Однажды его Дакота рылась в пленках и нашла свой любимый фильм.

– «Инопланетянин», – сказала она, и ее лицо будто озарилось солнцем. – Это кино о мирном пришельце, который умел исцелять. Он прилетает на Землю и заводит дружбу с одним мальчиком.

Дакота подробнее пересказала события фильма, все это время баюкая пленку в руках, словно братишку, которого у Кита никогда не было. А на ее лицо было трудно смотреть, так ярко оно светилось.

– Как там звали мальчика? – проговорила она, глядя на пленку. – Эван, вроде бы. Нет, Эллиотт.

Кроме главной будки киномеханика наверху имелась еще одна будка, в которой спал Монти, а между ними – небольшой салон, где устроилась Лэйки. Внизу была еще комната, позади торговых лотков, и надпись на ее двери гласила «Управляющий». Там спала его Дакота. Еще глубже она устроила кухоньку с дровяной печкой и кладовой. Второй кинозал превратили в склад для заготовок Дакоты и медицинских припасов, а еще для всякого хлама, который приносили из вылазок.

Кит знал, что им повезло. Не просто потому, что у них есть дом, но потому, что они целы и могут вообще где-то жить.

Однако с недавних пор он повадился приходить к уборным для «ПАРНЕЙ» и «КУКОЛОК», смотреть на старый снимок и думать: неужели все? Это было новое чувство. Он еще не вполне его осознал. А слова Дакоты о том, что всю жизнь ему предстоит жить точно так же, как он жил до сих пор, пробудили в нем что-то. И так Кит стоял, глядя на снимок и думая: «Эта фотография выпускает на свободу мою душу».

Словом «душа» обозначалась неопределенная, глубинная часть естества, где обитает подлинная суть человека.

Кит про это где-то читал.

Если разобраться, то Киту хотелось, чтобы фотография ожила. Чтобы стала тем, о чем рассказывала, – кинофильмом. Но снимок оставался неподвижен, а шкуры понтовых людей наверняка разбросало сейчас по горам, где они гнили, набитые выеденными костями.

– Билеты в оба зала проданы, – тихо, как в трансе, произнес Кит.

Он давно сосчитал места в обоих залах и знал их точное число – девятьсот сорок шесть.

Сумма всех его знаний не давала, однако, понять одного: каково это – находиться в здании с другими девятьюстами сорока пятью гостями.

Оторвавшись от фотографии, Кит по узкой лестнице поднялся к себе в будку киномеханика и подумал о том дне, когда мать нашла пленку с фильмом про мирного пришельца. Остаток дня она подводила провода от старой солнечной батареи к проектору, а вечером – ее лицо так и продолжало светиться – пригласила Кита, Монти и Лэйки в кинозал.

– Занимайте места, – сказала она ребятам. – И приготовьтесь.

Кит все еще помнил, какая в зале установилась тишина, будто малейший шум мог спугнуть зарождающееся волшебство. Спустя несколько минут в задней части зала защелкало, затрещало, и огромный экран ожил в электрическом свете. Кит ощутил, как в груди зажигается солнце его Дакоты, и приготовился смотреть фильм.

Кино продлилось несколько секунд.

У себя в комнате он подошел к старому проектору и погладил его корпус. Пленку с «Инопланетянином», которую зажевало, так и не вынули. А в ту ночь они слышали, как Дакота медленно спустилась по узкой лестнице, прошла к себе в комнату за лотками и заперлась.

В тот день Кит последний раз видел, как ее особенное лицо светится особенным светом.





исток, сказка на ночь


Дакота Шероуз поселилась в «Близнеце рая», будучи на третьем месяце беременности.

Кит часто слышал эту историю.

– Мне уже кажется, будто я там присутствовал, – сказал он.

Дакота укрыла сына до самого подбородка и подоткнула одеялко, соорудив этакий кокон, – все как ему нравилось.

– Так ведь и присутствовал, мой малыш Кит.

– Сидя в утробе.

– Кит.

– Оттуда плохо видно.

Она улыбнулась, хохотнув, как ему нравилось, а потом спросила, где он узнал слово «утроба».

– В пятом издании «У твоей мамы будет малыш». Автор – доктор Кейт Мендельсон. – Кит пожал плечами. – Нашел у тебя в коробке с подписью «старая жизнь».

– В той коробке было полно книг.

– Я и их прочитал. Они почти все были про беременность.

– Ну, я ведь была акушеркой, – напомнила Дакота.

– Ты практиковала акушерство. – Другого, более подходящего слова Кит просто не знал. А слов он знал много. – Еще там были книги про то, как делать детей. Так что мне теперь почти все известно про секс и всякое такое.

– Ну что ж, ладно.


Кит родился в «Близнеце рая» уже после того, как напали мухи. Кто его отец, он никогда не спрашивал. Появись в рассказе неуклюжий безликий простофиля, который бросил самое прекрасное, что у него когда-либо было (Дакоту Шероуз), и самое прекрасное, что его ждало в будущем (Кита Шероуза), это лишь испортило бы чудесную историю. Когда мухи только напали, его мать примкнула к горной коммуне, где наверняка все и случилось. Где зачали его. Где был его исток.

Слово «исток» значило отправную точку чего-либо.

– Тебя тянуло есть землю? – спросил он.

– Что?

– В книге говорилось, что такое порой случается. С беременными. Это как-то связано с дефицитом железа. Хочется есть землю, бельевой крахмал, уголь…

– Это называется пикацизм[8], и нет, мне повезло, у меня такого не было. Ну так что, историю слушать будешь или нет?

Дакота рассказала, как дергалась при мысли о собственных детях, ведь, помогая другим женщинам рожать, становиться матерью уже не хотела.

– Но потом явился ангел, – подсказал Кит.

Дакота улыбнулась, словно повеяло бризом.

– В коммуне, посреди ночи, задолго до того, как я забеременела тобой, мне во сне явился ангел. «Не бойся, – сказал он. – Однажды у тебя родится сын, особенный мальчик, он будет чист душой и станет незаменимым другом».

Он протянул руку к ключу на шее своей Дакоты.

– А на следующее утро…

– А на следующее утро, – продолжала его Дакота, – когда я проснулась, то нашла в руке этот ключ. Теперь я ношу его как напоминание о той ночи. Как памятник тебе.

Эту часть истока Кит и любил, и ненавидел. Ангельское обещание чистой души заставляло чувствовать себя особенным. Но… незаменимый друг? Монти и Лэйки – его семья, а то, что они так и останутся в Городке и что у него так и не появится настоящих друзей, откровенно мешало верить посланию ангела.

Впрочем, на этом история не заканчивалась, так что Кит прогнал эти мысли и стал слушать дальше. Его Дакота объяснила, как спустя годы, когда она уже носила под сердцем его, крупный рой выкосил больше половины коммуны.

Кит потер ступни друг о друга, разгоняя кровь.

Мухи снились ему в кошмарах.

За свои двенадцать лет Кит видел рой несколько раз. Почти всегда он налетал во время полуденного комендантского часа, когда обитатели Городка уже успевали надежно укрыться в кинотеатре, но, бывало, мухи являлись и тогда, когда ребята торчали каждый в своем здании. Дакота звонила в колокольчик, и они, побросав дела, мчались домой. Забивались в дальний угол будки киномеханика, в темноте, вслушиваясь в гул, от которого содрогалась земля. И хотя, по ощущениям, проходило несколько часов, рой «редко когда задерживался (объясняла шепотом его Дакота), если только не застревал или не находил много пищи».

Эти слова были призваны успокоить ребят. На Монти и Лэйки они, возможно, и действовали, а вот Кит не находил утешительной фразу, подразумевающую, что съесть его все же могут.

– Коммуна пропала, – сказала Дакота, – все ушли, разбрелись. Я искала прибежище, где можно было осесть, приготовиться к встрече с тобой в этом мире.

– Угнездиться.

– Боже ты мой, да, угнездиться. Чему еще ты научился у этой дуры Мендельсон?

– Тебе лучше не знать. Рассказывай дальше.

Его Дакота сказала, что женщины веками рожали детей без лекарств и помощи.

– Но я бы все же не отказалась ни от того, ни от другого.

– И на помощь пришли Маккензи, – подсказал Кит.

– Джоанна была моим единственным другом в коммуне. Тоже акушерка. Вот мы и проводили много времени вместе. У нее с Элиасом было двое малышей. И мы впятером…

– Вшестером, если считать меня. Я же сидел в твоей утробе.

– Знаешь что? Давай-ка больше не будем касаться моей утробы, ладно? Но ты прав, нас было шестеро, и мы решили найти себе новое место. Это должно было быть здание почти без окон, но чтобы в нем мы не сидели как в гробу. Мы ведь не просто выжить хотели, а как-то жизнь наладить. Я молилась, ждала знака.

– И его тебе дали.

Дакота кивнула.

– Да, мне дали знак. Я, конечно, не ждала, что знак явится буквально, но так все и случилось. Я наткнулась на него у обочины дороги.

– Их еще называли билбордами.

– Мы еще называли их билбордами. Люди размещали на них рекламу, чтобы другие люди, проезжая мимо, видели ее и бросались покупать что-нибудь ненужное.

– Зачем покупать что-нибудь ненужное?

– Ну, был такой обычай в прошлом.

Киту и без того сложно было представить мир, в котором люди за деньги покупали яблоки, велосипеды или «Хохо», нечто вроде шоколадных пирогов.

– Но на моем знаке рекламировали церковь, – сказала Дакота.