– Но как?
– Ну, она совершала руками разные движения и отбрасывала плохую энергию, как бы отодвигая ее от меня подальше. И представляешь? Я стала чувствовать себя спокойнее – более расслабленной и не такой встревоженной и нервной. Даже начала смеяться; это было похоже на какую-то увлекательную игру. Твоя мама была очень добрым, светлым человеком.
У Лорен округляются глаза.
– Может, тебе стоит поговорить о ней с Вейри? Ведь Вейри с ней дружила.
– Вейри? – недоверчиво спрашивает Лорен.
– Да, я точно знаю! Временами она кажется не самым дружелюбным человеком, не правда ли? Но у нее с твоей мамой были схожие убеждения. Некоторые считают это предрассудками, но все же. Мама говорит, что они часто вместе готовили.
– А что они такое готовили? – недоумевает Лорен. Она чувствует себя чужой. Ей хочется вернуться домой.
– Не знаю… но ты расспроси потом Вейри. Уверена, что она все тебе расскажет. Вот, кстати, помню один случай на пляже…
Лорен чувствует, как ее накрывает какая-то мрачная тоска.
– Так вот, мы выгуливали собаку, рисовали на песке и дурачились. Потом Кристина велела мне не двигаться и закрыть глаза. Она начертила вокруг меня круг и разложила камни, гальку, водоросли и ракушки. Она сказала, что это особый круг, кайрн. Нет, погоди, «кайм». И он придает мне силы, защищает меня.
– Защищает от чего?
– Не знаю. Это было какое-то колдовство, магия. Заклинание, которое должно было уберечь от дурного, от всяких проклятий. От ведьм, от нехороших людей.
Лорен выковыривает грязь из-под ногтя и не поднимает головы. Сейчас ей хочется, чтобы Анн-Мари сменила тему. Потому что ей становится не по себе…
Анн-Мари обнимает Лорен за плечи.
– Извини, я тут много тебе всякого наговорила. Не знаю. Поверь мне, я бы хотела знать, что случилось. Кристина была такой замечательной. Она не была похожа ни на кого из местных. Вот почему я так хорошо ее помню, хотя это было очень давно. Всегда вспоминаю ее. – Анн-Мари делает паузу. – Она дарила мне подарки на день рождения.
– Почему же я никогда не получала подарков на день рождения? – Лорен чувствует, как у нее щиплет в носу.
– Нет… Нет… Вот что… Послушай меня! Мне было лет семь – или восемь, – когда я в последний раз получила от нее подарок. Это было летом, перед самым ее исчезновением. Я была тогда младше, чем ты сейчас…
Анн-Мари ускоряет шаг и перескакивает сразу через две ступеньки. Лорен неохотно следует за ней. Поднимаясь наверх, она отчетливо слышит, как внизу, в подвале, капает вода. Лестница у нее довольно грязная и чем-то напоминает извилистый вход в пещеру. Стены оклеены обоями с рисунками геральдических лилий. Из спальни Анн-Мари наверху падает луч света.
Стены темно-фиолетового цвета увешаны глянцевыми плакатами актеров, которых Лорен не узнаёт, и размытым изображением магического глаза. Камин в стиле модерн пестрит волшебными огоньками в форме цветков. Наверху булькает лавовая лампа. В углу комнаты сооружен оранжевый лабиринт из пластиковых трубок для крыс. Из-под большой железной кровати Анн-Мари вытаскивает полосатую коробку от обуви. Она стряхивает с крышки слой бежевой пыли.
– Думаю, она долго здесь пролежала. – Она роется в груде бумаг и фотокарточек. – Гляди-ка! – говорит она. – Открытка от Алана Мэкки. Мне казалось, я их давно все выкинула. А, вот она! Поздравительная открытка на день рождения от твоих родителей.
– Разве Алан не нагоняет на тебя страху? – спрашивает Лорен.
– Он прислал мне много поздравительных открыток, – отвечает Анн-Мари, не обращая внимания на вопрос. – Раз в год, с тех пор как мне исполнилось десять лет. И еще несколько подарков. Два года назад он прислал мне купальный костюм, и мама тогда попросила его прекратить. – Она пожимает плечами и протягивает Лорен другую открытку. Она светло-зеленая, с красивым кельтским узлом. – Мило, правда? С днем рождения и наилучшими пожеланиями от Кристины, Найла и малышки О.
– Малышки О.?
– Ну то есть от тебя.
У Лорен возникает странное ощущение, как будто ее заставляют надеть то, что она терпеть не может.
– Так вот, – продолжает Анн-Мари, – однажды она подарила мне кольцо с таким рисунком. Мне оно очень понравилось, но вот только я теперь не знаю, куда оно запропастилось. Может быть, в моей шкатулке для драгоценностей. Здесь. – Она достает подвеску: круглый кулон из горного хрусталя висит на серебряной цепочке. – Круто, правда? Помню, как она подарила эту подвеску мне на другой день рождения и объяснила, что та обладает какими-то особыми свойствами. Что она должна принести удачу, оберегать меня, понимаешь? Я поверила. И потом бегала по саду, произносила заклинания и все такое. Прости, Лорен. – Она протягивает подвеску Лорен. – Вот. Кулон должен по праву принадлежать тебе. Я так хочу.
Лорен ничего не чувствует, пока Анн-Мари застегивает цепочку у нее на шее. С таким же успехом она могла бы подобрать кулон где-нибудь на тротуаре.
– Ты говори с ним. Поговори, и, возможно, сможешь поговорить… с ней.
– Я этого не хочу, – говорит Лорен, затем громче, пытаясь сорвать цепочку: – Не хочу!
Застежка ломается, и кулон со стуком падает на пол.
– Лорен. – Анн-Мари опускается на колени.
– Нет. – Лорен вздрагивает и отстраняется.
Анн-Мари глубоко вздыхает.
– Постараюсь тебе помочь. Я уже все решила. Просто это потребует некоторых усилий. Я…
– Нет, мне не нужна… помощь! Ей было наплевать на меня, ей никогда ни до кого не было дела.
Она буквально выплевывает эти слова и рывком распахивает дверь спальни. Царапая ногтями перила, она бежит по коридору. Сейчас ей хочется куда-нибудь спрятаться и побыть одной. Она ненавидит этот дом – весь и каждый его дюйм…
Она запирается в ванной у лестницы и прислоняется спиной к дверному косяку с потрескавшейся белой краской. Здесь холодно, на веревках висят пушистые полотенца, а на низких полках вперемешку с мутными стеклянными бутылками стоят горшки с зелеными растениями. Она подходит к выцветшему желтому коврику, расстеленному на голубой плитке. Она забирается в пустую ванну на чугунных ножках. Джинсы скользят по плитке. Сверху, словно таинственный ядовитый цветок, нависает медная насадка для душа. Сев в ванной и поджав колени к подбородку, она достает свой перочинный нож и щелкает им, открывая и закрывая снова и прислушиваясь к шороху и щелканью. В углу с потолка капает вода. По краям некоторых плиток расползается черная плесень, по углам отслаиваются обои. Она чувствует, как ее грудь мягко втягивает и выдыхает воздух, как будто она за кем-то наблюдает. Сейчас она как моллюск в раковине, на самом дне океана. Раскладывая нож, она начинает тихо нашептывать:
Духи света,
Духи тьмы,
О защите просим мы…
Слова сливаются со щелчками раскладного ножа и эхом отдаются от стен. Через некоторое время раздается тихий стук в дверь.
– Выйду через минуту, – говорит Лорен.
Она медленно открывает кран с холодной водой, и тонкой струйкой вода начинает стекать ей на ноги. Она подносит под струю нож и наблюдает, как капли отскакивают от лезвия. Когда ледяная вода заливает ей пятки и доходит до края джинсов, она слышит за дверью скрип. Это наверняка снова Анн-Мари. Лорен складывает нож и торжественно кладет его на край ванны. Сделав еще несколько глубоких вдохов, она выплескивает воду из-под крана на распухшие глаза и рот, прижимая пальцы к векам и губам. Ее одежда забрызгана водой, но ей все равно. Она встает и бесстрастно смотрит на себя в зеркало, оценивая, долго ли сможет оставаться спокойной, невозмутимой, холодной…
Стук капель становится все сильнее. В маленькое окошко заглядывает полная луна – напоминая о том, что все изменится. На комоде стоит бутылка с надписью «Крем для тела». Лорен хочет намазать им руки. Крем приходится выдавливать из бутылки, как кетчуп.
На одной из стен в ванной комнате висит фотоколлаж. Она почему-то не заметила его раньше. Видимо, не до того было. Она смотрит на фотографии Малкольма, отца Анн-Мари. На них он намного моложе. И у него на голове больше волос. Он держит Анн-Мари и ее брата Фрейзера за руки. Судя по всему, они катаются где-то на лыжах во время каникул. Малкольм – хирург, и Лорен с ним почти никогда не видится. Анджела на фотографии выглядит почти так же, как сейчас. Правда, на фотке она худее и на носу у нее большие очки. Глаза Лорен перебегают с одной картинки на другую: роскошные платья, белые торты на день рождения, сиамские кошки, рождественские гирлянды, катание на банане. Анн-Мари и Фрейзер сидят, улыбаясь, в резиновой шлюпке вместе с четырьмя двоюродными братьями и сестрами. У всех короткие темные волосы, и все в оранжевых спасательных жилетах. На одной фотографии Анн-Мари – совсем маленькая, рядом с ней девочка постарше, в темных очках. Пожалуй, она даже постарше, чем Анн-Мари сейчас, у нее роскошные рыжие волосы. Она одета в платье цвета индиго, у нее приятная широкая улыбка. Лорен снова смотрит на фотографию. Лица крошечные, снимок немного засвечен, но Лорен никак не может от него оторваться.
Внизу одна из собак начинает выть. Анн-Мари начинает на них ругаться, но у нее выходит как-то очень по-детски. Лорен пытается нащупать свой телефон, но потом вспоминает, что оставила его внизу, в сумке. В полумраке у лестницы она видит стеклянный купол, под которым – чучело птицы. Она сидит на сучковатой ветке с лишайником. Птица крупная, похожая на фазана, вся черная как смоль, с красными кожистыми бровями и хвостом, который напоминает испанский веер. Ее длинная шея вытянута вверх, как будто птица тянется к чему-то своим тупым белым клювом. Чучело выглядит слишком пыльным, чтобы его можно было принять за живую птицу. К тому же видно, что глаза у этой птицы ненастоящие.
Когда Лорен наконец отправляется на поиски Анн-Мари, та сидит у камина и ведет себя так, будто отлучилась всего на пару минут.
– Послушай, Анн-Мари, я видела те фотографии в ванной. Ведь на одной из них… моя мама?
Анн-Мари на секунду задумывается.
– Да, да, прости! Конечно. Не сразу поняла.
– А у тебя есть еще что-нибудь? У нас в доме только одна, и…
Та фотография стоит на столике возле лестницы, юное лицо матери с надеждой смотрит в объектив, ее волосы украшены крошечными пластиковыми бабочками.
– Что? У тебя лишь одна фотография твоей мамы?
– Да. Думаю, у отца есть еще. Я пыталась уговорить его показать мне их, но он почему-то всегда так расстраивается… Он… – Она хотела сказать, что он слишком много пьет, но вовремя остановилась.
– Если я найду другие фотографии, то сразу же отдам их тебе, но вот только я не уверена, что они у меня есть. Эй, – говорит она Лорен, поглядывая на языки пламени в камине, – хочешь, расскажу кое-что по секрету? Ты ведь умеешь хранить тайны, правда?
– Да.
Анн-Мари пристально смотрит на нее.
– Хорошо. Слушай. – Она приподнимает край своей футболки и показывает большую черную татуировку на бедре.
Там есть усики, щупальца какого-то существа, похожего на осьминога, только более странной формы, с заостренной головой. На животе у него темно-синие чернильные пятна.
– О боже! Когда ты успела это сделать?
– В Эдинбурге.
– Но когда? – Лорен не может оторвать глаз от этих извивающихся конечностей.
– С месяц назад.
– И что же это такое?
– Кальмар. Он хватает свою жертву двумя передними щупальцами. – С этими словами она обхватывает руками Лорен, которая пытается вырваться, стараясь сохранить невозмутимый вид. – А потом щекочет ее. Вот так!
Лорен отталкивает ее, больше не сдерживая улыбки. Некоторое время они сидят молча, потом Лорен спрашивает:
– Было больно?
– Немного. Вообще-то да, больно.
– Вот и папа говорит, что больно. У него тоже есть тату. Но он говорит, что мне такое делать нельзя. А твои мама и папа знают?
– Они в курсе. В школе рассказали. Мной сейчас все недовольны. Мама пытается делать вид, что все в порядке, но она просто с ума сходит. Да. – Она смотрит в окно. – Меня отправили домой. Возвращаться домой так непривычно. В душе какая-то пустота. Мой отец… – Она обрывает себя на полуслове.
Лорен понимает, что, должно быть, еще не доросла говорить о таких вещах, но не может утерпеть.
– У тебя были неприятности?
– Гм. Мой отец не хочет, чтобы я кому-то говорила, но, в общем, да. Меня на время исключили из школы. Это значит, что некоторое время я не могу ходить в школу.
– Ну, она совершала руками разные движения и отбрасывала плохую энергию, как бы отодвигая ее от меня подальше. И представляешь? Я стала чувствовать себя спокойнее – более расслабленной и не такой встревоженной и нервной. Даже начала смеяться; это было похоже на какую-то увлекательную игру. Твоя мама была очень добрым, светлым человеком.
У Лорен округляются глаза.
– Может, тебе стоит поговорить о ней с Вейри? Ведь Вейри с ней дружила.
– Вейри? – недоверчиво спрашивает Лорен.
– Да, я точно знаю! Временами она кажется не самым дружелюбным человеком, не правда ли? Но у нее с твоей мамой были схожие убеждения. Некоторые считают это предрассудками, но все же. Мама говорит, что они часто вместе готовили.
– А что они такое готовили? – недоумевает Лорен. Она чувствует себя чужой. Ей хочется вернуться домой.
– Не знаю… но ты расспроси потом Вейри. Уверена, что она все тебе расскажет. Вот, кстати, помню один случай на пляже…
Лорен чувствует, как ее накрывает какая-то мрачная тоска.
– Так вот, мы выгуливали собаку, рисовали на песке и дурачились. Потом Кристина велела мне не двигаться и закрыть глаза. Она начертила вокруг меня круг и разложила камни, гальку, водоросли и ракушки. Она сказала, что это особый круг, кайрн. Нет, погоди, «кайм». И он придает мне силы, защищает меня.
– Защищает от чего?
– Не знаю. Это было какое-то колдовство, магия. Заклинание, которое должно было уберечь от дурного, от всяких проклятий. От ведьм, от нехороших людей.
Лорен выковыривает грязь из-под ногтя и не поднимает головы. Сейчас ей хочется, чтобы Анн-Мари сменила тему. Потому что ей становится не по себе…
Анн-Мари обнимает Лорен за плечи.
– Извини, я тут много тебе всякого наговорила. Не знаю. Поверь мне, я бы хотела знать, что случилось. Кристина была такой замечательной. Она не была похожа ни на кого из местных. Вот почему я так хорошо ее помню, хотя это было очень давно. Всегда вспоминаю ее. – Анн-Мари делает паузу. – Она дарила мне подарки на день рождения.
– Почему же я никогда не получала подарков на день рождения? – Лорен чувствует, как у нее щиплет в носу.
– Нет… Нет… Вот что… Послушай меня! Мне было лет семь – или восемь, – когда я в последний раз получила от нее подарок. Это было летом, перед самым ее исчезновением. Я была тогда младше, чем ты сейчас…
Анн-Мари ускоряет шаг и перескакивает сразу через две ступеньки. Лорен неохотно следует за ней. Поднимаясь наверх, она отчетливо слышит, как внизу, в подвале, капает вода. Лестница у нее довольно грязная и чем-то напоминает извилистый вход в пещеру. Стены оклеены обоями с рисунками геральдических лилий. Из спальни Анн-Мари наверху падает луч света.
Стены темно-фиолетового цвета увешаны глянцевыми плакатами актеров, которых Лорен не узнаёт, и размытым изображением магического глаза. Камин в стиле модерн пестрит волшебными огоньками в форме цветков. Наверху булькает лавовая лампа. В углу комнаты сооружен оранжевый лабиринт из пластиковых трубок для крыс. Из-под большой железной кровати Анн-Мари вытаскивает полосатую коробку от обуви. Она стряхивает с крышки слой бежевой пыли.
– Думаю, она долго здесь пролежала. – Она роется в груде бумаг и фотокарточек. – Гляди-ка! – говорит она. – Открытка от Алана Мэкки. Мне казалось, я их давно все выкинула. А, вот она! Поздравительная открытка на день рождения от твоих родителей.
– Разве Алан не нагоняет на тебя страху? – спрашивает Лорен.
– Он прислал мне много поздравительных открыток, – отвечает Анн-Мари, не обращая внимания на вопрос. – Раз в год, с тех пор как мне исполнилось десять лет. И еще несколько подарков. Два года назад он прислал мне купальный костюм, и мама тогда попросила его прекратить. – Она пожимает плечами и протягивает Лорен другую открытку. Она светло-зеленая, с красивым кельтским узлом. – Мило, правда? С днем рождения и наилучшими пожеланиями от Кристины, Найла и малышки О.
– Малышки О.?
– Ну то есть от тебя.
У Лорен возникает странное ощущение, как будто ее заставляют надеть то, что она терпеть не может.
– Так вот, – продолжает Анн-Мари, – однажды она подарила мне кольцо с таким рисунком. Мне оно очень понравилось, но вот только я теперь не знаю, куда оно запропастилось. Может быть, в моей шкатулке для драгоценностей. Здесь. – Она достает подвеску: круглый кулон из горного хрусталя висит на серебряной цепочке. – Круто, правда? Помню, как она подарила эту подвеску мне на другой день рождения и объяснила, что та обладает какими-то особыми свойствами. Что она должна принести удачу, оберегать меня, понимаешь? Я поверила. И потом бегала по саду, произносила заклинания и все такое. Прости, Лорен. – Она протягивает подвеску Лорен. – Вот. Кулон должен по праву принадлежать тебе. Я так хочу.
Лорен ничего не чувствует, пока Анн-Мари застегивает цепочку у нее на шее. С таким же успехом она могла бы подобрать кулон где-нибудь на тротуаре.
– Ты говори с ним. Поговори, и, возможно, сможешь поговорить… с ней.
– Я этого не хочу, – говорит Лорен, затем громче, пытаясь сорвать цепочку: – Не хочу!
Застежка ломается, и кулон со стуком падает на пол.
– Лорен. – Анн-Мари опускается на колени.
– Нет. – Лорен вздрагивает и отстраняется.
Анн-Мари глубоко вздыхает.
– Постараюсь тебе помочь. Я уже все решила. Просто это потребует некоторых усилий. Я…
– Нет, мне не нужна… помощь! Ей было наплевать на меня, ей никогда ни до кого не было дела.
Она буквально выплевывает эти слова и рывком распахивает дверь спальни. Царапая ногтями перила, она бежит по коридору. Сейчас ей хочется куда-нибудь спрятаться и побыть одной. Она ненавидит этот дом – весь и каждый его дюйм…
Она запирается в ванной у лестницы и прислоняется спиной к дверному косяку с потрескавшейся белой краской. Здесь холодно, на веревках висят пушистые полотенца, а на низких полках вперемешку с мутными стеклянными бутылками стоят горшки с зелеными растениями. Она подходит к выцветшему желтому коврику, расстеленному на голубой плитке. Она забирается в пустую ванну на чугунных ножках. Джинсы скользят по плитке. Сверху, словно таинственный ядовитый цветок, нависает медная насадка для душа. Сев в ванной и поджав колени к подбородку, она достает свой перочинный нож и щелкает им, открывая и закрывая снова и прислушиваясь к шороху и щелканью. В углу с потолка капает вода. По краям некоторых плиток расползается черная плесень, по углам отслаиваются обои. Она чувствует, как ее грудь мягко втягивает и выдыхает воздух, как будто она за кем-то наблюдает. Сейчас она как моллюск в раковине, на самом дне океана. Раскладывая нож, она начинает тихо нашептывать:
Духи света,
Духи тьмы,
О защите просим мы…
Слова сливаются со щелчками раскладного ножа и эхом отдаются от стен. Через некоторое время раздается тихий стук в дверь.
– Выйду через минуту, – говорит Лорен.
Она медленно открывает кран с холодной водой, и тонкой струйкой вода начинает стекать ей на ноги. Она подносит под струю нож и наблюдает, как капли отскакивают от лезвия. Когда ледяная вода заливает ей пятки и доходит до края джинсов, она слышит за дверью скрип. Это наверняка снова Анн-Мари. Лорен складывает нож и торжественно кладет его на край ванны. Сделав еще несколько глубоких вдохов, она выплескивает воду из-под крана на распухшие глаза и рот, прижимая пальцы к векам и губам. Ее одежда забрызгана водой, но ей все равно. Она встает и бесстрастно смотрит на себя в зеркало, оценивая, долго ли сможет оставаться спокойной, невозмутимой, холодной…
Стук капель становится все сильнее. В маленькое окошко заглядывает полная луна – напоминая о том, что все изменится. На комоде стоит бутылка с надписью «Крем для тела». Лорен хочет намазать им руки. Крем приходится выдавливать из бутылки, как кетчуп.
На одной из стен в ванной комнате висит фотоколлаж. Она почему-то не заметила его раньше. Видимо, не до того было. Она смотрит на фотографии Малкольма, отца Анн-Мари. На них он намного моложе. И у него на голове больше волос. Он держит Анн-Мари и ее брата Фрейзера за руки. Судя по всему, они катаются где-то на лыжах во время каникул. Малкольм – хирург, и Лорен с ним почти никогда не видится. Анджела на фотографии выглядит почти так же, как сейчас. Правда, на фотке она худее и на носу у нее большие очки. Глаза Лорен перебегают с одной картинки на другую: роскошные платья, белые торты на день рождения, сиамские кошки, рождественские гирлянды, катание на банане. Анн-Мари и Фрейзер сидят, улыбаясь, в резиновой шлюпке вместе с четырьмя двоюродными братьями и сестрами. У всех короткие темные волосы, и все в оранжевых спасательных жилетах. На одной фотографии Анн-Мари – совсем маленькая, рядом с ней девочка постарше, в темных очках. Пожалуй, она даже постарше, чем Анн-Мари сейчас, у нее роскошные рыжие волосы. Она одета в платье цвета индиго, у нее приятная широкая улыбка. Лорен снова смотрит на фотографию. Лица крошечные, снимок немного засвечен, но Лорен никак не может от него оторваться.
Внизу одна из собак начинает выть. Анн-Мари начинает на них ругаться, но у нее выходит как-то очень по-детски. Лорен пытается нащупать свой телефон, но потом вспоминает, что оставила его внизу, в сумке. В полумраке у лестницы она видит стеклянный купол, под которым – чучело птицы. Она сидит на сучковатой ветке с лишайником. Птица крупная, похожая на фазана, вся черная как смоль, с красными кожистыми бровями и хвостом, который напоминает испанский веер. Ее длинная шея вытянута вверх, как будто птица тянется к чему-то своим тупым белым клювом. Чучело выглядит слишком пыльным, чтобы его можно было принять за живую птицу. К тому же видно, что глаза у этой птицы ненастоящие.
Когда Лорен наконец отправляется на поиски Анн-Мари, та сидит у камина и ведет себя так, будто отлучилась всего на пару минут.
– Послушай, Анн-Мари, я видела те фотографии в ванной. Ведь на одной из них… моя мама?
Анн-Мари на секунду задумывается.
– Да, да, прости! Конечно. Не сразу поняла.
– А у тебя есть еще что-нибудь? У нас в доме только одна, и…
Та фотография стоит на столике возле лестницы, юное лицо матери с надеждой смотрит в объектив, ее волосы украшены крошечными пластиковыми бабочками.
– Что? У тебя лишь одна фотография твоей мамы?
– Да. Думаю, у отца есть еще. Я пыталась уговорить его показать мне их, но он почему-то всегда так расстраивается… Он… – Она хотела сказать, что он слишком много пьет, но вовремя остановилась.
– Если я найду другие фотографии, то сразу же отдам их тебе, но вот только я не уверена, что они у меня есть. Эй, – говорит она Лорен, поглядывая на языки пламени в камине, – хочешь, расскажу кое-что по секрету? Ты ведь умеешь хранить тайны, правда?
– Да.
Анн-Мари пристально смотрит на нее.
– Хорошо. Слушай. – Она приподнимает край своей футболки и показывает большую черную татуировку на бедре.
Там есть усики, щупальца какого-то существа, похожего на осьминога, только более странной формы, с заостренной головой. На животе у него темно-синие чернильные пятна.
– О боже! Когда ты успела это сделать?
– В Эдинбурге.
– Но когда? – Лорен не может оторвать глаз от этих извивающихся конечностей.
– С месяц назад.
– И что же это такое?
– Кальмар. Он хватает свою жертву двумя передними щупальцами. – С этими словами она обхватывает руками Лорен, которая пытается вырваться, стараясь сохранить невозмутимый вид. – А потом щекочет ее. Вот так!
Лорен отталкивает ее, больше не сдерживая улыбки. Некоторое время они сидят молча, потом Лорен спрашивает:
– Было больно?
– Немного. Вообще-то да, больно.
– Вот и папа говорит, что больно. У него тоже есть тату. Но он говорит, что мне такое делать нельзя. А твои мама и папа знают?
– Они в курсе. В школе рассказали. Мной сейчас все недовольны. Мама пытается делать вид, что все в порядке, но она просто с ума сходит. Да. – Она смотрит в окно. – Меня отправили домой. Возвращаться домой так непривычно. В душе какая-то пустота. Мой отец… – Она обрывает себя на полуслове.
Лорен понимает, что, должно быть, еще не доросла говорить о таких вещах, но не может утерпеть.
– У тебя были неприятности?
– Гм. Мой отец не хочет, чтобы я кому-то говорила, но, в общем, да. Меня на время исключили из школы. Это значит, что некоторое время я не могу ходить в школу.