— Обещаю, — полушепот-полустон.
И огненный маг растворился в буйном пламени, напоследок коснувшись меня губами.
Я проследила глазами за тихим ходом часовых стрелок, стремящихся почти к двум часам ночи. С огорчением поняла, что встречи с дедом придется ждать до самого утра, но вот повидать отца, до сих пор находившегося без сознания, было возможно.
Не став пока переодеваться, прошла по коридору, разбудив свою горничную. Попросила ее согреть мне немного молока, уточнив, где расположена комната отца. И, тихо приоткрыв дверь, прошла внутрь и коснулась губами прохладного лба.
Впервые за последние восемь лет я была так близка к нему. И впервые понимала причины его поступков. Глядя на полузабытые, изможденные последними испытаниями черты, вдруг явно осознала: гой детской обиды, что жила во мне все время пребывания в Хвойном, больше нет.
Как и нет сироты Ольги, что жила без семьи…
Теперь у меня есть все: муж, дом и очаг, который нужно беречь. И лишь от моего выбора зависит наша дальнейшая судьба.
С чувством абсолютного, всепоглощающего покоя я вернулась в свою спальню, где уже ждала сонная горничная. Неторопливо разделась, наскоро приняв теплую ванну и выпив полстакана молока. И, облачившись в гонкую сорочку, легла на мягкую постель, блаженно прикрыв веки.
Сон пришел не сразу.
Живой и пластичный, он как будто изменял пространство вокруг, отламывая от родового дома по крупице. С пронзительным грохотом сыпалась крупная крошка, скрежетали старые ставни. Жалостливо стонали двери, вырванные из петель, а сам дом звал на помощь…
Камень крошился, заставляя глыбу за глыбой падать вокруг меня. Он бы и мое тело подмял под обломками, но каждый раз, когда очередной кусок летел в мою сторону, подаренный маркизом браслет резко раскалялся, рождая защитный огненный полог. И камень отступал.
Кажется, где-то внизу отрывисто закричала прислуга. Всего мгновение — и визг, резко оборвавшись, потонул в утробном рокоте полуразрушенного дома. А особняк продолжал меняться. И во всем этом безумии я расслышала голос, не принадлежащий ни одной живой душе Старороссии:
— Приди ко мне! Ольга… Приди ко мне!
Сопротивляясь мгновенному порыву встать, постаралась плотнее укутаться в одеяло, но не получилось. Ноги словно бы сами спустились с кровати, подчиняясь мертвому голосу. Заскрежетали по полу, усыпанному толченой известью, осыпавшейся с потолка, и двинулись вперед.
Через длинный коридор, по винтовой лестнице — в пространство широкого холла.
Зачем?
Я понятия не имела, зачем спускаюсь в зеленоватое свечение, дурно пахнущее старым хвойным лесом и растревоженным кладбищем, древней силой и людской жадностью. Но не идти не могла.
— Остановись! — новый приказ. — Гляди! Гляди, что ты натворила!
Меня словно бы толкнули, вынудив очнуться ото сна и от того наваждения, которое заставляло следовать чужим приказам. Почти не понимая, где нахожусь сейчас и почему все кругом разрушено почти до последнего камня, я широко распахнула глаза, пытаясь разобраться, где во всем этом безумии моя спальня.
Я должна вернуться в комнату!
Еще до рассвета, потому как с первыми лучами солнца ко мне придет мой муж. Он будет уставшим, но не позволит этого заметить. Ляжет тихо на край кровати, схватив меня в охапку, и заключит в смесь пряных ароматов, среди которых будут запахи огня и гари. А еще… еще в его объятиях станет тепло и тихо, спокойно. И мне не захочется открывать глаза, потому как следом его губы найдут мои, а целоваться с открытыми глазами совершенно невозможно…
Но вокруг было по-прежнему темно. Мощным порывом ледяного по весенней ночи ветра мигом загасилось несколько упавших в руины свечей, видимо, слетевших с высокой люстры в гостиной. И увесистый участок последней ровной стены рухнул с протяжным стоном.
Закружив вокруг босых ног стопки измятых бумаг, злой ветер погнал их дальше по улице. А я все не могла понять, что же произошло.
Оглядевшись по сторонам, запоздало потянулась к разрушенному крылу дома, в котором прежде были спальни отца и деда, расслышав позади себя знакомый до боли голос:
— Не стоит туда идти, Ольга. В этих руинах никому выжить не удалось.
Связь со временем испарилась. Осознание накрыло болезненной волной, заставив задохнуться беззвучным криком: едва обретя такой долгожданный покой, я снова все потеряла.
Николай вернулся к цесаревичу тут же, как только проводил юную супругу в родовой особняк ее деда. Принял бокал драгоценного виски из рук друга и, усевшись в высокое кресло, услышал:
— Думаешь, некромант погиб в той схватке?
Господин Левшин и сам задавался этим вопросом, раз за разом теряясь в догадках. Тела тех, кто был с ним на корабле, найти не смогли: огненная стихия испепелила все на расстоянии двадцати метров, не сохранив даже воспоминаний о старом судне. Шансов уцелеть почти не осталось, но сказать наверняка…
— Не знаю, Павел. Должен был. Но все же эта тварь несет в себе кровь Воробьевых, а с ними всегда было много проблем. Помнишь Смутные времена?
— Как же… отец заставлял заучивать книги по истории наизусть. Даже будил по ночам, каждый раз спрашивая о чем-то новом. Твердил: император не может править страной, о которой ничего не знает…
Николай понимающе рассмеялся:
— Да уж… мой тоже будил меня по ночам! Только я еще и пламенные сферы должен был создавать за считаные секунды. Если не защититься от огня вовремя, потом, знаешь ли, ожоги выводить приходится долго. Особенно без помощи целителей.
Чиноначальник отпил еще немного виски, проговорив с грустью:
— Только сейчас я ему благодарен за все.
Молчание затягивалось, возвращая внимание цесаревича к Смутным временам.
— Знаешь, а я ведь тоже все думал о Воробьевых. Помнишь, сколько семейств тогда полегло почти под корень? Родовое дерево едва ли не усохло… а они выжили. Едва ли не в полном составе… — Павел Алексеевич вновь припоминал прочитанное, сравнивая настоящие волнения с давно ушедшими. Понимал: если Старороссия один раз выжила, значит, получится и теперь. — А ведь среди тех казней не уцелел ни один высокородный мерзавец… Что думаешь делать сейчас?
Маркиз позволил себе еще несколько обжигающих глотков, задумчиво размышляя:
— Первые отголоски бунта подавлены, и на улицах стало заметно тише. Только расслабляться пока рано. — Он прямо посмотрел на цесаревича, открыто обозначая перспективы, и немедленно продолжил: — Старый алхимик должен выжить — Поляковы обещали. А там, как придет в себя, многое прояснится. Необходимо будет, конечно, задержать еще с полдюжины отпрысков древней крови — это помимо тех, что выходят на улицу. Но… до бала дотянем. Дальше — твоя задача, не подкачай. Женишься, тут же заведешь наследника, и за год-другой разумного правления престол окрепнет — в этом я абсолютно уверен.
Цесаревич тут же изменился в лице, мигом лишившись благодушного выражения. Положил руку на высокий подлокотник, выровняв спину, и сделал слишком крупный глоток.
— Видел Третьякову?
Маркиз кивнул, все еще не понимая, к чему клонит друг, но тот решил не тянуть с объяснениями:
— Не нравится мне она. Помимо того, что невзрачна, как серая мышь, так еще и…
— И — что? — уточнил Николай Георгиевич, внимательно наблюдая за другом.
— Вот скажи мне, Коля, — цесаревич резко развернулся в сторону огненного мага, — ты ведь тоже женился не из великой любви. И все же… только слепой мог бы не заметить эту искру между вами. Ты даже не позаботился о слухах, которые, безусловно, поползут после сегодняшнего раута. А все из-за твоей несдержанности: малышка могла бы танцевать и с кем-то другим, так положено в свете. Никго ведь не претендовал на твои права в постели…
— Она моя жена, — предупреждающе произнес Николай. — А слухи меня заботят мало. Как и сам свет.
— Слухи… А что с заданием, которое ты провалил из-за своей Ольги? — Павел нехотя укорил друга. — Ты не подумай, я не пеняю, не со зла… просто… не тянет меня к Третьяковой, понимаешь? Вот никак! И если говорить совсем по-честному — то прямо наоборот. Однако ж матушка…
Наследник мог сказать куда больше, только был вынужден резко прерваться, когда увидел, что правая ладонь его друга вспыхнула огнем — мощным, яростным, за которым на лице лучшего боевого мага империи проступило отчаяние и почти сразу проявился… испуг.
А испуганным своего чиноначальника цесаревич не видел еще никогда.
Вскочив вслед за маркизом, он ухватил того за локоть, прежде чем господин Левшин вспыхнул в пламени, пояснив:
— На родовой дом герцога Соколова напали!
Дрожащими руками координаты закладывались плохо. Дерганые пальцы, торопясь, раз за разом стирали горящие символы, пока маркиз не мог сделать ни единого полного вдоха. Вязь из заданных точек прерывалась почти в самый последний момент, и приходилось начинать все заново. А времени у него не оставалось…
Но вот огонь вокруг боевого мага взвился — и тут же выплюнул его на усеянную мелкой крошкой каменную дорогу, возле которой корявым, изуродованным и вырванным с корнем деревом стоял разрушенный дом старого герцога. Будто после урагана, он лишился одного крыла, и, метнувшись туда, господин Левшин тут же с облегчением выдохнул: она, его испуганная маркиза, была здесь.
Обескураженно озираясь по сторонам, Ольга стояла на ночном ветру в одной лишь тонкой ночной рубашке до самых пят и выглядела такой растерянной, что у огненного мага защемило сердце.
А ведь это он виноват, что отпустил ее, — хотелось стать для этой несчастной девочки кем-то лучшим, чем он был на самом деле.
Ежесекундно коря себя за недальновидность, из-за которой чуть не потерял свою супругу, господин Левшин не сразу разглядел мертвенное зеленоватое свечение — и слова вырвались сами собой:
— Не стоит туда идти, Ольга. В этих руинах никто выжить не смог.
Плечи девушки затряслись, а сама она медленно опустилась на разбитый камень. Обхватила себя руками, тщетно пытаясь укрыться от промозглой ночи, и с нескрываемой болью посмотрела на него.
Не в силах больше стоять в стороне, Николай бросился к ней, по пути срывая с себя элегантный фрак. Помог продеть дрожащие руки в слишком длинные для нее рукава, и бережно укутал жену оставшейся тканью, которой с лихвой хватило едва ли не до самых колен. Молниеносно сгреб ее в охапку, стараясь скорее убрать от этого убийственного камня и безжалостного ветра, и, заботливо подхватив на руки легкое тельце, слишком уставшее от пережитого потрясения и потому не способное сопротивляться, огненным вихрем перенесся в загородный дом.
Пока портал прокладывал путь в родовое поместье, маркиз слышал лишь яростные звуки пламенной стихии, готовые смести любого, кто осмелился бы встать на его пути. Но когда переход выбросил их в хозяйской спальне, он наконец смог разобрать едва заметные рыдания своей маркизы.
— Ольга… — Николай мягко коснулся ее щеки, тщетно пытаясь стереть с нее ручейки горячих слез. — Прошу вас, не плачьте…
Плечи девушки беззвучно затряслись, пустив по коже волну мелкой дрожи, а сама она только сильнее вжалась в его тело, словно пытаясь найти в нем надежную защиту. Тоненькие ледяные пальчики смяли шелковую ткань белоснежной сорочки, когда полным боли и разочарования голосом Ольга спросила:
— Это я? Это ведь все я, верно? — Она подняла слегка раскрасневшиеся глаза к лицу мужа, пронзительно глубоко вглядываясь в малейшие изменения, и снова с нестерпимой горечью спросила: — Прошу вас, Николай, скажите мне правду: их убила я?
Огненный маг отшатнулся. Осознание отвратительной реальности подействовало на него отрезвляюще, и он впервые взглянул на события последней недели глазами этой бедной девушки. В памяти болезненно остро воскресли несколько дней, проведенных рядом с Ольгой, и Николай вдруг отчетливо понял весь расчет врага.
Это ведь очень умно: сначала отнять у малышки отца — горячо любящего, но делающего все, чтобы она этого не знала. Но просто убить главу алхимического факультета нельзя, мало, потому как… золото… ливиум опять же… власть, даруемая ими… А вот объявить изменником — в самый раз, чтобы, доказав вину всего рода, разом лишить единственную наследницу имени и денег.
Многолетний замысел четвертого графа Ершова раскрылся перед ним так же, как и задумка врага, и теперь огненный маг не сомневался ни минуты: главный алхимик, попав в жернова измены имперскому дому, пожелал сберечь свою дочь, рожденную с невероятно мощным даром, единственно верным способом — лишив ее семьи еще до того, как его отважились убить. Это сделало ее сильной, невероятно сильной — ведь она и так потеряла все на свете.
Но взамен отцу нужно было подбросить кого-то другого… служащего. Человека, готового из верности императору смести все доводы логики, поверив: она, эта семнадцатилетняя девочка, способна предать.
А все-таки их враг умен…
Николай впервые так четко осознал это, потому как заговорщик смог просчитать главное: на роль ведущего следователя молодой цесаревич выберет его — огненного мага, чиноначальника особого кабинета министерства. Человека без веры в людей, без жалости и… да, без сердца.
«И ведь не ошиблись», — с горечью подумал Николай, вспомнив, как за прошедшее время он не выказал молодой графине ни капли сочувствия, раз за разом подвергая ее все новым испытаниям и подозревая на каждом шагу, ища предательство там, где его не могло существовать вовсе.
Что дальше? А дальше всего-то и нужно было, что снова и снова испытывать юный разум и невероятную силу духа, подбрасывая препятствия одно за другим: встречу с некромантом в лесу под Хвойным… нападение графини Зайцевой… записку с воздушным порталом, перенесшую Ольгу в старый порт… и завершить все этой ночью.
Огненный маг не знал, не мог знать наверняка, переживет ли эта девушка гибель единственных родственников. Он даже не понимал, возможно ли преодолеть нечто подобное…
Кровь резко прилила к лицу, пока он вглядывался в такие милые черты молодой жены, пытаясь найти в них вполне заслуженную ненависть и обиду. Но в огромных синих глазах, затуманенных нестерпимой болью, жил лишь щемящий душу вопрос, и огненный маг в который раз упрекнул себя: а ведь она снова оказалась гораздо храбрее его.
Эта смелая девочка пошла на опознание отца глубокой ночью, гордо распрямив плечи и попытавшись доказать ему, едва заслуживающему одного ее взгляда, что она невиновна. Согласилась помочь короне даже после того, как он глубоко унизил ее, поцеловав безо всякого разрешения и позволив себе в карете совершенно немыслимое…