Отель для господ




Маленький песчаный вихрь закружился под копытами коня Джебидайи Мерсера, подхватил с мостовой несколько листьев, кувыркая проволок их через улицу прямо к распахнутой настежь покосившейся двери в заброшенную конюшню. Залетев внутрь, крошечный смерч внезапно иссяк, просыпав поднятые листья на землю как соскобленную рыбью чешую. Облачко пыли пыхнуло в стороны и улеглось на грязном земляном полу.

Джебидайя шагом подъехал к конюшне и заглянул внутрь. Болтающаяся на одной петле дверь заскрипела, чуть колыхнулась на ветру, но не сдвинулась с места. Внутри помещение пронизывали солнечные лучи, как острые сабельные лезвия, пробившие щели в стенах. Джебидайя увидел наковальню, кузнечные мехи, несколько сопревших куч старой соломы, вилы и остатки упряжи, уже позеленевшие от плесени. В пыли не было видно отпечатков подошв, но цепочки звериных следов тянулись во всех направлениях.

Он спешился, окинул взглядом улицу. За исключением опрокинутого дилижанса по соседству с изрядно обветшавшим зданием под вывеской «Отель для господ», улица была опустевшей, как волчье брюхо зимой. Остальные дома казались столь же запущенными, а один, через улицу от отеля, вовсе сгорел, оставив почерневшие развалины с горсткой роющихся в мусоре ворон. Ничего, кроме гудения ветра, не нарушало тишину.

«Добро пожаловать в Фолен Рок», — подумал Джебидайя.

Он завел коня внутрь и огляделся. В цепочках звериных следов не было ничего примечательного: опоссум, енот, белка. Собака и кошка. Кроме одних — крупных странных отпечатков, подобных которым он прежде не встречал. Какое-то время он разглядывал их, пытаясь определить принадлежность, но сдался. Впрочем, в одном он был уверен: следы не человеческие и не обычных животных. Кое-что совершенно иное.

Стало быть, он на месте. Он был на месте всюду, где таилось зло. Поскольку избран вестником Божьим, этого старого небесного урода. Джебидайя не раз желал избавиться от бремени, даже подумывая о смене профессии на подручного дьявола. Но как-то заглянув в преисподнюю, нашел ее малопривлекательной. Проклятый старый дьявол был из Божьей родни, ведь Бог любил ад не меньше, чем рай. Такова Его игра — рай и ад, добро и зло. Не более чем игра, поэтому Джебидайя презирал его и боялся. Ему выпало стать Божьим мстителем злу — и обратного пути нет. Бог не давал шанса. Он создал человека, указал выбор, но его же и лишил. И вместо того чтобы облегчить жизнь, как поступил бы истинно праведный дух, — допустил существование зла, ада и дьявола, а вину возложил на людей. Принцип Бога прост: делай, что велят, как бы трудно ни приходилось. Не слишком справедливо, но как есть.

Привязав коня в стойле, Джебидайя взял вилы и разворошил прелые соломенные кучи. В глубине обнаружилось пригодное для фуража сено. Стряхнув грязь, он кинул его в ясли. Пусть не лучший корм, но вкупе с оставшимся в седельной сумке зерном сойдет. Пока конь принялся за еду, он отложил вилы, зашел в стойло, распустил подпругу и снял седло, повесив его на перегородку. Потом, ненадолго оторвав коня от еды, снял уздечку и поводья, бросил рядом с седлом, вышел и закрыл калитку. Оставлять коня вот так, в заброшенной конюшне, не хотелось, однако ему предстояла близкая встреча со злом. Не сказать точно, какого именно свойства, но он мог чувствовать его рядом. Таков был дар — или проклятие, посланное Богом за его грехи. И этот дар, инстинкт, пробудился, едва он въехал в покинутый городок Фолен Рок. Первым позывом было скакать прочь, но он не мог так поступить. Предстояло исполнить свое предназначение. Но сперва нужно было найти воду для лошади и для себя, засыпать лошади зерно и найти безопасное место для ночлега. Если таковое отыщется. Джебидайя вышел на воздух, и, хоть стояла глубокая осень, ему стало жарко. Дул горячий ветер, воздух был влажным. Он прошел вдоль всей улицы и направился обратно к «Отелю для господ». Чуть постояв перед опрокинутым дилижансом, повернулся и вошел в отель.

С первого взгляда стало ясно, что прежде здесь располагался бордель. Внизу находился бар и ряды кабинок, наводящих на мысль о конюшне. Ему случалось однажды видеть подобное, в городке на мексиканской границе. Женщины размещались в таких же стойлах. Сверху вход прикрывали занавески, приходящиеся им на уровне талии. Чтобы приманить клиента, женщины задирали юбки, и счастливые ковбои, заплатив пару монет, могли, опрокинув стопку и выбив свою трубку, оседлать кобылку под хор ободряющих возгласов своих дружков. На постелях второго этажа располагались уже отборные девушки по пять американских долларов за случку.

Заглянув за стойку, Джебидайя увидел на полке батарею всевозможных сортов виски. Он выбрал бутылку и поднял ее к свету. Полная и закупоренная. Тут же на стойке сохранилось несколько бутылок пива с откидной пробкой. Он захватил пару и поднялся со своими трофеями наверх. Пинком распахнув несколько дверей, наконец обнаружил номер с большой запылившейся кроватью. Оставив выпивку на ночном столике, он снял одеяло и стряхнул пыль на пол. После чего подошел к окну и распахнул его. Воздух снаружи напоминал теплый войлок, но на контрасте с влажной духотой комнаты хоть немного освежал.

Итак, он нашел свой приют. Джебидайя присел на кровать, откупорил пиво и сделал пробный глоток. Пресное, как Северный Техас. Он взял обе бутылки, не потрудившись открыть вторую, и вышвырнул в окно, через мгновение услышав звон разлетевшегося по грязной улице стекла. Трудно судить, что его побудило это сделать, но он сразу почувствовал себя лучше.

Шагнув к столику, Джебидайя зубами выдернул пробку из бутылки с виски. Отхлебнул. Крепость и температура напитка примерно совпадали, и он сгодился бы для чистки револьверов, но вызвал желаемый эффект. Волна тепла прокатилась от горла к животу, приятная слабость ударила в голову. Виски — не еда и не вода, но желудок совершенно не противился. Еще пара глотков — и тепло разлилось по всему телу, зажгло огонь в чреслах.

Повторно хорошенько приложившись к бутылке, он вернул пробку на место и спустился вниз. На улице вновь осмотрелся в надежде отыскать где-нибудь воду. И когда взгляд скользнул по опрокинутому дилижансу, в глаза бросилось кое-что, не замеченное прежде. Дышло, к которому должны запрягаться лошади, было черным от крови. Он присмотрелся — все дышло покрывала засохшая кровь. Следом заметил разбросанные по земле лошадиные подковы, клочья гривы, даже откусанное ухо и полоску шкуры серой масти. Не говоря о шляпе и дробовике. И притом — запах. Не только запекшейся крови, но будто смешанный с запахом мокрой шерсти. Явно иного происхождения, чем от лошадиных останков. Здесь смердело злом, да так, что Джебидайя невольно откинул полы сюртука и проверил револьверы на поясе.

Из опрокинутого дилижанса послышался стон. Джебидайя быстро вскарабкался на его бок и, оказавшись у выбитого окошка, заглянул внутрь. Около дальней стенки лицом вниз лежала женщина. Джебидайя просунул руку в окошко, нашарил запор на двери, открыл и залез внутрь. Он попробовал пульс на шее. Женщина пошевелилась и вновь застонала. Он осторожно повернул ее голову. Смазливая молодка с вздувшейся на лбу шишкой и волосами, рыжими как огонь. В облегающем зеленом платье и изящных зеленых башмачках. Густо накрашенная. Бережно приподняв, он усадил ее. Глаза широко распахнулись — и она слегка подпрыгнула.

Джебидайя попытался улыбнуться, но, как видно, разучился.

— Все хорошо, леди, — произнес он. — Я здесь, чтобы помочь.

— Спасибо. Но помогите мне приподнять задницу. Я сижу на своем зонте.



Джебидайя помог ей выбраться из дилижанса и на руках отнес в отель. В номере он уложил ее на постель и предложил виски, немедленно и с готовностью принятый. Тут же забрав бутылку, она залпом выдула ее едва ли не на четверть. И шлепнула болтающимся на запястье зонтиком по кровати.

— Черт, ну и пылища, — сказала она.

Пододвинув стул, Джебидайя присел рядом.

— Как вас зовут?

— Мэри, — ответила она, избавляясь от зонтика, который полетел на пол.

— А я — Джебидайя. Что с вами стряслось? И куда делись лошади?

— Съели, — ответила она. — Их, и кучера, и стрелка.

— Съели?

Мэри кивнула.

— Нельзя ли подробнее?

— Если рассказать — все равно не поверите.

— Как знать.

И после нового глотка виски она рассказала.

— Как вы, верно, заметили, я совсем не бездельница. Трудилась в заведении мисс Матти Джейн в Остине, что в Техасе. Только Матти встретила парня, вышла замуж и продала заведение, договорившись со здешней мадам пристроить меня и остальных девочек. Но собралась я одна — все прочие разлетелись по Техасу, как куропатки.

По правде сказать, от Фолен Рок я ждала другого. Думала, большой город. А может, он таким был. Пока те, кто сожрал кучера, стрелка и торговца виски, что ехал со мной, не сожрали всех остальных. Не окажись при мне зонтика — и я бы сгинула. Как умудрилась им отбиться, ума не приложу.

Подъехали мы сильно затемно, я уже готовилась приступить здесь, в «Отеле для господ», менять киску на деньги, как началось что-то странное. Едва мы въехали в город, откуда ни возьмись наполз вроде как туман. Будто пелена, хоть луну и город видно, расползлась вокруг домов и внутри дилижанса. Стало трудно дышать, точно вместо воздуха полотно. Тут дилижанс подкатил к отелю и встал. Его сильно тряхнуло, и тут же раздался шум. Дикий визг, какого я в жизни не слышала. Тогда мне пришел на память рассказ бывшего дружка о схватке с индейцами врукопашную и как те подожгли конюшню, а лошади в ней сгорели заживо. Он говорил, что лошади кричали, и я поняла, что так кричат лошади. Только не от огня, а от страха и боли.

Потом дилижанс качнулся и завалился набок. Выстрелил дробовик, раз, другой, а следом кучер и стрелок завопили. Торговец виски просунулся в окошко на двери, да враз убрал голову назад. Повернулся: его лицо даже ночью было белым, как волосы на заднице альбиноса. Он вытащил дорожный пистолет, как вдруг в окне над нами появилось лицо. Такое, что описать не могу, мой разум отказывался его принять.

Торговец пальнул из пистолета, лицо отпрянуло, но тут же опять заслонило окно. Жуткая мохнатая рука с какими-то крючьями влетела и сграбастала его за лицо, содрав кожу от уха до самого рта. Помню зубы сквозь дыру в щеке. Потом страшные крючья перехватили за горло. Торговец отбивался, колотил пистолетом куда попало, в лицо, по руке. Его выдернули через окно, хлынул фонтан крови.


Что мне оставалось? Только схватить зонтик — все, что у меня было. Едва лицо возникло снова, видать собираясь открыть дверь, я подпрыгнула и ткнула его зонтиком, угодив в глаз. Лицо с диким воем пропало. Взамен появились две новые мохнатые рожи. С желтыми глазами, сплошные зубы и слюни. Я не из храбрецов, но со страху стала тыкать в них, и одному досталось. Тогда они убрались прочь.

Я вряд ли их напугала, скорее, им просто надоело. Или они… насытились. Я слышала, как они бродят вокруг, и другие звуки… хруст костей и мяса, как на праздничном застолье рудокопов.

Не раз они запрыгивали на дилижанс и заглядывали в окно. Я хотела одного ткнуть, но промазала. Чудище едва меня не схватило — ух, эти когти. Потом за окном начало светать и стало тихо. Я хотела выбраться, но не смогла. Была слишком напугана и обессилела больше, чем думала. Мне снилось, что я не сплю. И пока вы не пришли, я и не знала, что заснула. Хорошо хоть зонт выпал, а то и вам перепало бы.

Джебидайя поднял зонт и осмотрел его. Он был весь подран, несколько спиц сломаны, с деревянным наконечником. Пальцем он попробовал острие. Дуб.

— Кончик острый, — заметил он.

— Когда-то сломала. Другой так и не купила.

— Повезло, — сказал Джебидайя. — Сломанный кончик превратил зонт в оружие.

Мэри посмотрела в окно.

— Скоро стемнеет. Надо убираться отсюда.

— Нет, — покачал головой Джебидайя. — Я должен остаться. А вы уезжайте. Я даже готов отдать мою лошадь.

— Не знаю, зачем оставаться, это ваше дело, только я не врала. И я-то не останусь. Повторяю, мне повезло. Их спугнул рассвет. Не окажись я здесь так поздно ночью, сейчас не говорила бы с вами. Стала бы кучкой переваренного дерьма где-нибудь на склоне холма или в переулке, приманкой для мух. А про лошадь ловлю вас на слове, мистер. Только поторопимся. И говорю снова: не стоит оставаться здесь пешим. Да и верхом, в дилижансе, черт его дери — как угодно. Вы должны ехать со мной.

— Я отправлюсь, когда закончу дело.

— Дело?

— Его дело… Господа.

— Так вы проповедник?

— Что-то вроде.

— Тогда, сэр, раз вы так решили… Я редко молюсь Богу. Он ни разу не ответил на мои молитвы. — Не слыхал, чтобы он вообще отвечал, — сказал Джебидайя.

Когда они вышли из отеля и быстрым шагом направились к конюшне, темнота стала выползать на улицы. Гнетущая влажность рассеялась, воздух сделался прохладнее. К тому времени как Джебидайя кончил седлать коня, ночь почти вступила в свои права. Держа коня под уздцы, он вышел наружу и оглядел окружавший город лес. Тени между ветвями и листьями сгустились до непроницаемого мрака.

— Теперь я никуда не поеду, — сказала Мэри. — Проваландалась. А одна в этом мраке, без надежды на помощь, — черт меня побери, если рискну. Лучше ждать здесь до утра. Если уцелею, конечно.

— Вероятно, вы правы, — сказал Джебидайя. — Ехать теперь было бы безрассудно. Лучше всего вернуться в отель.

Они повернули назад, Джебидайя по-прежнему вел коня под уздцы. Пока они шли, из леса выползло что-то вроде темного облака, заслонило месяц и спустилось на город, распуская тени и мглу.

— Что за чертовщина? — встревожилась Мэри.

— Мантия тьмы, — ответил Джебидайя, ускоряя шаг. — Иногда появляется там, где царит зло.

— От нее веет холодом.

— Удивительно, правда? То, что идет от дьявола, из самых пучин преисподней, и несет холод.

— Я боюсь, — призналась Мэри. — Чаще я не трусиха, но от такой дряни и дырка в заднице сжалась. — Лучше думать о другом, — сказал Джебидайя. — О том, как выжить. Поспешим в отель.



Отель, когда они вернулись, оказался полон призраков.

Конь уперся в дверях и натянул поводья, отказываясь входить.

— Тише, малый, — обратился к коню Джебидайя, легонько потрепав по ноздрям, и продолжал успокаивать, пока они с Мэри оглядывались по сторонам. Призраки были повсюду. Казалось, они вовсе не замечают новых гостей. Белые и прозрачные как дым, сохранившие узнаваемые очертания ковбоев и шлюх, призраки прогуливались до кабинок. Там женщины задирали призрачные юбки, мужчины спускали штаны и входили в своих партнерш. Бармен прохаживался за стойкой взад и вперед. Протянув руку, он брал бутылки, вернее, их прозрачные формы. За пианино в полосатой рубашке со сброшенными подтяжками, тоже просвечивающий насквозь, сидел тапер. Руки призрака скользили по неподвижным клавишам, и он раскачивался в такт неслышной музыке. Небольшая компания ковбоев и шлюх отплясывала под слышимый только ими мотив.

— Господи, — сказала Мэри.

— Забавно, как часто его поминают, — сказал Джебидайя.

— Что?

— Ничего. Не бойтесь их. Нанести нам вред они не могут. Большинство даже не знает, что мы здесь. — Большинство?

— Они — рабы привычки. Вновь и вновь повторяют то, чем были заняты или что собирались сделать перед смертью. Однако вон тот…

Джебидайя указал на призрачную фигуру на стуле у дальней стены. Приземистый ковбой в широкополой призрачной шляпе. Он выглядел почти реальным, однако мебель и стена проступали сквозь него.

— Он знает, что мы здесь. И видит нас, как и мы его. Похоже, он здесь давно и свыкся с тем, что умер.