Брови начальника, услышавшего этот завуалированный отказ, взлетели вверх, после чего он с покорным выражением на лице кивнул охраннику, оставив попытки отговорить ее.
Охранник распахнул дверь дежурки, приглашая ее двинуться дальше.
Выходя, Сонгён представляла, как начальник качает головой.
Она прекрасно понимала его опасения. Тюремный режим и без того недавно подвергся серьезным нападкам, и если эта проблема встанет опять, начальник тюрьмы окажется в очень сложном положении. Лучше сразу исключить подобную возможность, чем вновь проходить через все эти мытарства. Его совершенно не интересует, что представляет собой Ли Бёндо как личность или что у него есть сказать. Он лишь хочет, чтобы все происходящее в тюрьме оставалось под контролем.
Подобная чуткость со стороны начальника вызвала у Сонгён некоторое облегчение. Все эти хлопоты были гарантией того, что охранники будут не сводить с нее глаз. Пока вопрос в его руках, вероятность каких-либо неприятных происшествий практически исключается.
Теперь почти не переживая на этот счет, Сонгён уже не терпелось наконец увидеть перед собой лицо Ли Бёндо. Она прибавила шагу, пытаясь поспеть за шагающим впереди охранником.
Помещение, в котором ей предстояло общаться с преступником, было, судя по всему, наскоро приспособлено для этих целей. Сонгён не взялась бы сказать, для чего эта комната изначально предназначалась, но, похоже, до этого она просто пустовала. Прямоугольный стол и стулья были новенькими и совершенно не гармонировали с остальной обстановкой. Дождевые потеки на бетонных стенах, с которых давно облупилась краска, черные следы плесени там и сям подсказывали, что сюда очень давно не заходили. В нос ударил влажный затхлый запах. Ощутить исходящий от стен холод можно было, даже не прикасаясь к ним.
— Пожалуйста, обождите немного, — попросил охранник.
Сонгён кивнула и огляделась по сторонам.
Окон не было — лишь на двери имелась стеклянная панель размером с голову, через которую можно было заглянуть внутрь. Подняв взгляд к потолку, Сонгён увидела длинную люминесцентную трубку, наполнявшую помещение холодным светом.
Комната была так плотно закупорена, что казалось, даже сам воздух тоже заперт внутри, и человек, страдающий клаустрофобией, сразу весь сжался бы, едва войдя сюда. Сонгён почувствовала, как ее дыхание стало частым и поверхностным.
Охранник, ушедший, чтобы привести Ли Бёндо, видимо, не отличался особой расторопностью. Пять минут постепенно превратились в десять.
Сонгён встревоженно глянула на часы, еще раз оглядела комнату и наконец уселась на стул лицом к двери. Посмотрев на пустой стул на противоположной стороне стола, представила себе сидящего на нем Ли Бёндо. И только тут осознала, что устроилась в самой глубине комнаты. Если он встанет и загородит дверь, единственный путь отсюда будет ей перекрыт. Она понимала, что мысль совершенно абсурдная, но все же поднялась и пересела на стул возле двери.
Открыла сумку, достала блокнот и ручку, готовясь к беседе. Вынула цифровой диктофон, нажала на «запись», чтобы проверить, все ли работает, когда за спиной у нее открылась дверь.
Сонгён невольно вскочила и обернулась.
Он уже стоял на пороге.
8
Выйдя из операционной, Джесон поспешно переоделся и направился прямиком в свой кабинет.
Осторожно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Хаён, но внутри никого не оказалось. Перед тем как отправиться оперировать, он на всякий случай еще раз проверил — его дочь была там, спала на диване. Но теперь диван был пуст. Лишь картонка из-под молока подтверждала, что Хаён вообще была здесь.
Еще раз оглядев кабинет, Джесон вышел в коридор.
Перед тем как уйти в операционную, он заранее предупредил старшую медсестру — если Хаён проснулась и вышла в коридор, кто-то из сестер за дежурной стойкой должен был обязательно это заметить.
За стойкой сидела лишь сестра Ким.
Заслышав звук шагов, она подняла голову и, узнав Джесона, быстро показала в сторону ординаторской. Вход в нее располагался прямо за стойкой, сразу за пространством, уставленным всяким медицинским оборудованием.
Посмотрев туда, он увидел Хаён в компании старшей медсестры, протягивавшей девочке шоколадный батончик. Хаён, которая в ответ лишь мотала головой, при виде Джесона вскочила и бросилась к нему. Он понял, что она места себе не находила, не зная, куда он пропал.
Заключив ее в объятия, опять ощутил запашок гари. Подумалось, что нужно немедленно ехать домой и отправить ее в ванну.
Отправляясь к месту пожара, Джесон так и собирался поступить, но уже за рулем передумал. Возникло ощущение, что так вот с бухты-барахты к жене заявляться с ребенком не стоит, когда она и понятия не имеет, что произошло. Требовалось время все хорошенько обдумать.
Изрядно поломав голову, он все-таки решил везти Хаён к себе в больницу. Провел ее в приемный покой, сделал укол успокоительного, осмотрел, нет ли ожогов или еще каких-нибудь повреждений. Почти сразу же Хаён начал морить сон, с нее стало спадать напряжение. Показалось, что лучше дать ей поспать, но стоило дочери заслышать его удаляющиеся шаги, как она немедленно открывала глаза и смотрела на него, словно боялась, что он вдруг бесследно исчезнет. В конце концов Джесон остался сидеть с ней, держа ее за руку, пока она лежала под капельницей. Отправился к себе в кабинет, только когда наступило время утреннего обхода, прихватив с собой Хаён.
Усевшись на диван, девочка нацелила на него глаза, полные страха. Похоже, до сих пор нервничала, не могла встретиться с ним взглядом, когда он молча посмотрел на нее. Пауза затянулась. Хаён едва скрывала тревогу, крепко прижимая к себе своего плюшевого медведя.
Глядя на ребенка, Джесон абсолютно не представлял, что делать. Он уже не раз думал, что надо как-нибудь сказать жене и привести девочку домой. Но неожиданный поворот событий оставил у него чувство растерянности и беспомощности. Утреннее известие оказалось серьезным ударом, но он еще и волновался, как все это воспримет жена.
— Папа… ты сердишься? — тихонько спросила Хаён, опасливо поглядывая на него.
Наконец выйдя из задумчивости, Джесон помотал головой. Хаён, похоже, неверно истолковала его молчание.
— Да нет же, с чего мне сердиться? — ответил он.
— Ты… ты сказал тебя не звать.
— Ну… это потому, что у меня тут полно работы.
Произнеся эти слова, Джесон секунду внимательно смотрел на нее, а потом распахнул объятия. Хаён, однако, не стала с готовностью в них падать. Все медлила. Ему стало грустно — как же все-таки они отдалились друг от друга! Он опять раскинул руки, и Хаён, которая просто смотрела на него, наконец отложила своего плюшевого медведя и бросилась к нему.
Она вся дрожала. Наверное, до сих пор сказывался шок — досталось ей почище, чем всем остальным. Ей пришлось пройти через то, с чем и взрослым-то нелегко справиться. Ничто не указывало на то, какая буря бушует у нее в сердце. Джесона переполняло сожаление, что он никогда должным образом не реагировал на нужды своего ребенка, слишком уж занятый своими собственными заботами.
— Тебе страшно? — спросил он.
В ответ послышались лишь судорожные всхлипывания.
— Все нормально. Я здесь. Теперь тебе не о чем волноваться.
Услышав эти слова, Хаён стала горько подвывать. Как сильно, видать, она испугалась, оказавшись среди языков пламени, среди стольких незнакомых людей! Все эмоции, до поры запертые шоком и растерянностью, словно взорвались в ней при этих его словах. Он еще ближе прижал к себе ее хрупкое тельце, похлопал ее по спинке. Ему хотелось стереть всю горечь, завладевшую ее сердцем.
Оторвалась она от Джесона только тогда, когда от плача ее прошиб холодный пот.
— Разве нельзя мне жить с тобой? — спросила она.
Он не мог ответить ей прямо сейчас. Решение было не только за ним.
Заметив его секундное замешательство, Хаён вытерла кулачком оставшиеся на щеках слезы и, словно вообще не плакала, вернулась к дивану и села. Джесон смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Хаён, с опущенной головой немного подождав его ответа, опять улеглась на бок и объявила, что ей хочется спать.
Джесон быстро вытащил из ящика письменного стола маленькое одеяльце и укутал ее. Посмотрел на нее, лежащую там с плотно зажмуренными глазами, прижимающую к себе плюшевого медведя, и откинул прядки волос, упавшие ей на шею. Насмерть перепуганного ребенка, который какие-то секунды назад всхлипывал и цеплялся за него, теперь не было и в помине — Хаён бесшумно спала, повернувшись к нему спиной.
Послышался стук в дверь. Наступало время утренней суеты.
Джесон еще некоторое время смотрел на нее, лежащую спиной к нему, а потом поднялся.
— Мне нужно в операционную. Это ненадолго, так что попробуй поспать еще немножко, хорошо? — произнес он.
Девочка даже не пошевелилась. Его сердце налилось тяжестью, но Джесон решил, что обдумает свои дальнейшие действия, когда справится с утренней текучкой.
Все эти два часа в операционной он представлял себе Хаён, обиженно отвернувшуюся от него.
«Разве нельзя мне жить с тобой?»
Ее голос так и продолжал звучать у него в голове. Но этот вопрос повис в воздухе, словно эхо в пустом кувшине. Не ему одному давать на него ответ…
Джесона не было рядом каких-то два часа, но теперь Хаён обхватывала его со всей силы, словно желая сказать, что больше не расстанется с ним ни на секунду. Старшая медсестра жалостливо посмотрела на нее.
— Я слышала, что в вашем доме был пожар, — сказала она. — Представляю, как бедняжке досталось!
Из приемного покоя слухи о пожаре успели расползтись по всей больнице. Даже интерны в ординаторской успели выразить свои соболезнования. Поскольку Хаён находилась в кабинете Джесона, они просто не могли не знать. Но ему не хотелось еще хоть сколько-нибудь больше приоткрывать завесу над своей личной жизнью.
— Спасибо, — поблагодарил он старшую медсестру, чтобы избежать дальнейшего обсуждения этой темы. Схватил Хаён за руку и поспешно вышел в коридор. По палатам уже развозили еду на тележках. Сам он еще не завтракал, и это только сейчас пришло ему в голову.
— Не стоит ли нам что-нибудь съесть? — предложил Джесон, и Хаён молча кивнула. — Чего больше хочется? Лапшу? Свиную котлетку?
Девочка ничего не ответила.
— Хаён?
— Да все равно… Что хочешь… — мрачно пробубнила она, избегая встречаться с ним взглядом и наверняка все еще дуясь на то, что он сразу не ответил на ее вопрос. Хорошо еще, хоть руку у него из пальцев не выдернула.
Выйдя из больницы, Джесон повел Хаён к итальянскому ресторану через дорогу.
Там оба устроились на белых деревянных стульях с облупившейся краской, накрытых цветастыми подушками. Усевшись напротив него, Хаён по-прежнему старательно избегала его взгляда, обводя пальчиком цветочки на скатерти. Наблюдая за ней, сидящей на фоне розовых занавесок, Джесон только сейчас осознал, сколько ей уже лет — до сих пор он об этом как-то не задумывался. В этом году Хаён исполнилось одиннадцать. Они жили по отдельности уже три года. За те несколько месяцев, что он не видел ее, дочка заметно подросла.
— Со сметанным соусом, так? Любишь сметанный соус? — спросил он.
Хаён опять не ответила.
Джесон подозвал официанта, сделал заказ и налил Хаён воды в чашку.
— Ну что, так и не будешь со мной разговаривать? — спросил он.
Дочка упорно хранила молчание.
— Тогда и я ничего не буду говорить.
Хаён, которая только что таращилась в стол, подняла глаза. В ее глазах опять промелькнула тревога. Джесон пожалел о своих словах. Попытался утешить ее, говоря мягко и ласково:
— Не стоит ведь дуться, когда мы так долго не виделись?
Хаён помотала головой, но было ясно, что она делает это через силу. Даже когда они приступили к еде, отделывалась односложными ответами.
Джесон чувствовал себя паршиво, хотя, сказать по правде, дочь отнюдь не занимала все его мысли эти последние месяцы. И все не слишком-то отличалось от того, как было, когда они жили вместе. Не то чтобы он не любил ее… Джесон просто так урабатывался в госпитале, что, приходя домой, чаще всего валился в постель, даже не заглянув к ней. И хотя они жили в одном доме, он видел ее от силы раз в пару дней, а играл с ней и того реже — может, всего раз в пару недель.
Охранник распахнул дверь дежурки, приглашая ее двинуться дальше.
Выходя, Сонгён представляла, как начальник качает головой.
Она прекрасно понимала его опасения. Тюремный режим и без того недавно подвергся серьезным нападкам, и если эта проблема встанет опять, начальник тюрьмы окажется в очень сложном положении. Лучше сразу исключить подобную возможность, чем вновь проходить через все эти мытарства. Его совершенно не интересует, что представляет собой Ли Бёндо как личность или что у него есть сказать. Он лишь хочет, чтобы все происходящее в тюрьме оставалось под контролем.
Подобная чуткость со стороны начальника вызвала у Сонгён некоторое облегчение. Все эти хлопоты были гарантией того, что охранники будут не сводить с нее глаз. Пока вопрос в его руках, вероятность каких-либо неприятных происшествий практически исключается.
Теперь почти не переживая на этот счет, Сонгён уже не терпелось наконец увидеть перед собой лицо Ли Бёндо. Она прибавила шагу, пытаясь поспеть за шагающим впереди охранником.
Помещение, в котором ей предстояло общаться с преступником, было, судя по всему, наскоро приспособлено для этих целей. Сонгён не взялась бы сказать, для чего эта комната изначально предназначалась, но, похоже, до этого она просто пустовала. Прямоугольный стол и стулья были новенькими и совершенно не гармонировали с остальной обстановкой. Дождевые потеки на бетонных стенах, с которых давно облупилась краска, черные следы плесени там и сям подсказывали, что сюда очень давно не заходили. В нос ударил влажный затхлый запах. Ощутить исходящий от стен холод можно было, даже не прикасаясь к ним.
— Пожалуйста, обождите немного, — попросил охранник.
Сонгён кивнула и огляделась по сторонам.
Окон не было — лишь на двери имелась стеклянная панель размером с голову, через которую можно было заглянуть внутрь. Подняв взгляд к потолку, Сонгён увидела длинную люминесцентную трубку, наполнявшую помещение холодным светом.
Комната была так плотно закупорена, что казалось, даже сам воздух тоже заперт внутри, и человек, страдающий клаустрофобией, сразу весь сжался бы, едва войдя сюда. Сонгён почувствовала, как ее дыхание стало частым и поверхностным.
Охранник, ушедший, чтобы привести Ли Бёндо, видимо, не отличался особой расторопностью. Пять минут постепенно превратились в десять.
Сонгён встревоженно глянула на часы, еще раз оглядела комнату и наконец уселась на стул лицом к двери. Посмотрев на пустой стул на противоположной стороне стола, представила себе сидящего на нем Ли Бёндо. И только тут осознала, что устроилась в самой глубине комнаты. Если он встанет и загородит дверь, единственный путь отсюда будет ей перекрыт. Она понимала, что мысль совершенно абсурдная, но все же поднялась и пересела на стул возле двери.
Открыла сумку, достала блокнот и ручку, готовясь к беседе. Вынула цифровой диктофон, нажала на «запись», чтобы проверить, все ли работает, когда за спиной у нее открылась дверь.
Сонгён невольно вскочила и обернулась.
Он уже стоял на пороге.
8
Выйдя из операционной, Джесон поспешно переоделся и направился прямиком в свой кабинет.
Осторожно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Хаён, но внутри никого не оказалось. Перед тем как отправиться оперировать, он на всякий случай еще раз проверил — его дочь была там, спала на диване. Но теперь диван был пуст. Лишь картонка из-под молока подтверждала, что Хаён вообще была здесь.
Еще раз оглядев кабинет, Джесон вышел в коридор.
Перед тем как уйти в операционную, он заранее предупредил старшую медсестру — если Хаён проснулась и вышла в коридор, кто-то из сестер за дежурной стойкой должен был обязательно это заметить.
За стойкой сидела лишь сестра Ким.
Заслышав звук шагов, она подняла голову и, узнав Джесона, быстро показала в сторону ординаторской. Вход в нее располагался прямо за стойкой, сразу за пространством, уставленным всяким медицинским оборудованием.
Посмотрев туда, он увидел Хаён в компании старшей медсестры, протягивавшей девочке шоколадный батончик. Хаён, которая в ответ лишь мотала головой, при виде Джесона вскочила и бросилась к нему. Он понял, что она места себе не находила, не зная, куда он пропал.
Заключив ее в объятия, опять ощутил запашок гари. Подумалось, что нужно немедленно ехать домой и отправить ее в ванну.
Отправляясь к месту пожара, Джесон так и собирался поступить, но уже за рулем передумал. Возникло ощущение, что так вот с бухты-барахты к жене заявляться с ребенком не стоит, когда она и понятия не имеет, что произошло. Требовалось время все хорошенько обдумать.
Изрядно поломав голову, он все-таки решил везти Хаён к себе в больницу. Провел ее в приемный покой, сделал укол успокоительного, осмотрел, нет ли ожогов или еще каких-нибудь повреждений. Почти сразу же Хаён начал морить сон, с нее стало спадать напряжение. Показалось, что лучше дать ей поспать, но стоило дочери заслышать его удаляющиеся шаги, как она немедленно открывала глаза и смотрела на него, словно боялась, что он вдруг бесследно исчезнет. В конце концов Джесон остался сидеть с ней, держа ее за руку, пока она лежала под капельницей. Отправился к себе в кабинет, только когда наступило время утреннего обхода, прихватив с собой Хаён.
Усевшись на диван, девочка нацелила на него глаза, полные страха. Похоже, до сих пор нервничала, не могла встретиться с ним взглядом, когда он молча посмотрел на нее. Пауза затянулась. Хаён едва скрывала тревогу, крепко прижимая к себе своего плюшевого медведя.
Глядя на ребенка, Джесон абсолютно не представлял, что делать. Он уже не раз думал, что надо как-нибудь сказать жене и привести девочку домой. Но неожиданный поворот событий оставил у него чувство растерянности и беспомощности. Утреннее известие оказалось серьезным ударом, но он еще и волновался, как все это воспримет жена.
— Папа… ты сердишься? — тихонько спросила Хаён, опасливо поглядывая на него.
Наконец выйдя из задумчивости, Джесон помотал головой. Хаён, похоже, неверно истолковала его молчание.
— Да нет же, с чего мне сердиться? — ответил он.
— Ты… ты сказал тебя не звать.
— Ну… это потому, что у меня тут полно работы.
Произнеся эти слова, Джесон секунду внимательно смотрел на нее, а потом распахнул объятия. Хаён, однако, не стала с готовностью в них падать. Все медлила. Ему стало грустно — как же все-таки они отдалились друг от друга! Он опять раскинул руки, и Хаён, которая просто смотрела на него, наконец отложила своего плюшевого медведя и бросилась к нему.
Она вся дрожала. Наверное, до сих пор сказывался шок — досталось ей почище, чем всем остальным. Ей пришлось пройти через то, с чем и взрослым-то нелегко справиться. Ничто не указывало на то, какая буря бушует у нее в сердце. Джесона переполняло сожаление, что он никогда должным образом не реагировал на нужды своего ребенка, слишком уж занятый своими собственными заботами.
— Тебе страшно? — спросил он.
В ответ послышались лишь судорожные всхлипывания.
— Все нормально. Я здесь. Теперь тебе не о чем волноваться.
Услышав эти слова, Хаён стала горько подвывать. Как сильно, видать, она испугалась, оказавшись среди языков пламени, среди стольких незнакомых людей! Все эмоции, до поры запертые шоком и растерянностью, словно взорвались в ней при этих его словах. Он еще ближе прижал к себе ее хрупкое тельце, похлопал ее по спинке. Ему хотелось стереть всю горечь, завладевшую ее сердцем.
Оторвалась она от Джесона только тогда, когда от плача ее прошиб холодный пот.
— Разве нельзя мне жить с тобой? — спросила она.
Он не мог ответить ей прямо сейчас. Решение было не только за ним.
Заметив его секундное замешательство, Хаён вытерла кулачком оставшиеся на щеках слезы и, словно вообще не плакала, вернулась к дивану и села. Джесон смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Хаён, с опущенной головой немного подождав его ответа, опять улеглась на бок и объявила, что ей хочется спать.
Джесон быстро вытащил из ящика письменного стола маленькое одеяльце и укутал ее. Посмотрел на нее, лежащую там с плотно зажмуренными глазами, прижимающую к себе плюшевого медведя, и откинул прядки волос, упавшие ей на шею. Насмерть перепуганного ребенка, который какие-то секунды назад всхлипывал и цеплялся за него, теперь не было и в помине — Хаён бесшумно спала, повернувшись к нему спиной.
Послышался стук в дверь. Наступало время утренней суеты.
Джесон еще некоторое время смотрел на нее, лежащую спиной к нему, а потом поднялся.
— Мне нужно в операционную. Это ненадолго, так что попробуй поспать еще немножко, хорошо? — произнес он.
Девочка даже не пошевелилась. Его сердце налилось тяжестью, но Джесон решил, что обдумает свои дальнейшие действия, когда справится с утренней текучкой.
Все эти два часа в операционной он представлял себе Хаён, обиженно отвернувшуюся от него.
«Разве нельзя мне жить с тобой?»
Ее голос так и продолжал звучать у него в голове. Но этот вопрос повис в воздухе, словно эхо в пустом кувшине. Не ему одному давать на него ответ…
Джесона не было рядом каких-то два часа, но теперь Хаён обхватывала его со всей силы, словно желая сказать, что больше не расстанется с ним ни на секунду. Старшая медсестра жалостливо посмотрела на нее.
— Я слышала, что в вашем доме был пожар, — сказала она. — Представляю, как бедняжке досталось!
Из приемного покоя слухи о пожаре успели расползтись по всей больнице. Даже интерны в ординаторской успели выразить свои соболезнования. Поскольку Хаён находилась в кабинете Джесона, они просто не могли не знать. Но ему не хотелось еще хоть сколько-нибудь больше приоткрывать завесу над своей личной жизнью.
— Спасибо, — поблагодарил он старшую медсестру, чтобы избежать дальнейшего обсуждения этой темы. Схватил Хаён за руку и поспешно вышел в коридор. По палатам уже развозили еду на тележках. Сам он еще не завтракал, и это только сейчас пришло ему в голову.
— Не стоит ли нам что-нибудь съесть? — предложил Джесон, и Хаён молча кивнула. — Чего больше хочется? Лапшу? Свиную котлетку?
Девочка ничего не ответила.
— Хаён?
— Да все равно… Что хочешь… — мрачно пробубнила она, избегая встречаться с ним взглядом и наверняка все еще дуясь на то, что он сразу не ответил на ее вопрос. Хорошо еще, хоть руку у него из пальцев не выдернула.
Выйдя из больницы, Джесон повел Хаён к итальянскому ресторану через дорогу.
Там оба устроились на белых деревянных стульях с облупившейся краской, накрытых цветастыми подушками. Усевшись напротив него, Хаён по-прежнему старательно избегала его взгляда, обводя пальчиком цветочки на скатерти. Наблюдая за ней, сидящей на фоне розовых занавесок, Джесон только сейчас осознал, сколько ей уже лет — до сих пор он об этом как-то не задумывался. В этом году Хаён исполнилось одиннадцать. Они жили по отдельности уже три года. За те несколько месяцев, что он не видел ее, дочка заметно подросла.
— Со сметанным соусом, так? Любишь сметанный соус? — спросил он.
Хаён опять не ответила.
Джесон подозвал официанта, сделал заказ и налил Хаён воды в чашку.
— Ну что, так и не будешь со мной разговаривать? — спросил он.
Дочка упорно хранила молчание.
— Тогда и я ничего не буду говорить.
Хаён, которая только что таращилась в стол, подняла глаза. В ее глазах опять промелькнула тревога. Джесон пожалел о своих словах. Попытался утешить ее, говоря мягко и ласково:
— Не стоит ведь дуться, когда мы так долго не виделись?
Хаён помотала головой, но было ясно, что она делает это через силу. Даже когда они приступили к еде, отделывалась односложными ответами.
Джесон чувствовал себя паршиво, хотя, сказать по правде, дочь отнюдь не занимала все его мысли эти последние месяцы. И все не слишком-то отличалось от того, как было, когда они жили вместе. Не то чтобы он не любил ее… Джесон просто так урабатывался в госпитале, что, приходя домой, чаще всего валился в постель, даже не заглянув к ней. И хотя они жили в одном доме, он видел ее от силы раз в пару дней, а играл с ней и того реже — может, всего раз в пару недель.