– Не хочу, чтобы он тут оставался, – заговорила Хелена, пока он раздевался, чтобы лечь спать. На его теле, когда-то болезненно худом, теперь был заметный слой жира, а на груди по-прежнему не было ни единого волоска.
– Знаю, – ответил он, складывая штаны и закрывая шкаф. – Я что-нибудь придумаю.
– Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Ведь он хотел ее загрызть!
– Ну а что мне делать? – он повернулся к жене, лежавшей на кровати.
– Не знаю, но я не хочу его здесь видеть. Увези куда-нибудь или отдай Фелеку. У него нет собаки.
– Фелек точно не возьмет. Да и Коню у других будет плохо.
– А что, если в следующий раз он ее загрызет? Умоляю тебя, будь мужчиной.
Бронек юркнул под одеяло и повернулся к жене спиной. Когда она пожелала ему спокойной ночи, притворился спящим.
На следующий день он засунул свою любимую собаку в сумку и отнес в сад, сильно заросший после смерти матери. Ветки, сбитые с яблонь во время гроз, тонули в высокой траве. Тут и там белели подрастающие рощицы молодых берез. Землю испещряли темные бугорки кротовин.
Конь метался в тесном мешке, путаясь в собственных лапах и хвосте.
Бронек положил его на траву. Потом долго раскапывал землю, стараясь как можно больше устать, а в голове у него стоял тихий монотонный шум. Вдруг захотелось пить. На правой руке вскочил волдырь. Бронек посмотрел на вырытую яму, уже достаточно глубокую.
Умоляю тебя, будь мужчиной.
– Ну… – буркнул он то ли Коню, то ли самому себе, но свой голос показался ему чужим и смешным.
Он бросил мешок в яму. Набрал на лопату рыхлой земли. Высыпал. И еще раз. Мешок топорщился, изнутри доносился скулеж. Все более громкий.
Будь мужчиной.
Вздох, земля, стон, вздох, земля, стон. Мозоль на руке лопнула, а жидкость, которая еще секунду назад находилась в его теле, была его телом, была им самим, впиталась в черенок лопаты и теперь уже была лопатой.
Бронек ускорял темп.
– Ну все, родной… Еще чуть-чуть, не бойся, я здесь, с тобой. Еще чуть-чуть. Сейчас все будет хорошо. Сейчас все кончится.
Он продолжал бросать землю без остановки. Со дна слышался жалобный протяжный стон.
– Боже мой. Срань господня.
Будь мужчиной. Будь мужчиной.
И он был.
* * *
Он срубил молодую березу и три вечера подряд выстругивал во дворе высокий крест, который затем поставил в саду. На короткой перекладине глубоко вырезал буквы: К, О, Н и Ь. Возвращаясь вечером из города на велосипеде, он сначала заезжал в сад и садился на пенек, чтобы посмотреть на две эти палки. Ему казалось, что иногда Хелена поглядывает на него со страхом и изумлением. Ему не хватало этой бестолковой дворняги.
Магазин снова стал процветать, не без участия лысеющего пана Зигмунта, который без остатка отдался разрушительному чувству к худощавой продавщице. Можно было подумать, что для жизни ему достаточно лишь овощей и фруктов. Чем более нелюбезной была с ним Хелена, тем сильнее он упорствовал. Он перестал даже скрывать свои намерения от Бронека и периодически заигрывал с ней в его присутствии.
Бронек тем временем чувствовал себя значительно лучше, чем после возвращения из санатория, и хотя боли в груди по-прежнему иногда мучили, он ощущал, что здоровье постепенно приходит в норму. Он уже почти не просыпался по ночам с колотящимся сердцем, а визиты доктора Когуца стали приятной редкостью. Засыпая, он чаще всего думал о рыжеволосой женщине, с которой познакомился в Радзеюве.
Он так никогда и не рассказал о ней Хелене – как и о том, что не убил Коня.
Хелена не знала, что он прыгнул тогда в яму и разрыл землю руками, после чего разорвал мешок и освободил любимого пса. Он не признался жене, что отвез его на велосипеде в Коло, выпустил на берег Варты и уехал, когда тот погнался за голубем. А крест поставил, чтобы не было вопросов.
Он не имел понятия, что случилось с Конем потом, но, поскольку с тех пор не видел его ни около «Зеленщика», ни в окрестностях дома, в котором они жили, опасался, что пес попал под колеса какой-нибудь машины. Тем не менее мысль, что не он лишил его жизни, приносила ему облегчение.
Иногда Бронек ловил себя на том, что представляет, как через несколько лет встречает где-нибудь на улице свою глупую дворнягу, она его узнает и в последний раз дает себя погладить.
* * *
Накануне Рождества он принес домой круглый, завернутый в газету предмет. Милка ходила вокруг него и упрашивала, пока папа не сдался и не произнес таинственное слово, будто из сказки:
– Апельсин.
Его распаковали вечером. Вкус был великолепный, просто неземной. Мила облизывала пальцы и все спрашивала, будет ли еще. Бронек обещал, что будет. Тем временем Хелена, повернувшись к печи, чтобы бросить туда газету, в которую был завернут фрукт, внезапно замерла. Она стояла как вкопанная, наконец Бронек взглянул на нее и спросил:
– Что случилось?
– Ничего.
Милка и Бронек наблюдали за тем, как она яростно смяла газетный лист, швырнула в огонь, но тут же вытащила кочергой и запрятала в буфет. Еще несколько дней она ходила как в дурмане. Часами изучала свои руки, забывала о еде, почти не говорила.
Однажды вечером она рассказала Бронеку о Басе Халупец, которая влюбила в себя ее первого парня. Хелена достала обрывки газеты и положила перед мужем.
Оказалось, что Басю теперь зовут иначе, и она стала настоящей кинозвездой. Статья про нее занимала две полосы. Она кокетливо улыбалась с крупной фотографии, а внизу были напечатаны ее новые имя и фамилия: Пола Негри.
* * *
Дела шли вполне неплохо, Мила болтала почти исключительно об апельсинах, а Хелена стала настолько неразговорчивой, что с ней невозможно было обсудить что-либо, кроме домашних обязанностей. Поэтому Бронек сделал единственное, что казалось ему в этой ситуации разумным, – купил лошадь.
Он сообщил об этом Хелене, вернувшись из города. Она отвлеклась от штопки штанов и взглянула на мужа.
– Ты спятил.
– Вовсе нет. Мне всегда хотелось завести коня.
– У тебя ведь уже был свой Конь!
– Это была собака.
– Господи, Бронек, настоящего коня? И что ты будешь с ним делать?
– Буду заботиться о нем.
В этот момент в комнату вбежала Милка и, как всегда вечером, спросила:
– А папа не принес апельсины?
– Нет, Эмилька, твой отец купил коня, – произнесла Хелена.
– Коня?
– Да, я купил коня, – заявил Бронек, с вызовом посмотрев на Хелену. – И очень этому рад.
– Уррра! Папа купил коня! Урррра!
– Только не вздумай заходить в конюшню. Никому нельзя его трогать.
– Коня?
– Да.
– Но почему?
– Потому что это мой конь.
Воцарилось молчание. Почти было слышно, как в голове Милки носятся мысли.
– А как ты его назовешь? – спросила она в итоге.
– Я уже его назвал.
– Как, папа?
– Я назвал его Пес.
* * *
– Знаю, – ответил он, складывая штаны и закрывая шкаф. – Я что-нибудь придумаю.
– Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Ведь он хотел ее загрызть!
– Ну а что мне делать? – он повернулся к жене, лежавшей на кровати.
– Не знаю, но я не хочу его здесь видеть. Увези куда-нибудь или отдай Фелеку. У него нет собаки.
– Фелек точно не возьмет. Да и Коню у других будет плохо.
– А что, если в следующий раз он ее загрызет? Умоляю тебя, будь мужчиной.
Бронек юркнул под одеяло и повернулся к жене спиной. Когда она пожелала ему спокойной ночи, притворился спящим.
На следующий день он засунул свою любимую собаку в сумку и отнес в сад, сильно заросший после смерти матери. Ветки, сбитые с яблонь во время гроз, тонули в высокой траве. Тут и там белели подрастающие рощицы молодых берез. Землю испещряли темные бугорки кротовин.
Конь метался в тесном мешке, путаясь в собственных лапах и хвосте.
Бронек положил его на траву. Потом долго раскапывал землю, стараясь как можно больше устать, а в голове у него стоял тихий монотонный шум. Вдруг захотелось пить. На правой руке вскочил волдырь. Бронек посмотрел на вырытую яму, уже достаточно глубокую.
Умоляю тебя, будь мужчиной.
– Ну… – буркнул он то ли Коню, то ли самому себе, но свой голос показался ему чужим и смешным.
Он бросил мешок в яму. Набрал на лопату рыхлой земли. Высыпал. И еще раз. Мешок топорщился, изнутри доносился скулеж. Все более громкий.
Будь мужчиной.
Вздох, земля, стон, вздох, земля, стон. Мозоль на руке лопнула, а жидкость, которая еще секунду назад находилась в его теле, была его телом, была им самим, впиталась в черенок лопаты и теперь уже была лопатой.
Бронек ускорял темп.
– Ну все, родной… Еще чуть-чуть, не бойся, я здесь, с тобой. Еще чуть-чуть. Сейчас все будет хорошо. Сейчас все кончится.
Он продолжал бросать землю без остановки. Со дна слышался жалобный протяжный стон.
– Боже мой. Срань господня.
Будь мужчиной. Будь мужчиной.
И он был.
* * *
Он срубил молодую березу и три вечера подряд выстругивал во дворе высокий крест, который затем поставил в саду. На короткой перекладине глубоко вырезал буквы: К, О, Н и Ь. Возвращаясь вечером из города на велосипеде, он сначала заезжал в сад и садился на пенек, чтобы посмотреть на две эти палки. Ему казалось, что иногда Хелена поглядывает на него со страхом и изумлением. Ему не хватало этой бестолковой дворняги.
Магазин снова стал процветать, не без участия лысеющего пана Зигмунта, который без остатка отдался разрушительному чувству к худощавой продавщице. Можно было подумать, что для жизни ему достаточно лишь овощей и фруктов. Чем более нелюбезной была с ним Хелена, тем сильнее он упорствовал. Он перестал даже скрывать свои намерения от Бронека и периодически заигрывал с ней в его присутствии.
Бронек тем временем чувствовал себя значительно лучше, чем после возвращения из санатория, и хотя боли в груди по-прежнему иногда мучили, он ощущал, что здоровье постепенно приходит в норму. Он уже почти не просыпался по ночам с колотящимся сердцем, а визиты доктора Когуца стали приятной редкостью. Засыпая, он чаще всего думал о рыжеволосой женщине, с которой познакомился в Радзеюве.
Он так никогда и не рассказал о ней Хелене – как и о том, что не убил Коня.
Хелена не знала, что он прыгнул тогда в яму и разрыл землю руками, после чего разорвал мешок и освободил любимого пса. Он не признался жене, что отвез его на велосипеде в Коло, выпустил на берег Варты и уехал, когда тот погнался за голубем. А крест поставил, чтобы не было вопросов.
Он не имел понятия, что случилось с Конем потом, но, поскольку с тех пор не видел его ни около «Зеленщика», ни в окрестностях дома, в котором они жили, опасался, что пес попал под колеса какой-нибудь машины. Тем не менее мысль, что не он лишил его жизни, приносила ему облегчение.
Иногда Бронек ловил себя на том, что представляет, как через несколько лет встречает где-нибудь на улице свою глупую дворнягу, она его узнает и в последний раз дает себя погладить.
* * *
Накануне Рождества он принес домой круглый, завернутый в газету предмет. Милка ходила вокруг него и упрашивала, пока папа не сдался и не произнес таинственное слово, будто из сказки:
– Апельсин.
Его распаковали вечером. Вкус был великолепный, просто неземной. Мила облизывала пальцы и все спрашивала, будет ли еще. Бронек обещал, что будет. Тем временем Хелена, повернувшись к печи, чтобы бросить туда газету, в которую был завернут фрукт, внезапно замерла. Она стояла как вкопанная, наконец Бронек взглянул на нее и спросил:
– Что случилось?
– Ничего.
Милка и Бронек наблюдали за тем, как она яростно смяла газетный лист, швырнула в огонь, но тут же вытащила кочергой и запрятала в буфет. Еще несколько дней она ходила как в дурмане. Часами изучала свои руки, забывала о еде, почти не говорила.
Однажды вечером она рассказала Бронеку о Басе Халупец, которая влюбила в себя ее первого парня. Хелена достала обрывки газеты и положила перед мужем.
Оказалось, что Басю теперь зовут иначе, и она стала настоящей кинозвездой. Статья про нее занимала две полосы. Она кокетливо улыбалась с крупной фотографии, а внизу были напечатаны ее новые имя и фамилия: Пола Негри.
* * *
Дела шли вполне неплохо, Мила болтала почти исключительно об апельсинах, а Хелена стала настолько неразговорчивой, что с ней невозможно было обсудить что-либо, кроме домашних обязанностей. Поэтому Бронек сделал единственное, что казалось ему в этой ситуации разумным, – купил лошадь.
Он сообщил об этом Хелене, вернувшись из города. Она отвлеклась от штопки штанов и взглянула на мужа.
– Ты спятил.
– Вовсе нет. Мне всегда хотелось завести коня.
– У тебя ведь уже был свой Конь!
– Это была собака.
– Господи, Бронек, настоящего коня? И что ты будешь с ним делать?
– Буду заботиться о нем.
В этот момент в комнату вбежала Милка и, как всегда вечером, спросила:
– А папа не принес апельсины?
– Нет, Эмилька, твой отец купил коня, – произнесла Хелена.
– Коня?
– Да, я купил коня, – заявил Бронек, с вызовом посмотрев на Хелену. – И очень этому рад.
– Уррра! Папа купил коня! Урррра!
– Только не вздумай заходить в конюшню. Никому нельзя его трогать.
– Коня?
– Да.
– Но почему?
– Потому что это мой конь.
Воцарилось молчание. Почти было слышно, как в голове Милки носятся мысли.
– А как ты его назовешь? – спросила она в итоге.
– Я уже его назвал.
– Как, папа?
– Я назвал его Пес.
* * *