Если бы только это…

– Ну, – удовлетворенно говорит Сэнди, – ты только погляди на эту кучу народа. Мы объехали весь Кейтнесс, пересекли Сазерленд и замечательно провели время. Я мог бы многое тебе рассказать. После этой ночки надо устроить небольшой перерыв. А Лорен твоя однажды точно прочувствует, что такое настоящие танцы, так ведь?

В разговор вмешивается старик:

– Это напомнило мне об одной встрече. Однажды я познакомился… – Найл едва сдерживается, чтобы не вставить «с мамой Кристины», – …с Лилит, несколько раз она приезжала сюда, очень давно. Мне было так больно узнать, что она… Ну, ты понимаешь. В прошлом году. Очень жаль. Надеюсь, ты держишься, приятель.

Найл пожимает плечами. Похороны напомнили ему, что за старая сука была его теща…

– Да. Все нормально. Спасибо. – Он берет гитару, видя, что музыканты потихоньку возвращаются на сцену, а гости – на танцпол. Один из желающих повеселиться подходит к самой сцене: он в килте, а в носки вместо традиционного скин ду[3] у него вставлена зубная щетка. Толпа веселится от души.

В дальнем конце зала он замечает какую-то женщину, с волосами того же цвета, что и у Кристины. Он почти не видит ее лица. Вообще, когда он пьян, то в голове крутятся разные мысли и образы. Как они там появляются, он понятия не имеет, однако порой они сильно портят ему настроение. Перебирая струны, он представляет себе Кристину, впервые приехавшую в его город из Эдинбурга. Он увидел, как она покупает пачку овсянки у местного бакалейщика. И сразу обратил внимание на характерный акцент жительницы западного побережья. Лето тогда выдалось солнечным, но довольно прохладным. А Кристина оказалась достаточно закаленной, поскольку на ней был лишь зеленый топ на тонких бретельках. Его внимание привлекла кельтская лента, набитая на верхней части ее бледной руки. К тому времени у него и самого появилась свежая татуировка – замысловатый крест на левой лопатке. Ее темно-русые волосы были выкрашены хной и заплетены в сложную косу. Дома она любила заплетать две косички. Тогда он нарочно звал ее Минни Минкс[4]. Ему почему-то нравилось, что ее раздражает такое прозвище.

Найл продолжает пить весь остаток вечера. Перед заключительным танцем он нетвердой походкой направляется в дальний конец зала, но все равно не может отыскать ту женщину. Чувствуя себя неловко, он по извилистому коридору направляется в роскошный гостевой туалет, чтобы отлить и заодно покончить с остатками виски в своей фляжке.

Прислонившись к пустой кабинке, он вспоминает, что, когда встретил Кристину в бакалейной лавке в Страт-Хорне, на ней были длинная черная юбка и ожерелье с пурпурным камнем, но эти детали вполне могли стать плодом его воображения. Он тихо поздоровался с ней, когда она собралась уходить. Она повернулась, и тогда он понял, как она красива. И как удивительно молода! На вид ей было всего лет восемнадцать. Она подозрительно взглянула на него. Ее голова едва доставала ему до плеча. Он заметил, что стоит слишком близко, и отступил…

Покачав головой, Найл моет руки. Когда он пробирается обратно, то снова вытягивает шею в сторону заднего ряда кресел, но они пусты. Около сотни гостей выстроились в ряд, мужчины и женщины становятся лицом друг к другу. Найл все еще чувствует, что с ним творится что-то странное, но все равно забирается на сцену, чтобы продолжить игру с остальными участниками группы. Когда толпа начинает кружиться в танце, боль опутывает его голову, словно паутина. Он тайком озирается. Некоторые танцуют довольно небрежно, то и дело натыкаясь на соседние пары и едва не валясь с ног. Многие виснут на своих партнершах или вообще запрокидывают голову назад, путая движения. Найл чувствует, что ему нехорошо. Вот группа из гостей помоложе что-то вопит во весь голос, вот кто-то размахивает бутылкой. Молодой человек с вьющимися волосами притягивает партнершу к себе поближе, пытаясь выдержать ее пристальный взгляд. Девушка оглядывается через плечо и выскальзывает из его объятий, как того требует танец, чтобы покружиться с другим мужчиной. Потом они должны снова поменяться партнершами.

Найл чувствует, что затекли руки. Он вновь замечает ту же фигуру в дальнем конце комнаты. Женщина сидит в кресле у двери и наблюдает за происходящим, но он не может толком разглядеть ее в толпе. На затылке собирается холодный пот. Он тут же принимает решение сосредоточиться на игре. Ему не хочется ударить лицом в грязь и подвести остальных музыкантов. Однако в животе у него все бурлит и клокочет…

Тут на него снова накатывают воспоминания. Только на этот раз какие-то очень странные. Ванна, залитая кровью. Пятна крови в раковине. Зубы… Он пытается вспомнить: может, подрался с кем-то? Получил сотрясение… Тошнота усиливается. Он помнит, как мыл чьи-то волосы в ванной. Женские длинные волосы, почти полностью закрывающие лицо… Кровь в ванне. Зубы в раковине.

Он перестает играть. Сэнди озадаченно поглядывает на него – впрочем, как и остальные. Он пытается продолжать и не сбиться с ритма. Когда последняя песня подходит к концу, он снова уходит со сцены. Он расталкивает танцующих, направляясь к ближайшему туалету. Потом оглядывается и, прищурившись, замечает в глубине зала Катриону. Неужели она протанцевала всю ночь? Вряд ли, скорее всего, зашла, чтобы посмотреть на оркестр и послушать музыку. Найл протискивается в туалетную кабинку, и его тошнит в раковину. Он набирает полный рот воды из крана, сплевывает, затем вытирает лицо рукавом. Потом снова проталкивается к выходу, в последний раз оглядывая главный зал. Только что прозвучал последний аккорд, и танцоры валятся с ног от усталости. Он направляется к задней двери и глубоко вдыхает холодный воздух. Видит звезды – чистые твердые точки света на темном небе – и начинает чувствовать себя немного лучше. Чья-то тяжелая рука хлопает его по плечу. Малкольм.

– Как себя чувствует наш герой?

– Я в полном порядке.

– Отлично отыграли сегодня. Мы с Анджелой получили истинное удовольствие, просто фантастика!

– Рад слышать! – кивает Найл.

– Кстати, Лорен тебя предупредила? Она сейчас гостит у нас. Ей у нас нравится.

– О, разве? Она мне ничего не сказала. – У него стиснуты зубы. В голове немного прояснилось. Он в последний раз попросил Анн-Мари посидеть с его дочерью! Впервые за вечер он достает из кармана телефон и пытается как-то скрыть свою неловкость. – Нет, вру, вроде говорила. Она только-только начала пользоваться мобильником, который я ей подарил.

Нет, он не даст Анджеле взять над ним верх…

– Ну, тогда есть смысл отвезти тебя домой. А твою машину заберем потом, утром.

Улыбаясь, они поворачиваются, чтобы направиться в холл.

– Да нет, вообще-то я в порядке.

– Но нам бы очень хотелось…

– Говорю же, со мной все в порядке.

Малкольм отдергивает руку от плеча Найла, как будто дотронулся до раскаленной плиты. Гости расходятся, а служащие замка убирают бокалы со столов и расставляют вокруг них стулья с бархатными спинками. Эйлин задувает белые свечи в нишах.

– Найл, уже ведь почти три часа, и я вынужден настаивать. Анджела готова, как говорится, взять удар на себя и сесть за руль. Да, кстати, тебя ждут.

Сэнди жестом указывает ему на сцену, и Найл подходит. Он почти забыл, что кое-что заработал за этот вечер. Свой гонорар он получает в белом конверте, в уголке которого нацарапано «60 фунтов».

– Ну, дружище, – говорит Сэнди, – даже не знаю, как тебя благодарить.

– Твое здоровье! – Найл поднимает свою недопитую банку пива. – Тебе спасибо.

Хотя сумма в конверте меньше, чем он ожидал.

– У тебя там все в порядке? – спрашивает Сэнди.

– Да.

– Чего так быстро ушел? Приспичило?

– Да, знаешь, не очень хорошо себя почувствовал.

– Ладно, не беда. Ну, порадуй свою Лорен.

– Что ты имеешь в виду? – Найл закидывает чехол с гитарой за спину.


– Ну, сделай ей что-нибудь приятное. Разве Лорен этого не заслуживает?

– Ей ведь всего десять лет.

– Да, конечно. Ну, к примеру, на днях я водил свою племянницу в клуб «Уолсин Уотерс». Ей очень понравилось.

– Ах да. Ты, кажется, говорил… Но знаешь, мне бы сначала по счетам заплатить…

– Мне просто пришло это в голову. Ты, конечно, делай как знаешь. – Сэнди смотрит на фляжку, торчащую из кармана рубашки Найла.

Найл кладет руку на плечо Сэнди и, не мигая, смотрит в его серые глаза.

– Нет, по сути, ты прав. Я не самый лучший отец.

Сэнди улыбается, закатив глаза в потолок.

– Найл, я этого не говорил.

Найл поворачивается, отстраняясь от него. Мимо проносится какая-то женщина. Он слишком поздно понимает, что это Катриона.

– Да ладно. Мне ведь лучше знать…

Сэнди тянет его к себе за руку и шепчет на ухо:

– Не надо на себя наговаривать. Но перед девочкой ты и в самом деле в долгу, Найл.

Звук его собственного имени почему-то вызывает у него раздражение.

– Ладно, мне пора отваливать, приятель…

Он рад, что Катриона и другие молодые женщины уже ушли и не видят его в таком состоянии.

– Спасибо, что оказал мне услугу, – с важным видом заявляет Сэнди. – Ну, надеюсь, ты благополучно доберешься домой? Я посажу тебя в машину вместе с Малкольмом Уокером.





* * *


В детской Лорен слышит звук, который медленно просачивается в ее сон: тяжелый шорох шин по гравию. Затем внизу раздается мягкий голос Анджелы и ее отца, более громкий и менее сдержанный. Малкольм что-то спрашивает, а отец отвечает, слышен грохот шагов по лестнице. Дверь детской открывается, он заходит и поднимает ее на руки.

– Ты спи, дочь. – Он говорит огрубевшим от алкоголя голосом. – Спи. – Пошатываясь, он выносит ее вниз через заднюю дверь, где запах старой мебели постепенно исчезает и они вместе окунаются в свежесть ночного воздуха. Он шепчет: – Ни о чем не беспокойся. Не надо.

В машине воняет какой-то химией, скорее всего, пятновыводителем… машина движется очень мягко. Лорен приоткрывает глаза и видит какой-то свет. Машина останавливается, и они снова оказываются снаружи. С глухим стуком открывается дверь. Отец что-то хрипло шепчет ей на ухо. Анджела тоже что-то бормочет, но очень тихо. И ничего не разобрать. Когда Найл несет ее в дом и поднимает по лестнице, Лорен нащупывает отцовскую непромокаемую куртку… Запах ее старых одеял. Ее охватывает чувство разочарования. Она слышит, как отец хлопает дверью, собираясь выйти из дома. Какой-то неприятный запах. Она подходит к окну, чтобы проветрить комнату. На улице жуткий холод. Она видит Найла, который сидит внизу, на парапете. С кончика торчащей во рту сигареты падает тлеющее пятнышко…





* * *


Перед самым рассветом Лорен спит очень беспокойно. Где-то рядом с окном спальни хлопает крыльями какая-то птица. Она стискивает в кулаке уголок шерстяного одеяла. Ее куколки-утешительницы уже мирно спят под подушкой. Каждой она доверила вопрос, каждой рассказала о своих тревогах. Она вспоминает о девочках в раздевалке и о том, что они кое-что знают о ее матери. О собаке, которая нашла человеческую ногу. Чья это была нога? О женщине из леса. Мамы ее одноклассниц тоже знали ее мать, знали что-то, чего не знает она. Она пытается ухватиться за какую-то деталь, уловить намек в том, что слышала от окружающих. Неужели мама бросила папу? Неужели она сбежала, потому что устала от отца, от его музыки, его выпивки? Иногда, когда ей бывает одиноко, она жалеет о том, что мать не забрала ее с собой. Она представляет маму в спортивном ретроавтомобиле или с бокалом коктейля на вечеринке, устроенной в ее честь, где-нибудь в городе.

Она снова слышит громкое хлопанье крыльев, но когда выглядывает в окно, то не видит ничего, кроме ночного неба. Луна такая же большая и белая, как пустая обеденная тарелка. В саду она наблюдает за крупными птицами, рассевшимися на заборе. Она узнает силуэты канюков, белых сипух, грачей. На лужайке мелькают фигурки животных: куницы и горностаи кругами гоняются друг за другом по траве. Слева она замечает навострившую уши лисицу. Потом из кустов появляется еще одна, и Лорен застывает у окна, наблюдая за происходящим.

Она видела, как дети поглядывают на нее в школе, как многие сторонятся ее. О вечеринках по случаю чьего-нибудь дня рождения она узнает лишь на следующий день. Она чувствует, как на детской площадке о ней постоянно распускают слухи, которые, как эсэмэски, моментально передаются из уст в уста. Однажды ее спросили, не водятся ли в ее доме привидения. И правда ли, что ее отец сидел в тюрьме…





* * *


Проснувшись, Найл еще несколько минут пытается вспомнить, где находится. В комнате сыро. И по-ноябрьски темно. Он видит, как по узорчатой ткани занавесок пробегает белый лучик света. Слышен звук большой машины. Может, снегоочиститель или трейлер. В этом году холоднее, чем обычно. В комнату проникает мягкий свет уличного фонаря, горят ярко-зеленые цифры будильника. Он поворачивается и видит рядом смутные очертания. Кто-то лежит рядом под пуховым одеялом. Он различает изгиб руки, застывшей в серой дымке. Прищурившись, он видит копну волос на подушке. Доносится слабый спокойный аромат, знакомый запах. Жимолость. Длинные-предлинные волосы, до которых хочется дотронуться. Он протягивает руку, но нащупывает лишь ткань наволочки. Найл садится и шарит в темноте, но не находит ничего, кроме постельного белья. Он вытягивает ноги на свободную половину кровати.

Кто-то целует его в шею. Чьи-то холодные руки тянутся сзади и закрывают ему глаза. Тонкие мягкие пальцы. Холод металлического кольца на веке. Еще один поцелуй, теплое дыхание, волосы щекочут кожу. Задний край футболки ползет вверх, и по спине прокатывается холодок. Он замирает. Еще несколько поцелуев в спину, уже скользкую от пота. Она целует его татуировки! Рука движется вдоль его позвоночника и опускается все ниже…

Он пытается повернуться, но чьи-то руки толкают его обратно на кровать. Над ним нависает едва различимый силуэт, длинные волосы касаются его. Это ее запах! Он точно знает. Когда Найл поворачивается набок, ее дыхание щекочет его шею и плечо. Он чувствует, как ее обнаженное тело прижимается к нему. Затем тело отстраняется. Он резко поворачивается и отбрасывает одеяло на пол. Разглаживая руками простыню, он опускается на колени и прижимается головой к матрасу. Он плачет.

На дороге снова мелькают огни автомобильных фар…