Не знаю, что на конька подействовало – мои уговоры или, наоборот, угрозы, но он явно взбодрился и тут же припустил легкой рысью в сторону речки. Не снижая скорости, сиганул в Яузу и, перейдя ее, начал взбираться на холм.
– Я же этих чертей в бараний рог согну! Уроды! В маскхалатах… по деревне… – сквозь зубы шипел я, прекрасно понимая, что из-за выходки моих скороспелых диверсантов может начаться. – Говорил же, не гадить у себя под боком. Сто раз говорил. Это же царская резиденция… Убью…
У меня не было ни капли сомнения, что в Преображенском наследил кто-то из моих архаровцев. Все указывало на них – и специальная окраска лица угольной пылью, и маскхалат из сети, мха и листвы, и специальные остро заточенные крючья. Знакома мне была и вся эта поднявшаяся среди сельчан волна жуткого страха. Ведь я не раз твердил своим подопечным, что иногда лучше не убить или ранить, а просто напугать. Сейчас, как оказалось, это сделать гораздо легче, чем в мое время. Нужно лишь знать специальные приемы и технологии. Я же, дитя XXI века и продукт всех его невероятных социоинженерных технологий, кое-что знал о манипуляции. Уроки этой не самой сладкой науки я немного ухватил и в девяностых годах XX века, когда миллионы людей сначала истово поверили в демократию, а потом с такой же фанатичностью начали верить в другого бога – доллар…
– А ну подъем!!! – заорал я не своим голосом, едва только влетел в полураскрытые ворота своей базы – немаленького двора с еще крепкой избенкой и парой сараюшек. – Подъем, черти! Где дежурный? Почему ворота открыты?! Блин, а это еще что?
Я оглядел пустой двор и взглядом наткнулся на здоровенное кострище у самого забора. На рогатинах – ведерный закопченный котел, вокруг которого – обглоданные кости. Рядом осколки глиняного кувшина, а может, и не одного. Здесь даже не ели, а пировали.
– Блин! Уроды! Спалят нас тут всех из-за ваших художеств! Не дай бог, если наследили… – кипя от возмущения, я дернул из подсумка седельный пистоль, огнестрельного монстра в пол-локтя, и выстрелил в сторону дома. – Бегом! Стройся! – соскочив с коняки, я уже зачиркал куском кремния о кресало, вышибая сноп искр в сторону валявшегося под ногами сена. – Сам сожгу всех к черту!
В домишке было тихо лишь до того момента, как пучок соломы занялся огнем и от него повалил густой белый дым. Тут же за бревенчатыми стенами возникла какая-то возня. Что-то с грохотом начало валиться, биться. Из крошечного окошка вдруг вылезла чья-то заспанная рожа и что-то захрипела. С хрустом слетела с петель дверь, за которой с воплями вырвались еще двое.
…И вот перед избой почти два десятка полураздетых человек. Кривящие рожи, заспанные, кое-кто со здоровенным синячищем, у парочки сажа с лица еще не смыта. Словом налицо все признаки преступления – что-то уперли в селе, обменяли это на брагу, напились и отметелили друг друга.
«Уроды! Как есть уроды! – Я едва не задыхался от возмущения. – Солдат от муштры спас, уголовников от дыбы и виселицы, и что? Гадить они на все хотели!»
– Вы что, совсем охренели? Что в селе устроили? – заорал я на правую часть шеренги, где стояли мои «недоделанные» диверсанты. – А вы, обалдуи! Надрались браги?! Почему не в поле? Почему не тренируетесь?! Страх потеряли?! – монстрообразным пистолем я размахивал перед носами стоявших. – Я, что ли, перед царем буду отдуваться за всех? Уроды! Он же бошки всем оторвет! И мне и вам всем! Вы, черти, к колодцу – и обливаться, пока вся дурь из голов не выйдет! А потом на поле, тренироваться. Лично проверю!
Помятые похмельем солдаты мигом умчались к колодцу, а передо мной остались лишь бывшие висельники, освобожденные из Разбойного приказа. Я медленно пошел перед ними, всматриваясь в наклоненные головы. «И кому только в бошку пришла идея мертвецом притвориться? Горбун глуповат. Он лучше грудину кому-нибудь проломит кулачищами, чем извилинами пошевелит. Может, боярыч? Вроде нет. Глаза не прячет, да и не его это… Эти тоже нет… Пали, цыганская задница, твоих рук дело».
– Обратно на дыбу захотелось? Вы же овцу украли. Бабу вон чуть до смерти не напугали. Все село на уши поставили. – Я остановился рядом с боярычем. – Вы же воздухом еще дышите только благодаря мне! Вы должны слушать меня и сидеть тихо, как мыши. Как серые-серые мышки… Я же вам шанс даю на жизнь.
Не знаю, речь ли моя оказалась такой проникновенной или что еще, но цыган вдруг шмякнул свою шапку о пыльную землю и упал на колени:
– Винюсь, господине. Токмо я виноват. Никто более не знал про то. Ни боярыч, ни его люди. Я в костюм кикиморы обрядился и в овчарню двинулся. Меня одного наказывай!
Я уже было хотел выругаться, как вперед шагнул и боярыч:
– Молчи, Пали. Все мы, Александр Данилыч, тама были. Костюмы, тобой даденные, взяли и пошли… Токмо не наживы ради или злодейства какого. Посмотри на нас. Три дни уже одну полбу едаем. Боле нечего. Зверье в лесу все пугано. Рыбья одни мальки. Вона и одежонка в ветхость пришла. И шо?
Все слова, что я приготовил, у меня тут же в горле комом застряли. «Пришла беда, откуда не ждали! С баблом задница! Как же я мог про это забыть?» Как, как? Очень и очень просто! Прошедшие две недели прошли для меня словно в тумане. Я жил на три дома! Носился, как безумный, от ставки Петра Алексеевича к своим диверсантам, потом к пехотинцам со скорострельными фузеями и к кузнецам. Я нужен был везде, но разорваться на десятки Александров физически не мог. Нужно было объясняться с царем, следить за кузнецами, тренировать пехотинцев. Настоящей головной болью оставались мои диверсанты, которые просто поверить не могли в то, чего я хотел от них. Как это так, нападать ночью, травить скот и воду, поджигать обозы и склады и т. д.? Так же не воюют, бормотали они…
– Помираем, господине, – подали голос и остальные; замычал что-то жалостливое и горбун. – Хлебушка аж цельную седмицу не видали. Про солюшку родимую и забыть забыли. Пресно все… Як же воинскую службу служить?
С досады я махнул рукой на голосящих. Откуда мне было взять денег? Сейчас, в этом времени, с деньгами было совсем туго. Медные грошики ходили по рукам у простого люда. У купчин можно было увидеть и серебряные пфенниги. Про золото вообще не мечтать. В открытом хождении его вообще было не найти. Просить денег у Петра было поздно. Царь уже умчался в Архангельск, изучать морское и корабельное дело. Грабить крестьян, как мои сделали? У одних овцу утащить, у других десяток кур, у третьих зерна? Гиблый путь! На таком корму долго было не протянуть; сожгут или линчуют.
«По ходу, все мои планы накрываются медным тазом. Я ничего не успеваю. Не хватает ни времени, ни ресурсов… Что делать?» Мой блуждающий по сторонам взгляд вдруг остановился на боярыче, сидевшем с меланхоличным видом на бревне. Небольшим ножичком в руках он строгал какую-то деревяшку. «Строгает сидит. И нам, похоже, остается только идти и строгать деревяшки на колья, на которые сами же и сядем… Доигрался! Натрепал языком! Наобещал Петру! И что теперь делать?» Мой взгляд опять остановился на этом потомке боярского рода. «Где взять бабло? Деньги? Не с мстителя же нашего пример брать по боярам бегать…» Вспомнив этот случай, когда мой диверсант в порыве мести за своих родных попытался напасть на одного боярина в его же доме, я замер. «Черт, черт! Боярин – это же не бедняк какой-то, у которого за пазухой ничего не было. Если к такому залезть, неужели нечем будет поживиться? Да и для моих диверсов хорошая тренировка будет…»
– Боярыч, подь сюда. Давай, давай. Разговор есть. – Я поманил его к себе пальцем. – Помнишь, что я тебе обещал при первой встрече? – Тот через несколько мгновений раздумий кивнул. – Хочешь еще наказать того, кто лишил тебя и твой род всего? Хочешь наказать этого ублюдка?
Кто в здравом уме откажется от предложения наказать обидчика? Здесь же речь шла не о наступившем тебе на ногу или обругавшем тебя. Мы говорили об одном из богатейших людей России того времени, представителе древнейшего боярского рода, боярине Шереметеве, из-за жадности которого погибла вся семья моего диверса. Естественно, он был согласен!
– Сейчас собирай своих бездельников и идите готовиться. Подготовь две телеги. Проверь маскировочные халаты, крюки, оружие. Подумай, как с собаками разобраться. Кто знает, вдруг во дворе псов полно. Потом хлопот с ними не оберешься… – перечислял я то, что нужно было сделать. – Сегодня ночью в Москве надо быть, пока ворота не закроют… Я же с нашими пехотинцами позанимаюсь. Ясно? Вот и ладушки!
Пехота, чуть больше десятка петровских преображенцев, из которых я делал чудо-бойцов, по-прежнему сидела возле колодца и валяла дурака. По-моему, их еще мучило сильное похмелье.
– А ну, встали, волчье мясо! Умеете пить, умейте и отвечать, – под моим недовольным взглядом медленно строились помятые и похмельные солдаты. – Времени у нас мало и с каждым часом остается все меньше и меньше… Сегодня будем учиться фузеи заряжать. Что разорались? Знаю, что уже умеете. Но учиться будем заряжать и стрелять из фузеи сначала с колена, а потом лежа.
Именно умением стрелять из положения «лежа» я и задумал удивить Петра. Думаю, он оценит, какие преимущества такой навык сможет дать его солдатам. Ведь как сейчас происходило сражение между двумя примерно равными армиями на Западе, на которое равнялся Петр? Противники сначала угостят друг друга артиллерией. Потом выстраиваются друг напротив друга в нескольких сотнях шагов и обмениваются залпами. После чего наступает время для штыкового удара. Конечно, если только у кого-нибудь нет в запасе отрядов кирасир или рейтар с парой-тройкой штурмовых пистолетов у каждого. Если же противника встретить не во весь рост, как былинный богатырь, а сидя или лежа из-за небольшого бруствера? И что, если так никто не воюет! Мы так будем воевать…
– Что буркала вылупили? Показываю! – Я выхватил фузею у стоявшего ближе всего ко мне и встал на колено; зря, что ли, сам тренировался. – Фузею наклоняем. Надкусываем пулю. Сыпем на затравку. Сыпем в ствол. Пулю в ствол. Отстегиваем шомпол и вбиваем им пулю и порох в стволе до упора. Пристегиваем шомпол на место. Все. К выстрелу готов!
Я сделал вид, что прицеливаюсь и стреляю. После этого лег с фузеей на землю и вздрогнул от раздавшегося хохота.
– Что ржете, черти?! Я что тут, в бирюльки играю? Дубины, жить, что ли, не охота? Лежа стрелять научитесь – в вас хрен попадешь! Вот, я на земле валяюсь, а ты попробуй в меня попади! – Я перевернулся на бок, чтобы удобнее было орудовать шомполом. – А ну все на землю! Так… А теперь на левый бок повернулись! На какой, на какой? На этот! Это левый бок! Теперь пробуем зарядить фузею. Делай раз – опустить фузею ниже! Делай два – достать патрон! Делай три – надкусить патрон! Делай четыре…
Получалось не у всех. Лучше сказать, ни у кого не получалось. Валялись, как переевшие тюлени. Локти в землю упирались. Длинная, как весло, фузея все норовила вверх подняться и лягнуть прикладом солдата.
– Так! Стоп! Стоп, я сказал! Застыли! – Пехотинцы замерли, вытянувшись в линию. – Все сначала! Делай раз – опустить фузею! Вася, черт тебя дери, ниже, я сказал, – пришлось одного из замешкавшихся солдат пнуть ногой. – Еще ниже! Делай два – достать патрон! Что опять?! Почему патронная сумка на спине? А, ремень хреновый. Чтобы потом поправил… И вообще, нужно вам что-то с одежкой делать. В таком обмундировании воевать по-новому не годится. Придется подумать…
На какое-то время я словно выпал из этого времени, обдумывая приходящие идеи по поводу новой военной формы для солдат. «Нужна практичная, неяркая одежка, похожая на шаровары и гимнастерку. А чего придумывать-то? Ремень еще крепкий нужен. Подсумки для патронов. Фляга. Рюкзачок для других припасов. Нож, в конце концов…»
– Черт, на это столько бабла надо, что опухнуть можно. Вот тебе, Саня, еще один аргумент, чтобы наведаться в гости к тому боярину. Чай поделится с нами денежкой… всей денежкой, которая у него есть. Он старенький уже. Куда ему столько, а нам пригодится. – Мое затянувшееся бормотание вдруг прервал громкий кашель кого-то из солдат, все еще смирно лежавших на земле. – Слышу, слышу! Так… – окинул я взглядом валявшихся в пыли. – Начинаем заново! Делай раз – фузею ниже! Делай два – достать патрон! Делай три…
Вот так мы «потели» еще пару часов, пока, наконец, не настало время для начала операции по «отъему неправедно нажитого» у боярина Шереметева. Мы побросали под солому мешки с амуницией и, развалившись в телегах, отправились в дорогу. До Москвы путь был неблизкий и было время все хорошенько обсудить.
…В дороге, монотонном дерганье телеги на ухабах и колдобинах, я снова и снова спрашивал себя, а не переоценил ли я свои силы? Понимаю ли всю сложность того, что нам предстоит сделать? Ведь я с горсткой недоучек, нахватавшихся кое-каких специальных знаний из будущего, намеревался проникнуть в дом одного из богатейших бояр Москвы и ограбить его. Оценивая мое мероприятие в реалиях XXI века, можно было с некоторой долей условности сказать, что я собирался ограбить один из центральных банков столицы.
И задавая себе все эти вопросы, я, к своему сожалению, должен был признаться, что не осознавал даже малой толики тех трудностей, что мы могли испытать. Моя команда, уже пытавшаяся напасть на боярина в его доме, рассказала мне кое-что… Нас ждала большая усадьба в самом центре города, в паре верст от которой располагался Разбойный приказ, а чуть дальше вообще начиналась Стрелецкая слобода. Словом, любой подозрительный шум в ночи – стрельба, крики, пожар – означал, что примерно в течение часа у ворот усадьбы могут оказаться десятка два стрельцов с здоровенными мушкетами. Еще через час на всех заставах Москвы закроют ворота, и начнется большой хай, от которого меня и моих людей уже вряд ли спасет мандат от Петра Алексеевича. Однако опасное соседство было не единственной проблемой! Усадьба, по словам боярыча, представляла собой небольшую деревянную крепость, как и усадьбы других крупных вотчинников в Москве. С улицы ее защищали почти трехметровые стены из дубовых бревен, покрытых двухскатной крышей. Ворота из пятивершковых досок закрывались на гигантский засов, который поднимали три человека. На ночь во двор выпускали трех псов, которые, судя по размерам и свирепости, могли с легкостью поспорить и с волками. Если же и они не могли остановить татей, покусившихся на хозяина, то наступало время боевых холопов, почти три десятка которых жили здесь же. Крепким орешком был и боярский терем, крошечные окна которого с заходом солнца закрывались ставнями…
– Это на что же мы подписались? – вырвалось у меня. – Да тут полк нужен с усилением, чтобы этот орешек сковырнуть. Не пора ли оглобли назад поворачивать? Не потянем ведь…
Однако я совсем недооценил своих людей. Оказалось, у них уже и черновой план был готов.
– Подожди, Александр Данилыч. Чай не лаптем щи хлебаем и не дурнее других, – хмыкнул боярыч, услышав мой вздох. – Мы тут давеча покумекали с робятами и вот что скажем… Седни осьмое, а завтре, значица, девятое. Большой праздник. Троица. Москва гулять будет. Боярин тако ж чарочку примет, да и дворне с холопами поднесет браги али вина. А где одна чарка, там и две чарки, – хитро подмигнул парнишка мне. – В этот день Шереметев и в церкву съездит, и к старинным друзьям зайдет. Вечером же и он, и все его холопы будут как мертвые валяться. А тут и мы…
К вечеру мы уже были в Москве, устроившись на постой к какому-то знакомому цыгана. Изба была покосившаяся, грязная, но как раз этим и особенно привлекательная для нас. Сюда точно никто из власть имущих не станет заглядывать.
На следующий день Москва, действительно, гуляла. С самого утра гремел перезвон колоколов десятков церквей и монастырей огромного города. Празднично одетые люди с заутреней спешили домой или в гости, где их ждал накрытый стол. Жители попроще уже начали праздновать, сметая с лотков продавцов пироги, кулебяки, жареных кур. Голытьба шастала по рынку, норовя что-нибудь сдернуть из съестного. Нищие радостно скалили беззубые рты и шептали осанну дававшим милостыню. На Троицу подавали хорошо. И яйца давали, и пироги, и мяса кусок. Особо жалостливым могли и грошик кинуть…
У нас же праздновать времени совсем не было. К вечеру нужно было иметь досконально разработанный план.
– Волчью или медвежью шкуру бы где раздобыть… – мечтательно протянул Пали, поигрывая своей любимой плеточкой. – Мы в таборе только так лошадей и крали. Парочку шкур кинешь через забор, псы сразу же скулить начинают, а потом по норам прячутся. Хорошее дело такая шкура… Только где ее взять-то сейчас? Гроши потребны.
Заикнувшись о грошах, чернявый уставился на меня. А что толку? У меня в кармане мышь повесилась. От тех пары рублей, что дал Петр, ничего не осталось.
– Ты на рынок к своим наведайся. Неужели у цыган медведя не найдется? – пришла мне в голову хорошая мысль. – Своему, чай, не откажут. И волком на меня не зыркай! Топтыгина резать не надо. Тряпье у них попроси, на котором он спит. Давай-давай, времени в обрез.
Немногословный Пали кивнул и, насвистывая что-то незамысловатое, вышел со двора. Я же с остальными остался сидеть. Время икс становилось все ближе и ближе, а у нас конь не валялся.
– Дворня точно гулять будет? А если нет? – Я уставился на боярыча. – Мы же даже пикнуть не успеем, как нас повяжут.
В ответ на меня посмотрели, как на маленького. Мол, как этого можно не понимать?
– Как же в такой большой праздник чарочку-то не принять? Светлая Троица. Душа радуется. Нельзя не выпить. Коли браги али вина не принять, и не русский ты вовсе. Батюшка мой, царство ему небесное, всегда так говаривал. Все лежма лежать будут, командир, – растолковывал мне боярыч прописные истины. – До самого утра валяться. Бошки так трещать будут, что за версту слышно… Не сумлевайся. Пройдем так, что мышь не почует.
К вечеру наше нетерпение достигло пика. По десятку раз было проверено снаряжение, с места на место переложены ножи и крючья, густо смазаны оси телеги.
Наконец, ворота на нашем дворе распахнулись и показалась чумазая физиономия Пали, призывно махнувшего рукой. Цыган был у шереметевского двора и должен был подать сигнал, когда в усадьбе все улягутся спать.
– Пора, господине. Как вечерня прошла, так и все затихать стало. Сейчас же, як на погосте, тихо, – скалил щербатый рот цыган, распахивая воротину. – Все дрыхнут. Сторожей через щелку в заборе видел. Брагой упились так, что на ногах не стоят. Идти надоть.
Надоть так надоть. Минут через тридцать наша телега уже была у стены усадьбы. «Твою дивизию, вот это забор – мечта дачника! Тут не два и не три, а, похоже, все четыре метра. Они что тут, вековые дубы вкопали?» Потемневший от времени, ошкуренный частокол внушал уважение и казался неприступным. «Да тут вертолет надо! С нашими крюками только спины друг другу чесать…»
Тут я почувствовал, как меня что-то схватило и с дикой силой подбросило вверх. Не знаю, каким чудом мне удалось сдержаться и не завопить от неожиданности. Беспорядочно размахивая руками в воздухе, я смог уцепиться одним из крюков за верхушку частокола.
– А таперича вниз, – рядом со мной воткнулось еще пару крюков и появилась черная от сажи рожа цыгана. – Знатно. Як лебеди взлетели… Абрашка вообще дурной. Кабы еще чутка, и в терем попали… А запах-то медвежий вона какой духовитый. Псы як мыши попрятались. Знамо дело, боятся они топтыгина-то.
Я, ничего не ответив, скинул приготовленную веревку вниз. С такой высоты просто так не спрыгнешь. Разобьешься. Ноги в брюхо войдут, как у трансформера.
– Пали, найди сторожей и вяжи их крепко. – Я кивнул на темнеющие постройки. – А то вдруг и не упились они… Потом домишко с холопами запереть надо. Не дай бог, кто ночью по нужде выйдет. Давай действуй. А мы к боярину…
Выступившая перед нами из темноты громада терема оказалась тем еще орешком, расколоть который удалось не сразу. Парадная и двери для дворни были заперты изнутри, окна первого этажа закрыты массивными ставнями. К счастью, боярыч знал кое-что из привычек боярина Шереметева.
– В его светлице окна распахнуты должны быть. Духоту этот аспид не переносит. – Паренек кивнул наверх, на богато украшенный резьбой деревянный балкончик. – Тама и заберемся.
Собственно, так и оказалось. Взобравшись по многочисленным выступам бревен, мы обнаружили открытое окно, через которое попали в боярскую опочивальню.
– Он твой, как я и обещал. – Я ткнул пальцем на кровать, в толстой перине которой буквально утопало храпящее тело. – Только тихо.
Не обращая внимания на поднявшуюся за моей спиной возню, я начал обыскивать опочивальню. Это была небольшая комнатушка, метров пять на пять, в которой места-то свободного особо не было. Под иконами стояла громадная кровать, рядом – под стать ей здоровенный сундук, оббитый железными полосами. С другой стороны, прямо во всю ширь стены, располагалась массивная лавка, на которой спать можно было. Вот, пожалуй, и все убранство спальни. «А где золото и брильянты? Где килограммовые золотые кубки и блюда? Перстни с гигантскими опалами и изумрудами? Где все это?» Не поленился, заглянул под лавку, потом под кровать и даже под толстую лохматую шкуру какого-то зверя под ногами. Нигде ничего не было! «Где все? В подвале? Неужели в этом сундуке сокровища держит?» Овладевший мною дух кладоискательства едва не заставлял рвать доски голыми руками. К счастью, сундук заперт не был. «Блин, тряпье какое-то! Порты, рубаха, пояса… Это, что ли, сокровища?»
Воображение, рисовавшее мне набитые золотом и серебром сундуки и кувшины а-ля сокровища графа Монте-Кристо, зарыдало. Моей добычей оказались всего лишь горсть мелкого жемчуга, с десяток золотых чешуек-монеток и две массивные серебряные напоясные бляхи, которые я срезал с кучи поясов и ворота кафтана. Сидя на деревянном полу, я несколько минут тупо перебирал в руках «добычу», как вдруг до меня кое-что дошло. «А не ищу ли я того, чего нет и в помине? Я еще со студенческих времен помнил, как нам преподаватели на специализации объясняли крайнюю скудость драгоценных находок допетровской Руси. Наша страна веками не имела своих собственных разведанных месторождений золота и серебра. Наше „золото“ того времени – это меха, поташ, пенька. Вдобавок Русь веками платила Золотой Орде чуть ли не по полторы тонны серебра ежегодно, не считая налогов мехами, лошадьми, продовольствием. Собственно, поэтому до нас и дошло такое ничтожное количество раннесредневековых кладов на территории страны. А я тут золото и серебро ищу у боярина…» Это было очень горько осознавать.
– Все, командир, сполна я расплатился за матушку и за сестричек. Аж с души спало, – присел рядом со мной боярыч, потиравший руки. – А ты что закручинился? Али добыча невелика?
Я высыпал прямо перед ним кучку найденного.
– Так, господине, кто же в опочивальне свой скарб хранит? Боярин, тертый калач, все при себе держать не станет. Поди, в родовой усадьбе пару бочонков золота прикопал. Здесь же искать нечего. Можа, конечно, у боярыни перстни какие есть и заколки да в подвале что припрятано. Только тихо не взять это… Уходить надо.
В кучу драгоценностей он положил пару массивных золотых перстней, видимо снятых с тела врага.
– Да-а-а, от добра добра не ищут. Этого нам должно хватить. – Я достал платок и аккуратно сгреб туда нашу добычу. – Будем уходить. Пошли.
Из опочивальни мы выбрались тем же самым способом, что и забрались туда. Небольшая неприятность, правда, случилась, когда начали развязывать одного из пьяных сторожей. Неожиданно тот очнулся и, широко раскрытыми от непонимания глазами, уставился на наши разукрашенные сажей и красной глиной рожи. Не знаю, какие у него там тараканы водились в голове, но он начал в ужасе хрипеть. Пришлось несколько раз его приложить, отправляя в очередное беспамятство.
– Все-все, уходим. – Меня уже начало потрясывать то ли от переполнявшего адреналина, то ли банально от страха. – Черт! Пали, твою налево, а ты что там возишься?
Я уже схватился за свисавшую со стены веревку, как краем глаза заметил копающегося в своем мешке цыгана. Достав что-то, тот, к моему удивлению, начал стучать по земле. «Блин, гоблин! Всех же перебудит! Урод!» К счастью, тот быстро закончил свои манипуляции и через несколько мгновений оказался на стене.
– Потом разберемся, черт рогатый, – прошипел я, взбираясь на забор. – Веревки забирайте с собой. Пусть гадают потом, как мы забрались.
В ждущую нас телегу мы буквально плюхнулись со стены, и сразу же Абрашка легонько стеганул лошадь плеткой.
– Ты, рожа неумытая, чего там делал-то? Какого черта по земле стучал? – едва телега покатилась, схватил я цыгана за грудки. – Своему цыганскому богу, что ли, молился? Ты же, хрен лохматый, всех нас чуть под монастырь не подвел…
– Я же этих чертей в бараний рог согну! Уроды! В маскхалатах… по деревне… – сквозь зубы шипел я, прекрасно понимая, что из-за выходки моих скороспелых диверсантов может начаться. – Говорил же, не гадить у себя под боком. Сто раз говорил. Это же царская резиденция… Убью…
У меня не было ни капли сомнения, что в Преображенском наследил кто-то из моих архаровцев. Все указывало на них – и специальная окраска лица угольной пылью, и маскхалат из сети, мха и листвы, и специальные остро заточенные крючья. Знакома мне была и вся эта поднявшаяся среди сельчан волна жуткого страха. Ведь я не раз твердил своим подопечным, что иногда лучше не убить или ранить, а просто напугать. Сейчас, как оказалось, это сделать гораздо легче, чем в мое время. Нужно лишь знать специальные приемы и технологии. Я же, дитя XXI века и продукт всех его невероятных социоинженерных технологий, кое-что знал о манипуляции. Уроки этой не самой сладкой науки я немного ухватил и в девяностых годах XX века, когда миллионы людей сначала истово поверили в демократию, а потом с такой же фанатичностью начали верить в другого бога – доллар…
– А ну подъем!!! – заорал я не своим голосом, едва только влетел в полураскрытые ворота своей базы – немаленького двора с еще крепкой избенкой и парой сараюшек. – Подъем, черти! Где дежурный? Почему ворота открыты?! Блин, а это еще что?
Я оглядел пустой двор и взглядом наткнулся на здоровенное кострище у самого забора. На рогатинах – ведерный закопченный котел, вокруг которого – обглоданные кости. Рядом осколки глиняного кувшина, а может, и не одного. Здесь даже не ели, а пировали.
– Блин! Уроды! Спалят нас тут всех из-за ваших художеств! Не дай бог, если наследили… – кипя от возмущения, я дернул из подсумка седельный пистоль, огнестрельного монстра в пол-локтя, и выстрелил в сторону дома. – Бегом! Стройся! – соскочив с коняки, я уже зачиркал куском кремния о кресало, вышибая сноп искр в сторону валявшегося под ногами сена. – Сам сожгу всех к черту!
В домишке было тихо лишь до того момента, как пучок соломы занялся огнем и от него повалил густой белый дым. Тут же за бревенчатыми стенами возникла какая-то возня. Что-то с грохотом начало валиться, биться. Из крошечного окошка вдруг вылезла чья-то заспанная рожа и что-то захрипела. С хрустом слетела с петель дверь, за которой с воплями вырвались еще двое.
…И вот перед избой почти два десятка полураздетых человек. Кривящие рожи, заспанные, кое-кто со здоровенным синячищем, у парочки сажа с лица еще не смыта. Словом налицо все признаки преступления – что-то уперли в селе, обменяли это на брагу, напились и отметелили друг друга.
«Уроды! Как есть уроды! – Я едва не задыхался от возмущения. – Солдат от муштры спас, уголовников от дыбы и виселицы, и что? Гадить они на все хотели!»
– Вы что, совсем охренели? Что в селе устроили? – заорал я на правую часть шеренги, где стояли мои «недоделанные» диверсанты. – А вы, обалдуи! Надрались браги?! Почему не в поле? Почему не тренируетесь?! Страх потеряли?! – монстрообразным пистолем я размахивал перед носами стоявших. – Я, что ли, перед царем буду отдуваться за всех? Уроды! Он же бошки всем оторвет! И мне и вам всем! Вы, черти, к колодцу – и обливаться, пока вся дурь из голов не выйдет! А потом на поле, тренироваться. Лично проверю!
Помятые похмельем солдаты мигом умчались к колодцу, а передо мной остались лишь бывшие висельники, освобожденные из Разбойного приказа. Я медленно пошел перед ними, всматриваясь в наклоненные головы. «И кому только в бошку пришла идея мертвецом притвориться? Горбун глуповат. Он лучше грудину кому-нибудь проломит кулачищами, чем извилинами пошевелит. Может, боярыч? Вроде нет. Глаза не прячет, да и не его это… Эти тоже нет… Пали, цыганская задница, твоих рук дело».
– Обратно на дыбу захотелось? Вы же овцу украли. Бабу вон чуть до смерти не напугали. Все село на уши поставили. – Я остановился рядом с боярычем. – Вы же воздухом еще дышите только благодаря мне! Вы должны слушать меня и сидеть тихо, как мыши. Как серые-серые мышки… Я же вам шанс даю на жизнь.
Не знаю, речь ли моя оказалась такой проникновенной или что еще, но цыган вдруг шмякнул свою шапку о пыльную землю и упал на колени:
– Винюсь, господине. Токмо я виноват. Никто более не знал про то. Ни боярыч, ни его люди. Я в костюм кикиморы обрядился и в овчарню двинулся. Меня одного наказывай!
Я уже было хотел выругаться, как вперед шагнул и боярыч:
– Молчи, Пали. Все мы, Александр Данилыч, тама были. Костюмы, тобой даденные, взяли и пошли… Токмо не наживы ради или злодейства какого. Посмотри на нас. Три дни уже одну полбу едаем. Боле нечего. Зверье в лесу все пугано. Рыбья одни мальки. Вона и одежонка в ветхость пришла. И шо?
Все слова, что я приготовил, у меня тут же в горле комом застряли. «Пришла беда, откуда не ждали! С баблом задница! Как же я мог про это забыть?» Как, как? Очень и очень просто! Прошедшие две недели прошли для меня словно в тумане. Я жил на три дома! Носился, как безумный, от ставки Петра Алексеевича к своим диверсантам, потом к пехотинцам со скорострельными фузеями и к кузнецам. Я нужен был везде, но разорваться на десятки Александров физически не мог. Нужно было объясняться с царем, следить за кузнецами, тренировать пехотинцев. Настоящей головной болью оставались мои диверсанты, которые просто поверить не могли в то, чего я хотел от них. Как это так, нападать ночью, травить скот и воду, поджигать обозы и склады и т. д.? Так же не воюют, бормотали они…
– Помираем, господине, – подали голос и остальные; замычал что-то жалостливое и горбун. – Хлебушка аж цельную седмицу не видали. Про солюшку родимую и забыть забыли. Пресно все… Як же воинскую службу служить?
С досады я махнул рукой на голосящих. Откуда мне было взять денег? Сейчас, в этом времени, с деньгами было совсем туго. Медные грошики ходили по рукам у простого люда. У купчин можно было увидеть и серебряные пфенниги. Про золото вообще не мечтать. В открытом хождении его вообще было не найти. Просить денег у Петра было поздно. Царь уже умчался в Архангельск, изучать морское и корабельное дело. Грабить крестьян, как мои сделали? У одних овцу утащить, у других десяток кур, у третьих зерна? Гиблый путь! На таком корму долго было не протянуть; сожгут или линчуют.
«По ходу, все мои планы накрываются медным тазом. Я ничего не успеваю. Не хватает ни времени, ни ресурсов… Что делать?» Мой блуждающий по сторонам взгляд вдруг остановился на боярыче, сидевшем с меланхоличным видом на бревне. Небольшим ножичком в руках он строгал какую-то деревяшку. «Строгает сидит. И нам, похоже, остается только идти и строгать деревяшки на колья, на которые сами же и сядем… Доигрался! Натрепал языком! Наобещал Петру! И что теперь делать?» Мой взгляд опять остановился на этом потомке боярского рода. «Где взять бабло? Деньги? Не с мстителя же нашего пример брать по боярам бегать…» Вспомнив этот случай, когда мой диверсант в порыве мести за своих родных попытался напасть на одного боярина в его же доме, я замер. «Черт, черт! Боярин – это же не бедняк какой-то, у которого за пазухой ничего не было. Если к такому залезть, неужели нечем будет поживиться? Да и для моих диверсов хорошая тренировка будет…»
– Боярыч, подь сюда. Давай, давай. Разговор есть. – Я поманил его к себе пальцем. – Помнишь, что я тебе обещал при первой встрече? – Тот через несколько мгновений раздумий кивнул. – Хочешь еще наказать того, кто лишил тебя и твой род всего? Хочешь наказать этого ублюдка?
Кто в здравом уме откажется от предложения наказать обидчика? Здесь же речь шла не о наступившем тебе на ногу или обругавшем тебя. Мы говорили об одном из богатейших людей России того времени, представителе древнейшего боярского рода, боярине Шереметеве, из-за жадности которого погибла вся семья моего диверса. Естественно, он был согласен!
– Сейчас собирай своих бездельников и идите готовиться. Подготовь две телеги. Проверь маскировочные халаты, крюки, оружие. Подумай, как с собаками разобраться. Кто знает, вдруг во дворе псов полно. Потом хлопот с ними не оберешься… – перечислял я то, что нужно было сделать. – Сегодня ночью в Москве надо быть, пока ворота не закроют… Я же с нашими пехотинцами позанимаюсь. Ясно? Вот и ладушки!
Пехота, чуть больше десятка петровских преображенцев, из которых я делал чудо-бойцов, по-прежнему сидела возле колодца и валяла дурака. По-моему, их еще мучило сильное похмелье.
– А ну, встали, волчье мясо! Умеете пить, умейте и отвечать, – под моим недовольным взглядом медленно строились помятые и похмельные солдаты. – Времени у нас мало и с каждым часом остается все меньше и меньше… Сегодня будем учиться фузеи заряжать. Что разорались? Знаю, что уже умеете. Но учиться будем заряжать и стрелять из фузеи сначала с колена, а потом лежа.
Именно умением стрелять из положения «лежа» я и задумал удивить Петра. Думаю, он оценит, какие преимущества такой навык сможет дать его солдатам. Ведь как сейчас происходило сражение между двумя примерно равными армиями на Западе, на которое равнялся Петр? Противники сначала угостят друг друга артиллерией. Потом выстраиваются друг напротив друга в нескольких сотнях шагов и обмениваются залпами. После чего наступает время для штыкового удара. Конечно, если только у кого-нибудь нет в запасе отрядов кирасир или рейтар с парой-тройкой штурмовых пистолетов у каждого. Если же противника встретить не во весь рост, как былинный богатырь, а сидя или лежа из-за небольшого бруствера? И что, если так никто не воюет! Мы так будем воевать…
– Что буркала вылупили? Показываю! – Я выхватил фузею у стоявшего ближе всего ко мне и встал на колено; зря, что ли, сам тренировался. – Фузею наклоняем. Надкусываем пулю. Сыпем на затравку. Сыпем в ствол. Пулю в ствол. Отстегиваем шомпол и вбиваем им пулю и порох в стволе до упора. Пристегиваем шомпол на место. Все. К выстрелу готов!
Я сделал вид, что прицеливаюсь и стреляю. После этого лег с фузеей на землю и вздрогнул от раздавшегося хохота.
– Что ржете, черти?! Я что тут, в бирюльки играю? Дубины, жить, что ли, не охота? Лежа стрелять научитесь – в вас хрен попадешь! Вот, я на земле валяюсь, а ты попробуй в меня попади! – Я перевернулся на бок, чтобы удобнее было орудовать шомполом. – А ну все на землю! Так… А теперь на левый бок повернулись! На какой, на какой? На этот! Это левый бок! Теперь пробуем зарядить фузею. Делай раз – опустить фузею ниже! Делай два – достать патрон! Делай три – надкусить патрон! Делай четыре…
Получалось не у всех. Лучше сказать, ни у кого не получалось. Валялись, как переевшие тюлени. Локти в землю упирались. Длинная, как весло, фузея все норовила вверх подняться и лягнуть прикладом солдата.
– Так! Стоп! Стоп, я сказал! Застыли! – Пехотинцы замерли, вытянувшись в линию. – Все сначала! Делай раз – опустить фузею! Вася, черт тебя дери, ниже, я сказал, – пришлось одного из замешкавшихся солдат пнуть ногой. – Еще ниже! Делай два – достать патрон! Что опять?! Почему патронная сумка на спине? А, ремень хреновый. Чтобы потом поправил… И вообще, нужно вам что-то с одежкой делать. В таком обмундировании воевать по-новому не годится. Придется подумать…
На какое-то время я словно выпал из этого времени, обдумывая приходящие идеи по поводу новой военной формы для солдат. «Нужна практичная, неяркая одежка, похожая на шаровары и гимнастерку. А чего придумывать-то? Ремень еще крепкий нужен. Подсумки для патронов. Фляга. Рюкзачок для других припасов. Нож, в конце концов…»
– Черт, на это столько бабла надо, что опухнуть можно. Вот тебе, Саня, еще один аргумент, чтобы наведаться в гости к тому боярину. Чай поделится с нами денежкой… всей денежкой, которая у него есть. Он старенький уже. Куда ему столько, а нам пригодится. – Мое затянувшееся бормотание вдруг прервал громкий кашель кого-то из солдат, все еще смирно лежавших на земле. – Слышу, слышу! Так… – окинул я взглядом валявшихся в пыли. – Начинаем заново! Делай раз – фузею ниже! Делай два – достать патрон! Делай три…
Вот так мы «потели» еще пару часов, пока, наконец, не настало время для начала операции по «отъему неправедно нажитого» у боярина Шереметева. Мы побросали под солому мешки с амуницией и, развалившись в телегах, отправились в дорогу. До Москвы путь был неблизкий и было время все хорошенько обсудить.
…В дороге, монотонном дерганье телеги на ухабах и колдобинах, я снова и снова спрашивал себя, а не переоценил ли я свои силы? Понимаю ли всю сложность того, что нам предстоит сделать? Ведь я с горсткой недоучек, нахватавшихся кое-каких специальных знаний из будущего, намеревался проникнуть в дом одного из богатейших бояр Москвы и ограбить его. Оценивая мое мероприятие в реалиях XXI века, можно было с некоторой долей условности сказать, что я собирался ограбить один из центральных банков столицы.
И задавая себе все эти вопросы, я, к своему сожалению, должен был признаться, что не осознавал даже малой толики тех трудностей, что мы могли испытать. Моя команда, уже пытавшаяся напасть на боярина в его доме, рассказала мне кое-что… Нас ждала большая усадьба в самом центре города, в паре верст от которой располагался Разбойный приказ, а чуть дальше вообще начиналась Стрелецкая слобода. Словом, любой подозрительный шум в ночи – стрельба, крики, пожар – означал, что примерно в течение часа у ворот усадьбы могут оказаться десятка два стрельцов с здоровенными мушкетами. Еще через час на всех заставах Москвы закроют ворота, и начнется большой хай, от которого меня и моих людей уже вряд ли спасет мандат от Петра Алексеевича. Однако опасное соседство было не единственной проблемой! Усадьба, по словам боярыча, представляла собой небольшую деревянную крепость, как и усадьбы других крупных вотчинников в Москве. С улицы ее защищали почти трехметровые стены из дубовых бревен, покрытых двухскатной крышей. Ворота из пятивершковых досок закрывались на гигантский засов, который поднимали три человека. На ночь во двор выпускали трех псов, которые, судя по размерам и свирепости, могли с легкостью поспорить и с волками. Если же и они не могли остановить татей, покусившихся на хозяина, то наступало время боевых холопов, почти три десятка которых жили здесь же. Крепким орешком был и боярский терем, крошечные окна которого с заходом солнца закрывались ставнями…
– Это на что же мы подписались? – вырвалось у меня. – Да тут полк нужен с усилением, чтобы этот орешек сковырнуть. Не пора ли оглобли назад поворачивать? Не потянем ведь…
Однако я совсем недооценил своих людей. Оказалось, у них уже и черновой план был готов.
– Подожди, Александр Данилыч. Чай не лаптем щи хлебаем и не дурнее других, – хмыкнул боярыч, услышав мой вздох. – Мы тут давеча покумекали с робятами и вот что скажем… Седни осьмое, а завтре, значица, девятое. Большой праздник. Троица. Москва гулять будет. Боярин тако ж чарочку примет, да и дворне с холопами поднесет браги али вина. А где одна чарка, там и две чарки, – хитро подмигнул парнишка мне. – В этот день Шереметев и в церкву съездит, и к старинным друзьям зайдет. Вечером же и он, и все его холопы будут как мертвые валяться. А тут и мы…
К вечеру мы уже были в Москве, устроившись на постой к какому-то знакомому цыгана. Изба была покосившаяся, грязная, но как раз этим и особенно привлекательная для нас. Сюда точно никто из власть имущих не станет заглядывать.
На следующий день Москва, действительно, гуляла. С самого утра гремел перезвон колоколов десятков церквей и монастырей огромного города. Празднично одетые люди с заутреней спешили домой или в гости, где их ждал накрытый стол. Жители попроще уже начали праздновать, сметая с лотков продавцов пироги, кулебяки, жареных кур. Голытьба шастала по рынку, норовя что-нибудь сдернуть из съестного. Нищие радостно скалили беззубые рты и шептали осанну дававшим милостыню. На Троицу подавали хорошо. И яйца давали, и пироги, и мяса кусок. Особо жалостливым могли и грошик кинуть…
У нас же праздновать времени совсем не было. К вечеру нужно было иметь досконально разработанный план.
– Волчью или медвежью шкуру бы где раздобыть… – мечтательно протянул Пали, поигрывая своей любимой плеточкой. – Мы в таборе только так лошадей и крали. Парочку шкур кинешь через забор, псы сразу же скулить начинают, а потом по норам прячутся. Хорошее дело такая шкура… Только где ее взять-то сейчас? Гроши потребны.
Заикнувшись о грошах, чернявый уставился на меня. А что толку? У меня в кармане мышь повесилась. От тех пары рублей, что дал Петр, ничего не осталось.
– Ты на рынок к своим наведайся. Неужели у цыган медведя не найдется? – пришла мне в голову хорошая мысль. – Своему, чай, не откажут. И волком на меня не зыркай! Топтыгина резать не надо. Тряпье у них попроси, на котором он спит. Давай-давай, времени в обрез.
Немногословный Пали кивнул и, насвистывая что-то незамысловатое, вышел со двора. Я же с остальными остался сидеть. Время икс становилось все ближе и ближе, а у нас конь не валялся.
– Дворня точно гулять будет? А если нет? – Я уставился на боярыча. – Мы же даже пикнуть не успеем, как нас повяжут.
В ответ на меня посмотрели, как на маленького. Мол, как этого можно не понимать?
– Как же в такой большой праздник чарочку-то не принять? Светлая Троица. Душа радуется. Нельзя не выпить. Коли браги али вина не принять, и не русский ты вовсе. Батюшка мой, царство ему небесное, всегда так говаривал. Все лежма лежать будут, командир, – растолковывал мне боярыч прописные истины. – До самого утра валяться. Бошки так трещать будут, что за версту слышно… Не сумлевайся. Пройдем так, что мышь не почует.
К вечеру наше нетерпение достигло пика. По десятку раз было проверено снаряжение, с места на место переложены ножи и крючья, густо смазаны оси телеги.
Наконец, ворота на нашем дворе распахнулись и показалась чумазая физиономия Пали, призывно махнувшего рукой. Цыган был у шереметевского двора и должен был подать сигнал, когда в усадьбе все улягутся спать.
– Пора, господине. Как вечерня прошла, так и все затихать стало. Сейчас же, як на погосте, тихо, – скалил щербатый рот цыган, распахивая воротину. – Все дрыхнут. Сторожей через щелку в заборе видел. Брагой упились так, что на ногах не стоят. Идти надоть.
Надоть так надоть. Минут через тридцать наша телега уже была у стены усадьбы. «Твою дивизию, вот это забор – мечта дачника! Тут не два и не три, а, похоже, все четыре метра. Они что тут, вековые дубы вкопали?» Потемневший от времени, ошкуренный частокол внушал уважение и казался неприступным. «Да тут вертолет надо! С нашими крюками только спины друг другу чесать…»
Тут я почувствовал, как меня что-то схватило и с дикой силой подбросило вверх. Не знаю, каким чудом мне удалось сдержаться и не завопить от неожиданности. Беспорядочно размахивая руками в воздухе, я смог уцепиться одним из крюков за верхушку частокола.
– А таперича вниз, – рядом со мной воткнулось еще пару крюков и появилась черная от сажи рожа цыгана. – Знатно. Як лебеди взлетели… Абрашка вообще дурной. Кабы еще чутка, и в терем попали… А запах-то медвежий вона какой духовитый. Псы як мыши попрятались. Знамо дело, боятся они топтыгина-то.
Я, ничего не ответив, скинул приготовленную веревку вниз. С такой высоты просто так не спрыгнешь. Разобьешься. Ноги в брюхо войдут, как у трансформера.
– Пали, найди сторожей и вяжи их крепко. – Я кивнул на темнеющие постройки. – А то вдруг и не упились они… Потом домишко с холопами запереть надо. Не дай бог, кто ночью по нужде выйдет. Давай действуй. А мы к боярину…
Выступившая перед нами из темноты громада терема оказалась тем еще орешком, расколоть который удалось не сразу. Парадная и двери для дворни были заперты изнутри, окна первого этажа закрыты массивными ставнями. К счастью, боярыч знал кое-что из привычек боярина Шереметева.
– В его светлице окна распахнуты должны быть. Духоту этот аспид не переносит. – Паренек кивнул наверх, на богато украшенный резьбой деревянный балкончик. – Тама и заберемся.
Собственно, так и оказалось. Взобравшись по многочисленным выступам бревен, мы обнаружили открытое окно, через которое попали в боярскую опочивальню.
– Он твой, как я и обещал. – Я ткнул пальцем на кровать, в толстой перине которой буквально утопало храпящее тело. – Только тихо.
Не обращая внимания на поднявшуюся за моей спиной возню, я начал обыскивать опочивальню. Это была небольшая комнатушка, метров пять на пять, в которой места-то свободного особо не было. Под иконами стояла громадная кровать, рядом – под стать ей здоровенный сундук, оббитый железными полосами. С другой стороны, прямо во всю ширь стены, располагалась массивная лавка, на которой спать можно было. Вот, пожалуй, и все убранство спальни. «А где золото и брильянты? Где килограммовые золотые кубки и блюда? Перстни с гигантскими опалами и изумрудами? Где все это?» Не поленился, заглянул под лавку, потом под кровать и даже под толстую лохматую шкуру какого-то зверя под ногами. Нигде ничего не было! «Где все? В подвале? Неужели в этом сундуке сокровища держит?» Овладевший мною дух кладоискательства едва не заставлял рвать доски голыми руками. К счастью, сундук заперт не был. «Блин, тряпье какое-то! Порты, рубаха, пояса… Это, что ли, сокровища?»
Воображение, рисовавшее мне набитые золотом и серебром сундуки и кувшины а-ля сокровища графа Монте-Кристо, зарыдало. Моей добычей оказались всего лишь горсть мелкого жемчуга, с десяток золотых чешуек-монеток и две массивные серебряные напоясные бляхи, которые я срезал с кучи поясов и ворота кафтана. Сидя на деревянном полу, я несколько минут тупо перебирал в руках «добычу», как вдруг до меня кое-что дошло. «А не ищу ли я того, чего нет и в помине? Я еще со студенческих времен помнил, как нам преподаватели на специализации объясняли крайнюю скудость драгоценных находок допетровской Руси. Наша страна веками не имела своих собственных разведанных месторождений золота и серебра. Наше „золото“ того времени – это меха, поташ, пенька. Вдобавок Русь веками платила Золотой Орде чуть ли не по полторы тонны серебра ежегодно, не считая налогов мехами, лошадьми, продовольствием. Собственно, поэтому до нас и дошло такое ничтожное количество раннесредневековых кладов на территории страны. А я тут золото и серебро ищу у боярина…» Это было очень горько осознавать.
– Все, командир, сполна я расплатился за матушку и за сестричек. Аж с души спало, – присел рядом со мной боярыч, потиравший руки. – А ты что закручинился? Али добыча невелика?
Я высыпал прямо перед ним кучку найденного.
– Так, господине, кто же в опочивальне свой скарб хранит? Боярин, тертый калач, все при себе держать не станет. Поди, в родовой усадьбе пару бочонков золота прикопал. Здесь же искать нечего. Можа, конечно, у боярыни перстни какие есть и заколки да в подвале что припрятано. Только тихо не взять это… Уходить надо.
В кучу драгоценностей он положил пару массивных золотых перстней, видимо снятых с тела врага.
– Да-а-а, от добра добра не ищут. Этого нам должно хватить. – Я достал платок и аккуратно сгреб туда нашу добычу. – Будем уходить. Пошли.
Из опочивальни мы выбрались тем же самым способом, что и забрались туда. Небольшая неприятность, правда, случилась, когда начали развязывать одного из пьяных сторожей. Неожиданно тот очнулся и, широко раскрытыми от непонимания глазами, уставился на наши разукрашенные сажей и красной глиной рожи. Не знаю, какие у него там тараканы водились в голове, но он начал в ужасе хрипеть. Пришлось несколько раз его приложить, отправляя в очередное беспамятство.
– Все-все, уходим. – Меня уже начало потрясывать то ли от переполнявшего адреналина, то ли банально от страха. – Черт! Пали, твою налево, а ты что там возишься?
Я уже схватился за свисавшую со стены веревку, как краем глаза заметил копающегося в своем мешке цыгана. Достав что-то, тот, к моему удивлению, начал стучать по земле. «Блин, гоблин! Всех же перебудит! Урод!» К счастью, тот быстро закончил свои манипуляции и через несколько мгновений оказался на стене.
– Потом разберемся, черт рогатый, – прошипел я, взбираясь на забор. – Веревки забирайте с собой. Пусть гадают потом, как мы забрались.
В ждущую нас телегу мы буквально плюхнулись со стены, и сразу же Абрашка легонько стеганул лошадь плеткой.
– Ты, рожа неумытая, чего там делал-то? Какого черта по земле стучал? – едва телега покатилась, схватил я цыгана за грудки. – Своему цыганскому богу, что ли, молился? Ты же, хрен лохматый, всех нас чуть под монастырь не подвел…