Только несколько огней освещали зимнюю ночь за окном: подрагивали огни домов на соседней улице, да тонкой оранжевой лентой светилась трасса на Смоленск.
Из головы не выходил разговор с Ольгой. У девочки обида на мать уже не просто вросла под кожу, она обросла мотивацией, ушла в корневое восприятие родительского дома. Девочка обронила фразу, что мать виновата в разрушении семьи, что от семьи ничего не осталось. Значит, за ужином ей не показалось – проблемы в семье Геннадия и Александры были.
Девушка посмотрела на дверь в ванную – оттуда еще слышался плеск воды. Тогда выключила верхний свет, зажгла ночник на прикроватной тумбочке и прошла к своей сумке. Достала пижаму, пристроила рядом с полотенцем. Покопалась на дне сумки, извлекла стеклянную баночку со свечой, зажигалку и небольшой темно-синий сверток. Аккуратно зажгла свечу с помощью зажигалки и аккуратно опустилась на пол. Поставила свечу рядом с собой и только после этого развернула ткань. Разгладила складки на мягкой бархатистой поверхности.
Те самые карты, подаренные незнакомой цыганкой, смотрели на нее снисходительно и подслеповато. Уютно легли в ладонь, позволили себя погладить. Аделия приложила их к щеке, прислушалась к их нестройному шепоту. Может, она все-таки сумасшедшая, с чего она взяла, что они говорят с ней? Но одно открытие оказалось приятным – с ними в руках стало теплее. Ледяной холод, тянувшийся по полу даже здесь, на втором этаже, незаметно отступил. Руки согрелись и будто стали легче и чувствительней.
Она сделала первый расклад – на семью, которая ее встретила. За внешним спокойствием – мечи, взаимные обиды и недовольство. Обман. Юная девушка, она лжет всем. Кто это? Оля? Карина? Тень на Короле жезлов, Дьявол за спиной его Дамы.
Чем больше Аделия смотрела на расклад, тем больше понимала, что разобраться в этом клубке ей не удастся. Карты предупреждали, шептали пророчества, от которых на душе становилось тревожно жутко. Перед глазами стояло заплаканное лицо шестилетней Ольги.
– Могу ли я помочь этой девочке? – спросила.
Ей всегда особенно больно, когда обижают беспричинно. Когда жертва – ребенок или старик. И тот, и другой, не могут за себя постоять, иногда даже не понимают, в чем причина. Но обида жалит их гораздо сильнее. Эту девочку обида на мать уже почти сломала – Аделия чувствовала это, безошибочно поняла по непримиримой интонации, по злости в глазах, по исступленному шепоту. Куда там ее старшему брату до ее ненависти, возведенной в абсолют.
Сжав ладони и сосредоточившись, Аделия перетасовала колоду и достала первую карту. Перевернутая Папесса, ведомая Дьяволом – страшная, кармическая связь, которая не исчезает из жизни людей бесследно. Слепая ненависть, подпитанная детской травмой. Но было что-то еще. Карты снова говорили с ней, и она снова будто не слышала.
Дверь ванной открылась, выпустив на цветастый ковер пар и охапку желтого света.
– Ты чего тут? – Макс принюхался.
– Тсс, – Аделия не оглядываясь подняла вверх руку, чтобы он увидел ее у кровати, потрясла в воздухе указательным пальцем.
Макс тихо подошел ближе, опустился напротив, подкатив светлые пижамные брюки, снова сложил ноги калачиком. Аделия опять предостерегающе подняла руку – она почти услышала то, что говорили ей старые карты.
– Обида не так просто появилась, не на пустом месте, – шептала она, рассматривая потемневшие образы. – Есть повод. Причина. Никто не знает, что она в курсе…
– Кто она? – Макс склонился вперед. Не для того, чтобы услышать, чтобы понять – не бредит ли девушка. Пригляделся пристальнее.
Аделия подняла на него глаза – сейчас, в отблесках свечи – цвета сапфира, пронзительно-яркие и безумные.
Странная улыбка играла на ее губах, голос изменился, перешел на искрящийся шепот. У Макса пробежал мороз по коже. Хотя, может, правда, сквозняк. Мужчина сбросил с плеч наваждение, распрямился.
– Ольга. Она что-то знает. И тщательно скрывает это. Что-то темное. Большой обман. Сродни предательству. И мать винит.
– Александра что-то гадкое сделала, а Ольга узнала? – не понял Макс.
Девушка покачала головой, будто не услышав вопроса:
– Ольга могла неправильно понять, если услышала случайно. Фрагмент разговора…
– Погоди-погоди, колдуй-команда… Твои карты что, не могут сказать, Александра в самом деле напортачила или Ольге просто показалось?
Аделия окинула взглядом расклад, зафиксировалась на некоторых картах.
– Не ясно, Макс. Я бы сказала так: Александра виновата, но не она одна. Все началось давно. Очень давно. Ложь большая, такая большая, что уже не найти виноватых.
Мужчина смотрел на девушку и не мог понять – верит он ей или нет. Он так легко оказался вовлечен в этот фарс с гаданием, так неожиданно для себя понял, что следует за гадалкой, слушает ее и примеряет ее слова к увиденному когда-то. К тому, что обычно прячется за закрытыми дверями: слова, намеки, взгляды. Ведь все началось не сегодня.
Он прокручивал в памяти мелочи, свидетелем которых оказывался. И каждая теперь горела совсем в ином свете. В груди стало тяжело:
– Это все Ольга тебе рассказала? – он скептически посмотрел на разложенные лицевой стороной вверх карты. Они смотрели величественно и невозмутимо, так, будто им известна вся тайна мира. Макс прищурился, склонил голову к плечу.
Аделия только сейчас заметила, что он обнажен по пояс. Смуглая кожа, совсем немного волос на груди, косой шрам на предплечье. Узкие и сильные запястья, правый обнимал тонкий кожаный браслет с серебряной плоской бляшкой. Светлые трикотажные брюки задрались, оголив сухие щиколотки и босые ступни. Молодой мужчина смотрел неподвижно, будто считывая смятение девушки.
Та медленно качнула головой.
– Она проговорилась, что мать виновата в том, что семья развалилась.
– Так и сказала, «развалилась», не «разваливается»?
– Да, так и сказала. Я хотела понять, можно ли им чем-то помочь… – Девушка отвела взгляд от голых плеч, прикидывая, можно ли с капитаном Александровым поделиться тем, что заметила в детской. Решила: с кем еще, как не с ним: – Понимаешь. В таком возрасте обиды на родителей, особенно на мать, оказываются особенно ранящими, с самыми тяжелыми последствиями. И если можно что-то сделать, то это надо делать прямо сейчас.
– А что ты можешь сделать? Подойти и сказать, я погадала, вам надо сделать то-то?! – он усмехнулся, но взгляд стал еще более напряженным.
Аделия покачала головой:
– Карты – это всего лишь совет. Информация, направление мысли. Что с этим делать и даже принимать ли этот совет к сведению, ты всегда решаешь сам. Это твои глаза, уши…
– Ой, – Макс поморщился, протестующе взмахнул руками, будто от назойливой мухи отмахнулся.
Девушка успела перехватить его запястье, притянула к себе:
– Допустим, ты допрашиваешь подозреваемого, он говорит тебе, что не виноват. И доказательства вроде бы на его стороне. А ты видишь, ты хребтом чувствуешь, что виноват. И тебе только и остается, что доказать это, – она говорила так быстро, потому что боялась, что не успеет и он окончательно закроется от нее, опять нацепит маску безразличия. – Карты – это чутье, понимаешь? Это тот самый хребет, которым чувствуешь.
– Понимаю, но моя чуйка основывается на мимолетных данных, нестыковках, интонациях и опыте. И я свою чуйку к делу не пришью. Будь хоть на сто процентов уверен в своей правоте.
– Все верно, и гадание ты никуда не пришьешь, но ты знаешь, куда смотреть…
Макс придвинулся к ней ближе, заглянул в сумасшедшие глаза:
– А если ты ошибаешься? Если ты говоришь смотреть туда, где ничего нет. А я буду, уверенный в твоей правоте… И, конечно, не столько увижу, сколько буду убежден, что вижу. Что жена изменяет, что муж не любит, что сын наркоман. Мою чуйку я могу проверить, верифицировать. Не доказал – поднял лапки к верху и оставил, как есть. А что с твоими картами? Сотня символов-картинок, которые как хочешь, так и интерпретируй: нет ни системы, ни единой базы, ни даже более-менее стройной и единообразной карты прочтений. И никто… никто не сможет подтвердить или опровергнуть то, что видишь? Понимаешь? Никто не защитит того человека, которого ты оговорила, в отношении которого бросила зерно сомнения. – Он выпрямился, посмотрел победно: – А возможно, ты просто неправильно прочитала расклад.
– Макс, это сотни комбинаций, сочетания карт, позиций в раскладе. Это как интуитивное письмо, слышал о таком?
Макс недоверчиво скривился, уколол взглядом. Аделия махнула рукой, отложила колоду, и сразу почувствовала, что замерзла.
– Давай спать, в самом деле… Что я тебя уговариваю…
Девушка потянулась к зажженной свече, подобрала под себя ноги.
– А погадай мне.
Вопрос застал ее врасплох.
– Что? – Как была, неграциозно замерев на четвереньках, девушка обернулась.
Макс смотрел и лукаво щурился. Повторил:
– Погадай мне. Один вопрос. Быстро как-нибудь.
Аделия вернулась на сове место, посмотрела на мужчину насмешливо:
– О чем ты хочешь спросить?
Макс запрокинул голову, посмотрел в потолок.
– Скажи мне, нравлюсь ли я одной женщине. Да или нет. Все просто.
Аделия фыркнула, покосилась на него с подозрением. Но карты в руки взяла. Перетасовала колоду, разглядывая мужчину. У него оказалась красивая линия плеч, их хотелось касаться. Скользить руками от основания шеи вниз, по рельефным бицепсам… Гладить грудь… Девушка выдохнула, поправила волосы – убрала с лица, отгоняя нескромные мысли. Протянула Максу колоду рубашкой вверх:
– Сними, – скомандовала.
Он подчинился, толкнул карты от себя. Аделия поправила карты, потребовала повторить еще и еще раз. Макс терпеливо исполнял все манипуляции, скептически улыбался. Вытянул ноги и лег на бок, левую руку поставил на локоть для опоры.
Девушка отвела взгляд от его оголенного торса, уткнулась в ковер. Небрежно поправила ткань, разложила десять карт.
– Это что? – Макс ткнул пальцем в Даму кубков, возглавлявшую расклад.
– Это карта, не отвлекай. – Аделия внимательно рассмотрела расклад, усмехнулась: – Во-первых, это не твоя девушка, у вас нет прошлого, кроме какого-то незначительного эпизода. И нет настоящего…
– Но я ей нравлюсь?
– Она думает о тебе, – девушка кивнула, оценив традиционно «любовные» карты в сердечных позициях. – Но не настолько, чтобы любить. Ты скорее, – она задумалась, подбирая нужное слово: – м-м, прыщ на заднице. Знаешь, бывает такие болезненные, соскакивают…
Макс недоверчиво замер. Аделия с удовольствием наблюдала, как у мужчины вытягивается лицо, как застывает взгляд, и улыбка медленно тает, оставляя выражение недоверчивого недоумения. Не выдержала и рассмеялась в голос. Макс с облегчением выдохнул:
– Вот черт… Что, наколола? Я, может, не о тебе спрашивал…
Аделия рассмеялась еще громче, завалилась на бок и уткнулась в край матраса.
– Но узнал-то про меня…
Макс встал, отряхнул брюки и поправил резинку:
– Да ну тебя.
Обиженно плюхнулся на кровать, закопался под одеяло. Аделия уже давно перестала хохотать, наблюдала за ним: как он взбивает подушку, как размашисто сует руки под голову и тянется на тумбочку за сотовым, настраивает будильник.
– А ты что, здесь спишь?
Макс приподнял голову:
– А где мне еще спать?
Девушка огляделась, беспомощно пожала плечами. Взгляд зацепился за кресло у окна:
– Ну вот, в кресле хотя бы.
Из головы не выходил разговор с Ольгой. У девочки обида на мать уже не просто вросла под кожу, она обросла мотивацией, ушла в корневое восприятие родительского дома. Девочка обронила фразу, что мать виновата в разрушении семьи, что от семьи ничего не осталось. Значит, за ужином ей не показалось – проблемы в семье Геннадия и Александры были.
Девушка посмотрела на дверь в ванную – оттуда еще слышался плеск воды. Тогда выключила верхний свет, зажгла ночник на прикроватной тумбочке и прошла к своей сумке. Достала пижаму, пристроила рядом с полотенцем. Покопалась на дне сумки, извлекла стеклянную баночку со свечой, зажигалку и небольшой темно-синий сверток. Аккуратно зажгла свечу с помощью зажигалки и аккуратно опустилась на пол. Поставила свечу рядом с собой и только после этого развернула ткань. Разгладила складки на мягкой бархатистой поверхности.
Те самые карты, подаренные незнакомой цыганкой, смотрели на нее снисходительно и подслеповато. Уютно легли в ладонь, позволили себя погладить. Аделия приложила их к щеке, прислушалась к их нестройному шепоту. Может, она все-таки сумасшедшая, с чего она взяла, что они говорят с ней? Но одно открытие оказалось приятным – с ними в руках стало теплее. Ледяной холод, тянувшийся по полу даже здесь, на втором этаже, незаметно отступил. Руки согрелись и будто стали легче и чувствительней.
Она сделала первый расклад – на семью, которая ее встретила. За внешним спокойствием – мечи, взаимные обиды и недовольство. Обман. Юная девушка, она лжет всем. Кто это? Оля? Карина? Тень на Короле жезлов, Дьявол за спиной его Дамы.
Чем больше Аделия смотрела на расклад, тем больше понимала, что разобраться в этом клубке ей не удастся. Карты предупреждали, шептали пророчества, от которых на душе становилось тревожно жутко. Перед глазами стояло заплаканное лицо шестилетней Ольги.
– Могу ли я помочь этой девочке? – спросила.
Ей всегда особенно больно, когда обижают беспричинно. Когда жертва – ребенок или старик. И тот, и другой, не могут за себя постоять, иногда даже не понимают, в чем причина. Но обида жалит их гораздо сильнее. Эту девочку обида на мать уже почти сломала – Аделия чувствовала это, безошибочно поняла по непримиримой интонации, по злости в глазах, по исступленному шепоту. Куда там ее старшему брату до ее ненависти, возведенной в абсолют.
Сжав ладони и сосредоточившись, Аделия перетасовала колоду и достала первую карту. Перевернутая Папесса, ведомая Дьяволом – страшная, кармическая связь, которая не исчезает из жизни людей бесследно. Слепая ненависть, подпитанная детской травмой. Но было что-то еще. Карты снова говорили с ней, и она снова будто не слышала.
Дверь ванной открылась, выпустив на цветастый ковер пар и охапку желтого света.
– Ты чего тут? – Макс принюхался.
– Тсс, – Аделия не оглядываясь подняла вверх руку, чтобы он увидел ее у кровати, потрясла в воздухе указательным пальцем.
Макс тихо подошел ближе, опустился напротив, подкатив светлые пижамные брюки, снова сложил ноги калачиком. Аделия опять предостерегающе подняла руку – она почти услышала то, что говорили ей старые карты.
– Обида не так просто появилась, не на пустом месте, – шептала она, рассматривая потемневшие образы. – Есть повод. Причина. Никто не знает, что она в курсе…
– Кто она? – Макс склонился вперед. Не для того, чтобы услышать, чтобы понять – не бредит ли девушка. Пригляделся пристальнее.
Аделия подняла на него глаза – сейчас, в отблесках свечи – цвета сапфира, пронзительно-яркие и безумные.
Странная улыбка играла на ее губах, голос изменился, перешел на искрящийся шепот. У Макса пробежал мороз по коже. Хотя, может, правда, сквозняк. Мужчина сбросил с плеч наваждение, распрямился.
– Ольга. Она что-то знает. И тщательно скрывает это. Что-то темное. Большой обман. Сродни предательству. И мать винит.
– Александра что-то гадкое сделала, а Ольга узнала? – не понял Макс.
Девушка покачала головой, будто не услышав вопроса:
– Ольга могла неправильно понять, если услышала случайно. Фрагмент разговора…
– Погоди-погоди, колдуй-команда… Твои карты что, не могут сказать, Александра в самом деле напортачила или Ольге просто показалось?
Аделия окинула взглядом расклад, зафиксировалась на некоторых картах.
– Не ясно, Макс. Я бы сказала так: Александра виновата, но не она одна. Все началось давно. Очень давно. Ложь большая, такая большая, что уже не найти виноватых.
Мужчина смотрел на девушку и не мог понять – верит он ей или нет. Он так легко оказался вовлечен в этот фарс с гаданием, так неожиданно для себя понял, что следует за гадалкой, слушает ее и примеряет ее слова к увиденному когда-то. К тому, что обычно прячется за закрытыми дверями: слова, намеки, взгляды. Ведь все началось не сегодня.
Он прокручивал в памяти мелочи, свидетелем которых оказывался. И каждая теперь горела совсем в ином свете. В груди стало тяжело:
– Это все Ольга тебе рассказала? – он скептически посмотрел на разложенные лицевой стороной вверх карты. Они смотрели величественно и невозмутимо, так, будто им известна вся тайна мира. Макс прищурился, склонил голову к плечу.
Аделия только сейчас заметила, что он обнажен по пояс. Смуглая кожа, совсем немного волос на груди, косой шрам на предплечье. Узкие и сильные запястья, правый обнимал тонкий кожаный браслет с серебряной плоской бляшкой. Светлые трикотажные брюки задрались, оголив сухие щиколотки и босые ступни. Молодой мужчина смотрел неподвижно, будто считывая смятение девушки.
Та медленно качнула головой.
– Она проговорилась, что мать виновата в том, что семья развалилась.
– Так и сказала, «развалилась», не «разваливается»?
– Да, так и сказала. Я хотела понять, можно ли им чем-то помочь… – Девушка отвела взгляд от голых плеч, прикидывая, можно ли с капитаном Александровым поделиться тем, что заметила в детской. Решила: с кем еще, как не с ним: – Понимаешь. В таком возрасте обиды на родителей, особенно на мать, оказываются особенно ранящими, с самыми тяжелыми последствиями. И если можно что-то сделать, то это надо делать прямо сейчас.
– А что ты можешь сделать? Подойти и сказать, я погадала, вам надо сделать то-то?! – он усмехнулся, но взгляд стал еще более напряженным.
Аделия покачала головой:
– Карты – это всего лишь совет. Информация, направление мысли. Что с этим делать и даже принимать ли этот совет к сведению, ты всегда решаешь сам. Это твои глаза, уши…
– Ой, – Макс поморщился, протестующе взмахнул руками, будто от назойливой мухи отмахнулся.
Девушка успела перехватить его запястье, притянула к себе:
– Допустим, ты допрашиваешь подозреваемого, он говорит тебе, что не виноват. И доказательства вроде бы на его стороне. А ты видишь, ты хребтом чувствуешь, что виноват. И тебе только и остается, что доказать это, – она говорила так быстро, потому что боялась, что не успеет и он окончательно закроется от нее, опять нацепит маску безразличия. – Карты – это чутье, понимаешь? Это тот самый хребет, которым чувствуешь.
– Понимаю, но моя чуйка основывается на мимолетных данных, нестыковках, интонациях и опыте. И я свою чуйку к делу не пришью. Будь хоть на сто процентов уверен в своей правоте.
– Все верно, и гадание ты никуда не пришьешь, но ты знаешь, куда смотреть…
Макс придвинулся к ней ближе, заглянул в сумасшедшие глаза:
– А если ты ошибаешься? Если ты говоришь смотреть туда, где ничего нет. А я буду, уверенный в твоей правоте… И, конечно, не столько увижу, сколько буду убежден, что вижу. Что жена изменяет, что муж не любит, что сын наркоман. Мою чуйку я могу проверить, верифицировать. Не доказал – поднял лапки к верху и оставил, как есть. А что с твоими картами? Сотня символов-картинок, которые как хочешь, так и интерпретируй: нет ни системы, ни единой базы, ни даже более-менее стройной и единообразной карты прочтений. И никто… никто не сможет подтвердить или опровергнуть то, что видишь? Понимаешь? Никто не защитит того человека, которого ты оговорила, в отношении которого бросила зерно сомнения. – Он выпрямился, посмотрел победно: – А возможно, ты просто неправильно прочитала расклад.
– Макс, это сотни комбинаций, сочетания карт, позиций в раскладе. Это как интуитивное письмо, слышал о таком?
Макс недоверчиво скривился, уколол взглядом. Аделия махнула рукой, отложила колоду, и сразу почувствовала, что замерзла.
– Давай спать, в самом деле… Что я тебя уговариваю…
Девушка потянулась к зажженной свече, подобрала под себя ноги.
– А погадай мне.
Вопрос застал ее врасплох.
– Что? – Как была, неграциозно замерев на четвереньках, девушка обернулась.
Макс смотрел и лукаво щурился. Повторил:
– Погадай мне. Один вопрос. Быстро как-нибудь.
Аделия вернулась на сове место, посмотрела на мужчину насмешливо:
– О чем ты хочешь спросить?
Макс запрокинул голову, посмотрел в потолок.
– Скажи мне, нравлюсь ли я одной женщине. Да или нет. Все просто.
Аделия фыркнула, покосилась на него с подозрением. Но карты в руки взяла. Перетасовала колоду, разглядывая мужчину. У него оказалась красивая линия плеч, их хотелось касаться. Скользить руками от основания шеи вниз, по рельефным бицепсам… Гладить грудь… Девушка выдохнула, поправила волосы – убрала с лица, отгоняя нескромные мысли. Протянула Максу колоду рубашкой вверх:
– Сними, – скомандовала.
Он подчинился, толкнул карты от себя. Аделия поправила карты, потребовала повторить еще и еще раз. Макс терпеливо исполнял все манипуляции, скептически улыбался. Вытянул ноги и лег на бок, левую руку поставил на локоть для опоры.
Девушка отвела взгляд от его оголенного торса, уткнулась в ковер. Небрежно поправила ткань, разложила десять карт.
– Это что? – Макс ткнул пальцем в Даму кубков, возглавлявшую расклад.
– Это карта, не отвлекай. – Аделия внимательно рассмотрела расклад, усмехнулась: – Во-первых, это не твоя девушка, у вас нет прошлого, кроме какого-то незначительного эпизода. И нет настоящего…
– Но я ей нравлюсь?
– Она думает о тебе, – девушка кивнула, оценив традиционно «любовные» карты в сердечных позициях. – Но не настолько, чтобы любить. Ты скорее, – она задумалась, подбирая нужное слово: – м-м, прыщ на заднице. Знаешь, бывает такие болезненные, соскакивают…
Макс недоверчиво замер. Аделия с удовольствием наблюдала, как у мужчины вытягивается лицо, как застывает взгляд, и улыбка медленно тает, оставляя выражение недоверчивого недоумения. Не выдержала и рассмеялась в голос. Макс с облегчением выдохнул:
– Вот черт… Что, наколола? Я, может, не о тебе спрашивал…
Аделия рассмеялась еще громче, завалилась на бок и уткнулась в край матраса.
– Но узнал-то про меня…
Макс встал, отряхнул брюки и поправил резинку:
– Да ну тебя.
Обиженно плюхнулся на кровать, закопался под одеяло. Аделия уже давно перестала хохотать, наблюдала за ним: как он взбивает подушку, как размашисто сует руки под голову и тянется на тумбочку за сотовым, настраивает будильник.
– А ты что, здесь спишь?
Макс приподнял голову:
– А где мне еще спать?
Девушка огляделась, беспомощно пожала плечами. Взгляд зацепился за кресло у окна:
– Ну вот, в кресле хотя бы.