Я села в опилки, скрестив ноги, и стала внимательно слушать все, что он рассказывал и что мне нужно было знать. Это заняло много времени. Охотник с трудом мог говорить. Отец сломал ему челюсть.



Следующие два дня прошли как обычно. Я готовила завтрак для себя и для отца. Весь остаток дня я таскала воду, поддерживала огонь в печи, готовила и убирала, пока отец занимался своими делами на болоте. Я делала вид, что все идет, как всегда. Как будто мама и Охотник не умирали, а отец не был злодеем. Я пыталась сосредоточиться на хороших воспоминаниях из детства, например, думала о том дне, когда отец дал мне молоток и гвозди, чтобы я построила маленькую утиную ферму, хотя и знал, что дикие утки не могут жить в неволе, как куры; о том, как он называл меня Хельгой Бесстрашной, как я сама просила, прочитав статью о викингах; о том, как он сажал меня к себе на плечи и переносил через болото, когда я была маленькой.

На третье утро Кусто и Калипсо объявили общий сбор. Мама была в своей комнате. Охотник – в дровяном сарае. Рэмбо – в своем сарае. Отец – на болоте. Мы втроем сидели на моей любимой медвежьей шкуре, скрестив ноги, как индейцы.

– Тебе нужно уйти, – сказал Кусто.

– Сейчас же, – добавила Калипсо. – До того как вернется твой отец.

Я не была в этом уверена. Ведь если я уйду без его разрешения, я уже не смогу вернуться.

– А как же мама?

Я подумала о ее сломанной руке и о том, что мне приходится помогать ей подниматься на постели, есть и пить.

– Она не сможет ехать на снегоходе. Она на нем не усидит.

– Пусть она сядет впереди. Ты будешь поддерживать ее и рулить.

– А Охотник?

Кусто и Калипсо покачали головами.

– Он слишком слаб, чтобы сидеть сзади, – сказал Кусто.

– И у него сломана рука, – добавила Калипсо.

– Я не хочу бросать его. Вы же знаете, что отец сделает, когда вернется и увидит, что Охотник здесь, а мы с мамой ушли.

– Охотник хочет, чтобы ты ушла, – сказала Калипсо. – Он сам об этом просил. Если бы он не хотел этого, то не рассказал бы тебе, как управлять снегоходом.

– А Рэмбо?

– Рэмбо будет бежать за снегоходом. Но тебе нужно уйти. Сейчас. Сегодня. До того как вернется твой отец.

Я прикусила губу. Странно, почему мне так трудно принять это решение? Я знала, что мама и Охотник долго не протянут. Не раз мне приходилось видеть, как умирают животные, так что я могла распознать все признаки. Если мы с мамой не покинем болото сегодня, то она, скорее всего, останется здесь навсегда.

Кусто и Калипсо сказали, что они знают одну историю, которая поможет мне принять решение. По их словам, ее рассказывала мне мама, когда я была очень маленькой. История эта называлась сказкой. Это значит, что она была выдумкой, но все равно имела поучительный смысл, как индейские легенды папы. Оказывается, мама в детстве любила сказки. У нее была целая книга сказок, написанная человеком по имени Ганс Христиан Андерсен, и еще одна, которую написали два брата по фамилии Гримм. Мама рассказывала мне эти сказки, когда я была совсем малышкой. Больше всего она любила сказку «Дочь болотного царя», потому что ей казалось, будто речь там идет о ней самой.

Сказка повествовала о прекрасной египетской принцессе, ужасном тролле по имени Болотный Царь и их дочери Хельге, которой была я. Вскоре после рождения Хельги аист нашел ее, спящую в кувшинке, и отнес в замок викинга, потому что у жены викинга не было детей, а она всегда хотела ребенка. Жена викинга любила малышку Хельгу, хотя при свете дня она вела себя очень плохо. А Хельга любила приемного отца, и ей нравилась жизнь викингов. Она стреляла из лука, ездила верхом и обращалась с ножом не хуже мужчин.

– Как я.

– Как ты.

Днем Хельга блистала красотой, как мать, но нрав имела странный и дикий, как ее настоящий отец. А по ночам она становилась нежной и мягкой, как мать, но превращалась в уродливую жабу.

– Я не считаю жаб уродливыми, – сказала я.

– Это не главное, – возразил Кусто. – Просто слушай.

Они рассказали о том, что дочь Болотного Царя страдала из-за своей раздвоенной натуры. И что иногда она хотела поступать правильно, а иногда – совсем наоборот.

– Но откуда она могла знать, какая натура – та самая, настоящая? – спросила я. – Как она могла понять, доброе у нее сердце или злое?

– Сердце у нее было доброе, – укоризненно сказала Калипсо. – И она доказала это, когда спасла жреца, которого взял в плен ее отец.

– И как она это сделала?

– Просто слушай. – Калипсо прикрыла глаза.

Это означало, что история будет длинной. Папа тоже всегда так делал. Он говорил, что с закрытыми глазами ему проще вспомнить слова и мысленно представить всю историю.

– Однажды викинг вернулся домой после долгого путешествия и привез с собой пленника, христианского жреца, – начала Калипсо. – Он посадил жреца в темницу и хотел на следующий день принести его в жертву богам в лесу. Ночью жаба сидела, съежившись в уголке. Вокруг царила тишина, прерываемая лишь ее тихими вздохами, которые доносились, казалось, из самых глубин ее души. В них чувствовалась боль, как будто в сердце Хельги расцветала новая жизнь. Она сделала шаг к двери и прислушалась, затем шагнула ближе и взялась своими слабыми лапками за тяжелую перекладину, лежащую на двери. Осторожно и с большим трудом она вытащила из скобы тяжелый железный болт и скользнула внутрь, к пленнику. Он спал. Она коснулась его холодной липкой лапой, он проснулся, обнаружил над собой уродливую тварь и задрожал так, словно увидел злой дух. Жаба вытащила нож, перерезала путы у него на руках и ногах и поманила его за собой.

Эта история казалась мне знакомой. Они сказали мне, что раньше я ее знала. Но если и знала, то забыла.

– Ты правда не помнишь? – спросила Калипсо.

Я покачала головой. Я не понимала, как могло случиться, что они помнили историю моей мамы, а я – нет.

– Жаба отвела его в конюшню по длинной галерее, скрытой за гобеленом, а затем указала на лошадь. Пленник оседлал ее, но и жаба взобралась следом, крепко схватившись за гриву животного. Они скакали через густой лес, долину и снова через лес. Вскоре пленник уже не обращал внимания на уродство жабы, зная, что милость Божья послала ему это создание в темный час. Он молился и пел псалмы, от которых ее бросало в дрожь. Она поднялась так, словно захотела остановить лошадь и спрыгнуть на землю, но христианский жрец удержал ее силой и снова запел ей, словно это могло разрушить злые чары, обратившие ее в жабу.


Калипсо была права. Я действительно слышала раньше эту историю. Воспоминания, о которых я не подозревала, расширялись в моем сознании, точно круги на поверхности воды в пруду, и становились все более четкими. Мама пела мне колыбельные, когда я была еще совсем малышкой, шептала мне что-то, укачивала на руках. Целовала. Обнимала. И рассказывала мне сказки.

– Послушай, что было дальше, – попросил Кусто. – Следующая часть – моя любимая.

Калипсо кивнула.

Мне нравилось, что Кусто и Калипсо никогда не спорят.

– Лошадь понеслась даже быстрее, чем прежде, – начал Кусто, с энтузиазмом размахивая руками, чтобы показать, как именно скакала лошадь. У него в глазах плясали искорки. Глаза у него были карие, как у меня, но волосы светлые, как у моей мамы, а у Калипсо волосы были темные, но глаза голубые.

– Небо окрасилось алым, а затем первый луч солнца прорезал слой облаков, и в чистом потоке солнечного света жаба снова превратилась в юную красавицу Хельгу с душой злого демона. Теперь жрец держал в объятиях прелестную деву. Он испугался, остановил лошадь и спрыгнул на землю, решив, что это новое злое наваждение. Однако Хельга тоже спрыгнула с лошади и вскочила на ноги. Короткое детское платье доходило ей до колен. Выхватив нож из-за пояса, она с яростью набросилась на остолбеневшего жреца. «Ну-ка стой! – вопила она. – Стой, или я проткну тебя ножом! Побледнел ты как солома! Безбородый раб!» Она прыгнула на него. Между ними завязалась схватка, но казалось, будто христианину помогают невидимые силы. Он удерживал ее за руки, а старый дуб, под которым они боролись, помог ему выиграть схватку, так как дева запуталась ногами в корнях, вылезших из земли, и упала. Он заговорил с ней ласково и рассказал о том добром поступке, который она совершила ночью, когда пришла к нему в жабьем облике, разрезала путы и повела к жизни и свету. И еще он сказал, что ее связывают путы еще более крепкие, но с его помощью она тоже сможет пойти по праведному пути. Она опустила руки и уставилась на него, бледная и изумленная.

Я изумилась не меньше. Эта история была совсем не похожа на отцовские.

– Хельга и жрец скакали через густой лес, через пшеничные поля и непроходимую чащу, – продолжал Кусто. – И там, ближе к вечеру, они наткнулись на разбойников. «Где ты взял такую красавицу?» – закричали они, схватив лошадь под уздцы и стащив всадников на землю. Жрецу нечем было защищаться, разве что ножом, который он забрал у Хельги, и он принялся размахивать им. Один из разбойников занес топор, но жрец отскочил, и удар обрушился на шею лошади, так что кровь забила фонтаном и животное рухнуло на землю. В этот момент Хельга как будто очнулась от глубокого сна. Она бросилась к умирающему животному. Священник попытался прикрыть ее собой, но новый удар пришелся ему по голове. Кровь и мозги брызнули во все стороны, и он замертво свалился на землю. Тогда разбойники поймали Хельгу, скрутив ее белые руки и обхватив за тонкую талию, но в этот момент солнце закатилось, и, как только его последний луч погас, она снова превратилась в жабу. Бледно-зеленый рот растянулся до самых ушей, руки ее стали тонкими и липкими, а ладони превратились в перепончатые лапы. Увидев перед собой отвратительное чудовище, разбойники тут же отпустили ее.

– Жабы не…

Калипсо прижала палец к губам.

– Полная луна поднялась, – продолжил Кусто, – и засияла над миром во всем своем сверкающем великолепии. Бедная безобразная жаба выползла из зарослей. Она застыла перед трупом христианского жреца и тушей убитой лошади и посмотрела на них глазами, полными слез. Из груди ее вырвалось тихое кваканье, похожее на всхлипывания ребенка.

– Как видишь, ее злая натура была сильна, – сказала Калипсо, – но добрая оказалась сильнее. Вот чему учит эта история. Позволишь ли ты победить своей доброй натуре? Заберешь свою маму отсюда?

Я кивнула. Мои ноги онемели из-за того, что я долго сидела на них. Мы поднялись, потянулись и пошли на кухню, чтобы забрать с крючка у двери мамину куртку, а еще ее ботинки, шапку и перчатки.

– Мы уходим? – спросила мама, когда мы положили всю ее зимнюю одежду на кровать.

– Уходим, – подтвердила я.

Калипсо обняла маму за плечи и помогла ей подняться и сесть. Кусто снял ее ноги с постели. Я опустилась на колени и обула ее, а затем вдела ее здоровую руку в рукав куртки и застегнула куртку поверх повязки.

– Ты можешь встать?

– Я попробую.

Она схватилась правой рукой за кровать и оттолкнулась. Не получилось. Я закинула ее руку себе на плечи, обняла ее за талию и подняла на ноги. Она покачнулась, но устояла.

– Нужно спешить, – сказала я.

Если отец не подстрелил оленя, его не будет еще несколько часов. Но если все-таки подстрелил, то он вернется гораздо раньше.

Я помогла маме дойти до кухни. Она так ослабела! Я не представляла, как нам удастся взгромоздить ее на снегоход. Впрочем, ей я об этом не сказала.

– Прости, Хелена, – выдохнула она. Лицо у нее было белым. – Мне нужно передохнуть. Хотя бы минутку.

Я хотела сказать ей, что она сможет отдохнуть, когда сядет на снегоход, и что отец, вероятно, уже идет домой, и каждая минута промедления может стать решающей, но я не хотела ее пугать и выдвинула стул.

– Будь здесь. Я сейчас вернусь.

Как будто она могла куда-то уйти без нашей помощи.

Мы с Кусто и Калипсо остановились на крыльце и осмотрели двор. Никаких признаков отца.

– Ты ведь все понимаешь? – спросил Кусто, когда мы сошли со ступенек и двинулись через двор к дровяному сараю. – Ты знаешь, что тебе нужно сделать? Жрец пожертвовал собой, чтобы спасти Хельгу.

– Ты должна спастись и спасти свою мать, – кивнула Калипсо. – Охотник сказал бы тебе об этом, если бы мог.

Мы остановились в дверях. В дровяном сарае воняло, как из пасти вендиго. Пахло мочой и дерьмом, смертью и разложением. Сломанная рука Охотника раздулась и почернела. Его рубашка была порвана, а грудь так испачкана кровью и гноем, что я уже не могла прочитать слова, которые вырезал отец. Его голова свесилась набок, а дыхание было поверхностным и рваным.

Я вошла внутрь. Мне хотелось поблагодарить Охотника за то, что он сделал для мамы и для меня. За то, что он привез сюда снегоход, на котором мы теперь могли покинуть болото, за то, что дал мне возможность вернуть мать в семью, за то, что рассказал правду о моих собственных родителях.

Я позвала его. Но не по имени, которое дал ему отец; я произнесла его настоящее имя.

Он не ответил.

Я оглянулась на дверной проход. Кусто и Калипсо кивнули. По щекам Калипсо текли слезы.

Я снова подумала о том, что отец сделает с Охотником, когда вернется и обнаружит, что мы с мамой пропали, и вытащила нож из чехла.

Я помнила, что близко наклоняться нельзя.