– Тебе лучше поторопиться – завтра у тебя занятия, а потом мы уезжаем.

– А еще Лорен видела на дороге чью-то женушку.

– Никакая это не женушка, – перебивает его Лорен.





* * *


Лорен очень нравится смотреть у Билли телевизор, она сидит одна в гостиной и смотрит на огромный цветной экран, погружаясь в завораживающий мир канала «Никелодеон» и американских ток-шоу. Она обожает американцев и их странности. Это люди, живущие во вселенной детекторов лжи, наркозависимости и тестов на отцовство. Она любит смотреть реалити-шоу о женщинах с надутыми, застывшими лицами, которые беседуют в ресторанах с такими же женщинами о других женщинах. Там постоянно показывают большие особняки и маленьких собачек.

Лорен не знает, сколько времени просидела перед телевизором; обернувшись, она замечает Кирсти. Та устроилась с Льюисом на коленях и смеется.

– Гляди-ка, та девушка из телевизора вовсе не светится от счастья, правда ведь?

– Она узнала, что ее сестра потеряла память, когда они катались на лыжах, и держала это в тайне.

– Ну да, именно так она и говорит.

– Думаю, так и было на самом деле. Ой-ой! Мамочка, оказывается, не слишком обрадовалась… – Они вместе смеются, и малыш Льюис тоже пытается смеяться, хотя ничего не понимает.

– Лорен, – говорит Кирсти, – ты ведь позаботишься о себе, пока нас не будет?

– Ну конечно, со мной все будет в порядке. А что?

– Хочешь, мы привезем тебе уши Минни-Маус, как в прошлый раз?

Лорен пытается скрыть улыбку. Она смотрит на свои скрещенные ноги и молча кивает.

– Хорошо, я добавлю их в список покупок. А твоему отцу что-нибудь привезти? Может быть, и ему понравятся уши Микки-Мауса?

Лорен хихикает.

– Найл ведь знает, что ты здесь, не так ли?

– Угу.

– Хорошо, это я проверяю на всякий случай. У нас в холодильнике осталось довольно много продуктов. Пока нас не будет, они испортятся. Может быть, скажешь ему, чтобы он приехал и забрал?

Пока Кирсти говорит, малыш Льюис пытается схватить ее за волосы. Она шутливо отмахивается от его маленьких ручек.

– Окей.

– Билли сидит наверху и играет в футбол на компьютере. По-моему, он уже почти собрался. А я сейчас приготовлю чай. Выпьешь?

Лорен вспоминает отца: он выглядел так, будто слишком много выпил…

– Думаю, надо проверить, все ли в порядке с папой. Сегодня утром ему нездоровилось.

– О, неужели?

– Да.

– Он приготовит тебе что-нибудь поесть?

– Думаю, да.

– Я сделаю тебе бутерброд. Заберешь домой. Мало ли, вдруг проголодаешься по дороге.

– Спасибо.

– Твой папа вообще в порядке последнее время?

– Кажется, да. Вроде…

– Ты точно сможешь о себе позаботиться, пока нас не будет?

Лорен пытается улыбнуться.

– Не волнуйтесь, Кирсти…






Глава 3




Когда Найл просыпается, ему кажется, будто дом плывет по водной глади. Стены по нижнему краю отделаны лакированными сосновыми досками, будто маленьким забором. До того как дом купил его дядя, он принадлежал уроженке Лоуленда – видимо, она занималась дизайном интерьера. Он помнит восторженное лицо своей жены, Кристины, в первый день, когда они въехали сюда. Она назвала дом «идеальным». В те дни казалось, что совершенство, идеал жизни, к которому они стремились, достижимо. Правда, Найл идеальным дом не считал, и стены ему тоже не пришлись по душе. Однако через несколько лет жизни здесь он попросту перестал их замечать. Сейчас он будто увидел их в первый раз и сразу закрыл глаза. Он пытается не двигаться, то и дело на него накатывает тошнотворный туман. Сегодня он не будет работать. В голове все крутится одна песня, точнее музыка без слов, которую он никак не может узнать.

Однажды он все здесь поменяет и переделает. По-своему. Он любит по вечерам сидеть с банкой пива и беседовать с Лорен о том, что собирается перекрасить стены или соорудить пристройку. Он спрашивает у дочери, что ему нового построить, и та неизменно отвечает: башенку, бассейн, библиотеку с потайной дверью, собачью спальню для Джеймсона. Однажды она попросила его соорудить горку, по которой она могла бы съезжать из окна прямо в сад. Он сказал, что построит ей домик на дереве, но так и не построил. Теперь он гонит прочь мысли о мастерской и о плотницком деле, о наждачной бумаге, о сверлах и молотках. Он гонит прочь все эти мысли, душит в зародыше. С годами он стал довольно искусным в таких делах…

Бывшая владелица дома из Лоуленда была права лишь в одном, по мнению Найла: она изменила название дома на Данскейт. До нее дом принадлежал дяде Алана Мэкки и был известен как Домик охотника.

Дядя Алана был охотником и сильно выпивал. Он рассказывал, что флигель, который теперь превращен в мастерскую Найла, когда-то был увешан ловушками и капканами, тушами животных и заставлен бочками с домашним пивом. Алан говорит, что ногти его дяди всегда были черными от засохшей крови и земли. Однажды ночью охотник взял топор, подошел к лестнице и разрубил ее на куски, которые затем сжег на костре.

Обстоятельства его смерти остаются неясными. Однажды вечером, в пабе, Найл спросил Алана, что все-таки стряслось с его дядей. Но Алан не ответил. Он молча допил свой эль, поставил пустой бокал на маленький круглый столик и вытер рот. Наступила тягостная тишина. Затем он поднялся со стула и стал одеваться. Перед тем как уйти, он бросил, что прошлое лучше не ворошить, не будить мертвецов. Тогда Найл подумал о тех, кто покоится в земле…

Чери, владелица бензоколонки, как-то рассказала Найлу, что охотник умер вскоре после того случая с лестницей. Наклонившись вперед над кассовым аппаратом, заклеенным рекламой лотереи, она одними губами произнесла: «повесился», слегка коснувшись рукой основания шеи. От этой истории Кристина пришла в ужас и попыталась наполнить дом кристаллами Новой эпохи, чтобы как-то «рассеять плохую энергию».

То же самое сказал Найлу Хэмиш Мюррей в гостинице «Черная лошадь». По его словам, Алан нашел охотника во флигеле. Брюс Данбар, разносчик яиц, тоже это подтвердил, просунув голову в окно грузовика Найла; от него пахло табаком «Золотая Вирджиния». Он сказал, что тело охотника две недели провисело вместе с тушами убитых животных. Местные детишки часто спрашивали Кристину, не проклят ли ее дом. Найл ловил встревоженные взгляды некоторых людей, когда рассказывал, где живет…

Найл иногда вспоминает судьбу старой лестницы, когда раздумывает о том, чтобы построить новую. Теперь такое происходит гораздо чаще. «На меня, конечно, тоже иногда находит, – сказал он своему другу Сэнди несколько недель назад в пабе, – но чтобы повеситься? Ни за что. Никогда…»

Сэнди Росс в ответ лишь улыбался. Найл знал, что это улыбка сочувствия, но в такие секунды чувствовал неискренность, понимал, что его друг не может по-настоящему понять его боль. После нескольких рюмок ему и вовсе начинало казаться, будто над ним издеваются. Он смотрел, как Диана, девочка-подросток, работающая здесь по выходным, несет им несколько наполненных пивом бокалов.

– Сколько еще нужно выпить, прежде чем мы начнем швырять в огонь барные стулья?

Сэнди Росс был спокоен, а когда заговорил, то казалось, будто он считает себя эталоном мудрости.

– С мыслями ничего не поделаешь. Пора по домам, вот и все. И мне, и тебе, приятель.

Найл все чаще замирает как вкопанный, когда распиливает доски или забивает гвозди и смотрит на инструмент, который держит в руках. Потом распрямляет спину и прикасается к зубьям пилы или взвешивает в руке тяжелый молоток, иногда замахивается на столб в мастерской… и продолжает работать.

В последние несколько дней он размышлял о том, как Кристина называла начало года по кельтскому календарю, когда мертвые переходят в царство живых: Самайн или Оидхе Шамхна. Он помнит, как поздно ночью возле дома она устраивала ритуальный костер. Он так и не смог отучить ее от этих странных привычек. Однажды какой-то старик у паба сказал ему, что она ведьма. Остальные были слишком вежливы, чтобы заявить такое в лицо…

Незадолго до переезда в Страт-Хорн она решила научиться искусству разводить костры, наполнять небо дымом. Он догадывался, что она училась в Эдинбурге и тогда – в подростковом возрасте – начала изучать рэйки и эмоционально-фокусированную терапию. Она работала у Нейпира, старого знахаря-травника, и в кафе «Форест». Там она подружилась со студентами, которые учились в корпусах университета Джорджии, расположенных по соседству. А с некоторыми, как он теперь предполагал, не просто подружилась… Она целовалась с богатыми английскими мальчиками с пирсингом на губах, волонтерами из «Пипл-энд-Плэнет».

Свои догадки он строил на деталях, брошенных ею как бы мимоходом. Он помнит, как краснел от ревности и испытывал тихую ярость – чувства, нетипичные для него. Ему хотелось видеть ее одинокой семнадцатилетней девушкой, которая долгие летние вечера проводит на зеленых лугах среди трав и цветов. Он представлял ее среди барабанщиков, танцовщиц с пои и канатоходцев, читающей по ладоням, поедающей яблоки и получающей кайф от происходящего вокруг.

Из Эдинбурга она переехала в Страт-Хорн, устроилась на работу в отель «Касл». Как она всегда говорила, чтобы сменить обстановку. Город был для нее диким, неизведанным местом. Позже он узнал, что ее мать, Лилит, родом с западного побережья и к тому же наполовину цыганка. Возможно, так она стала говорить о матери после того, как начала предсказывать людям судьбу. Она считала, что у нее есть дар. В Страт-Хорне люди не вели себя так, как она. Эдинбург сформировал ее личность и характер, но, возможно, она научилась читать судьбы людей у своей матери.

Лежа в постели, он открывает глаза и, не поднимая головы с подушки, протягивает руку и включает радио. Убавив громкость, он слышит, как снаружи усиливается ветер и его вой становится громче, чем футбольный репортаж. Окно – светло-серый квадрат на стене. Оставленное в саду запасное постельное белье теперь точно намокнет… В приемнике слышны шипение и треск, которые перерастают в визг, как у неисправного микрофона. Он раздраженно хлопает ладонью по радиоприемнику, и тот падает со стола, но шум не прекращается. Выругавшись, он приподнимается на одной руке, чтобы наклониться и выдернуть шнур из розетки.

Найл откидывается на подушки, липкие от пота, и подкладывает под спину еще одну. Комната куда-то плывет у него перед глазами. Он замечает кружку чая, которую принесла ему Лорен, и смотрит на часы. Почти полдень. Чай совсем остыл, но он все равно с удовольствием пьет его.

Он снова ложится и проваливается в беспокойный сон. Его мозг сейчас – словно измятая постель. Ему снится, что он у себя в мастерской и на его плечо ложится чья-то рука. Он слышит скрип, слышит, как кто-то взводит курок. Потом снова просыпается, понимает, что голоден и замерз. Болезненные ощущения отступают, и он некоторое время лежит неподвижно, в лицо дует холодный воздух из щели в окне. Хочется встать и подкрепиться, но его тело сейчас – словно тяжелый мешок с углем. Он слышит, как Лорен все еще топчется внизу, потом поднимается и хлопает дверью своей спальни.

– Лорен?

Тишина, только шаги. Он надевает халат, встает, комната кружится у него перед глазами, и он направляется в ванную, то и дело прислоняясь к стенам, чтобы не упасть. Опускается на колени на влажный синий ковер. Его не тошнит. На некоторое время он прислоняется головой к краю ванны.

– Лорен? – окликает Найл и внимательно прислушивается. Раздается еще один хлопок дверью. Он медленно поднимается и встает под душ.

Он снова зовет Лорен, но в доме по-прежнему тишина. Он стучит в ее дверь и входит в комнату. Неприятный запах бьет ему в нос: странная смесь цветочного аромата с запахом протухшей курицы. По потолку растеклась вода. Ловцы снов отбрасывают причудливые тени. В комнате Лорен царит непривычный порядок: пуховое одеяло с рисунками морских обитателей аккуратно заправлено, а книги сложены стопкой на прикроватном столике. Вебстер, ее пушистая игрушечная утка, сидит на подушке. На полу не валяются одежда и маленькие лошадки, с которыми любит играть дочь. На подоконнике расставлены деревянные фигурки животных, которых он для нее вырезал: косяк рыб, семейство кошек и стая сов. Ее гардероб пополнился новыми вещами и стал намного опрятнее, чем в прошлом году. Он выглядывает из окна в пустой сад. Потом снова окликает Лорен. Когда он остается один дома, слышен каждый звук: скрипы, шорохи. И он это знает. По стене стекает капля воды. Его нога упирается во что-то твердое, внизу вокруг кровати дочери разложены камни. Они формируют овал на синем ковре, который, кстати, не помешало бы пропылесосить.

Он пинает камни, закидывая их под кровать, и открывает окно, чтобы проветрить комнату. Он берет одну из книг Жаклин Уилсон с картинками и вертит в своих мозолистых руках. Ни одну из этих книг он не читал, но всегда покупает их в книжном магазине Страт-Хорна в качестве подарка на день рождения Лорен или на Рождество. Она все чаще приносит эти книги из школьной библиотеки. Обычно он тайком переписывает названия книг себе в блокнот, чтобы потом найти те, которых у дочери еще нет. Дома книги обычно валяются в ванной или на диване, и он постоянно напоминает ей о том, что к вещам надо относиться бережнее. Его собственная домашняя библиотека состоит из экземпляров, добытых в благотворительном магазине или на распродаже: парочка биографий музыкантов, романы Толкина и Джорджа Мартина. Небольшая книжная полка в его спальне в основном завалена нотами.

Рядом с розовым рюкзаком Лорен он замечает оранжевое ведерко, похожее на тыкву с двумя черными треугольниками вместо глаз и зазубренным ртом. На мгновение ему кажется, что такую игрушку он раньше не видел, но потом он вспоминает прошлую ночь. Они купили ведерко на станции техобслуживания. Ну да, конечно! Он мысленно представляет, как странно они, должно быть, смотрелись вдвоем ночью. Лорен в вампирском костюме. Вчерашний вечер едва ли удается вспомнить, сплошные провалы в памяти. По телу пробегает холодок, и он понимает, что все еще в пижаме, а его длинные волосы до сих пор мокрые после душа. Он ковыляет в свою комнату, поднимает с пола измятую мокрую футболку «Моторхед» и пытается вспомнить…

Воздух в спальне необычайно влажный. К своему огорчению, в одном из углов комнаты он замечает крохотные цветки плесени. Шатаясь, он идет на кухню, щелкая коленными суставами, словно долговязый Джон Сильвер. Ничто так не успокаивает его, как запах и потрескивание лишайникового дерева в печке; ничто так не радует, как утро, когда на стол падают первые лучи солнца. Ну, это если не считать дочери, которая завтракает у камина, завернувшись в одеяло…

Телефон яростно звонит, и он с трудом поднимается со стула. Потом смотрит на настенные часы. Только что перевалило за полдень.

– Алло?

Наступает недолгое молчание, а затем слышится низкий, похожий скорее на шепот голос:

– Привет, Найл. Надеюсь, не отвлекаю тебя от чего-то важного.

– Э-э… да нет, что ты! Нисколько.

– Это Анджела.