– Да, если не считать мигрени. А почему ты спрашиваешь?

– Так, пустяки. Просто он меня что-то даже не дразнил насчет того, что я буду папашей пятерых детей.

– Не беспокойся. Уверена, это он еще наверстает, – отвечаю я со смехом. Я замечаю, что его внимание привлечено чем-то за моей спиной. Поворачиваясь, я обнаруживаю мишень его взгляда. Это Джесс.

– Как тебе Джесс? – спрашивает он. – В смысле – ее состояние. Ты ее несколько недель не видела, а сегодня вы ходили на ланч. Заметила в ней какие-то перемены?

– Мне показалось, она стала довольно слабой, – говорю я. – Еще неувереннее держится на ногах, чем раньше.

Он медленно кивает:

– Я думаю, что она быстро скатилась под горку. И Кирин тоже так думает. Но когда я пытался поговорить об этом с Робом, он заявил – это, мол, вовсе не так. По-моему, он упорно отрицает очевидное.

А я думаю, что он грязный жирный жулик, беззвучно ворчу я.

– Он на полном серьезе говорил, что она с каждым днем становится все более независимой, что она отлично справится одна. Это меня немного обеспокоило. Даже не немного. Хоть я и не очень понимаю отчего.

По спине у меня пробегает холодок. Ну пожалуйста, молюсь я неизвестно кому, пусть я окажусь не права, пусть он на самом деле не планирует уйти от Джесс к Марни.

– Странно, что он вообще это сказал, – продолжает Нельсон. – Может, начальство опять давит на него, чтобы он полетел в их филиал, и он пытается сам себя убедить, что Джесс и без него отлично проживет.

Нет. Он готовит нас, вдруг понимаю я. Чтобы в тот день, когда он оставит Джесс, сказать: мол, ему казалось, что она вполне управится одна.

– Что-то я из-за него переживаю, – заканчивает свое признание Нельсон. – Прости, Ливия, уж сегодня-то не стоило тебя этим грузить.

– Ничего страшного. Я просто рада, что сегодня все тут собрались, все вместе.

Мне хочется добавить – «в последний раз». В приступе мимолетного безумия мне хочется рассказать Нельсону о том, что сделал Роб. И рассказать, как я боюсь того, что он еще сделает.

– Все, кроме Марни, – уточняет Нельсон.

– Да. Кроме Марни.

Но я не могу сказать Нельсону – по крайней мере, прежде чем скажу Адаму. Пока вполне достаточно того, что об этом знает Макс. Достаточно, что хоть кто-то еще разделяет мой ужас и отвращение. Ужасно было получить подтверждение того, что в декабре Роб действительно был у Марни в Гонконге – что ни в какой Сингапур он не летал. Я все-таки надеялась, что ошибалась, что он не лгал Джесс и всем нам насчет своей командировки. На самом-то деле он использовал этот шанс, чтобы возобновить связь с ней. Ну почему он никак не может оставить ее в покое?

Нельсон дружески пожимает мне локоть:

– Мы с тобой еще пересечемся.

Он отходит, а я пытаюсь вообразить, как бы все обернулось, если бы у Марни не было выкидыша и она благополучно родила бы от Роба. Теперь-то я понимаю, почему она не хотела, чтобы про ее выкидыш знал Джош. Она явно беспокоилась, как бы он не рассказал Максу, она же наверняка знала, что Макс видел ее с Робом в Дареме, он бы догадался, что Роб – отец этого нерожденного ребенка. Возможно, у него были свои причины не говорить нам с Адамом об этой связи, но если бы он знал, что от этой связи родился или чуть не родился ребенок… В таком случае куда вероятнее, что он бы нам рассказал.

В который раз я даже испытываю проблеск сочувствия к собственным родителям – точнее, к отцу, потому что мама бы вполне спокойно отнеслась к моей беременности, если бы не он. Вероятно, моя беременность казалась ему худшей из возможных катастроф, знаменующей прямо-таки конец знакомого ему мира. Разница между нами лишь в том, что я-то боюсь за тех, кого люблю, а он опасался лишь за себя, за свою репутацию. Боялся, как все это будет выглядеть в глазах других.

– Ливви?.. – Подняв взгляд, я вижу перед собой Майка. Его лоб озабоченно наморщен, и все его длинное и высокое тело склонилось в мою сторону. Мне очень нравится, что сегодня он явился в пиджаке и галстуке. Правда, он уже успел снять и то и другое. – Ты как, ничего?

– Мне никогда не было лучше, – отвечаю я, силясь вытолкнуть мысли о Марни и Робе на задворки сознания. Подходит Джинни, и я одновременно обнимаю их обоих. – Вы знаете, что мама приезжала? Совершенно внезапно.

– Да, мы слышали, – говорит Джинни. – Мы так рады за тебя, Ливви.

– Мне до сих пор не верится. Это была самая моя большая надежда на сегодняшний вечер – что мои родители появятся. Я решила, если уж они не придут, можно распрощаться с мечтой о том, что в один прекрасный день мы с ними помиримся. А теперь мечта сбылась, и я… никогда себя лучше не ощущала. – Я поднимаю голову и целую их обоих в щечку: сначала Джинни, потом Майка. – Мне так повезло, что у меня есть вы оба. Не знаю, что бы я без вас делала все эти годы. Вы были для меня чудесными родителями.

– Мы всегда рядом и всегда готовы помочь, ты же знаешь, – вставляет Майк.

– Знаю. И я вас за это еще больше люблю. Джош вам говорил, что он решил не ехать в Нью-Йорк?

– Говорил, – отвечает Майк. – Думаю, Адам немного разочарован. Когда он мне сегодня днем звонил, я сразу понял – его что-то грызет.

– Дело явно было не в этом, – возражаю я. – Джош ему только вечером сообщил. А он не говорил, зачем звонит?

– В общем-то нет. У меня сложилось такое чувство, будто он никак не может принять какое-то решение.

– Видно, тут дело в этой самой вечеринке, – покаянно говорю я. – Он из-за нее переживал даже больше меня. Он знает, как она для меня важна. Может, все это на нем и сказалось. И еще, – я понижаю голос, – по-моему, у него возникли сложности с моим подарком. Джош меня по секрету предупредил, чтобы я не разочаровывалась. Как будто это меня может разочаровать.

Майк кивает:

– Да, тогда понятно. Ты же знаешь Адама, он весь изведется, если случится что-нибудь, из-за чего этот твой день будет не идеальным. Ага, вот и песня, которую я выбрал, – замечает он: в динамиках звучит «Девушка из богатого квартала». – Он протягивает Джинни руку и галантно произносит: – Не желаете ли со мной потанцевать? Позвольте проводить вас на танцплощадку.

Майк с Джинни пользуются огромной популярностью, и, когда все в едином порыве поворачиваются, чтобы посмотреть, как они танцуют, я имею возможность передохнуть, раз уж мне выпало еще несколько минут одиночества. Да, до сих пор не могу поверить, что мама приезжала. Так странно было видеть, как она там стоит. Воображая себе наше примирение, нашу встречу, я всегда представляла ее такой, какой запомнила: волосы собраны в пучок на затылке, лицо без улыбки, фигура отца зловеще маячит над ней, физически и (как я теперь понимаю) психологически. К тому же в своем воображении я не позволяла ей постареть. Как ни странно, она сейчас кажется даже моложе, возможно из-за прически. Она рассказала, что сходила в парикмахерскую и постриглась на следующий день после похорон отца, потому что, глядя, как опускают в землю его гроб, она вдруг осознала, что свободна, что она теперь может делать что хочет, без оглядки на него. Она сказала, да, она любила отца, но после его смерти с ее плеч свалилась огромная тяжесть.

И я тоже ощущаю какую-то легкость. Не только потому, что наконец прошла эта острая потребность примирения с родителями. Еще и потому, что есть другая вещь, которая годами подчиняла себе всю мою жизнь, и скоро я освобожусь от нее. От этой самой вечеринки. Она наконец останется в прошлом. Может, я и не думала о ней каждый день на протяжении всех этих двадцати лет, но каждую неделю наверняка. Если я видела в магазине прекрасное платье, я всегда думала, подойдет ли оно для моего юбилея. Если пробовала вкусное блюдо, то задавалась вопросом, не включить ли его в меню этого праздника. Если я набредала в журнале на интересные идеи для украшения дома или сада, то прикидывала, как их лучше использовать. Я никак не могла отделаться от этой вечеринки. Она всегда маячила где-то рядом, и это не обязательно было плохо, но она занимала слишком много места у меня в голове. А теперь она наконец наступила, она идет, и все как я мечтала, если не считать Роба… И какая-то часть меня уже ждет не дождется, когда наступит завтра, когда шатер разберут, когда остатки угощения доедят, когда все-все уйдут. Останемся только мы. Мы с Адамом.






23:00–00:00

Адам




НЕ МОГУ ЖЕ Я ВЕЧНО ТОРЧАТЬ В ВАННОЙ. Я и так провел тут слишком много времени – стоя над раковиной, глядя, как из ладони сочится кровь. И ничего не ощущая. Музыка в саду грохочет, пульсирует в такт мучительному стуку у меня в голове. Я вот-вот окончательно слечу с катушек. Хочется выйти в сад и завопить: а ну-ка убирайтесь ко всем чертям из нашего дома. Чтобы сдержать этот порыв, я представляю, какая начнется буча. Все будут встревоженно пялиться на меня. А потом Ливия, мой отец, Джош, Нельсон кинутся меня успокаивать, будут спрашивать, что случилось. Беспокоясь – а вдруг у меня какой-нибудь нервный срыв?

Сумею ли я и дальше удерживать внутри себя эту страшную новость – что Марни могла лететь на том самолете, который разбился? Или начну в крике выплескивать свою боль, свой гнев, заору, что я их всех ненавижу, потому что они-то живехоньки, а Марни, возможно, мертва. Они придут в ужас, их сокрушит эта новость. И никто, никто не поймет, почему же я, зная это, позволил вечеринке идти своим чередом.

На лестнице слышатся шаги. Это Джош.

– Па? Ты где?

Я сжимаю кулак, чувствуя, как внутри выступает теплая кровь.

– Да тут порез надо залатать! – кричу я.

Его голос отчетливо слышится через дверь ванной:

– А я тебя везде ищу.

– Сейчас спущусь.

– Минуты через две?

– Ну да. Через две.

– Ладно. Ты мне там нужен.

И он с грохотом спускается по лестнице. Я вдруг понимаю, что во всех своих размышлениях как-то мало внимания уделял Джошу. Не думал о том, как утрата Марни скажется на нем. Но сейчас я не могу заниматься еще и этим. И потом, есть ведь еще надежда. Мне просто необходимо верить, что надежда еще остается.

Плеснув себе в лицо водой, я все-таки спускаюсь вниз, стараясь по пути не смотреть на дверь спальни Марни. Я уже прошел пол-лестницы, когда музыка в саду вдруг обрывается посреди песни. Наступает внезапная тишина. Я слышу негромкое бормотание множества голосов. Время от времени доносится громкий взрыв хохота, чей-то крик. Бормотание делается все громче, словно что-то вот-вот должно случиться. Наверное, сейчас Ливия произнесет речь. И вдруг я совершенно неожиданно слышу:

– Ма! Я здесь!

Весь мир, содрогнувшись, останавливается. Нет-нет, мне это лишь кажется, ее голос только у меня в голове. Но тут Ливия восторженно вскрикивает, все смеются, издают радостные восклицания, и я уже мчусь через кухню, пересекаю террасу, взлетаю по каменным садовым ступеням, туда, где все. Все собрались на лужайке. Стоящие сзади пытаются заглянуть через плечи стоящих впереди, увидеть, что происходит там, где стоит Ливия, это Ливия, я вижу промельк ее платья сквозь толпу. Я слышу, как Марни возбужденно рассказывает: она устроила этот сюрприз с помощью Джоша. Я проталкиваюсь к ней, никто не обращает на меня внимания, все слишком поглощены хохотом. И наконец, наконец я пробираюсь вперед, локтями распихав Нельсона и Роба.

– Эй, полегче! – недовольно ворчит Роб.

– Пропусти его, Роб, он хочет увидеть свою дочку, – говорит ему Нельсон. Я ищу глазами Марни, я ее слышу, но вижу только Ливию, и у нее такой счастливый вид, что я знаю – она сейчас смотрит на Марни. Я слежу глазами за ее взглядом и наконец понимаю, на чем он сосредоточен. И ужасная слабость, владевшая мною, возвращается. Споткнувшись, я устало приваливаюсь к Нельсону. И он обнимает меня за плечи одной рукой. Он, как и все, не отрываясь смотрит на экран компьютера Джоша. На экране – Марни. Она говорит Ливии, как ей не терпится поскорей вернуться домой.

– Ну не блеск? – говорит Нельсон. – Вы только поглядите, какое стало лицо у Ливии! Наверняка для нее это лучший момент всего праздника. И Марни шикарно выглядит. – Он поворачивается ко мне: – Ты знал?

Но я сейчас в состоянии лишь бессмысленно пялиться на этот видеоролик с Марни. Видеозапись. Это какой-то кошмарный сон – когда ты имеешь возможность видеть ее, но не можешь ее обнять. Она здесь, но при этом не здесь. Нельсон понимает, что я не в силах выговорить ни слова, и успокаивающе сжимает мне плечо.

– Она скоро будет дома, – говорит он. – Скоро она вернется.

– Па, а ты где? А-а, вот ты куда спрятался! – Тут Марни делает вид, что заметила меня, и все смеются. – Мне и тебя так хочется увидеть, прямо жду не дождусь. Ну, теперь уж недолго, осталось всего несколько недель. И потом, кто знает… может, мы посмотрим это вместе, – добавляет она, улыбаясь особенной улыбкой, предназначенной только мне. Заговорщицкой улыбкой. Потому что лишь я один понимаю тайный смысл ее слов, все остальные увлеченно машут ей руками на прощание, когда она исчезает с экрана.

Ко мне подходит Ливия, лицо у нее раскраснелось, глаза сияют от непролитых слез.

– Прелесть, правда? – говорит она. – Это ты все устроил?

– Нет, это я. – К нам присоединяется Джош, ноутбук уже закрыт, он держит его под мышкой. Я не могу отвести взгляд от проклятого устройства. – Я хотел, чтобы Марни сегодня вечером связалась с нами по фейстайму, но когда она сказала, что у нее может не оказаться такой возможности, потому что она как раз уезжает на несколько дней, я попросил ее записать и прислать запасное видео – ну, на всякий случай. Она велела подождать до двадцати трех тридцати. И если к тому времени она не пробьется и не сумеет выйти на связь, то чтобы я поставил этот ролик. Хотя она еще может с нами пофейстаймить, – добавляет он.

Нет, не может, понимаю я. Острая обжигающая боль пронизывает меня: я наконец-то готов признать то, что так долго и упорно пытался отрицать. Она больше никогда не выйдет на связь по фейстайму. Марни согласилась записать это видео лишь для того, чтобы Джош не знал, что она хочет вернуться домой совсем скоро. Она не ожидала, что этот ролик действительно поставят на празднике, она рассчитывала к этому времени уже оказаться здесь во плоти. Потому что все должно было сложиться именно так, как мы планировали.

Все звуки – какие-то слишком громкие, все цвета (воздушных шаров, платьев, лампочек в гирляндах) – слишком яркие. Все расплывается у меня перед глазами. Я не в состоянии ни двигаться, ни говорить. Рядом со мной обнимаются Ливия и Джош, мягкая ткань ее платья слегка задевает мне руку. Я вполне в состоянии видеть нашу семью, наших друзей, вот они, совсем рядом, пьют и хохочут. Но меня с ними словно бы нет.





Ливия




ПОКА ВСЕ ЕЩЕ СТОЯТ НА ЛУЖАЙКЕ, посмотрев видеообращение Марни, мне приходит в голову – вот подходящее время, чтобы поблагодарить всех за то, что пришли. Адам тоже здесь, так что я смогу торжественно вручить ему подарок, прежде чем он снова умудрится исчезнуть. Я не совсем понимаю, что с ним такое, но с ним явно что-то не так. Когда я недавно обхватила его руками, он на несколько мгновений прямо-таки обмяк, привалившись ко мне, словно у него совсем не осталось сил. В понедельник утром я первым делом заставлю его записаться к врачу.

Несмотря на все, что она натворила, все-таки очень приятно было увидеть Марни на экране. Я разговаривала с Иззи, когда Джош запустил ролик, так что, услышав ее «Ма! Я здесь!», я невольно подумала, что она и правда здесь, что она неожиданно объявилась, чтобы сделать мне сюрприз. И все тут же исчезло, вся моя злость на нее; мне только хотелось покрепче обнять ее, прижать к себе, не отпускать. Конечно, я никогда не скажу этого Джошу, но, когда я поняла, что это просто видеозапись и на самом деле тут нет никакой Марни, те слезы, которые выступили у меня на глазах, отчасти были вызваны разочарованием. Адам наверняка подумал то же самое: когда он прорвался к нам сквозь толпу, я так и чувствовала его недоумение. И я пожалела, что не предупредила его заранее, не избавила его от разочарования. Но я не могла предупредить – я не в состоянии была отвести взгляд от Марни, пусть она и была только на экране.