Это чужой страх.
Эхо, которое вдруг накрыло Милдред, едва не раздавив. И будь она полноценным эмпатом, она бы ощутила все оттенки его.
— Извините, — она отвернулась, заставив себя отрешиться от нехорошего чувства опасности. Своего? Чужого? Страх вот был, он стремительно таял, очищая дом, и Милдред пыталась зацепить его.
Кого она боялась, та девушка?
И она ли?
Но девушка, да. Страх был определенно женским. И перед мужчиной. Именно поэтому Милдред и зацепило. Совпали обстоятельства. Она тоже женщина. И рядом мужчина, который кажется ей опасным.
— Она жаловалась? — Милдред разбирала этот страх на ноты, но не находила ничего полезного. — Эта девушка?
— Нет.
— Может быть, все-таки жаловалась? Женщинам… иногда приходится сложно.
— Хотите сказать, что я бы не принял заявление? — а вот теперь к страху добавилась обида. Мужская. Раскаленные нервы ловили чужие эмоции. И этим следовало пользоваться. — Думаете, я бы закрыл глаза на то, что какой-то ублюдок ее избивает?
— Случается и такое.
— Не у нас.
— То есть у вас бить женщин не позволяется?
— В семейные дела я не лезу, — а вот теперь он злился, этот человек, внешне казавшийся равнодушным. И отнюдь не Милдред с ее недоверием и неправильными вопросами была тому причиной.
А… кто?
Женщина.
Какая?
— Если не просят, то не лезу, — он стиснул ствол винтовки, будто желая раздавить его. — Да и как? Полномочий у меня нет, потом нажалуются…
— И часто жалуются?
— Нет. Местные знают, что, если охота тут жить, надо вести себя прилично, — он успокаивался, и все-таки… все-таки стоило бы к нему приглядеться.
— Если возникает проблема, я ее решаю. Как умею.
Удовлетворение.
И стало быть, ему приходилось решать проблемы подобного толка. Что ж… в провинции свои правила. И не Милдред их менять.
— Она его боялась, — сказала она, меняя тему беседы. — Очень.
— Тоже маг?
— Нет. Просто… кое-какие способности.
Стоило ли говорить? Или… Чучельник не глуп. Он понимает, что одно дело скрываться от мага, который только и способен, что сидеть и стучать в расписанный кровью бубен, уставившись взглядом в низкие небеса, и совсем другое — пытаться обмануть эмпата.
Слух пойдет?
Оно и к лучшему. Слухи всегда преувеличивают. Милдред улыбнулась, чувствуя себя почти счастливой. Кем бы ни был Чучельник, он не оставит подобную угрозу без внимания.
— Я спускаюсь? — спросила она громко. — Спускаюсь…
И не удивилась, когда Лука ее поймал.
Поднял.
Поставил и мрачно поинтересовался:
— И зачем было дразнить его? К вечеру весь город знать будет.
— Будет.
— Я тебя выпорю.
— Нет.
— И отошлю.
— Ты же знаешь, что не поможет.
Лука вздохнул.
Он и вправду знал. Вот только обо всем ли?
У Томаса тогда получилось сорвать розу. Правда, он рассадил шипами ладонь и, выругавшись — папаша точно выдрал бы за такие слова — слизал капли крови.
— Осторожней, молодой человек, — сказали ему. — Эти розы весьма коварны.
Томас спрятал руки за спиной, раздумывая, успеет ли сбежать, пока мистер Эшби подходит. А тот не спешил. Точно знал, что бежать Томасу некуда.
— И бежать не стоит, — сказал он. — Я вас знаю.
— П-простите.
Томас уже усвоил, что взрослым очень нравится, когда у них просят прощения. И даже не так важно, есть ли за тобой вина или нет, главное, чтобы звучало искренне.
У Томаса получалось.
— Не стоит, — отмахнулся мистер Эшби.
Он был не в костюме, в обыкновенных штанах, вроде тех, которые папаша предпочитал всем прочим. И в рубашке, пусть и не клетчатой, но и не белой, накрахмаленной. Рукава закатаны, воротничок расстегнут. А к волосам стружка прилипла.
И такой, незнакомый, мистер Эшби пугал.
— Этот куст посадила Патриция Эшби и случилось это почти четыреста лет тому. Она очень любила цветы.
— Я… я просто…
— Решил сделать кому-то подарок?
Томас поспешно кивнул.
— Это хорошо. Женщинам надо дарить цветы. Женщины любят подарки. И мужчин, которые их делают. Ты ведь хочешь пользоваться успехом у женщин, юный мистер Хендриксон?
К Томасу никто так не обращался.
Это заставляло покрепче сжимать несчастную розу. И вместе с тем чувствовать себя бесконечно важным.
— Д-да. Н-не знаю. Пока.
— Конечно, ты же еще юн, — мистер Эшби добрался-таки и руку на плечо положил.
Расскажет?
Если расскажет, папаша точно за ремень возьмется. И драть будет так, что Томас потом долго сидеть не сможет. И… и Томас сам себя проклинает, что сюда полез.
Чего, спрашивается?
— А… — он смотрел на мистера Эшби снизу вверх, и знакомое лицо будто бы плыло, меняясь. — А что вы делали?
— Хочешь взглянуть?
Странная улыбка. И пахло от него странно, не как всегда. Деревом? И клеем? И еще шкурами, только хорошо выделанными.
— Тогда идем. Будь моим гостем. Будешь?
Томас кивнул.
А что ему еще оставалось?
…идти за женщиной, которая явно не слишком спешила в дом. Впрочем, она открыла дверь и махнула рукой, изобразив дурашливый поклон.
И Томас ответил тем же.
— После вас, прекрасная леди…
— Издеваешься? — Уна посмотрела искоса.
— Нет.
— Издеваешься.