткий миг не сомневалась: она по-настоящему любит его, а тогда, всего месяц назад, была совершенно уверена, что все это ребячество и глупость. Теперь, когда он уезжал, она точно знала, что это не так. Как-то после эпизода со стихотворением он сказал ей, что не следует принимать свои чувства всерьез, в конце концов, ей всего шестнадцать. «К тому времени, когда нам будет по двадцать лет, если кто-нибудь упомянет при тебе мое или при мне твое имя, мы, может быть, даже не вспомним, о ком речь». Ей это показалось ужасным. Да, он ее, вероятно, забудет. Вот уедет сейчас, и, возможно, она его больше никогда не увидит. Он станет выдающимся инженером, как мечтает, а она будет по-прежнему прозябать в этом маленьком южном городишке, о существовании которого никто никогда и не слышал. «А может, он не забудет меня? – сказала она себе. – Может, он вернется за мной и увезет отсюда в какой-нибудь большой город вроде Нового Орлеана, или Чикаго, или даже Нью-Йорка?» От одной мысли об этом глаза ее засверкали безумным счастьем.
Запах сосен, с обеих сторон окружавших дорогу, пробудил в ней воспоминания о радостных временах, когда они вместе участвовали в пикниках, совершали прогулки верхом и ходили на танцы.
Она вспомнила, как он попросил ее пойти с ним на школьный бал. Это было сразу после того как они познакомились. Он был очень хорош собой, и она страшно гордилась: ведь никто и подумать не мог, что малышка Грейс Ли со своими зелеными глазами и веснушками получит такой приз. Она была так горда и взволнованна, что почти забыла все танцевальные па и очень смутилась, пойдя не с той ноги, из-за чего он невольно наступил ей на ногу и порвал шелковый чулок.
И как раз когда она убедила себя, что это настоящая любовь, вмешалась ее мать и заявила, что они еще дети, а дети просто не в состоянии понять, что такое настоящая «привязанность», как она выразилась.
Потом девчонки, которые зеленели от зависти, начали кампанию «Нам не нравится Грейс Ли». «Вы только посмотрите на эту дурочку, – шептались они. – Она же прямо вешается ему на шею». «Она ничуть не лучше, чем какая-нибудь… какая-нибудь… шлюшка». «Чего бы я ни отдала, чтобы узнать, что там между ними происходит, но, боюсь, это было бы слишком скандально для моих ушей».
При воспоминании об этих маленьких самодовольных лицемерках Грейс невольно ускорила шаг. Ей никогда не забыть драку, которая случилась между ней и Луизой Биверс, когда она застала ту за чтением ее письма куче хохочущих девчонок в туалете. Луиза выкрала это письмо из книги Грейс и читала его им вслух, сопровождая чтение преувеличенными издевательскими жестами и потешаясь над тем, что вовсе не было смешным.
«Да ладно, все это ничего не стоящая чепуха», – подумала она.
Луна ярко сияла в небе, окутанная бледными тусклыми облаками, словно тонкой кружевной шалью. Грейс засмотрелась на нее. Скоро она дойдет до его дома. Осталось лишь подняться на этот пригорок, потом спуститься – и вот она уже там. Это был славный маленький дом, крепкий и основательный – идеальное место для него, подумала она.
Иногда ей казалось, что это просто сентиментальность, детская любовь, но сейчас она была уверена, что это не так. Он уезжает. Будет жить у своей тети в Новом Орлеане. Его тетя актриса, Грейс это не очень нравилось, она слышала, что актеры – народ сомнительный.
О своем отъезде он сообщил ей только вчера. «Должно быть, побаивался, – подумала она, – теперь настала моя очередь бояться». О, как все будут злорадствовать, что он уехал и она осталась одна, Грейс так и видела их смеющиеся физиономии.
Она откинула со лба светлую прядь. В вершинах деревьев гулял прохладный ветерок. Уже почти поднявшись на пригорок, она вдруг почувствовала, что он поднимается с другой стороны и что они сойдутся как раз на вершине. Ее даже бросило в жар, таким отчетливым было предчувствие. Она не хотела плакать, она хотела улыбаться. Грейс нащупала в кармане свою фотографию, которую он просил принести. Это был плохой любительский снимок, который сделал какой-то мужчина во время карнавала, проходившего через их город. На снимке она даже была мало на себя похожа.
Дойдя почти до вершины, она не захотела идти дальше. До тех пор пока она не сказала ему «до свидания», он все еще словно бы оставался с ней. Грейс села в мягкую вечернюю траву у обочины дороги и стала ждать его.
«Все, чего я хочу и на что надеюсь, – мысленно сказала она, уставившись в темное, заполненное луной небо, – это чтобы он не забыл меня. Наверное, это все, на что я имею право надеяться».
Мисс Белл Ранкин
Мне было восемь, когда я впервые увидел мисс Белл Ранкин. Стоял жаркий августовский день. На расчерченном багровыми полосами небе солнце клонилось к закату, и сухой раскаленный воздух, дрожа, поднимался от земли.
Я сидел на ступеньках парадного крыльца, наблюдая за приближающейся негритянкой и недоумевая, как ей удается тащить такой огромный тюк выстиранного белья на голове. Она остановилась и, ответив на мое приветствие, рассмеялась характерным негритянским смехом – протяжным и темным. Именно в тот момент на противоположной стороне улицы появилась медленно идущая мисс Белл. Увидев ее, прачка словно вдруг испугалась и, оборвав фразу на середине, заспешила восвояси.
Я долго и пристально смотрел на проходившую мимо незнакомку, которая стала причиной столь странного поведения прачки. Незнакомка была маленькой, одетой во все черное с какой-то полоской и пыльное, она выглядела неправдоподобно старой и морщинистой. Пряди жидких седых мокрых от пота волос прилипли ко лбу. Она шла, опустив голову и уставившись в немощеный тротуар, словно искала что-то. Старая черно-рыжая собака брела за ней, отрешенно ступая по следам хозяйки.
После этого я видел ее много раз, но то первое впечатление, почти видение, навсегда осталось самым запомнившимся – мисс Белл, бесшумно идущая по улице, маленькие облачка красной пыли вьются вокруг ее ног, и она постепенно исчезает в сумерках.