– Я его только что выдумал.
В зале вспорхнул смех. Заместитель по науке опустил голову, пряча улыбку. Дубровский побагровел.
– И, если позволите, – спокойно сказал Савва, – я бы попросил вас указать функцию для расчета верных неэвклидовых координат в пространстве сигнатур, соответствующих решаемой задаче. Мне это тем более интересно потому, что непосредственно связано с темой моей кандидатской диссертации.
Смех взвился сильнее. Пробежал оживленный шепот. Гуревич неожиданно гоготнул в голос и зажал рот рукой.
– Тихо, тихо. – Контр-адмирал деликатно постучал карандашом по столу. – Я полагаю, больше вопросов нет, товарищ капитан первого ранга? Ну вот и хорошо. Кто еще хочет выступить в прениях?
Ни о каких прениях более не могло быть и речи. Судя по всему, внутри коллектива столичной комиссии тоже существовали свои сдержки и противовесы, ибо второй ведущий эксперт – с сияющей лысиной и в блестящих очках – имел особенно торжествующий вид и сердечно поздравил Савву с интересной, перспективной идеей, отметил оригинальность применения математического аппарата и пожелал дальнейших успехов в реализации проекта, добавив к тому же, что знаком с товарищем Ильинским заочно и с большим интересом читал несколько его статей, посвященных Колмогоровской сложности. При этих словах капитан первого ранга Дубровский – прекрасный аналитик, признанный специалист и, что особенно важно, не последний человек в руководстве головного НИИ – бросил на свояка взгляд, в котором, как при вспышке испепеляющей молнии, Бакайкин увидел свои дальнейшие служебные перспективы столь скромные, а последствия нынешнего совещания столь плачевные, что ему не оставалось ничего более, кроме как навсегда покинуть наш рассказ.
Через полчаса сотрудники НИИ связи ВМФ, выходя на обед, могли видеть, как старший научный сотрудник Евгений Гуревич лежит на спине в пушистом сугробе, хохоча и подбрасывая вверх искрящийся легкий снег, а Савва Ильинский стоит на ступенях, наблюдая за этим неожиданным действом, улыбаясь и щурясь на солнце.
* * *
Конечно, просто не было, и окончательное решение о настоящей, серьезной работе по проекту Гуревича и Ильинского приняли только через полгода. Идея казалась слишком необычной и смелой, обоснование и расчеты – чрезвычайно неоднозначными, сама тема квантовой физики – мало изученной и никогда ранее не увязывавшейся с военно-практическим применением, а открывающиеся в случае успеха перспективы – в полном смысле слова невероятными. Заочные экспертные оценки, обсуждения и дискуссии заняли довольно длительное время; из различных научных учреждений, привлеченных Министерством обороны к анализу теоретического обоснования, в НИИ связи поступали дополнительные вопросы, кажущиеся неотразимыми опровержения или же, напротив, близкие к восторженным отзывы. Савва отвечал, дорабатывал, вносил уточнения и дополнения, и процессу этому не было бы конца, если бы в мае 1983 для финального заключения руководство министерства не обратилось к самому академику Пряныгину. На две недели все замерло в ожидании. Гуревич не находил себе места, бродил по коридорам и кабинетам НИИ или отсиживался в кабинете у Саввы, не в силах сосредоточиться на чем бы то ни было. Ильинский же, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься своей работой в вычислительном отделе, сохранял совершеннейшее спокойствие и только выразился в том смысле, что рад участию Пряныгина в оценке его идеи, ну а если Иван Дмитриевич укажет на ошибки или недоработки, так оно только к лучшему.
Пряныгин дал ответ в конце мая, и он был, по обыкновению, краток: «Все верно». Это решило все дело. Тогда же Савва получил от него личное письмо, последнее за двадцать один год их удивительной переписки. Само собой разумеется, что академик прекрасно знал о работе Саввы над единой теорией поля и видел, что именно эти исследования привели к идее создания направленного квантового колебания, которое можно транслировать в разрушительной силы сигнал; он понимал, что его молодой друг и ученик фантастически близок к тому, чтобы воплотить умозрительные теоретические выкладки в практические решения, открывающие перед человечеством невиданные доселе возможности. Никто не знает доподлинно содержания этого прощального послания академика, но одну фразу из объемистого письма мы привести можем: «Вы как ребенок, который пытается пальчиками поддеть реальность за краешек, чтобы потом ухватиться и потянуть».
В начале июня проект под кодовым названием «Универсальная бинарная волна», сокращенно – УБВ, получил официальный статус. Имя предложил Савва: слово «универсальная» указывало на основную суть дела, абсолютную когерентность, а «бинарная» – на то, что квантовому колебанию было необходимо тело, более грубая оболочка, в которую будет вшита субатомная волна. Все предварительные расчеты, ранее рассылаемые с целью экспертных оценок с пометкой «для служебного пользования», изъяли из более не причастных к делу учреждений и ведомств и присвоили гриф «совершенно секретно». Для руководства проектом при Министерстве обороны создали специальную комиссию, в которую входили меньше десяти человек, а в самом НИИ связи право ограниченного доступа к материалам исследования имели только сам контр-адмирал Чепцов и его заместитель по научной работе. К делу подключился Комитет государственной безопасности, контрразведка взяла на особый контроль соблюдение условий секретности и обеспечение повышенных мер защиты. Рабочей группе в составе Ильинского и Гуревича выделили отдельное помещение, дали приоритетное право ставить любые задачи всем подразделениям и службам НИИ, а также смежным научным организациям, относящимся к ведению Министерства обороны СССР; они получили статус, ресурсы и лютую бессильную зависть всех прочих сотрудников института, которая только усугублялась полностью свободным графиком работы, который был предоставлен приказом начальника НИИ.
Гуревич летал как на крыльях; он приобрел еще более лощеный вид, взял привычку появляться на работе не раньше одиннадцати и засиживаться допоздна, и хотя не воспринимал все слишком всерьез, но все-таки наслаждался тем, с каким верноподданническим видом здоровались с ним бывшие недоброжелатели; а еще оценивал перспективы, на которые прозрачно намекало ему руководство: секретарь партийной организации и начальник не то что лаборатории, а как минимум отдела, а может, и целого управления – как водится, для начала.
Галя Скобейда, которую назначили временно исполняющей обязанности руководителя вычислительного отдела, тоже сияла, но по другим причинам: она радовалась не за себя, а за Савву, исполненная тихой, счастливой гордости, которой делилась во время редких визитов в гости или телефонных разговоров с Леокадией Адольфовной – и мама, внешне спокойно и словно как должное принимая успехи сына, наедине с собой едва ли не плакала от сознания того, что все было не зря, не напрасно и сын ее наконец-то если и не оценен в полной мере – на это была способна лишь только она, – но по крайней мере замечен и востребован.
Савва увлекся проектом по-настоящему: это был серьезнейший вызов для него, как физика и математика, а кроме того, разработка практической части УБВ помогала в развитии и теоретической части единой теории поля. Новыми возможностями и свободами он распорядился по-своему: вдруг отрастил волосы и отпустил бороду, отчего его и без того строгое и правильное лицо сделалось прямо-таки иконописным, и проводил на работе целые ночи. Он и раньше, с самого отрочества, был склонен к «совиному» образу жизни и любил засиживаться допоздна, а теперь получил все возможности реализовать эти склонности в полной мере; дошло до того, что в один прекрасный день он притащил в кабинет их маленькой рабочей группы раскладушку, так что порой даже не возвращался домой, укладываясь под утро и просыпаясь тогда, когда после одиннадцати появлялся Гуревич.
Исаев, наблюдая эту дикую вольницу, только злился, пыхтел и багровел еще больше. Сначала он думал, что это все временно, что хитрый еврей Гуревич просто удачно пустил пыль в глаза руководству, и скоро те, кому полагается, во всем разберутся, и уж тогда он, Исаев, своего не упустит. Но время шло, а ситуация только усугублялась: Гуревич с независимым видом дефилировал через проходную мимо Исаева через два часа после начала рабочего дня, громко рассказывал в курилке последние новости ВВС и «Голоса Америки», еще и похваляясь каким-то собственноручно собранным аппаратом, который при помощи БЧХ-кода убирает глушащие помехи, и при всем этом заходил, не спросясь, в кабинет самого Чепцова, как будто к теще на блины. Ильинский с длинными волосами и бородой стал похож на какого-то приходского попа, а когда он как-то поутру приволок на работу здоровенный рюкзак и раскладушку, терпение у Исаева лопнуло. Он засел в кабинете и потратил несколько часов и немало бумаги, пока оттачивал формулировки, но изложил все: и про нарушения трудовой дисциплины, и про политически вредные разговоры, и про внешний вид, не забыв напомнить также про «пятый параграф» и отсутствие партбилета. На этот раз ответ пришел быстро. Исаеву позвонили из Москвы и в емких, не терпящих двоякого толкования выражениях порекомендовали оставить молодых перспективных ученых в покое, а лучше смотреть за собой, чтобы случайно не оказаться вдруг начальником особого отдела метеостанции где-нибудь на Таймыре. Майору не оставалось ничего, кроме как, угнездившись в своей сумрачной обители среди клубов табачного дыма, наблюдать угрюмо за триумфом Гуревича и Ильинского.
К этому времени на них работали почти все вычислительные и интеллектуальные мощности страны. Количество сделанных прорывных открытий и изобретений в смежных областях исчислялось десятками.
С того самого первого разговора за шахматами, августовским днем 1982 года, когда Савва впервые рассказал об идее универсальной бинарной волны, жизнь не стояла на месте: достойное эпической песни противостояние между МВД и КГБ прошло переломный момент – перестрелка между сотрудниками милиции и госбезопасности в правительственном доме на Кутузовском, отключенная на сутки телефонная связь в Москве – и завершилось полной победой чекистов; вместе со старым генеральным секретарем в небытие проваливались целые пласты уходящей эпохи, по стране катились волны партийных чисток, громких арестов и тихих самоубийств; дружинники по будним дням вылавливали в кинотеатрах и парках прогульщиков и тунеядцев.
Военный бюджет страны, треща по швам, раздулся в разы, откликаясь на новые вызовы гонки вооружений, американскую «Стратегическую оборонную инициативу» и программу «Звездные войны». Истребители 40-й авиадивизии сбили над Сахалином вторгнувшийся в советское воздушное пространство пассажирский корейский «Боинг-747», что стало очередным поводом назвать Советский Союз «империей зла», а само событие – «преступлением против человечества, которое никогда не должно быть забыто». Женевские переговоры по ограничению стратегических вооружений окончательно зашли в тупик; американские ядерные ракеты были размещены в Великобритании, Италии и ФРГ, что сократило подлетное время – а значит, и время от пусть даже случайного запуска до полноценного ядерного конфликта – до четверти часа. В ответ СССР разместил свои оперативно-тактические комплексы в Чехословакии и ГДР.
За Галей Скобейдой вдруг попытался ухаживать один из операторов ЭВМ, и она очень переживала по этому поводу, потому что парень он был хороший, а Галя не знала, как ему отказать. Она обратилась за советом к Леокадии Адольфовне, как к очевидному эксперту по решительным и однозначным отказам, дала понять неожиданному поклоннику тщетность надежд и продолжала привычно готовить на двоих свои вареники, драники и борщи – только носить их теперь приходилось несколькими этажами выше.
У Гуревичей объявился очередной неожиданный родственник, троюродный брат отца по материнской линии, которого считали пропавшим без вести во время войны. Звался он дядя Володя, ему было где-то за шестьдесят, но старым назвать его бы никто не решился: крепкий, уверенный, коренастый, с густыми седыми волосами, по старинной моде зачесанными назад, из породы тех нестареющих жизнерадостных бодрячков, которые до могильной черты сохраняют энергическую подвижность и живость. Женя был от нового родственника в восторге: тот, невзирая на годы, находился в курсе всех актуальных общественных и модных тенденций, умением рассказывать анекдоты едва ли не превзошел саму маму Цилю, очевидно, обладал мастерством по части женского пола и – что немаловажно – работал в советском торгпредстве в Америке. Последнее обстоятельство в те времена делало такого родственника просто бесценным. Он жил в Москве, по делам службы проводил много времени за рубежом, но вот сейчас, готовясь наконец уйти на заслуженный отдых, решил разыскать кого-нибудь из потерявшейся в лихое военное время родни – и нашел, вот ведь радость!
– Специально написал заявление на перевод в Ленинград, – сообщил дядя Володя Гуревичу-старшему, безуспешно пытавшемуся восстановить в памяти извилистое генеалогическое древо, на одной из ветвей которого произрос новоявленный родственник. – Думаю, годы уже не те, скоро пенсия, а там и в утиль – надо быть поближе к родне!
От такого признания слегка забеспокоилась мама Циля, предположившая, что дядя Володя решит поселиться у них до самой упомянутой им утилизации, но тот быстро развеял страхи: пока поживет в гостинице, потом переедет в ведомственное жилье, так что стеснять не будет – чем сразу расположил к себе уже окончательно и бесповоротно. Очарованный Женя познакомил с ним Савву, рекомендуя это знакомство в том смысле, что теперь не будет проблем с получением самых актуальных научных журналов и книг из-за океана. Дядя Володя умудрился обаять даже замкнутого и не очень-то стремящегося к знакомствам Ильинского: долго тряс его руку в своей широкой, крепкой ладони, говорил, как рад встрече и категорически просил обращаться с любой просьбой или проблемой.
Савва пообещал, что непременно воспользуется, хотя в решении его актуальных рабочих проблем помочь ему мог только он сам.
* * *
В середине марта 1984 года в Пулкове приземлился специальный борт из Москвы. На нем прибыли члены комиссии Министерства обороны, столь внушительной по составу, что, если сравнивать с представителями головного НИИ, когда-то принявшими решение о старте работ по проекту УБВ, то можно сказать, что тогда не приезжал никто вовсе. Несколько черных бронированных автомобилей в сопровождении сверкающего милицейского эскорта и неброских комитетских машин промчались по городу от аэропорта до НИИ связи на Васильевском острове, где еще со вчерашнего дня дежурили два десятка сотрудников госбезопасности. Предстояла оценка достигнутых результатов на самом высшем уровне.
Солнце спряталось от греха подальше и день за окном подернулся влажным и серым; никаких легкомысленных солнечных зайчиков не было и в помине. Гипсовый белоснежный Ильич смотрел в зал нервозно и строго. На кумачовой сцене в президиуме тусклым золотом на погонах мерцали огромные шитые звезды и поблескивали дубовые ветви на кителях. В сгустившейся тишине звук неосторожно подвинутого стула или стук упавшего карандаша отзывались неприличнейшим и вызывающим грохотом. Острых дискуссий, едких выпадов, оппонирования и фехтования у грифельных досок не ожидалось, но напряжение было таким, что у Гуревича вспотели ладони, и даже Савва немного разволновался, как перед важнейшим экзаменом.
На этот раз они выступали вдвоем. Первым начал Ильинский и озвучил выводы расширенного и уточненного теоретического обоснования проекта. Ими являлись:
– Допустимо утверждение, что возможно создать и направить Универсальную бинарную волну (УБВ) при помощи радиосигнала, создаваемого имеющимися на вооружении техническими средствами.
– УБВ в оболочке из радиосигнала способна полностью подавить – точнее, заставить исчезнуть – любой вид электромагнитного излучения заданного диапазона; это приведет к полному нарушению работы всех видов радиолокационных средств ближнего и дальнего обнаружения как тактических, так и стратегических, а также всех средств связи любого назначения, не исключая расположенных на околоземных орбитах, принадлежащих вероятному противнику или группе противников – например странам блока НАТО.
Выводы не обсуждались и не подвергались сомнению: все было проверено и перепроверено десятки и сотни раз.
Вторым выступал Гуревич с докладом о технической стороне дела. Его основными тезисами были:
– Излучение сигнала-носителя УБВ возможно при помощи любой штатной передающей аппаратуры достаточной мощности.
– В распространении УБВ задействуется сеть связи противника: для этого достаточно передать разрушающий сигнал на любое приемное устройство, после чего волна начинает масштабироваться и распространяться по принципу вирусного заражения со скоростью, близкой к световой, выводя из строя все радиоэлектронные устройства заданных характеристик.
– Сигнал УБВ будет иметь свойство скрытой помехи: все средства связи и обнаружения, видимо, будут работать в штатном режиме, но перестанут функционировать по боевому предназначению.
– Для защиты собственных радиолокационных станций и систем связи предложено инженерное решение, согласно которому УБВ будет поражать только устройства с определенными известными сигнатурами, соответствующими радиоэлектронным устройствам вероятного противника.
Неясным оставался только один, самый важный, вопрос: какие параметры должен иметь радиосигнал-носитель, чтобы создать и передать квантовые колебания? Без понимания этого весь проект оставался только прекрасной, но неосуществимой теорией. Для того чтобы двигаться дальше, к опытно-конструкторским работам, требовалось составить простейшее техническое описание, но к нему вели расчеты такой сложности, которые под силу были только автору самой идеи.
Поэтому по окончании докладов Савве задали только один вопрос:
– Когда?
И так как он затруднился с ответом, ему этот ответ подсказали:
– Срок – до конца второго квартала.
После заседания Савву пригласили в кабинет начальника НИИ. Контр-адмирал Чепцов сидел за столом для совещаний, перед ним стояли чашки, чайник и сахарница с узорами из кобальтовой сетки, а напротив расположился сам председатель приемной комиссии, хорошо известный Савве по портретам в газетах и на транспарантах.
– Вот, Савва Гаврилович, товарищ маршал Советского Союза хочет с тобой познакомиться, – сказал Чепцов и встал, уступая место Ильинскому.
– Здравствуйте, Дмитрий Федорович, – поприветствовал Савва и пожал протянутую ему руку.
– Садись, Савва Гаврилович, – пригласил маршал. – Надолго не задержу.
У него были добрые глаза, но жесткий взгляд человека, который смог поставить на место и пережить саму жизнь.
– Скажу честно, я в твоих расчетах не разбираюсь, – признался он. – Отстал от передовой науки, грешен. Когда я во время войны управлял всеми военными заводами страны и у меня работали лучшие инженеры тех лет – тогда еще кое-что знал. Нынче не то. Но суть предложения я понимаю. А ты, Савва Гаврилович, сам понимаешь, что такое изобрел? Масштаб осознаешь?
Савва осознавал.
Где-нибудь в Баренцевом море, у мыса Нордкап, или в Атлантике, в районе Гибралтара, в «лошадиных широтах»[21], или у берегов Кубы белый корвет радиоэлектронной разведки сблизится с авианосной группой противника и пошлет по открытой частоте простейшее сообщение с закодированной УБВ. Собственно, сделать это может хоть контейнеровоз, послав сигнал на любой корабль противника, береговым службам, куда угодно. Меньше чем через минуту все без исключения технические боевые единицы противника, где бы они ни находились, утратят возможность радиосвязи. Военно-морские суда и соединения, подводные лодки, самолеты и сухопутные базы окажутся окутаны совершеннейшей тишиной, а попытки связаться с командованием и друг с другом, если таковые вдруг будут предприняты, останутся тщетны. Все радиолокационные средства ближнего и дальнего обнаружения мгновенно замрут, на экранах радаров будет спокойно и пусто, и ничто не нарушит мирного несения вахты до того мига, пока кто-нибудь не увидит стремительно подлетающей ракеты. Если предположить вдруг, что у того, кто успеет заметить несущуюся со скоростью, многократно обгоняющей звук, крылатую смерть, хватит самообладания и времени для того, чтобы схватиться за радиопередатчик, ничего и никому сообщить он не сможет. Первыми будут уничтожены авианосные соединения, атомные подводные лодки и мгновенно ставшие беспомощными стратегические бомбардировщики вместе с сопровождающими истребителями. Потом из шахт где-нибудь под Саровом, на Урале, в Сибири и на Камчатке выйдут баллистические ракеты, пуск которых никто не заметит, а одновременно с этим тактические ракетные средства начнут выжигать установки малой и средней дальности в тех европейских странах, которые имели неосторожность их разместить. Вероятно, в отдельных случаях с этой целью будут применены один или два маломощных ядерных заряда. Безусловно, отсутствие связи с находящимися на боевом дежурстве подразделениями вызовет тревогу, но, во‐первых, по всей территории потенциального противника работать будет только кабельная телефонная связь, а во‐вторых, времени, чтобы разобраться в ситуации и принять какие-то меры, просто не хватит. Экраны радаров по-прежнему останутся чисты; пока по стационарным телефонам пройдут проверки и согласования, пока будут приняты решения и наконец окажется задействована линия экстренной межправительственной связи для прояснения ситуации, баллистические ядерные ракеты уже начнут вонзаться в пусковые установки, командные центры, военные базы, заводы и атомные электростанции. В случае если по какой-то причине противник в ситуации нестандартной и не предусмотренной никакими уставами и регламентами, в условиях отсутствия связи с подразделениями и объективных доказательств атаки, все же успеет запустить несколько ответных ракет, то без работающей системы локации и наведения они станут легкой мишенью для средств ПВО. Самое большее через два часа после активации УБВ мир изменится раз и навсегда.
Из доктрины ГВУ – гарантированного взаимного уничтожения – пропадала вторая буква.
– Так точно, понимаю, – ответил Савва, невольно перейдя на военную лексику.
– Обстановка в мире сейчас знаешь какая?
– Да, знаю.
Маршал снял очки и устало потер переносицу.
– Очень многое зависит от тебя сейчас, Савва Гаврилович. В гонке вооружений, которую нам навязали империалисты, мы сейчас догоняющие, так уж вышло. И скажу тебе честно, догоняем мы пока их с грехом пополам. Если получится то, что ты предлагаешь, это изменит баланс сил в мире, ни больше ни меньше. И мне – нам! – нужно прямо сейчас решать, какой стратегической линии будем придерживаться в ближайший год-полтора. Пока не получим на руки, так сказать, решающий аргумент. Образно говоря, представь себе командира батальона на передовой, который удерживает высоту от превосходящих сил противника. Если он знает, что через два часа подойдут танки – то будет стоять насмерть, а то и на контратаку решится. А вот если нет, то появляются варианты. Может быть, отступить, закрепиться на другом рубеже, сманеврировать, да хоть в лес уйти и там партизанить. Вот я и хочу, чтобы ты, глядя сейчас мне в глаза, ответил: подойдут танки?
Савва не отвел глаз.
– Подойдут, товарищ маршал Советского Союза.
Маршал вздохнул.
– Признаться, я позволил себе посоветоваться перед нашим заседанием кое с кем. Ты с ним знаком. Академик Пряныгин. Знаю, он уже давал год назад свое заключение, но все же. Я прямо спросил его мнение, возможно ли в принципе реализовать этот проект.
– И что сказал Иван Дмитриевич?
– Он интересно так ответил, в своем духе. Мол, если кто-то это и сможет сделать, то только Ильинский. А потом добавил – и не сделать может тоже только он. Как это понимать?
– Не знаю, товарищ маршал.
– Тогда ты мне скажи сам: сделаешь эти свои расчеты?
Савва задумался на мгновение, а потом твердо сказал:
– Да.
– Ну, добро. Верю в тебя, Савва Гаврилович. От имени партии и правительства это говорю. Все, иди и берись за работу.
И они снова пожали друг другу руки.
* * *